Книга: Навеки – девятнадцатилетние - Григорий Бакланов

В этой книге нам рассказывают о солдате Третьякове, который вернулся на фронт спустя 8 месяцев и стал командовать взводом зенитчиков. Рассказывают о жизни взвода в окопах, о боях с немцами, а после — о том, как провёл время после ранения Третьяков в больнице. Как он ценил жизнь, каждую минуту радуясь, что живой, что есть, кого любить, с кем пообщаться, где согреться. Какие люди его окружали, самые разные, но все интересные. И как закончились его приключения... Будучи вечно девятнадцатилетним.

До последнего надеялась, что конец будет иным. Но в таких книгах это редкость... Было очень тяжело читать о жизни людей в войну, о беженцах, которые не знали, куда деваться, о голоде, холоде. Тяжело читать о потерях на войне, о мыслях солдат о будущем, которому не суждено сбыться. Но каждый из них мечтал о простом человеческом счастье...

Хоть читать и тяжело, но безумно интересно. Восхищаюсь мужеством, смелостью и гуманностью в любых обстоятельствах, даже к врагу, когда он того не заслуживает. Наши люди всегда были такими человечными.

Я помню и всегда буду помнить.

«Я на Украине в госпитале лежал… Вот начнут с утра по радио – чудно слушать: захоплэно лэтакив, гармад, рушныць… Мы возьмемся считать, сколько у немца «захоплэно»… Да ему уж воевать нечем! У него за всю войну столько не было, сколько у него «захоплэно».

В шестом я вполне могла бы порассуждать об окопной правде, которая так боролась с официальным пафосом и враньём, что сама обросла не меньшим. За всю книгу мы не слышим ничего о немецких концлагерях, о захваченных до СССР странах, об ужасах оккупации. Ни намека о плане уничтожения целых народов. Перед нами какие-то абстрактные немцы с завидной дисциплиной и хорошо вырытыми траншеями. На этом фоне у главного героя, девятнадцатилетнего Володи Третьякова, много дум о том, как у нас всё неправильно. И репрессии, и командирская глупость, и солдатское разгильдяйство, и даже женщины какие-то отвратительные — то «вакуированных» винят в росте цен, то сами на шею вешаются, то страшны до ужаса. Другое дело немка, мать Саши — в ней сразу порода видна, она и стройная, и красивая, и образованная, и всем готова помочь. Только боится, что пришибут ее эти русские безбровые бабы-квашни, от злобы к врагу. Да-да. Я не шучу. Посыл именно такой и он не случайный. И вот здесь самое время перейти к седьмому отзыву и рассказать побольше об авторе. О том, что Григорий Бакланов не только фронтовик и писатель, мастер и лауреат, не только главред журнала «Знамя», но и горячий сторонник Перестройки, гласности, нового мышления. До самой смерти он разоблачал и разоблачал сталинизм. Как мог. Всеми доступными силами и средствами. И, как-то так случайно вышло, что именно он с 1989 по 2001 год курировал программы Фонда Сороса в Москве. Выводы каждый может сделать сам, в меру своих способностей и знаний. Я же скажу, что читать Бакланова нужно, можно и интересно. Но и понимать, что он хотел сказать, тоже не мешало бы.

В великом весеннем наступлении 1944 года, развернувшемся на юге Украины, немецкий контрудар в районе Апостолово ничего уже не мог изменить — ни хода войны, ни хода истории. Он только временно замедлил наступление на этом участке и ничего не значил в масштабе происходивших событий. Но у людей, которые отражали этот нацеленный на них удар, была у каждого одна, единожды дарованная ему жизнь.

Эта повесть - прекрасный образец "лейтенантской прозы", наряду с такими повестями, как "Батальоны просят огня" Ю. Бондарева, "Убиты под Москвой" К. Воробьева, "На войне как на войне" В. Курочкина. По этой повести в 1989 году на Одесской киностудии был снят фильм "Навеки - 19". Фильм - типичный представитель позднего советского кинематографа - реализм с элементами фантасмагории - надо сказать, довольно привычная вещь для того времени, - снимать еще не разучились, вот только денег на съемку уже не было. Однако, в съемках батальных сцен по-прежнему чувствуется великое, но, навсегда уходящее влияние традиций советского кинематографа. А вот фантасмагорические - дань моде - вставки в кинокартину, отсутствующие в повести, признаться, разочаровали. Без них фильм смотрелся бы гораздо лучше. Тем не менее, хорошо, что картину успели снять тогда. Сейчас даже так уже никому было бы не снять. По жанру скорее драма, хотя игровым данный фильм назвать сложно. Ближе к артхаусу. По актерам. Хорошо сыграл главную роль Юрий Рулев, жаль что это у него была единственная роль в кино, из других актеров особенно запомнился Семен Морозов ("Семь невест ефрейтора Збруева") в роли капитана Китенева - чувствовался и опыт актера и его великолепный природный юмор. Сценарий к фильму был написан самим Григорием Баклановым. Из интересных фактов: в фильме звучит песня В. Высоцкого "Письмо перед боем" и песня группы "Наутилус Помпилиус" "Шар цвета хаки". В том же году на Одесской киностудии был снят другой военный фильм о штрафниках "Гу-га". Это были последние фильмы о Великой Отечественной, снятые на Одесской киностудии...

А ведь все в этой книге как надо! Да, она не столько о войне фронтовой, сколько о больницах, выживании в тылу и в эвакуации. Зато сколько важных тем Бакланов поднимает, пусть даже чаще говоря полуфразами и намеками: репрессии до войны и во время ее, бесконечные подозрения в предательстве побывавших в плену или окружении, массовые переселения, отношение к поволжским немцам и тем, у кого они были в роду, всеобщая военная разруха и запустение. Правда, все это - одновременно и плюс книги, и ее минус. С одной стороны, эта намекающая форма повествования дает читателю свободу выбора и оценки - вот перед вами факт, решайте, как будете к нему относиться, сами. С другой, тот же самый прием вызывает ощущение незаконченности, как будто перед тобой только черновик книги, в которую автор еще собирается многое дописать.

О, написала это и поняла, наконец, на что книга похожа – кинохроника! Старые черно-белые съемки, постоянно дрожащие и прерывающиеся, перескакивающие с одного места на другое. Вот – атака, лейтенант с крыши какого-то здания отдает приказы, а на заднем плане солдаты наводят минометы. Вот – больница, везде раненные, усталые, исхудавшие и измученные люди. А вот они же смеются над чем-то, но лента немая, шутка остается нам неизвестной. Вот – толпа эвакуированных, очередь за хлебом, обнимающий девушку солдат, перрон, на котором толпа штурмует поезд. И снова окопы, взрывы, пленные. И вроде в единую картины войны кадры складываются идеально, а вот в судьбу одного человека – не очень, слишком уж многое остается за пределами снятого.

А еще, опять же, как при просмотре кинохроники, нет ощущения причастности к происходящему. Наблюдая, как на экране с черно-белого самолета сыплются черно-белые бомбы, умом понимаешь, что упав, они уничтожат множество людей, но все равно не верится, что вот эти почти нарисованные бомбочки могут кого-то убить. Вот и с книгой так же, по крайней мере, для меня: если от «В списках не значился», например, было ощущение, что ты сам пережил все произошедшее с Колей Плужниковым, то Третьяков так и остается персонажем книги, не затягивая в свое время, на свою войну. В этом, пожалуй, есть доля «заслуги» авторского стиля: только-только начнешь погружаться в атмосферу происходящего, как взгляд цепляется за выбивающееся из общей массы предложение, построенное в инверсионном порядке, и очень сильно отдающее каким-то былинным стилем, ничуть не подходящем той войне, и все, атмосфера рассеялась.

Надо будет попробовать перечитать через какое-то время, может, все увидится в совершенно ином свете – очень уж обидно ставить такую низкую оценку книге, а повысить ее рука не поднимается.