Текст книги "Шут Балакирев, или Придворная комедия"

Григорий Горин
Шут Балакирев, или Придворная комедия

Список ролей для господ актеров, пожелавших принять участие в пьесе:

Петр Алексеевич Романов, император российский.

Екатерина Алексеевна, его супруга, императрица.

Петруша Романов, внук императора.

Балакирев Иван Алексеевич, камер-курьер, шут.

Меншиков Александр Данилович, светлейший князь.

Ягужинский Павел Иванович, граф, обер-прокурор Сената.

Шафиров Петр Павлович, барон, вице-канцлер.

Монс Виллим Иванович, камердинер, секретарь императрицы.

Принц Голштинский. Анисья Кирилловна Балакирева, мать Ивана.

Дуня Бурыкина, невеста, затем жена Балакирева.

Бурыкина Дарья Степановна, мать Дуни.

Головкина Екатерина, камер-фрейлина.

Растрелли, художник, итальянец.

Шапский Феофилакт, обер-шут, кнутмайстер.

Лакоста, шут.

Ушастик, шут.

Педрилло, шут.

Карлик, шут.

Фрейлины, гвардейцы, горожане.

Уведомление для зрителей

В пьесе (при крайней необходимости) используются некоторые слова и выражения, считающиеся ныне ненормативными, но бывшие в употреблении и признававшиеся языковой нормой для россиян, живших в XVII веке.

Пролог

…Стоит на посту солдат, одетый в форму Преображенского полка. Публика в зале рассаживается, а он – стоит. Свет погасили, а он все стоит потеет… Потому что на солнцепеке стоит, а амуниция у солдата тяжелая… Не выдержал солдат – глаза прикрыл, взмолился…

Балакирев (закрыв глаза). Боженька, Боженька, пожалей солдатика. Солнце палит, голова болит. Яви чудо – пошли тучку с дождичком… (Приоткрыл глаз, глянул на небо.) Отставить!.. (Снова прикрыл глаза.) Маменька, маменька, Анисья Кирилловна, спаси сыночка, пролей слезу, укрой от зноя. (Открыл глаз.) Отставить!.. (Снова закрыл.) Дуня-Дунечка, любушка моя, собери росу в лесу, дунь в мою сторону, Дунь!.. Отставить! (Снова прикрыл глаза.) Отец-командир, ротный капитан, приди хоть ты с похмелья, раздолбай, дыхни в лицо рассолом… Нет, не придет! (Закрыл глаза.) Вельможные генералы, что пиво холодное пьют да шампанское со льдом трескают, явитесь хоть во сне солдату, поделитесь капелькой, ядри вашу мать!..

В этот момент появляется князь Меншиков с подзорной трубой в руках и флягой за поясом, удивленно наблюдает за Балакиревым.

Во, один почудился!.. И фляжка у его с брульянтами… Сам, поди, из нее выпьет, сукин кот, а не поделится… (Закрыл глаза, затряс головой, как бы прогоняя наваждение.)

Меншиков. Могу поделиться! (Открыл флягу, набрал полный рот жидкости, подошел к Балакиреву, прыснул ему в рожу.) Полегчало?

Балакирев (вздрогнув). Так точно, ваше превосходительство!

Меншиков. Кто таков?

Балакирев. Рядовой музыкантской роты Преображенского полка Иван Балакирев!

Меншиков. А я кто, знаешь?

Балакирев. Никак нет.

Меншиков. Генерал-фельдмаршал его императорского величества…

Балакирев пошатнулся.

Стоять!.. Еще не все регалии сказаны… Председатель военной коллегии… Стоять!!! Главнокомандующий… армии… Стоять!! Светлейший князь Меншиков Александр Данилович!! Ну как, похолодало внутри?

Балакирев. Т-так точно… Оз-з-зноб-с… бьет!

Меншиков. Хорошо, что бьет… Лучше озноб, чем я. А где ж рота твоя, часовой?

Балакирев. Осмелюсь доложить – искупаться решили, в пруду!..

Меншиков. Смелое, однако, решение… (Направил подзорную трубу в сторону пруда.) Без порток командующего еще не встречал никто! Вижу! Красиво… А ты чего ж не купаешься?

Балакирев. Оставлен стоять на посту. Для охраны инструментов!

Меншиков. Чего ж их охранять? Струменты звучать должны, когда командующий появляется в полку.

Балакирев. Так точно.

Меншиков. Ну и играй!

Балакирев. Как-с?

Меншиков. А как хочешь. Ты за роту здесь поставлен – значит, за всех и отдувайся!..

Балакирев. Слушаюсь! (Секунду подумав, стал имитировать музыкальные инструменты.) Тут-ту-ту! Труби-труба!.. Фьють-фьють… Дзинь-дзинь! Тра-рах-таррах! Бздынь-бздынь! Ебс-ебс! Чшш! Ж-жах!.. Фьють!.. Ж-жах!.. Ех-ех!..

Звуки постепенно стали складываться в некое подобие оркестра. Меншиков с интересом наблюдал за Балакиревым.

Из пруда появился голый преображенец. Стыдливо прикрывая срамные места, незаметно пытается взять сапоги и амуницию.

Меншиков (Балакиреву). «Звучит музыка полковая, бойцов на подвиги скликая…» А вот и они подтягиваются! (Преображенцу.) Тебе чего, служивый?

Преображенец (испуганно). Обмундирование забрать… ваше высокопревосходительство…

Меншиков. Зачем? Ты и так одет правильно… Это будет теперь вам летняя форма одежды. В таком виде роту и построй!

Преображенец. Слушаюсь! (Исчезает.)

Меншиков (Балакиреву). Пошли, часовой, парад принимать! (Подошел к кулисе.) Здорово, молодцы!

Преображенцы (из-за кулис, нестройно). Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!

Меншиков. Херово кричите, ребята! А стоите, в ентом смысле, еще хуже… А ну, Балакирев, построить всех по порядку!

Балакирев. Осмелюсь спросить: это как?

Меншиков. По ранжиру. От большего к меньшему…

Балакирев. Слушаюсь!.. Рота, слушай команду! Руки опустить!.. Ранжир определить!.. (Меншикову.) Ваше высокопревосходительство, как прикажете его замерять?

Меншиков. А как предлагаешь?

Балакирев. Так все от ранжира зависит… Иной махонький – и циркулем не замерить… А иной, гляжу, придется вдоль забора растянуть да шагами просчитывать…

Меншиков (довольно хохотнул). Как, говоришь, фамилия твоя, солдат?

Балакирев. Балакирев.

Меншиков. Фамилия – звучная! Смекалка – быстрая! Рожа – наглая!.. В общем, пойдешь, Балакирев, служить к царскому двору… в специальную шутовскую команду! Остальная же рота в таком вот натуральном виде направляется со мной в расположение полка… Для парада на плацу!.. Понятно? Балакирев! Играй марш!

Балакирев. Слушаюсь!.. Трам-тара-рам! Там! Там!

Преображенцы. Трам-тара-рам!

Подхватив мелодию, преображенцы строем уходят вместе с Меншиковым.

Часть первая

Картина первая

Музыка из условной стала реальной. Затрещали трещотки-барабаны. Появилась шутовская команда: Карлик, Ушастик, Педрилло, Лакоста. Ведет команду обер-шут Шапский. На нем надета треугольная шляпа, напоминающая известную шляпу Петра.

Шуты (поют)

 
Ать! Ать! Вашу мать!
Просим всех шутам внимать!
Дурни глупостью богаты,
Им ума не занимать!
Вот! Вот! Началось!
Точно с глузда сорвалось!
Настроенье получшало…
И в портках все поднялось!
 

Вот! Вот!..

Энергично пляшут, затем замирают, со страхом поглядывая на Шапского и как бы ожидая оценки спетого.

Шапский (снял шляпу, помрачнел). Так, ребяты! Послушал вас, послушал… и скажу… как бы поизячней-то… Одним словом, это у вас пока полная херня! Я ни разу и не улыбнулся! А я, знаете, человек веселый… но суровый! Либо смеюсь – либо морду бью! Так что сами выбирайте, чем займемся! (Строго посмотрел на шутов, те закивали.) Давай еще раз! С начала! Нет, с конца… Нет – сзаду наперед!

Шуты поняли приказ буквально, развернулись, ударили по пришитым к задницам тарелкам, заголосили.

Шуты

 
Вот! Вот! Вот! Вот!
Ходи сзаду-наперед!
Что-то ж. па прошептала,
Да никто не разберет.
Заплетается язык.
Языкнулся заплетык!..
Я те ща сострою рожу.
Острым режиком заножу.
Будешь зенками мигать,
Будешь дрыгами ногать!..
Оп! Оп! Оп! Оп!
 

Шапский (мрачно). Разгонит команду царь! И правильно сделает: на кой вас, дармоедов, кормить?.. Чего поете, об чем поете? Хрен разберешь! Отменяю все слова… Рожами смешить!.. Рожами!

Шуты. Оп! Оп! Эх! Эх! Ух! Ух! Ать! Ать!

Заплясали в странном танце. Гримасничают. Появляется Иван Балакирев.

Балакирев. Прапорщик Преображенского полка Иван Балакирев! Прибыл в придворную шутейную команду для прохождения службы!

Шапский (шутам). Допрыгались? Вам уже солдат нам на подмогу посылают… Спасибо, что пришел, служивый. Спасибо! (Обнял Балакирева.) И как же ты, Ваня, служить здесь намерен?

Балакирев. Как прикажут…

Шапский. Ну, прикажу я тебе ушами шевелить… Сможешь?

Балакирев (растерянно). Как?

Шапский. Да хоть вот так… (Ушастику.) Ушастик, покажи искусство.

Ушастик. Чего?

Шапский (громче). Ушами пошевели!

Ушастик. Чего?

Шапский (орет). Ушами подвигай, а то ща оторву тебе их за ненадобностью!

Ушастик. Понял… (Смешно шевелит ушами.)

Балакирев. Не… Так не смогу.

Шапский. Может, музыку из себя исторгать способен?

Балакирев. На гармошке играю… На дудке могу…

Шапский. Это хорошо. Педрилло, достань-ка дудку!..

Педрилло полез в штаны, достал из огромных карманов дудку.

Это у нас главный музыкант. Педрилло прозывается… Специально в Италии закуплен для музицирования и тонкого пения. Думали – кастрат. Оказался – нет. Наоборот. (Протягивает дудку Балакиреву.) Что исполнишь?

Балакирев. Полковую зорю могу сыграть.

Шапский. Сыграй, Ваня, полковую зорю, порадуй душу…

Балакирев приложил дудку к губам.

Погоди, служивый! Ты ротом, что ль? Ротом любой сыграет. У нас тут другим местом музицируют…

Педрилло приложил дудку к заднице, издал несколько звуков. Шуты одобрили: «Во зоря какая! Во как занялась…»

Шапский. Попробуешь?

Балакирев. Не… так… не хочу.

Шапский. Экий, Ваня, ты привередливый. Так не можешь, эдак не хочешь. На кой ляд тогда сюда направлен? (Шутам.) Как его оскоморошить, кто знает?

Шуты зашумели, забормотали что-то невнятное. Темпераментней всех высказывался Лакоста, правда, из-за скорости произношения слов и нечеткой дикции понять что-то было трудно.

Лакоста. Фсеяфнопохасфочноуфмешнят кахлика…

Шапский. Чего?

Лакоста. Похасфочнохафенять… кахлика…

Шапский. Ты так думаешь?.. (Балакиреву.) Это у нас жидовин. Из Амстердама. Ты сам, парень, откуда родом?

Балакирев. Из Тверской губернии.

Шапский. У вас в Тверской, поди, жидовина никто и не видал?

Балакирев. Нет.

Шапский. Вот. А мы при дворе уже содержим… Лакостой зовут. Очень умный, но понять ничего нельзя, поскольку букв не выговаривает! Так ему верим. Без букв! (Шутам.) Ну, кто понял, чего он хочет?..

Карлик. А чего не понять? Под меня копает, гад… Верно, Лакоста?

Лакоста (кивнул и продолжил мысль). Потомуфтонфнонофофоименфе… кахлика…

Карлик (заволновался). Куды ж меньше? (Вскочил на колени, к которым были привязаны башмаки.) Меньше и не бывает!.. На всех потешных ассамблеях песенку пел, царь раз даже прослезился… (Запрыгал, запел.)

 
Меня матушка рожала
На дороге, на мосту.
Меня куры обос. ли,
Оттого я не расту…
 

Шапский. Учись, Иван! Чуть опустил себя человек – и всего добился. Большие деньги на курях зашибает. А может, вам на пару петь? Так-то сможешь?

Балакирев. Смогу, но не буду!

Шапский. Это почему ж, дозволь спросить?

Балакирев. Не обучен на колени становиться…

Шапский. Во как… А ежели очень попросим?

Балакирев. Все равно. На колени не встану. Потому как я потомственный дворянин!..

Шапский (гневно). Ах ты сукин сын, потомственный!.. Ты это кому говоришь?! Мне, князю-папе?.. Обер-шуту?! Я, Феофил Шапский, и в колпаке ходил, и на свинье верхом ездил… А царь приказывал – и с корыта с ней жрал. А тебе, значит, все это зазорно?!! (Достал кнут.) Ну ничего. Мы тебя тут быстро оскоморошим! Я ведь не только обер-шут, я еще и кнутмайстер… (Щелкнул кнутом.) Прибыл к нам, так показывай, чему искусен! Шути!!!

Балакирев. Как?

Шапский. Шути, сука!

Балакирев. Помилосердствуйте! Нельзя ж так, по приказу. Шутят под настроение…

Шапский (шутам). Каков, ребята? Мы здесь без продыху сутки дрочим шутки, а ему, вишь, настроение подавай? Щас! (Щелкнул кнутом, закрутил на шее Балакирева.) А ну, вяжи его, братцы! Отпетушим по полной!

Шуты притворно закудахтали, набросились на Балакирева, схватили за руки, начали стаскивать штаны…

Доставай, Педрилка, смычок! Сыграй на ем зорю!

Педрилло угрожающе полез в штаны, достал флейту, стал надвигаться на согнутого Балакирева.

Стукнула дверь. В комнату стремительно вошел царь Петр. За ним – Меншиков, Ягужинский, камер-юнкер Вилли Монс и еще несколько придворных. Шуты в страхе отпрянули от раздетого Балакирева, спрятались по углам.

Петр (гневно). Это что?! (Шапскому.) Я тебя, князь, спрашиваю… что тут учиняется?!

Шапский. Государь! Да мы тут…

Петр. Вижу, как вы тут… Я тебя главным куда поставил – на шутейную палату аль в курятник?.. А ну, дай мне кнут! Быстро!

Шапский робко протянул царю кнут, тут же получил по спине кнутовищем.

Ишь, чем баловаться вздумали, нехристи! Я за эти содомы ноздри рву!

Царь несколько раз хлестнул по шутам. Затем замахнулся на Балакирева.

Ты кто таков?!

Балакирев. Иван сын Балакирев, государь!

Меншиков. Это новенький шут, мин херц. Из Преображенского полка… Мной сюда определен… в команду.

Ягужинский (тихо). Александр Данилыч! Почему мне про то не было сказано?

Меншиков. А тебе зачем?

Ягужинский. Обер-прокурору положено знать о всех назначениях ко двору…

Меншиков. Прокуроры для сурьезных дел. А здесь – шутейное…

Ягужинский. Не вижу пока ничего шутейного.

Меншиков. До прокурора шутка доходит только через год, и то по этапу. (Царю.) Тебе ж, государь Петр Алексеич, я про него все сказывал…

Петр. Чего ты мне сказывал? Не помню.

Меншиков. Ну, веселый малый, что на посту стоял. Смешной!..

Петр. Вижу, какой он смешной. (Балакиреву.) Преображенец?!

Балакирев. Так точно, ваше величество!

Петр. А коли преображенец, чего не отбился от такого постыдства? Что в уставе мной прописано? «…Зубами пасти рви, кровью плюй, а задницу свою как зеницу ока береги!..» Кто из них тебя первый огулял? Кто принудил?! Говори!

Шуты испуганно замерли.

Балакирев. Да никто не принуждал, ваше императорское величество. Я сам вроде как предложился…

Петр. Что?! Сам?! (Грозно надвинулся на Меншикова.) Ты кого привел мне, дубина стоеросовая? (Хлестнул светлейшего.)

Меншиков (прикрываясь).. Да я что, мин херц? Откуда мог знать?!

Балакирев. Так я ж вам сказывал, ваше высочество…

Меншиков. Что ты мне сказывал?!

Балакирев. Ну, про тот случай…

Ягужинский. Про какой случай? Подробности попрошу.

Меншиков (упавшим голосом). Что ты несешь, Ваня? Какие подробности?..

Балакирев. Про то, как царь-государь Петр Алексеевич со мной знакомство свел…

Петр. Этого только мне не хватало… Когда я с тобой, дураком, знакомился?

Балакирев. Давно это было, ваше величество. Зачем вам помнить? Мало ль вы подданных своих на день видите… А для нас это очень памятно… Двадцать лет, считай, тому назад были вы, государь, проездом в Твери… Шли мимо нашего дома. За вами – вся свита… И вдруг вы возле дома нашего остановились и говорите: «Чей дом?» Вам говорят – дворянина Балакирева. Вы, государь, говорите: «А нет ли в этом доме того, кто главней меня?»…Ну, свита вся задрожала… И отец мой, Александр Иванович, светлая ему память, тоже наземь рухнул: кто это может быть главней царя?.. А вы в дом шагнули, огляделись и видите – в люльке дитя лежит, плачет… «Вот! – сказали вы, ваше величество. – Вот кто главней меня. Я ему прикажу «молчи!» – он приказа не выполнит. А он мне орет – мол, возьми меня на руки, царь, – я подчиняюсь!» Взяли вы меня, государь, на руки, я и затих… Вы, ваше величество, рассмеялись. И при всех меня поцеловали…

Петр (с усмешкой). И куда ж я тебя поцеловал?

Балакирев. А вот я и собрался это господам шутам показать… Они уж очень просили. Уж коли, говорят, сам царь туда тебя целовал, Ваня, нам, стало быть, тоже это особо приятственно будет… Вот только, значит, приготовились, а вы и помешали…

Пауза.

Петр (захохотал). Не… Почему?! Не надо мешать. Такое сердечное уважение подданных царь только приветствовать должен… Кто у нас первым вызвался? (Шапскому.) Ты, князь-папа?! Цалуй!..

Шапский заскрипел зубами от отчаяния, но покорно направился к Балакиреву, уже начавшему приспускать штаны, встал на колени…

Шапский (почти плача). Государь! Дозволь хоть не при всех…

Петр. Ну ладно… (Обнял Меншикова.) Пошли, Сашка! Не будем смущать… У их дело интимное… А новый шут хорош!.. Ловок. (Монсу.) Возьми его к себе в штат, господин камергер. Сгодится!

Монс. Непременно, ваше величество!

Петр и Меншиков уходят.

Ягужинский (Монсу). Вот новость! Это когда ж вы камергером-то сделались, Виллим Иванович?

Монс. Поутру указ был подписан, Павел Иванович.

Ягужинский. Поздравляю! Опять, значит, мимо меня назначенье? Кого благодарить будете – Меншикова али Шафирова?

Монс. Хотел бы только Господа Бога! Господь меньше берет…

Ягужинский. Чего?! (Удивленно смотрит на Монса, потом смеется.) Это у тебя шутка такая? Понял! Я шутки хорошо понимаю, когда с тайным смыслом… (Смеется, уходит.)

Монс (Балакиреву). Иван, подойди!

Балакирев подходит.

Курьером ко мне пойдешь служить!

Балакирев. Слушаюсь!

Монс. Бегаешь быстро?

Балакирев. Могу одна нога здесь, другая – там!

Монс. Так не надо. Портки порвешь. Поспешать надо медленно, соображать – быстро. Потому при дворе прямых дорожек нет. Все с поворотцами. За каждым – подножка… Поэтому надо где бочком, где вприпрыжку.

Балакирев. Благодарен буду за науку, ваше превосходительство. (Направляется к выходу вместе с Монсом.)

Шапский (стоя на коленях). Эй, Иван, погоди! Царский приказ-то исполнить надобно?..

Балакирев. Какой приказ?.. Ах, этот?.. Ей-богу, князь… тут дела сурьезные пошли, а вам лишь бы целоваться!.. (Монсу, указывая на Шапского.) Ну такой настырный, беда просто!

Быстро уходит вместе с Монсом.

Музыкальная интермедия

Обиженный Шапский вскочил с колен, махнул кнутом, отчаянно грохнул в барабан.

Шуты (застучали в такт, заголосили)

 
Ой, судари-судари!
Ой, дури-дури-дури!
Думай, брат, чеши затылок!
Ой, чесало затыли…
 

Ворвались несколько фрейлин. Погнали шутов: «Кыш! Нелюди! Не до вас, чертовы дети!» Расставляют зеркала. Раскладывают гребни, флаконы с духами и прочие принадлежности. Заметив в зеркале приближающуюся царицу, все испуганно замирают в почтительных позах. Появляется Екатерина, сопровождаемая камер-фрейлиной Головкиной.

Картина вторая

Екатерина (садясь перед зеркалом). Ишь, сколько цирюльников набежало! Чего вылупились? Чай, не в кунсткамере. Одна фрейлина, что ль, не может царицу причесать?

Головкина (шутам и фрейлинам). Все – прочь!

Шуты и фрейлины исчезают. Головкина причесывает Екатерину.

Екатерина. Вот тут заколи… И тут!.. Да не так! О, майн гот! Экая ты, Катиш, неловкая… Ну вот – локон сбила.

Головкина. Прощенья просим, государыня.

Екатерина (сама пытается вернуть локон на место). Черта мне в твоем прощении, дура! Вона!.. Теперь и не запендеришь его обратно… Ты у кого убранству волос училась?

Головкина. У Минны Карловны, государыня.

Екатерина. Минна Карловна – уборщица отменная… Зеер гроссе фризе-майстер!

Головкина. Да это уж точно, государыня, зеер гроссе… Но мне Бог такого таланту не дал.

Екатерина. Как же не дал? Себе-то вон какую прическу соорудила… Чистый Версаль!

Головкина. Так это она, Минна Карловна, и делала… Три дни назад.

Екатерина. И до сих пор держится?

Головкина. Так сидя же спим, государыня! Как часовые… Чтоб только убору не испортить…

Екатерина (усмехнулась). Ну, таких мук мне не перенесть… Да и все едино государь прическу сомнет… У него лапища-то во какие… А уж ежели в страсть любовную войдет, то вооще… (Подозвала пальчиком фрейлину, что-то зашептала ей на ухо. Обе женщины рассмеялись… Впрочем, Екатерина тут же посуровела.) Ты это, Катиш, токмо не вздумай никому болтать! Забудь сразу!

Головкина. Забыла, государыня.

Екатерина. Напрочь!

Головкина. Напрочь забыла!

Екатерина. И алмазную заколку слева у себя сними! Я ведь запретила с двух сторон заколки делать на царский манер… Мне уж и государь строго приметил, что среди фрейлин моих распространились излишние олдфер-цирунг!! Сыми, тебе говорят!..

Фрейлина испуганно выдернула заколки, прическа развалилась.

Во! Так тебе гораздо лучше. Ступай!

Головкина (пошла к выходу, остановилась). Государыня, в приемной новый камергер дожидается. С бумагами. Изволите принять?

Екатерина. Новый? А старый где?

Головкина. Уволен с должности.

Екатерина. За что?

Головкина (подумав). Старый…

Екатерина. Кому? Фрейлинам твоим? Вот бесстыдницы. Уж и камергеров для себя подбирают… Иди отсюда!

Фрейлина поспешно удаляется. Ее место занимает Виллим Монс. Он в новеньком мундире, аккуратно причесан. На носу очки. В руках – папка с бумагами.

Монс. Осмелюсь войти, ваше величество, государыня императрица?

Екатерина. Ты кто?

Монс. Камергер Виллим Монс.

Екатерина. Почему Монс? Откуда взялся Монс?

Монс. Два дни как переведен из обер-порученцев по канцелярии согласно указанию его императорского величества, государя Петра Алексеевича.

Екатерина. Погоди, не тарахти! Ты из каких Монсов? Ты не брат ли Анны Ивановны Монс?

Монс. Так точно, государыня.

Екатерина (вскочила в гневе). Да это что ж?! Насмешка, что ль? Ведь твоя Анька Монсиха была главной полюбовницей государя.

Монс. Не могу знать.

Екатерина. Что «не могу»?! Царь же к ней по ночам в немецкую слободу сколько лет ездил…

Монс. Не могу знать, государыня. Я по ночам сплю.

Екатерина (закричала). Пошел вон!!! Дрянь! Шайзе! Ейне гештанкине шайзе! Унд йор кениг Петер ист шайзе… (И еще несколько крепких фраз по-немецки.)

Монс. Повинуюсь, государыня. (Повернулся, направился к выходу.)

Екатерина. Стой!

Монс остановился.

По-немецки понимаешь?

Монс. Так точно. Родители из Западной Пруссии. Город Минденштадт.

Екатерина. Теперь наябедничаешь государю, как я тут его?..

Монс. Никак нет, ваше величество. В мои обязанности не входит слышать ненужные для моего государя слова…

Екатерина. Ишь какой… Ни с какого боку тебя не ковырнешь. Что в папке?

Монс. Расчетные счета по закупкам на дворовые надобности. Челобитные.

Екатерина. Счета сам подписывай. Потом за них с тебя и спрос будет. А челобитных к государыне по сто штук на день приходит… Глаз не хватит все прочесть!

Монс. Я, ваше величество, специальный экстракт из челобитных сделал… В одну-две строки… Чтоб слух вашего величества не утруждать.

Екатерина. Ишь какой… Ну давай… Не утруждай!

Монс (открыл папку). «Экстракт из поданных ея величеству всепресветлейшей государыне императрице всероссийской Екатерине Алексеевне челобитен… на двадцатое сентября тысяча семьсот двадцать четвертого года. Гвардии сержант Осип Лебедев нижайше просит, чтоб за верную службу наградить отписным двором на Санкт-Петербургском острову… Служитель Иван Хитров – чтоб за службу удостоить рангом… Церкви Воскресения Христова поп Петров с причетники – чтоб выдать им денежное жалованье за прошлые годы…»

Екатерина (не слушая). …Эта Анька Монсиха, она совсем бесстыжая была. Про это все в Москве говорили… И пахучими травами царя дурила, и позициями разными развратными… индийскими… в кровать заманывала!..

Монс (не реагируя на реплики Екатерины). «…Гвардии-лейтенант Дмитрий Шепелев – чтоб наградить вотчинами в Московском уезде… Верховые конюхи Михайла и Иван Владистовы – чтоб их определить хлебным довольствием…»

Екатерина. Ну что бормочешь, как тетерев?! Никому ничего не подпишу!

Монс. «…Вдова Балакирева – чтоб ея сына Ивана, взятого на службу ко двору, определить на отдельную казенную квартиру на Васильевском…»

Екатерина. Какой еще Балакирев? Это новый шут, что ли?! Который с царем вторую неделю гуляет? Вот дулю ему, а не квартиру! Осердил меня царь. Осердил новыми назначеньями! Да и ты, Виллим, хорош! Ведь молодой же человек, лицом пригожий, из знатной фамилии… Гордость-то надо иметь?.. Я ж твою родную сестру поношу срамными словами – а ты и дале терпеть намерен?

Монс (решительно). Намерен, ваше величество!

Екатерина. Так жалованьем дорожишь?

Монс (сдернул очки). О нет! Потерю жалованья стерплю, государыня. И обиды стерплю. Родную мутер мою обидите – все равно стерплю лишь за одно счастье быть при вас и видеть вас, майне либен фрау Марта… (Страстно смотрит на Екатерину.)

Екатерина (чуть вздрогнула, отступила). Ну ты, чего несешь?.. Брось!..

Монс. Потому как влюблен, Екатерина Алексеевна… Ендшульдиген зи мих, битте… Много лет. Безмолвно, безответно, безнадежно! Встаю рано – имя ваше шепчу, ночью спать ложусь с именем вашим, точно с молитвой. И так уж много лет… Мне ведь и годков немало, но я о женитьбе не помышляю, поскольку даже в помыслах никого заместо вас представить не могу… А теперь ваше право, государыня, вызвать стражу и казнить, поелику и страшная казнь по воле вашей для меня счастье!.. (Упал на колени, рыдая, стал страстно целовать пряжки туфель царицы.)

Екатерина (чуть взволновалась). Ну ты!.. Глупый… Замолчи! Меня и себя погубишь, что ты?.. Что ты?.. Да не гоню я тебя… Не гоню! (А сама уже стала волосы его гладить.)

В это время распахнулась дверь, и в покои вбежал запыхавшийся Балакирев. На нем уже расшитый камзол камер-лакея. Вбежав, замер, увидев Екатерину и стоящего перед ней на коленях Монса.

Балакирев. Государь просит срочно государыню проследовать…

Екатерина (взвизгнула, оттолкнула Монса). Кто здесь?.. Зачем?

Балакирев. Камер-курьер Иван Балакирев. По личному приказу его императорского величества.

Екатерина. Это он велел без спросу в комнаты царицы входить?

Балакирев. Так точно! Государь просит срочно проследовать на балкон… Они в вашу честь серенаду зачинают петь совместно с принцем Голштинским!

Екатерина. И пусть поют. Уж неделю воют. Что ж за спешка?

Балакирев. В связи с восходом луны!.. Они жалают, чтоб государыня одновременно с ночным светилом на небе появилась… Для полной красоты картины и всеобщей гармонии мирозданья!..

Екатерина. Тьфу! Видать, снова напились, черти… (Подобрала юбку, быстро пошла к балкону. Через секунду оттуда послышались приветственные возгласы, затем – звон гитар и нестройное мужское пение.)

Монс встал с колен, отряхнулся, оглядел Балакирева.

Балакирев (бормочет под нос). …Он так и сказал, царь, лети, говорит, дурак, сломя голову, а я говорю, а как же без докладу, а он говорит, я те в шею сейчас доложу, я и побежал…

Монс (строго перебил). Подслушивал?

Балакирев. Никак нет!

Монс. Зря! Кабы подслушивал, знал бы, что говорили с царицей лишь о делах. А на коленях ползал, поскольку государыня заколку потеряла… Искал…

Балакирев. Так точно, ваше превосходительство… Я так и подумал. Дозвольте поднять? (Поднимает заколку фрейлины.)

Монс. Молодец! Глаз отменный… И соображаешь быстро. Челобитная была от маменьки твоей, насчет выделения квартиры. За усердие получишь на Васильевском острове… В лучшем месте.

Балакирев. Благодарствую, ваше превосходительство! Век не забуду!

Монс. Забудешь – напомню.

Слышны аплодисменты, крики «Виват!». С балкона появляются Екатерина и Петр.

Екатерина. Ну что ты, ей-богу, Петруша, как мальчишка?.. Мыслимо ли дело – по веревкам на балкон влезать? А ну бы сорвался?

Петр. Никак сие невозможно, мутер. На лучших голландских фрегатах учили по канатам лазать… Да и народ сейчас смотрел!.. Можно ли допустить, чтоб русский царь перед своим народом с балкона падал?.. Вся бы Европа содрогнулась! (Монсу и Балакиреву.) Верно говорю, ребяты?

Монс и Балакирев. Так точно, господин бонбардир!

Петр. Молодцы! Четко отвечаете… (Екатерине.) Как тебе новый камергер? Хорош?

Екатерина (иронично). Да уж куда лучше…

Петр (обнял Екатерину). Не сердись, мутер. Привыкнешь. Он малый четкий, надежный. (Подошел к Балакиреву.) А это у меня новый потешный майстер…

С балкона вдруг раздается треск, истошный крик, звук падающего тела.

Чего еще там стряслось? Сбегай, Ванька!

Балакирев пулей метнулся к балкону.

Ванька Балакирев! Потешный мастер… Уж такой языкастый, такой… Его Меншиков сыскал…

Екатерина. Да уж слышала…

Балакирев (возвращается запыхавшись). Беда, государь! Беда! Принц Голштинский… полез на балкон да… наземь… ебс…

Петр (прерывая). Тихо ты!

Екатерина (испуганно взвизгнула). Ой! Ведь просила, Петруша! Не пои принца… Не пои!

Петр. Да как же не поить, коли он принц? И в зятья просится? (Балакиреву.) А ты дурак! Я тебя хвалю за остромыслие, а ты «Беда! Беда!!»

Балакирев. Так ведь упал же ж…

Петр. Упал – не пропал… Ты изволь изложить енто событие весело… Приятственно для общества. Тем более тут дама!

С балкона вновь слышен треск и крики принца Голштинского.

О! Кажись, снова на штурм пошел… Погляди-ка!

Балакирев стремглав убегает на балкон, затем возвращается с улыбающейся рожей.

Петр. Ну?

Балакирев. Осмелюсь доложить, ваше величество, – все в порядке! Принц не упал…

Крики с балкона.

Оне в полете.

Крик.

Портками за крюк зацепились и парят-с…

Екатерина. Господи! Снять же надо! Немедленно!

Балакирев. Слушаюсь! (Бросается на балкон, через мгновение возвращается со штанами принца.) Исполнено, государыня! Снял-с!..

Екатерина. Дурак! А принц где?

Балакирев. На балконе дремлют… после восхождения. Прикажете внести?

Екатерина (засмеялась). На кой ляд он сдался? Да еще без порток…

Петр (обнял царицу). Ну вот, мутер, и ты повеселела. Молодец, Ванька! Рожа невинная, точно ангел с похмелья, но чудить умеет! Расскажи, как тебя Меншиков в Преображенском полку отыскал!

Балакирев. Удобно ли, господин бонбардир, при дамах-с?

Петр. При каких таких «дамах-с»? Здесь из дам одна государыня, так и она в полку служила, солдатам портки стирала… Всего наслушалась! Рассказывай!

Екатерина. Про то, как князь голых на плацу построил?.. Слышала я уже…

Петр. Не… Там же не в том соль… Там главное – как они «ранжир» замеряли… Кому, говорит, циркулем, а у кого, говорит, вдоль дороги растянуть… да шагами мерить… (Смеется.)

Екатерина. Не вдоль дороги, а вдоль забора… Знаю.

Петр. Нет… Вдоль дороги…

Екатерина. А я говорю – вдоль забора… Мне так пересказывали.

Петр. Ну, дуры пересказывали… Вдоль забора – не смешно совсем. Скажи, Иван, кто из нас прав?

Балакирев. Обои, ваши величества! Там и забор был… и дорога рядом… И так, и так мерил…

Петр. Вишь, какой хитрож. пый Ваня! Молодец! Ладно… Ступай… В другой раз расскажешь… (Монсу.) И ты ступай, Виллим Иваныч! Ты тоже молодец! И не улыбнулся ни разу. Значит, службу свою правильно понимаешь…

Монс. Стараюсь ради Отечества, государь!

Монс и Балакирев уходят.

Петр. Ну как, мутер, хороший у меня шут?

Екатерина. Хороший, Петруша! У тебя вообще нрав веселый, всем известно. Вот придумал мне в камергеры брата бывшей полюбовницы назначить… То-то всем смешно при дворе станет.

Петр. Она уж померла давно, полюбовница…

Екатерина. Царство ей небесное… Да только чувствую, ты ее частенько вспоминаешь. А теперь и я буду вспоминать да зубами скрежетать…

Петр. Сказанула! Что ж я не скрежещу, когда на Алексашку Меншикова смотрю иль на генерала Шереметева?.. Иль на драгунский полк, что тебя пленил?!

Екатерина (со слезой в голосе). Эти грехи не на мне, государь. В них повинна молодая лютеранка Марта Скавронская… Да и она прощенья достойна, поскольку по принуждению под мужиков ложилась… А вот православную Екатерину Алексеевну тебе не в чем упрекнуть!!

Петр. Я и не упрекаю… Я ее люблю, дуру!.. Как увижу – ноги сами подгибаются… Как тогда, в танце… Когда первый раз пригласил…

Зазвучала музыка. Петр протянул руку Екатерине, они двинулись в медленном танце.

В самую лирическую минуту со стороны балкона неожиданно появился, в подштанниках, помятый и одуревший от пьянок, Принц.