Текст книги "Приехали!"

Рождественская история

Он был очень голоден. Последний раз он ел почти сутки назад. А потом так уж получилось. Храбрился, немножко даже похвалялся перед мамой, своими братьями и сестричкой. Глядите, мол, каков я. Настоящий солдат. Всё вынесу: и холод, и голод. Всегда приду вам на помощь. Но в результате получилось-то не очень хорошо. Как-то безвыходно и глупо. В кармане лежат 20 долларов, а купить ничего нельзя. Рождество! Единственный день в Нью-Йорке, когда вся жизнь замирает и время точно останавливается. Вместо шума и снующего повсюду народа – редкие прохожие. Вместо грохота повозок и гудков автомобилей – пустые улицы. Вместо приветливо открытых дверей магазинов – железные сетки и ставни на окнах.

Он знал, что ещё через несколько часов, чуть ближе к вечеру мир приобретёт свой обычный деловой ежедневный окрас. Но этих нескольких часов у него не было. Ровно в 3 часа дня, и не секундой позже, он должен был оказаться в казарме. Доложить, что рядовой Рик Смирнов из увольнительной прибыл, а потом просто ждать своего часа, когда подадут военные грузовики и их будут пересчитывать, делить на группы, загонять в закрытые брезентом кузова автомобилей.

На всякий случай Рик свернул в проулок и подошёл к еврейской лавке. Ну пусть будет еврейский кошерный бутерброд. Но и эта лавка была закрыта. Евреи не верили в Христа, но верили в бизнес. Хозяева же наверняка знали, что бизнеса сегодня не будет. Рик опять выбрался на центральную улицу и бодро зашагал, нагоняя потраченные минуты.

«Всё-таки как удивительно и странно получилось», – подумал он.

* * *

Ещё две недели назад всё было совершенно по-другому. И жизнь его перевернулась в одно мгновенье. Тогда, две недели назад, Рик решил попытать счастье с работой в районе побогаче. Оделся получше. Хотя, как он мог одеться получше в свои единственные штаны, рубашку и куртку. Попросту почистил одежёнку. Обрезал ножницами свисающие лохмотья штанов. Даже причесал волосы и попросту пошёл куда глаза глядят, в сторону сверкающих магазинов и ухоженных домов.

Удачи никакой не было. Кто-то сразу гнал его, даже не выслушав, даже не пуская на порог. Какие-то хозяева магазинов выслушивали, но тут же разводили руками. Мест нет, в помощи не нуждаются. Наиболее сердобольные говорили, что мест сейчас нет, но, может быть, через месяц какая-то работа появится. Рик считал это за удачу и уходя пытался запомнить место и название бизнеса. Так он потратил полдня. В конец замёрз, уже ходил по улице в надежде найти какое-нибудь место, чтобы просто согреться. И тут неожиданно в глаза бросился огромный плакат, на котором был изображён американский пехотинец с ружьём наперевес, и рядом с плакатом – тяжёлая дверь с табличкой US Army.

Рик из любопытства подошёл к плакату. Долго завороженно пялился на пехотинца. Потом, всё ещё побаиваясь, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Глазам открылся огромный, словно в церкви, пустой зал и несколько столов вдоль стены, за которыми сидели люди в военной форме. Понимая, что он не должен держать открытой дверь, Рик, набравшись смелости, скользнул внутрь. Он так и остался стоять подле двери, надеясь, что его не заметят и ему удастся постоять с полчаса и согреться. Впрочем, появление Рика не укрылось от военного, сидящего за ближайшим столом. Оторвавшись от каких-то бумаг, он взглянул в сторону Рика и пригласительно махнул рукой. Рик оглянулся по сторонам, полагая, что пригласительный жест предназначен кому-то другому. Но вокруг никого не было. На всякий случай, Рик ткнул себя пальцем в грудь, как бы спрашивая: "Меня?"

«Тебя, тебя», – закивал военный и вновь пригласительно махнул рукой. Рик несмело подошёл к столу и испуганно заговорил.

– Я просто мимо шёл. Плакат увидел. Решил заглянуть…

– Ну и отлично, – перебил Рика военный, – присаживайся, поговорим.

– Садись, садись, не стесняйся, – бросил военный, указав на стоящий тут же стул.

Рик, подчинившись, присел на краешек стула.

– Смелей, смелей, – рассмеялся военный, – не съедят тебя тут. Ну что, холодно? Замёрз?

– Немножко, – подал голос Рик.

– Ну, значит, посидишь, согреешься. А мы с тобой поболтаем о том о сём. Согласен?

– Угу, – согласно промычал Рик.

Военный немножко поговорил о погоде. А потом, словно забыв что-то, хлопнул себя по лбу и спросил:

– Кофе будешь пить?

– У меня денег нет, – испуганно проговорил Рик.

Военный захохотал. Последнее замечание Рика показалось ему очень смешным.

– Парень, здесь тебе не кофейня, – отсмеявшись, поучительно произнёс военный. – Это армия Соединённых Штатов. Пока ты здесь, всё бесплатно.

Потом он поднялся и быстрым шагом удалился в какой-то закуток. Ещё через минуту он появился оттуда, неся в руках две грубые чашки, заполненные доверху дымящимся чёрным напитком. Рик с благодарностью принял чашку, всё ещё никак не понимая, чем он всё это заслужил. Военный же сел за своё место и, громко отхлебнув кофе, завёл, казалось бы, ни о чём, пустой разговор. Поначалу Рик слушал его рассказ в пол-уха, тем не менее поддакивая и изображая интерес, а потом потихоньку всерьёз заинтересовался. Военный рассказывал о таких удивительных и интересных вещах и эпизодах своей жизни, о путешествиях по разным странам. О битвах, в которых он участвовал, в которых наши войска всегда побеждали неприятеля. Рику оставалось лишь сидеть с открытым ртом и слушать все эти невероятные рассказы. Потом потихоньку военный перевёл разговор на Рика. С жалостью и сожалением он обвёл глазами Рика, его старую потрёпанную одежду и заговорил.

– Я вижу, парень, ты из бедной семьи. И останешься ты таким же неудачником и бедолагой на всю жизнь. Менять надо всё. Резко и круто. Понравился ты мне парень, и хочу я тебе помочь. Как раз сейчас идёт запись в армию. И прямо сейчас ты можешь записаться, стать солдатом, героем. Ну что ты на это скажешь?

Рик замешкался. Всё, что он слышал от военного, казалось интересным и привлекательным, но вечно сидящий в нём испуг и неверие в себя не позволяли Рику принять какое-либо решение.

– Ну, я не знаю, – неуверенно заговорил Рик. – Мне с мамой надо поговорить. Что она скажет…

– С мамой! – возмущённо выдохнул военный. – И ты не знаешь, что она скажет? Сиди дома и нос на улицу не высовывай! Так?

Рик смущённо кивнул.

– Зовут тебя как? – ещё раз спросил военный. – Извини, имя твоё запамятовал.

– Риком кличут, – всё так же неуверенно выговорил Рик.

– Рик, Ричард! – громко, властно, с уважением произнёс военный. – Ричард Львиное Сердце. Вот оно – настоящее имя! А ты струсил… Эх… – разочарованно выдохнул военный. – Ну ладно, иди к мамочке.

Рик неуверенно поднялся.

– Я приду, я обязательно вернусь, – сбивчиво заговорил Рик. – Мне только с мамой поговорить.

– Вернёшься, да только поздно будет, – безразлично сказал военный, опять уткнувшись в свои бумаги, – места займут. Не знаешь, что ли, сколько кругом желающих.

Рик замешкался. Сколько раз случалось, что работу, предназначенную ему, буквально из-под носа уводили более бойкие и резвые ребята.

Почувствовав секундное замешательство, военный опять заговорил.

– У тебя, небось, и девушки-то никакой нет. Ну подумай, такой, как ты сейчас, кому же ты нужен?

Рик кивнул, стыдливо опустив глаза. Хочешь слышать или нет, но военный говорил сейчас чистую правду.

– А пойдёшь в армию, вернёшься героем с медалями. Да любая девушка за счастье посчитает просто пройтись с тобой. И ещё. Заслужишь – пойдёшь в школу офицеров. Представляешь – офицер. С саблей, револьвером, на белом коне! Впрочем, ладно. Не тебе всё это. Отправляйся домой, к маме, – уже презрительно закончил военный.

– Нет, нет, – вдруг выпалил Рик. Последнее упоминание о девушках и офицерской школе окончательно сломило его. – Я записываюсь! Можно? Прямо сейчас!

– Молодец, Рик! – немедленно отозвался военный. – Я сразу понял, что ты настоящий парень. Садись, устраивайся поудобнее. Начнём!

Как по волшебству, перед военным появился большой лист жёлтой бумаги – государственный бланк.

– Имя и фамилия, – начал военный.

– Рик. То есть Ричард Смирнов.

Военный вписал имя и фамилию в какие-то графы листа, переврав при этом фамилию.

– Возраст на сегодняшний день? – последовал следующий вопрос. – Сколько тебе лет? – снова спросил военный, сообразив, что Рик вопроса не понял.

– Семнадцать, – отозвался Рик.

Военный тут же отложил перо в сторону и, будто бы не расслышав ответа, вдруг заговорил на посторонние темы – об армии, героях войн. При этом несколько раз возвращаясь и повторяя, что в армию по закону может быть взят молодой человек, которому на момент подписания договора исполнилось 18 лет.

– Никакие документы не требуются, – подчёркивал военный, – здесь привыкли верить на слово.

«Ага, помогает, – подумал Рик, с благодарностью глядя на своего спасителя. – Намекает, что нужно сказать».

Наконец, военный кончил. Вновь пододвинул к себе бланк договора и вновь официально спросил:

– Возраст на сегодняшний день?

– Восемнадцать лет, – выпалил Рик.

Военный едва заметно кивнул и продолжил:

– Месяц, день и год рождения.

– Четырнадцатого июля.

Тут Рик осёкся, лихорадочно высчитывая год своего нового рождения. Впрочем, военный уже сам проставил правильный год в бумаге.

– Вероисповедание, религия, – последовал следующий вопрос.

– Русский я, – ответил Рик.

– Это не имеет значения, – отозвался военный. – Религия?

Рик замялся, не зная, как ответить на этот вопрос. Слово «православный» он знал, но как переводится это слово на английский, он не подозревал.

– Право, право… – вертелось в голове. Наконец, само собой вырвалось: – Правильная религия.

Военный улыбнулся и по-отечески заметил:

– В Америке все религии правильные. Впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать, – заметил он и поставил прочерк.

Вопросы следовали за вопросами. Смысл некоторых из них Рик не понимал. Тогда военный сам заполнял графы или ставил прочерк. Наконец, они добрались до конца бумаги. Военный что-то дописал от себя и протянул жёлтый лист Рику.

– Прочти вот это, – военный обвёл карандашом какой-то длинный абзац, выписанный мелкими буквами.

– Потом распишись вот здесь, – продолжил он.

Рик испуганно посмотрел на длинный текст. Потом, пододвинув к себе бумагу, водя пальцем по строчкам, начал медленно читать вслух, так и не понимая смысла написанного.

– Да ты, братец, и читать-то не умеешь, – ахнул военный.

– Почему это? – обиделся Рик. – Умею, только медленно.

– Ну ладно, – миролюбиво произнёс военный, – давай помогу!

Он отобрал у Рика бумагу и начал скороговоркой читать. Рик попытался было вслушаться. Но всё так же не понимал ни единого слова из скороговорки военного. Наконец, он кончил. Пододвинул бумагу Рику.

– Распишись вот здесь, – нервно сказал он.

Рик на секунду замешкался.

– Ну что, опять… – зло произнёс военный.

Словно испугавшись приказного тона, Рик чиркнул своё имя. Военный буквально выдернул лист из-под пера Рика и быстро спрятал его в стол. После этого он уже медленно и вальяжно поднялся. Протянул руку для рукопожатия и официально объявил:

– Поздравляю со вступлением в ряды Армии Соединённых Штатов Америки.

После чего он обернулся куда-то в сторону и громко крикнул:

– Сержант Грецки! Ко мне!

Из какой-то боковой комнатки выскочил здоровый, мускулистый парень и, подбежав к военному, вытянулся в струнку.

– Отведёшь в казарму, – приказал военный. – Сам знаешь. Всё, как обычно.

– Ес, сэр! – гаркнул сержант. После чего слегка хлопнул Рика по плечу – Пошли!

Рик поднялся со стула, всё ещё размышляя, брать с собой чашку кофе или нет. Потом решил, что, вероятно, не нужно, и пошёл в сторону двери, на которую указал сержант. Сержант открыл дверь. Длинный, ярко освещённый и какой-то страшный коридор предстал перед глазами Рика. И тут он испугался.

– Нет! – крикнул Рик и подался назад.

Но сержант уже цепко и больно держал Рика за локоть.

– Нет, мне к маме надо! – закричал Рик сквозь брызнувшие слёзы. – Она ничего не знает, она будет волноваться.

Сержант Грецки всё так же цепко держал трепыхающегося Рика за локоть. Но в ту же секунду к Рику подскочил всё тот же военный, держа в руках только что подписанную Риком бумагу.

– Ну что, братец, испугался? – мягко, словно по-отечески спросил военный и подал знак сержанту. Рик почувствовал, как железная хватка сержанта Грецки ослабла.

– Ну что с тобой? – ещё раз мягко произнёс военный.

– Мне к маме нужно. Всё рассказать, – жалобно заговорил Рик.

– Парень, да что с тобой? Ты что не слышал, что я читал? – участливо проговорил военный.

– Забыл, – тихонько сказал Рик.

– Да тут же всё написано! – слазал военный, ткнув пальцем в какую-то строчку.

– Мы всё сами сделаем. Сообщим сегодня же. Пошлём нарочного. Можешь даже письмо написать. Передадим.

– Мама по-английски читать не умеет, – пробормотал Рик.

– Так напиши по-русски.

– Не умею. Забыл, – виновато отозвался Рик. Военный лишь развёл руками.

– Значит, напишешь в другой раз. Успокойся. Не ты первый тут разревелся. А теперь, – военный сделал паузу, – повтори три раза: я теперь солдат!

– Я теперь солдат! – прошептал Рик.

– Не считается, – мягко сказал военный и потрепал Рика по плечу. – Громко повторяй. Ну…

– Я теперь солдат! – отозвался Рик.

– Молодец! – похвалил военный. – Ещё раз. Громче!

– Я теперь солдат! – громко и ясно выговорил Рик.

– Молодец! – отозвался военный. – А теперь изо всех сил!

– Я теперь солдат! – громко, как мог, выкрикнул Рик. И в ту же секунду он почувствовал, как глаза просохли. Страх испарился. Он уже спокойно смотрел вглубь освещённого коридора.

– Пошли, – вновь заговорил сержант, слегка подтолкнув Рика в сторону двери. Рик уже спокойно переступил порог и также спокойно пошёл.

Огромный зал, превращённый в казарму и заставленный двухэтажными кроватями, был на три четверти пуст.

– Твоё место, – сержант Грецки указал на нижнюю кровать, застеленную серым, натянутым, без единой морщинки одеялом.

– Подъём завтра в семь. Завтрак в восемь. Пойдёшь со всеми. Ребята покажут. Получать будешь доллар в неделю, пока в учебке. Ясно?

– Угу, – пробормотал Рик.

– Какое ещё «угу»! – взвился сержант. – Отвечать следует: «Ес сэр!» И по стойке смирно.

Потом, взглянув на испуганное лицо Рика и вспомнив о его истерике, сержант смягчился.

– Медкомиссия завтра. И моли бога, чтобы тебя отчислили, – уже миролюбиво сказал сержант. – А пока отдыхай.

Рика не отчислили.

– Болезней нет. Недокормленный, измождённый… – делился военврач со своими коллегами. – Ничего, армия поправит.

Потом потекли не очень тяжёлые, но армейские будни. Через неделю Рик уже чувствовал себя старослужащим, поучая и наставляя только что прибывших новобранцев. Простенькая, неутомительная служба, больше напоминающая игру в солдатики, чем настоящую учебку. А собственно, так и было. Место, куда пришёл Рик, называлось призывным добровольным пунктом. Набрать "материал" и не спугнуть – всё, что требовалось от сидящих в зале рекрутеров и военного персонала казармы.

В конце первой недели службы у Рика произошло целых два приятных события. Он получил свой первый заработанный армейский доллар, и ещё – его ждало письмо от матери. Прочесть письмо, написанное на русском языке, Рик не смог. Просто узнав почерк матери, он долго с грустью рассматривал незнакомые буквы, а потом просто сунул письмо в свой армейский ранец.

– Кто-нибудь когда-нибудь переведёт, – успокоившись, решил Рик.

А казарма потихоньку заполнялась. К Рождеству она была уже почти полна, и Рик уже явно ощущал скученность, проявляющуюся абсолютно везде: от коридоров до армейской столовой. А потом, накануне Рождества, по казарме разнеслись слухи, что совсем, совсем скоро их отправят в настоящие армейские лагеря, настоящую учебку, а там и на фронт. «Бить кайзера и бошей», – как радостно говорили соседи по кроватям в казарме.

А потом в утро перед Рождеством их построили. Старый, строгий полковник громовым голосом объявил, что отправка состоится завтра. Сегодня же, на Рождество, всем призывникам даётся увольнительная, с тем чтобы они встретили самый святой день со своими семьями. Собраться здесь следует завтра в 3 часа дня. Опоздавших ждёт суровое наказание – предупредил полковник. Неявившиеся будут причислены к дезертирам, и наказание будет соответствующим военному времени – тюрьма, каторга или виселица.

– И помните, вы теперь американская армия, – напоследок поучал полковник рекрутов, вчерашних дворовых ребят, – вести себя соответственно вашему новому положению. Не позорить звание солдата американской армии.

Эти обычные дежурные слова почему-то сильно запали Рику в душу. Выбравшись из душной казармы на зимнюю улицу, он не устремился, как бывало, бегом домой. Не торопясь, с достоинством, никуда не сворачивая, подняв голову и расправив плечи, шёл Рик знакомым путём. Новая солдатская форма, словно по волшебству, преобразила всё вокруг. Раньше, где бы ни находился, куда бы ни шёл, Рик всегда ловил на себе презрительные и брезгливые взгляды прохожих. Что, собственно, можно было ожидать человеку от одетого в лохмотья измождённого паренька. Сейчас же Рик ощущал себя настоящим человеком, таким, как все. Новая, серая и такая тёплая солдатская шинель. Тяжёлые ботинки с высокой шнуровкой, в которых можно было, абсолютно не опасаясь, шлёпать по лужам. Он заметил, как какая-то приличного вида женщина приостановилась и, склонившись к своему десятилетнему сыну, что-то поясняла, явно указывая на Рика. Потом краем глаза он приметил двух молоденьких девчушек, с интересом рассматривавших его. Рик буквально зарделся от гордости. Сердце учащённо забилось, и Рик опять с гордостью подумал: «Как же правильно я сделал, что вступил в армию. Теперь всё будет по-другому. Жизнь поменялась навсегда».

* * *

Уже второй раз за его недолгую жизнь менялось всё вокруг. Резко и безвозвратно. Навсегда. Когда-то – как сейчас уже казалось Рику, бесконечно давно – он жил с родителями в маленьком украинском городке. Принадлежность города веками менялась от одного государства к другому, и потому сложилось там разношёрстное, разноговорящее население. И спокойно уживались там до поры до времени русские и евреи, украинцы и поляки. А потом как-то быстро и неожиданно все будто бы сошли с ума. И запылали еврейские дома, подожжённые во время погромов. А потом уж, раззадоренные кровью, люди пошли друг против друга. И теперь уж не просто хулиган обидел какую-нибудь дивчину, и не просто вор, стащивший кучку яиц на базаре. Уж непременно вор или хулиган да с приставкой. Бандит-москаль, вор-хохол, лях-убивец. И вот уж и носу не высунешь, и не пойти никуда, чтоб тебя не обидели. Бить, громить евреев надоело, и тут нашлось другое занятие. Юнцы, дети, подростки уж сбивались в банды-шоблы, объединённые одним лишь мерилом. Ты кто такой? На какой мове говоришь, балакаешь? И вот уж шобла москалив выясняет отношения с хохлами. А потом, заключив временное перемирие, идут бить жидов и ляхов. И вот уж дня не проходило, чтоб кого-то не забили до смерти и не пырнули ножом. И начал городок хиреть. Плохо, бедно жилось раньше, а стало вовсе невмоготу. Не помогли сожжённые во время погромов еврейские дома. Не помогли выбитые зубы и юшка, пущенная из носов ляхов. Первыми поднялись евреи и поехали в далёкую Америку, в город Нью-Йорк. Устроившись, писали оттуда родственникам письма. Письма эти, обросшие вымыслами и легендами, передавались из уст в уста. И вот уже потихоньку снялись и поехали другие. Кто чуток побогаче да поживее. Так, по местным меркам, грамотная и успешная семья Рика тоже заразилась отъездной авантюрной лихорадкой. Наслушавшись в трактире разговоров, отец начал подговаривать мать к отъезду. Божился, что бросит пить на новом месте и непременно будет работать как вол. Мать согласилась.

И вот семь лет назад пароход, везущий семью Рика, а также тысячу семей других эмигрантов, бросил якорь в Элис Айлэнд – эмигрантских воротах Нью-Йорка. Потом обычная нелёгкая эмигрантская жизнь. Но если соседи и знакомые из таких же эмигрантских семей потихоньку поднимались и становились на ноги, в семье Рика всё не заладилось с первого дня. Отец не только не бросил пить, но от всех напастей, свалившихся на голову, стал пить ещё больше. А выпив, – история стара как мир, – начинал колотить жену и детей. Работать – он практически не работал. С первой же получки напивался, влетал в запой. Его гнали с очередной работы. Он клялся и божился, просил прощения. А потом начиналось всё сначала. Семья кое-как существовала на мизерную зарплату матери, работавшей неподалёку прачкой. Отец же тогда уже совсем "сошёл с катушек". Ни дня не проходило без пьяной ругани и побоев. И однажды соседи, которым и самим всё это надоело, остановили проезжающую мимо полицейскую конку. Два рыжих ирландца вошли в дом. Отец, завидев полицейских, ничего не соображая, бросился на них с кулаками. Но тут было всё гораздо серьёзней, чем раньше в его украинском городке. Ирландские полицейские – это не городовые. Мериться с пьянчугой силушкой они не собирались. Полицейский просто достал револьвер и приставил его к виску отца. И пристрелил бы, если бы не мать, закричавшая дико, жалобно, безысходно. Тогда полицейские подняли мгновенно протрезвевшего и обмякшего от страха отца и вывели из дома. Потом отвезли его на ближайший пустырь, где уже отделали полицейскими дубинками до полусмерти. С тех пор отец ни на кого рук не подымал. Но всё равно продолжал пить. Неизвестно на что, на какие деньги. Потом начал исчезать. На неделю, на месяц. Изредка возвращался, точнее, приползал домой. Мать ревела, но пускала в дом, выговаривая сквозь слёзы, что не может взять грех на душу и позволить замёрзнуть на улице. А отец, отлежавшись, отъевшись за несколько дней, опять исчезал, не забыв прихватить на продажу какую-нибудь вещицу из своего и так уже нищего дома. Рик отца ненавидел, и если он просил что-нибудь у бога, то лишь одного – чтобы отец подох где-нибудь в подворотне и больше никогда в их доме не появлялся. В школу Рик ходил лишь несколько лет после приезда, где и выучился с грехом пополам читать и писать. Там же, в школе, он поменял своё старое имя Василий на другое, американское, звучное и красивое – Рик, Ричард. А потом школа кончилась. Приходилось хвататься за любые подработки, чтобы помочь матери хоть как-то одеть и накормить двоих братишек и сестрёнку. Частые пропуски кончились тем, что он безнадёжно отстал от своих сверстников и в конце концов школу бросил. Так и жили они в безнадёжной, беспросветной нищете.

И вот так неожиданно забрезжил свет. Рик опять вспомнил свой первый день в казарме, тот длинный разговор, свои сомнения, слёзы.

– Всё будет теперь иначе, всё будет по-другому, – сказал самому себе Рик и вытер рукавом неожиданно выступившие слёзы.

Вот он – знакомый поворот с главной улицы в их нищий район, прозванный из-за обилия русских эмигрантов «Русской слободкой». Неподалёку, в конце квартала Рик заметил группку подростков. Местные хулиганы, вечно толкающиеся на улице. В другой раз Рик бы перешёл на другую сторону дороги или вообще развернулся, чтобы пройти к дому другим путём. Не раз он раньше сталкивался с ними. И не раз они просто так, от скуки поколачивали его. Но сейчас. Что-то словно хлестнуло его по спине.

«Ты солдат!» – мелькнула мысль.

– Я солдат! – уже вслух повторил Рик.

После чего он уже бесстрашно пошёл в сторону ребят. Переросток хулиган-верховода, перегородив дорогу, долго, непонимающе смотрел на Рика и вдруг неожиданно посторонился, беззвучно пропуская его.

– Я солдат! – ещё раз повторил Рик, поразившись, как круто поменялось к нему отношение. Рик прошёл ещё квартал, и неожиданно его окликнул хозяин местной лавки. Хлопнул Рика по плечу и неожиданно завёл разговор о политике.

С ним, с солдатом новобранцем?! – опять поразился Рик.

Собственно, он не понимал ни слова из того, что говорил лавочник. Рик лишь поддакивал и кивал головой. Хозяин же лавки только распалялся, говоря про бошей, про кайзера, про трусов и предателей, засевших в американском Конгрессе и не желающих объявлять Германии войну. А потом он неожиданно умолк. Ещё раз с уважением обвёл Рика взглядом, хлопнул его по плечу и сказал:

– Ну ничего, с такими вот смельчаками Америка не пропадёт.

А потом, зайдя к себе в лавку, набрал горсть конфет и сунул их Рику. И опять пришёл черед Рика поражаться новому отношению лавочника, вдруг выплеснувшемуся на него.

Ещё парочка кварталов. Тысячи раз исхоженная лестница. Знакомая, никогда не закрываемая на засов дверь…

Как бросились ему на шею братишки и сестрёнка. Как обнимали, как наперебой кричали что-то. Как гордились они теперь своим старшим братом. И мать тоже стояла неподалёку. Утирала слёзы и смотрела на него словно издалека, словно боясь подойти и потрогать своего старшего. А потом у них был ужин. Пир! Праздник! Рождественский ужин. В его невезучем нищем доме уже давным-давно не ели ничего, кроме пустой рисовой каши да вчерашнего чёрствого хлеба. Мать покупала нераспроданные батоны подешевле перед закрытием лавки. Теперь Рик, словно волшебник, доставал из своего солдатского ранца золотистые латунные банки с тушёнкой и такой вкусной перловой кашей. Вскрывал банки солдатским ножом, и все пытались отгадать, что же там внутри. Рик едва прикоснулся к принесённой им же самим еде. С жалостью смотрел, как уплетают это богатство его братишки и сестрёнка. А потом – как они, насытившись, уснули тут же за столом. А потом, на следующее утро, он опять не прикоснулся к еде, глядя, как с жадностью братишки набросились на остатки вчерашнего пиршества. Потом он долго рассказывал, что с ним случилось, как попал он в армию, что делал там целых две недели. Говорил, что сегодня же отправляется куда-то учиться, а потом уж, наверное, воевать в Европу. Рассказывал, как он вернётся с войны с медалями и, конечно же, с гостинцами для братишек. Молчала только мать. С полными слёз глазами смотрела на своего старшего сына Рика. А потом она вышла на улицу проводить сына. Рик всё так же продолжал говорить, говорить. Храбриться и говорить… И вдруг мать закричала. Как тогда, годы назад, когда рыжий полицейский хотел застрелить её мужа – дико, жалобно, безысходно. И Рик тут осёкся.

– Мамочка, я вернусь, – лишь прошептал он, – я обязательно вернусь…

Мать лишь вытерла слёзы и, достав из потайного кармашка 20 долларов, протянула их Рику.

– Не надо, мама… – начал Рик.

Но мать уже сунула ему в руку зелёную бумажку.

– Я вернусь, мама. Я скоро вернусь, – бормотал Рик, отступая от рыдающей матери.

Потом споткнулся, едва не упав, и, словно опомнившись, повернулся и побежал прочь.

* * *

Путь Рика лежал возле шикарного отеля с названием «Париж». Раньше не раз любовался Рик этим отелем. Стоял на большом, как считал Рик, безопасном расстоянии и рассматривал автомобили и конные экипажи, подъезжающие к отелю. И сейчас, проходя мимо отеля, Рик на секунду замедлил шаг, с восхищением рассматривая какую-то иную фантастическую жизнь.

По ступеням отеля, застеленным ковром, медленно, с достоинством поднимались господа и шикарно одетые дамы. Мальчишки-посыльные тут же подхватывали из рук господ саквояжи и сумки. Толстые швейцары, разодетые точно попугаи в яркую униформу, привычно и со знанием дела грузили багаж на золочёные тележки. Другие швейцары, кланяясь едва ли не в пояс, открывали двери в холл отеля.

Рик поднял глаза, посмотрел повыше. За огромными стеклянными окнами открывался вид на ресторан отеля. Он был открыт. Рик видел посетителей возле окна с салфетками на груди, с вилками и ножами в руках. Рик опять почувствовал явную и резкую голодную резь в животе. Он сглотнул слюну, приготовившись уже идти дальше, как шальная мысль словно ударила его по голове:

«А может, взять, так вот зайти и купить сэндвич. Конечно же, не сидеть там. Просто купить. Продают же часто на вынос. Дорого, наверное. Ну и что. По крайней мере, будет что-нибудь на два дня на дорогу. Ну а потом… Ну сколько это может стоить? Обычный сэндвич стоит 30 центов. Ну пусть здесь дороже. Ну пусть доллар, ну пусть два. Всё равно ещё куча денег останется. Да и зачем в армии деньги».

– Просто зайду и узнаю, – сказал Рик самому себе.

– Не пустят – пойду дальше.

Рик повернулся и уверенным шагом затопал по ковровой дорожке ко входу в отель. Швейцар у входа посмотрел подозрительно на Рика, но не остановил.

Рик вошёл в холл, но решил не глазеть по сторонам, привлекая к себе внимание, а сразу быстро направился ко входу в ресторан.

«Ресторан «Париж» – возвещали золочёные буквы над тяжёлой резной дверью.

Всё такой же шикарно разодетый швейцар охранял вход в ресторан.

– Простите, сэр, – начал было Рик, обращаясь к швейцару.

Но швейцар, не слушая, склонился в глубоком поклоне и открыл дверь Рику.

«Что это он? – с удивлением подумал Рик, проходя мимо швейцара. – Ах да, – тут же сообразил Рик, – моя солдатская форма. Видит, наверное, что я солдат, еду на войну. Вот и показывает уважение».

Впрочем, швейцар думал абсолютно о другом. Подобных "солдат", одетых в серую мышиную форму, он уже не раз видел в этом отеле.

«Очередной мерзавец, сумасброд, – подумал швейцар, завидев Рика, – наскандалил, наговорил дерзостей родителям. Видите ли, они его с кокаином где-то прищучили. Или со своей девахой поссорился. Пошёл на призывной пункт, со злости записался в армию. Ну, а теперь живёт в шикарном отеле неподалёку от казармы и ждёт, пока мамаша взятки раздаёт да отмазывает своё неразумное чадо. Поганый народец, – думал швейцар, провожая Рика взглядом. – Ну хоть бы наглец свою форму снял, да оделся по-цивильному. Ну, нет. Ходит тут в своей шинели, солдата изображает. Сволочь! Но деньги хорошие у них водятся. И швыряют, не жалеючи. Может, доллар оставит…. Не оставил! Ублюдок!» – одними лишь губами проговорил швейцар, провожая Рика злобным взглядом.

Рик вошёл в ресторан. Посетителей было немного. Зал был на три четверти пуст. Рик увидел бар, стоящий посреди зала. За стойкой бара стоял симпатичный, с прилизанными волосами юноша лет двадцати. Рик также быстро подошёл к стойке бара.

– Чем могу вам услужить? – тут же спросил юноша. Явный французский акцент пробивался даже в этой короткой фразе.

– Я… Мне… – начал Рик, сбиваясь от стеснения. – Хотел бы перекусить недорого, взять с собой…

– Конечно, конечно, – всё также вежливо и радостно ответил юноша, всё так же в нос, по-французски выговаривая слова, – можете взять с собой, можете перекусить здесь.

Рик обвёл глазами юношу. Красавец. Белоснежная рубашка, чёрный пиджак с небольшой вышивкой "Пьер Жирар".

«Наверняка француз, парижанин, – решил Рик. – Ну, конечно же. Отель «Париж», ресторан «Париж» и все работники французы».