Текст книги "С ба-а-льшим приветом!"

Давали Баха
Письмо восьмое

И снова тебе, Васек, наш Гутен Морген! Спешу рассказать тебе о новом знакомом. Вернее, то, что он сам мне поведал тут за рюмкой чаю. В общем, началось все у него с того, что он, Осип Егорович, очень полюбил Музыку. С большой буквы М.

Вообще-то, строго говоря, наш герой, Вась, был не совсем Осипом Егоровичем. Когда знакомился с кем-то из здешних братьев по счастью, представлялся так: «Иосиф Аронович». Ну… видимо, для простоты. А, может, для солидности, кто его знает. Правда, те, кто его знает, Вась, говорят, что это у него такая мания величия. Может, острили… А другие просто пожимали плечами: «Ну Иосиф и Иосиф, мол, с кем не бывает»… Тем более, что в прежней своей жизни на Украине, или, как сейчас там принято говорить, «в» Украине, он тоже не всегда был Осипом, хотя Егоровичем вроде был постоянно. Поскольку в его родном посёлке всё равно никто не поверил бы, что он Осип, считали бы, что на самом деле он форменный Иосиф, то есть еврей, то Осип Егорович выдавал себя за Остапа. Чтоб, объяснял сам себе он, «удобней для окружающих»…

Впрочем, со временем он сам вконец запутался, где он кто. И хотя этот «не-совсем-Осип-Егорович», конечно, прибыл на чужую немецкую землю по «еврейской линии», был он и не вполне евреем. То есть он, опять же говоря строго, вообще не был полноценным евреем по Галахе. То есть по матери. Но, что интересно, Васек: он не был евреем и по отцу! Он, если можно так сказать, был евреем по… жене. По милейшей Сарре Самойловне, которая – видимо, в силу врождённой скромности – в прежней своей жизни называлась Сандрой Самсоновной. Значит, ты понял, она оказалась для Осипа не только настоящей роскошью, но и средством передвижения. Но это так, к слову. И никакого отношения к Музыке с большой буквы М, которую Осип-Остап-Иосиф Егорович-Аронович очень сильно любил, не имеет.

Любил и считал себя знатоком. Сам он немножко играл на баяне, да и то в далёком прошлом, когда был ещё молодым, только-только пришёл на чулочную фабрику простым подсобным рабочим и не достиг ещё высот старшего бухгалтера. Потом-то уж времени на эти музыкальные увлечения у него не оставалось. Последний раз он взял в руки баян в тот день, когда его, отбарабанившего на фабрике чуть ли не полвека и награждённого почётным значком «Ветеран труда», сослуживцы с плохо скрываемым облегчением провожали наконец на заслуженный отдых.

Осип, потеряв свою любимую опостылевшую работу, затосковал, сидя целыми днями в четырёх стенах и натыкаясь то и дело глазами на одну и ту же жену. Глядя на неё, и пришла ему в голову счастливая мысль покинуть любимую Родину-мать:

«Сар, слушай сюда. А не махнуть ли нам куда?»

«Куда? – не врубилась супруга. – Обедать скоро»…

«Да не-е, Сар… Я подумал: может, в Израиль, а? Но, конечно, после обеда».

«Ты что, с ума сдвинулся?! Там же война!»

«Да, это я не учёл… А если в Америку?»

«Кто тебя там ждёт, в Америке-то? Знаешь, сколько надо визу ждать? Не доживём, пожалуй»…

«А я слыхал, что щас и Германия вроде принимает таких, как…»

«Как кто? Ну, что же ты, договаривай!» – в словах мужа Саре почудились явные антисемитские тенденции. В их доме вообще-то не принято было произносить вслух слово «еврей»…

«…как мы с тобой, – выкрутился Осип и вдруг осмелел, хотя и шепотом: – Евреи!»

«А ты-то здесь при чём?! – не поняла Сара. – Не примазывайся».

«Как это при чём? – обиделся муж. – Я – при тебе! Поживём хоть остаток жизни как люди! А? Что скажешь?»

Что ж тут скажешь. Пожить как люди было, конечно, заманчиво. Никогда ведь ещё этого не пробовали.

Так стала Сара в конце концов средством передвижения для своего благоверного. Супруги собрались быстро, благо детей у них не было, подали документы на выезд, подождали немного, всего полтора года (другие, говорят, по нескольку лет ждут), и наконец – приехали туда, где, как они читали в газетах, все живут как люди…

…Во всяком случае, доступ к прекрасному Иосиф Аронович получил сполна. Он уже довольно свободно ориентировался в ситуации в музыке. Например, точно знал, в какие залы слушать музыку ходить стоит, а в какие он – ни ногой. Скажем, самым лучшим убеждённо считал Тонхалле (что-то наподобие, по слухам, московского Зала Чайковского или, что было более знакомо Осипу, типа их поселкового Дворца культуры чулочников). И вовсе не из-за акустики или удобства расположения мест в зале, вовсе нет. Всё тут было гораздо тоньше: дело в том, что именно в этот концертный зал Иосифа Ароновича пускали на концерты за полцены. По льготному зелёному паспорту, на который имели право малоимущие получатели социального пособия. Само собой, Иосиф Аронович отдавался Музыке один, без жены Сары, но это-то как раз, Василий, логично: одному-то дешевле. Ещё неизвестно, пустили ли бы супругов вдвоём за полцены, а так – пожалуйста, битте шён! Конечно, для полного счастья, для абсолютного наслаждения высоким музыкальным искусством Гайдна, Генделя, Глюка и самого Баха Иосифу Ароновичу недоставало самой малости: чтоб в билетной кассе концертного зала этого Тонхалле учитывали и его ветеранское удостоверение, и тогда, может быть, входной билет обходился ему ещё дешевле, а то, глядишь, и вовсе бесплатно. Но… в этой непонятной стране почему-то не принимали в расчет несомненные заслуги Осипа Ароновича на тяжёлом бухгалтерском поприще в советской чулочной индустрии. Приходилось довольствоваться тем, что давали.

В этот раз давали Баха… Вот, Василек, собственно, и все, что пока что мне рассказал новый знакомый мой, собрат по счастью. А я уж тебе начистоту, не взыщи. До скорого!

Меня схватили за руку
Письмо девятое

Халлё, Василий! Так здесь говорят во многих случаях, не только по телефону. Например, когда хотят окликнуть кого-то, с кем не знакомы… Ну, Вась, не дотумкают они никак, что проще, яснее и, главное, выразительнее обращаться к человеку (будь он хоть женщина, хоть кто) так, как мы привыкли: «Эй, мужчина!» или «Женщина! Вас здесь не стояло!»… Так нет же, тут и там только и слышишь: «Халлё, халлё»… Ну, Вась, поскольку я уже тут у них вполне местным стал, то и ты приспосабливайся: «Халлё тебе от нас с той же Любой сердечное!». Опять со мной приключилось нечто странное, никак не привыкну…

А началось с того, что меня, Вась, на днях просто… схватили за руку! Прямо на месте застали. Не отходя от кассы. От билетной кассы нашего главного вокзала. И это, заметь, спустя столько времени после моего приезда в эту страну… В прошлую субботу (эту подробность, Вась, запомни, она нам ещё пригодится дальше).

Итак, подходит, значит, моя очередь, всовываюсь, как всегда, в окошко:

– Энтшульдиген, – членораздельно, как учили на курсах, говорю кассирше. И, конечно, при этом улыбаюсь во весь рот, как у них тут принято.

Она тоже улыбается, как её научили, смотрит на меня вопросительно. Видимо, ждёт, что я ещё какие-нибудь слова знаю… А я молчу, как назло. Что-то меня заклинило, начисто текст забыл, что друзья научили…

– Bitte?.. – Она мне. Мол, смелее, Herr, я вся внимание, говорите уже наконец что-нибудь, дорогой вы мой, чёрт бы вас побрал: – Bitte?!..

– Я хотел бы… – начинаю вспоминать текст, как научили, – цвай карте… туда и обратно… на сегодня… Дюссельдорф – Франкфурт… (Решили мы с той же Любой на денёк во Франкфурт смотаться с познавательными целями прикупить чего-нибудь).

Вижу, несмотря на тот лепет, что из меня выдавился, она всё же смысл ухватила довольно близко к тексту: пальцы её проворно забегали по клавиатуре компьютера и, машинально взглянув на экран, она нажала ещё какую-то важную кнопку, после чего из аппарата сбоку медленно выползла бумажка. Она протянула её мне:

– Bitte, – похоже, других слов для меня у неё не было. А на бумажке с немецким текстом я прочёл главное: 140 евро… Я довольно быстро перевёл в уме эти цифры с немецкого на русский и полез в карман за бумажником, как всегда, тяжело вздохнув от природной прижимистости… Поэтому процесс отдавания денег у меня каждый раз проходит мучительно долго. Наконец, я вынул две сотенные бумажки и уже было протянул их кассирше, но…

Но как раз в этот ответственный момент расплаты, Вась, меня и… схватили за руку:

– Entschuldigung! – строго сказал мужской голос на немецком, а потом и на русском с явным гэдээровским акцентом (учил, видать, в школе): – Почему вы платить?!

Я, честно признаюсь, испугался не на шутку: всего-то без году неделя в стране, а уже такая слежка за тобой… Вернее, за мной.

– Но, энтшуль… то есть простите… – Я не знал, чем и на каком языке оправдаться. – Вы же видите, – я кивнул на виноватую кассиршу в окошке, – она сказала, что с меня 140 евро…

– Она сказала richtig… То есть… sie sagte правильно!.. Но вы не знать – сегодня же Samstag!.. То есть – heute суббота!..

– Ну и что с того, что суббота?! – Я почувствовал, что у меня тихонько «едет крыша»…

– Никс понимайт!!!.. – Он сделал круглые глаза, как бы ища сочувствия у стоявшей за нами очереди. – Суббота – это Wochenende! А в такой дня – другой карте. Платить nur 35 евро!!! А не 140! Понимайт?

– Но нас же двое, – промямлил я, – я и моя жена Люба. – И добавил зачем-то: – От третьего брака…

– Гу-ут! На один карте ехать вместе с тебя может ещё три жены от брака! Пять людей и собака с велосипед!!! Всего 35 евро. Почему платить 140?!!

За нами стояли в очереди уже человек двадцать, но… Вась, ты можешь такое представить?.. Ни один из них не выражался матерно вслух, не кричал, что если на каждого русского недоумка тратить по полчаса… и так далее!!! От этого мне было не по себе, непривычно. Ещё минут семь эта неправдоподобная очередь вежливо-нервно переминалась с ноги на ногу, пока гэдээровский спаситель моих денег, махнув на меня рукой, сам не попросил у кассирши для меня новые билеты, действующие в выходной день для 5 человек с собакой на велосипеде…

…Не успел я вволю погулять на сэкономленные 105 евро, как получил очередную взбучку от другого представителя коренного населения страны. Правда, на этот раз – от своего нового приятеля. Я позвонил ему в середине дня, чтобы договориться о вечерней встрече в кафе. Однако мой новый немецкий друг повёл себя как-то странно: едва я сказал в трубку пару слов – адрес кафе и час встречи, – и собирался из вежливости расспросить его о здоровье его супруги, о его внуке и четырёх дочерях, он, сухо попрощавшись, положил трубку… Может, обиделся? Но на что же?!..

…Не успел я войти вечером в кафе, как он набросился на меня, сурово сдвинув брови:

– Ты что, Херр Рокфеллер, нет? Или, Entschuldigung, Херр Абрамович? Почему телефонировать днём? Почему не вчера вечер, после девять? Ведь после девять вечер – дешевле!

До меня вдруг дошло: он экономил мне мои деньги… И не только он.

…А в почтовом отделении женщина, вся увешанная сумками с продуктами, уже уйдя от окошка, специально вернулась, заметив, что я – от незнания почтовых тарифных тонкостей – пытаюсь отправить газету дорогой бандеролью, хотя это можно сделать значительно дешевле и в другой форме…

…А в моём доме «хаусмайстер» (типа домоуправа на общественных началах), пенсионер, видя, что я плохо разбираюсь в здешних финансовых хитросплетениях, то и дело сам предлагает мне помочь заполнить те или иные бумаги, чтоб я – не дай бог! – никакому чиновнику не переплатил лишнего…

И постепенно, ты не поверишь, я стал привыкать к тому, что окружающим совсем небезразлично, даже больно, когда на их глазах пусть совсем чужие люди глупо теряют деньги… Впрочем, Вась, вообще-то для нас тоже это, пожалуй, не открытие Америки. Помнишь, нас с тобой в школе учили: «Копейка рубль бережёт», «Деньги любят счёт», «Социализм – это учёт»… Получается, что и капитализм – это учёт, что ли? Это тебе тоже, Вась, информация к размышлению. Не швыряйся деньгами, которых у тебя нет! И до скорого. Твои те же с приветом.

Конкуренция, понимаешь…
Письмо десятое

Вась, гутен, как всегда, морген! И жена Люба туда же, присоединяется и шлёт тебе от души. Тут такое, понимаешь… Экономика ихняя, Васёк, меня уже тут достала, прямо распирает поделиться. Скажу честно – сильно жаль мне этих капиталистов. Долго им ещё, видать, расти до нашего с тобой понимания законов экономики.

К примеру, ответь: ну что такое конкуренция? Ясно же: это когда тебе дорожку перебегает другой такой же, сосед там или друг, товарищ и брат… Говоря проще, – когда житья тебе нет от его тошнотворной удачливости да успеха у тех, у кого и ты бы то же самое имел, если б умел… Верно? Отсюда – первейшая задача на всю оставшуюся жизнь какая? Ну, капиталист занудил бы банальщину: мол, «удвоить усилия, работать интенсивней, выдавать продукции больше, лучше и дешевле той, что делает конкурент»… Наш же, Вась, привычный ответ прост, как мычание: сделать всё от тебя зависящее, чтоб не столько тебе самому стало как можно лучше, сколько – чтоб соседу твоему стало как можно хуже. Это ж азбука, к гадалке не ходи, верно? В самом деле: что ж это за жизнь, когда другому такому же лучше, чем тебе? Пытка, да и только.

То есть с этого момента дружба идёт не на живот, а на смерть. На поражение. Не просто как-то легонько, намёком, направить, подтолкнуть, повлиять, а – стереть с лица земли (размазать по стенке, сжить со свету), чтоб не вякал, глаза не мозолил, не возникал, а ещё лучше – не дышал. Вот такая мы загадка для человечества. Однако…

Однако настроенное явно прозападнически коренное, насквозь капиталистическое окружение до разгадки нашей загадки пока, похоже, не доросло. Всё, бедолаги, никак не догонят, почему это, мол, для нас человек человеку – друг, товарищ и волк по совместительству?.. Вот и продолжают банальное – «удваивать усилия, выдавать продукцию лучше и дешевле» да обслуживать меня, клиента, аккуратно и чётко. Как в аптеке.

В которую я зашёл на днях, чтоб прикупить по дешёвке прибор для измерения давления. Которое, Вась, у меня, да и у той же жены Любы, подскочило от этой, со всех сторон меня окружающей действительности.

Не успел войти в аптечную дверь, а мне уже – откуда-то «из-за кулис» – сладкий женский голос: «Би-итте шё-ё-ён?» В смысле: «чего надо-то?»… За прилавком – существо в белом фирменном халатике и с фирменной же улыбкой. И с таким выражением, будто она как проклятая битый день, прямо как заступила, всё ждала и ждала, когда же я наконец появлюсь, и вот – дождалась-таки!!!..

Ну, объясняю, как могу, на своём немецком, что мне надо. Бросив «Айн момент, битте!», она резво скрылась в подсобке. Вернулась через пару минут весёлая, с двумя совершенно нераспечатанными коробками. Пока она их раскладывала, я опытным глазом успел-таки прочесть главное: 149 и 199 Euro… (Значит – ну умора! – в её глазах я вполне похож на человека, у которого может иметься 199 евро). Ощущаю чуть ли не физическую боль, когда она безжалостно рвёт упаковку аппаратов: я-то ведь уже точно знаю, что не куплю… С ужасом ожидаю, как отреагирует она, узнав о моей недостаточно полной неплатёжеспособности: «У, каз-зёл! Денег нет, а туда же!.. Лыбишься тут ему полчаса как проклятая, а он»… А она – гнёт своё: «Битте?!». Да ещё, как назло, улыбается во весь рот…

– Энтшульдиген, – выдавливаю из себя половину своего словарного запаса. А далее – привычно, руками объясняю по-нашему, чтоб ей понятнее: «Аппараты мне ваши, безусловно, о’кей, но… нельзя ли что-нибудь попроще?»…

Она, наконец, кажется, смекает, с кем имеет дело, опять исчезает в подсобке и – через минуту возвращается с лучезарным лицом человека, отыскавшего наконец нечто долгожданное!

А я… пытаясь соответствовать ситуации, неимоверным усилием воли – делаю фальшивое обрадованно-заинтересованное лицо, а сам украдкой опять ухитряюсь разглядеть главное для меня: 89 Euro… Это, конечно, меньше, чем 149, но…

– Энтшульдиген, – мямлю. Ну, сейчас, думаю, она мне точно вре-ежет…

– А-а, дороговато вам? – догадалась она на своём немецком. Киваю её на чистом русском: мол, увы!..

Василий! Ты прикинь на секунду, что сделала бы наша, нормальная то есть, продавщица с таким клиентом, как я? Прикинул? Я тоже… А эта, ихняя, ненормальная, мне: «Кайн проблем!», – сгребла раскуроченные коробки, очистила стол, взяла листок бумаги, что-то написала. Это, оказывается, был адрес соседней – другой– аптеки, где, как она предположила, я смогу найти прибор… подешевле. Ферштеешь?

Лично я – нет! То есть я, конечно, понял, где расположена эта другаяаптека, но я абсолютно не понял, с какой статиона послала меня не «куда подальше», что было бы для меня привычно, а к своим… конкурентам!?! И не просто послала, чтоб отвязаться, а, крикнув что-то по-ихнему в подсобку, выходит со мной на улицу, ведя к конкурентам… Довела до их дверей и – расплывшись в той же улыбке – «Чю-юс!!!». С приветом, то есть…

Аппарат у конкурентов, кстати, я купил – за 59 евро… Такая вот у капиталистов смехотворная конкуренция. Не то что наша, причём тут же рядом. Слушай.

…Одна наша родная, здешняя русская, турфирма отправила своих клиентов в «чужую», нашу же родную, такую же русскую турфирму, так как сама вынуждена была отменить экскурсию в Париж – не набрала желающих, чтобы заполнить автобус. Это бывает. Коллеги из других фирм обычно выручают, берут к себе в экскурсию «чужих» клиентов, если есть места в автобусе. Значит, что же, получается, скажешь, аналогичная ситуация? Как в немецкой аптеке?

Если бы, Вась!.. Туристам в «чужой» экскурсии очень понравилось. И назавтра после возвращения из Парижа они, как воспитанные люди, позвонили в «свою» фирму и сказали спасибо ей, а заодно и тёплые слова в адрес выручивших коллег из «чужой».

Спустя полчаса – а я, как назло, оказался случайно в этот момент здесь – раздаётся звонок в «своей» фирме. И я весь напрягся, изо всех сил стараясь невольно подслушать, о чём разговор. А это, слышу, интересуются коллеги из «чужой»: мол, не звонили ли вам ваши клиенты – понравилось им с нами или нет?..

– Нет-нет, никто не звонил, – не моргнув глазом отвечает «своя» наша «чужой» нашей же…

…Так вот, Вась, когда я, сдуру не врубился и спросил одну из «своих», почему ж не передали благодарность клиентов «чужим», услышал: «Да вы что?! Они ж наши конкуренты!»

Действительно, думаю, что это я, с ума сошёл? Забыл я, что ли, нашу истину: конкурентов же надо не хвалить, а давить… И главный закон нашей с тобой, Вась, экономики: чем соседу хуже, тем нам лучше?.. А коренные-то капиталисты всё никак до этого не дойдут. Я ж и говорю: сильно жаль мне их! Ну ладно, Васёк, бывай себе. Твои, оба с приветом.

Праздник каптруда
Письмо одиннадцатое

Именно так, Вась: не коммунистического, а капиталистического труда! Да, забыл совсем, гутен таг тебе! Извини, чувства захлестнули, как про ихний субботник узнал. Не смейся, именно вылитый субботник, хотя называется по-другому, по-немецки: «Dreck-weg-Tag»! Ну… как бы… «День избавления от дерьма»… Но суть та же: городское начальство призвало своё население в ближайшую субботу очистить наконец столицу земли от мусора. Хотя бы на один день…

Кампания, Вась, согласись, достойная, что и говорить. «Почему бы и в самом деле типа не поднатужиться, типа не навалиться дружно всем населением и не превратить любимый город из помойной ямы в типа конфетку?» – пришла вдруг в головы отцам города свежая мысль, которую на днях – своими словами, конечно, озвучил на заседании дюссельдорфского городского Совета – по-здешнему, Stadtrat – его председатель, по-здешнему, Oberbьrgermeister. Он выдвинул лозунг, чем-то до боли знакомый и нам с тобой, бывшим развитым социалистам: «От плакатов – к делам!»… Ну, как тут не вспомнить наших бессмертных классиков-сатириков Ильфа и Петрова, которые не зря напутствовали в своё время большевиков – любителей массовых кампаний да лихих лозунгов: мол, надо прекратить «бороться за чистоту», а вместо этого просто-напросто… взять метлу да подмести. Это как раз то, что сейчас наконец и услышали и чему с пониманием вняли городские власти (увы, их коллеги, наши с тобой и упомянутых сатириков соотечественники, так до сего дня не услышали и не вняли… Но не будем о мрачном). Ну, что тут скажешь?.. «Ура», да и только.

Плакаты да всяческая очень наглядная агитация, само собой, тоже служит подкрепляющим фактором для пущей эффективности капиталистического субботника. Хотя, конечно, любой горожанин уже, пожалуй, назубок выучил все эти пропагандистские картинки, глядящие на него вот уже несколько месяцев со всех углов. Всякие там сюжеты вокруг да около мусора, собачьего «дрэка» в неположенных местах или, скажем, знаменитое изображение мужика-горожанина (слава богу, вид со спины), справляющего свою естественную (слава богу, малую) нужду прямо на виду у гулящих трудящих, прислонившись к забору и – саркастически убийственная надпись автора плаката в углу картинки: «Дело нехитрое»… Сатира разит наповал. Ох, Вась, разит от всего этого за версту…

Правда, от плакатов этих практически маловато позитивных сдвигов: судя по сообщениям в прессе, нетерпеливые мужики-горожане продолжают, справлять нужду где попало. Как малую, так, бывает, и покрупнее… Посему тут и там слышатся в прессе и другие голоса страждущих: может, вместо того, чтобы плакаты развешивать да штрафами грозить мусорящим да справляющим не там и не то, лучше попробовать… устроить в городе побольше мест общего пользования для отправления естественных нужд и культурно-дисциплинированного бросания мусора? По-научному – общественных туалетов и мусорных урн, коих явно недостаточно в городе в расчёте на страждущую душу населения?.. Хотя, кое-какая действенность позапрошлой наглядной агитации всё есть: не прошло и двух лет, как в городе появились два новых общественных туалета… Но дальнейшее, видимо, – следующий этап в мыслительном процессе отцов города.

Мероприятие «Dreck-weg-Tag», надо тебе сказать, развернуто довольно широко: не только на улицах, площадях и возле собственных домов, но и в парках, и на зелёных газонах, а также в районе набережной и детских игровых площадок, гаражей и автостоянок плакаты: «Мусор – вон из домов и из лесов!»…

Словом, властями все поголовно горожане и горожанки были приглашены – многие письмами на домашний адрес – официально на трудовой бесплатный субботник, который начался ровно в 10 утра и продлился до 16-ти. И хотя болезненный процесс освобождения от «дрэка» длился не весь рабочий день, а как бы укороченный, но и этого хватило, чтобы дружному коллективу из 10 073 добровольцев избавить город, как выяснилось, от 113 тонн всяческого мусора.