Электронная библиотека » Григорий Симанович » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Отгадай или умри"


  • Текст добавлен: 13 марта 2014, 02:37


Автор книги: Григорий Симанович


Жанр: Современные детективы, Детективы


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Вон тот процессор в сумке мой, я привез его…

– Понял, все понял, – немедленно отреагировал Жираф. Подозвал эксперта, попросил срочно снять отпечатки с сумки и процессора. Пока эксперт старался, Мариничев лично внимательно оглядел квартиру, труп, комплект предметов, ставших неизменными атрибутами уже трех убийств.

Услышав «готово», Вадик прервал допрос, каковой, собственно, пока и не продвинулся дальше личных данных Фогеля Ефима Романовича.

– Извини, Паша, завязываем, забираю его и эту сумочку в прокуратуру, а вы здесь работайте с экспертами и понятыми, опросите всех, кого можно, – соседей, во дворе, родственников…

– Обижаешь, – протянул коллега Паша Тыквин, стажем и опытом превосходивший Жирафа раза так в три.

Вадик ласково взял под локоток Ефима Романовича, вежливо до слащавости предложил ему «быть столь добрым передать на время мобильный телефон и проехать для спокойной беседы в подобающей обстановке» и увел несчастного кроссвордиста навстречу судьбе, милосердие которой проявлялось только в том, что Фогеля до сих пор почему-то не убили.

Глава 8
Кошмар продолжается

Ответственный секретарь газеты «Мысль» Евгений Павлович Арсик прощался с карьерой. Он по инерции продолжал делать номер, ругаться с выпускающим, дергать верстальщиков, орать на людей в отделах, волынивших материалы. Но мысли неизменно возвращались к ошибке и неизбежным для него последствиям. В былые времена его бы оштрафовали, понизили, а если бы, в конце концов, и уволили, то спустя короткое время взяли бы в другую газету, сохранили статус, уровень, не проиграл бы и в зарплате.

Теперь на это рассчитывать не приходилось. Такое нынче не прощается. Считай, запрет на профессию. А тут годы, шестой десяток пошел, и делать ничего, кроме газеты, не умеет – разучился. Еще неизвестно, отчего ушли в мир иной двое коллег. Вон, на сайте «инцидент. ру» пишут, что умерли при невыясненных обстоятельствах. И его могут тоже – при невыясненных… Господи, ужас-то какой! Надо уехать к Лерке и напиться.

После работы Арсик позвонил супруге Вере Матвеевне, сказал, что срочно отбывает в короткую командировку в Подмосковье – на сутки, по заданию сверху. Считая мужа высоким ответственным работником на государственном посту, погруженная в домашние заботы и проблемы детей, Вера Матвеевна никогда не интересовалась подробностями отлучек и командировок, причинами сверхпоздних возвращений. И, что главное, не проверяла. Это было очень удобно. А Лерка всегда ждала. Вот уже пять лет ждала и любила.

Евгений Павлович подписал последнюю верстку, договорился с главным, что появится завтра ближе к середине дня, позвонил любовнице и поехал на «Рижскую», по дороге заскочив в магазин за выпивкой.

Лерка не стала расспрашивать, почему хмур, – ее деликатность и терпимость вкупе с богатым, гладким телом и потрясающим темпераментом для сорокалетней опытной женщины удерживали Арсика лучше любых привязей и поводков.

Они ели фирменную Леркину курицу с чесночным соусом, запивали хорошим чилийским вином «Карта Вьеха», которое однажды пришлось по вкусу обоим, и Евгений Павлович неторопливо рассказывал о событиях. Лерка слушала очень внимательно, время от времени вставляя уточняющий вопрос, как деликатный следователь в беседе с важным свидетелем. Лерка была очень умной женщиной вдобавок к прочим достоинствам. Да и профессия предполагала наличие хороших мозгов и серьезной эрудиции: психотерапевт с немалым стажем практической работы в клинике.

– Скажи-ка, Женечка, а в тот день, когда сдавали номер, Буренин тебе случайно не звонил?

– Кажется, звонил пару раз, но по каким-то другим вопросам.

– Понятно, что по другим, лапушка, а вот не могло такое случиться, что он позвонил как раз в связи с ошибкой, а тебя в этот момент в кабинете не было?

– Не исключено, однако он бы дозвонился, зашел бы или оставил на автоответчике.

– А зачем бы он, лапушка, упорствовал? Предположим, он обнаружил этого «мудрика», удивился, испугался, посмеялся – уж не знаю что! – потом, конечно, исправил и решил тебе рассказать. Для чего? Чтобы продемонстрировать свою бдительность, повеселить, напрячь – опять-таки причины сейчас уже не выяснишь. А тебя нет. Конец дня. Допустим, ему уходить пора. Что он делает? Правильно, лапушка, оставляет на автоответчике или умалчивает. Ты автоответчик проверял?

– Кажется, нет.

– Напрасно, Женечка!

«А ведь она права, – подумал Арсик, опустошая очередной бокал. – Тогда у меня было бы отличное алиби. Впрочем, на кой черт мне алиби? Никто не будет разбираться. Попрут в лучшем случае. В худшем пришьют политику и по-тихому так – на пенсию или в гроб».

От этих рассуждений Арсику стало еще муторней, и он поспешил в душ и в постель. Сейчас она придет из ванны, ляжет рядом, и прочь невзгоды. Скорее погрузиться в ее топкие объятия, забыть обо всем…

Они не встречались неделю, у Лерки накопилось столько нежности и страсти, что Евгений Павлович задыхался от сексуального азарта и победительного восторга мужчины, дарующего партнерше рай, а сам благородно отдалял от себя миг высшего блаженства.

Увы, Арсик был уже не так хорош, чтобы длить утехи больше получаса, и они заснули, успокоенные и умиротворенные, в обессиленных объятиях друг друга.

Лерке надо было к девяти утра в клинику. Сквозь дрему Евгений Павлович почувствовал ее теплые губы, чмокнувшие в нос, услышал тихое «пока, лапушка!» и снова заснул. Ему приснилась юность, его первая шхуна «Таверна», когда ходил он красавцем-рыбаком на тунца из славного порта Владика по тихоокеанским волнам. Приснились обтесанные ветром лица ребят, у которых постигал моряцкую и рыбацкую науку, кубрик приснился, как сидели они в тесноте, да не в обиде после удачного дня и втихаря от начальства глушили спирт, заедая хлебом и сырою подсоленною рыбой, и горячее тепло разливалось внутри, и он был счастлив и пьян и опрокидывал одну за другой. Жжет внутри, сперва приятно, но все сильнее, нестерпимее, и он уже не может пить, и расплываются лица ребят, и огонь выжигает горло, словно вливают в него горящий бензин… Надо проснуться, проснуться… Мне плохо… Нечем дышать, дышать…


Вечером Вера Матвеевна позвонила мужу узнать, приедет ли к ужину. Прямой не отвечал, мобильный тоже. Секретарь Аида Павловна, вышколенная Арсиком как надо, сообщила, что шефа сегодня не видела, вероятнее всего – уехал по заданию главного, ей ничего не сказал. Вера Матвеевна мгновенно связала его отсутствие с редакционными эксцессами, о которых слышала краем уха, забеспокоилась и набрала Малинина: знакомы были много лет, хотя семьями не дружили. Главный еще с утра интересовался Арсиком, не пришедшим на летучку, потом вспомнил, что сам же отпустил. Малинин был осведомлен о Лерочке и, при всей напряженности обстановки, поступил по святым законам мужской солидарности: «Да, в Подмосковье на семинаре с докладом, задержался, наверно, сами понимаете, то да се… Ждите, скоро приедет. Ничего, ничего… Всего доброго, Вера Матвеевна».

Положив трубку, Малинин вдруг услышал сердце. Оно явно прибавило звуку и зачастило. Такое бывало при атмосферных вихрях и дурных предчувствиях. Самое неприятное – они всегда сбывались. За окном стоял на редкость теплый для Москвы апрель, дождей и магнитных бурь не обещали. Что-то не то… За Арсика работал его заместитель Коля Гверадзе. Надежно, но все равно, если загулял, отзвонил бы. Очень странно. Малинин набрал мобильный Арсика – длинные гудки, трубку не берет… Он еще раз прислушался к сердцу, внутреннему голосу, интуиции и услышал отчетливый ответ, обличенный не в словесную, а в какую-то иную, невербальную, метафизическую форму. Ответ гласил: близится смерть.


В девять поутру на следующий день секретарь Арсика Аида Павловна вошла в приемную, уселась за свой стол и открыла сумку, чтобы достать все необходимое для макияжа. Ее отвлек звонок снизу, из охраны. Курьер Министерства культуры привез приглашение Евгению Павловичу на какой-то торжественный вечер, должен передать лично. Аида царственно разрешила пропустить, и через пять минут в приемную вошел средних лет невысокий человек в сером плаще и с папкой под мышкой. Он поздоровался, произнес: «Я из Минкульта, приглашение для господина Арсика», приблизился, держа конверт в вытянутой руке. Аида протянула руку, и в этот момент курьер прыснул ей в лицо что-то едко-удушающее. Аида тотчас отключилась. Очнувшись, она некоторое время пыталась сообразить, почему до сих пор не приступила к макияжу. Никаких воспоминаний о курьере и конверте не сохранилось в ее головке, коронованной пышной каштановой укладкой. Те м более не видела она, как посетитель проник в кабинет Арсика и произвел какие-то быстрые действия с автоответчиком, после чего столь же стремительно вышел.

Глава 9
Лежбище

Напряжение последних часов не могло не сказаться. Фогель был никакой. Он шел к машине на подгибающихся ногах, бледный, как привидение в классических кинолентах прошлого века, верхняя губа дрожала, и он не мог совладать с нею, даже прихватывая ее зубами.

Усадив несчастного в салон, Вадик набрал Тополянского. Коротко обрисовал ситуацию. Спросил: «Везти?»

– Не сюда, – неожиданно велел Алексей Анисимович. – Давай на Арбат. Спасо-Песковский переулок знаешь? Въедешь в него и стоп, жди меня. Ребята пусть остаются.

Он сделал короткую паузу и акцентировал: «Приедешь один».

Вадик по-военному принял команду, сел за руль и рванул к центру. Он понял, что может быть хвост и что у шефа с ходу созрел план, о котором – не по телефону. Понял он также, что сейчас они этого Фогеля будут прятать. «Эх, узнать бы точно от кого – стать бы тебе капитаном», – вожделенно размечтался Жираф, не забывая поглядывать в зеркало заднего вида и прижимая своего старичка «фордика» до полного его изнеможения, благо вечерний трафик кое-где позволял.

Фогель убито молчал. Он попадал в поле зрения Вадика, когда тот выискивал подозрительные машины. Мариничеву стало жалко этого человека, совсем не походившего ни на заговорщика, ни на воинствующего демократа-протестанта. Типичный тихий интеллигент без претензий и амбиций. Кстати, несмотря на возраст и лысину, сохранились черты мужской привлекательности: большие черные глаза, густые изогнутые брови, нос с небольшой горбинкой и черная небритость делали его эдаким состарившимся мачо, перед которым до сих пор не каждая женщина устоит.

Вадик приехал на место без «сопровождения» – по крайней мере так ему казалось. Тополянский ждал в своем служебном «форде-фокусе» на пассажирском месте. За рулем сидел незнакомый Вадику человек.

– Закрой машину, оставь здесь, залезайте оба, – велел Тополянский.

Они пересели в «форд». Фима даже не спрашивал, с кем и куда едет. Он выполнял просьбы тупо, покорно и удрученно.

– Познакомьтесь! Это Рустам, – представил Тополянский водителя. – Он «обрубит хвост», если таковой имеется, и отвезет нас на место. Не беспокойтесь, Ефим Романович, вы в безопасности.

– Алексей Анисимович!.. – взмолился Вадик, – я гарантирую…

– Вадик, помолчи и не порти себе репутацию, – отрезал Тополянский. – Рустам, давай…

Дальнейшее вызвало у Вадика приступ зависти и восторга. Этот Рустам был супер. Он петлял, дезориентировал мигалками, нырял в подворотни, ускорялся и замедлялся с такой виртуозностью, что Вадик, хорошо знавший город, в какие-то моменты и сам терял ориентацию, не понимая, где они. Примерно через час, ближе к полуночи, компания оказалась, по представлениям Вадика, в районе Выхина. В одном из переулков Рустам притормозил, Тополянский скомандовал «за мной!», и они стремительно пересели в стоявший у обочины «жигуленок». Снова маневры и ложные включения поворотников, еще минут сорок, и они оказались в каком-то глухом проулке в районе Печатников. Остановились возле старенького четырехэтажного двухподъездного дома, откуда легко просматривались огни фар на Кольцевой дороге. Каким образом сохранился этот строительный раритет в окружении блочных коробок, знали только власти района. Кудесник руля Рустам остался в машине, а они поднялись на третий этаж по изрядно разбитым каменным ступеням. Тополянский открыл своим ключом массивную металлическую дверь, замаскированную под хилую деревянную. Две комнатки были обставлены заурядно, но кухня выделялась выполненной под мрамор столешницей, здоровенным холодильником «Сименс» и керамической электроплитой с «наворотами». Темные шторы везде были плотно задернуты.

– Отдайте мобильный, нужно позвонить жене, она с ума сходит, – выдавил из себя Фогель, хмуро оглядевшись. – Зачем меня сюда привезли? Не удивлюсь, если вы же меня и прикончите здесь.

Тополянский скинул пальто на кресло, сам уселся на соседнее, улыбнулся и заговорил на одном из любимых своих «наречий».

– Голубчик вы мой, Ефим Романович, вы уж не обессудьте, но с вашей стороны, позвольте вам заметить, не вполне интеллигентно подозревать в злонамеренности вашего покорного слугу и его симпатичного ассистента. Разрешите представиться – Тополянский Алексей Анисимович, старший следователь по особо важным делам нашей с вами достославной прокуратуры. С моим юным другом и одареннейшим учеником господином Мариничевым у вас уже был повод познакомиться. Почту за честь заверить вас, многоуважаемый Ефим Романович, что даже если бы в наши с господином Мариничевым планы входило, так сказать, отделить вашу прекрасную бессмертную душу от не столь уже прекрасного, – увы и пардон! – но вполне исправно функционирующего тела, сделать это в обозримом будущем категорически не представляется возможным. Куча свидетелей вашего отъезда в сопровождении Вадима, и, кроме того, – согласитесь, Ефим Романович! – веселенькие времена Ежова, Ягоды и Берии еще не вернулись во всем историческом блеске на грешную и несравненную нашу родину. Они только на обратном пути, дорогой, на обратном пути. Как говаривали древние, repetitio est mater studiorum. Повторение – мать учения. Вадик, дай сюда его мобильный! SIM-карту вынужден конфисковать, прослушивают вас кому положено. Вот мой. Звоните предельно коротко. О том, где вы, ни слова.

– Я понятия не имею, где я.

– И этого тоже не произносите. Скажите – у приятеля. Скажите, что загуляли. Успокойте, что все хорошо. На разговор двадцать секунд. Глядишь – не засекут. Все ясно?

Фогель изумился внезапной смене стиля и тона речи. Признался себе, что синтаксис Тополянского как-то волшебно успокоил его, хотя и слышалась в таком построении фраз нарочитость, граничащая с ерничеством. Уже хорошо, что образованный человек, не хамло какое-нибудь. Кто знает, может быть, он даже чем-то может помочь? Хотя, чем можно помочь, если тебя решили уничтожить на высшем государственном уровне…

– А вас что – не прослушивают? – поинтересовался Фима, немного осмелев.

– Всех нас постоянно слышит Отец наш небесный и воздает не токмо по делам, но и по словам нашим, – резюмировал Тополянский. – Звоните!

Фима набрал домашний. Юлька зарыдала. Она волновалась, позвонила Проничкину, ответил незнакомец, мол, его нет, перезвоните завтра. Что она могла думать? Фима успокоил, как велели, коротко. Ему стало безумно жалко жену – за что ей все это? Им овладело острое желание защитить, оградить ее, их обоих от грубого, ошарашивающе несправедливого вмешательства в их негромкую, безвредную для окружающих жизнь.

– Дорогая, все нормально, я в безопасности, в компании интеллигентных людей. Буду позванивать. Все выяснится и обойдется, поверь мне, обойдется. Целую тебя, милая.

Тополянский, как час назад Вадик, неожиданно для себя испытал некое подобие сочувствия к этому затравленному, скорее всего – обреченному человеку, глаза которого выражали крайнюю степень усталости и одновременно недоумения и отчаяния.

– Вот что, Ефим Романович, – произнес он твердо и спокойно, отбросив любимый жанр, – если хотите жить, сидите в этой уютной квартире тихо, не колотите в стены, не орите, не раздергивайте штор и уж тем более двери не открывайте и к телефону не подходите. У меня для вас на эту ночь нет людей, чтобы охраняли, и вот этого надежного господина тоже не могу вам оставить… пока! Но поверьте на слово: вам грозит серьезная, очень серьезная опасность. Завтра вечером я приеду. Надеюсь, за это время кое-что прояснится. А может быть, и наоборот – запутается. Судя по тому, как развиваются события, предсказуемы только новые убийства и большие неприятности у вашего покорного слуги.

– Но вы не можете так уйти! – взмолился Фогель. – Я должен хоть что-то понимать, я уже четверо суток с ума схожу от неопределенности. Все, что происходит со мной и вокруг меня, – это бред, наваждение какое-то…

– А вы и не знаете, что происходит вокруг вас, – констатировал Тополянский, надевая пальто. – Этого не знаю даже я. Завтра ближе к вечеру я приеду и постараюсь прояснить что смогу. Не надо так уж трусить. Здесь вас не найдут… в ближайшие несколько суток. А потом что-нибудь придумаем. Доверьтесь мне, Ефим Романович. Больше вам все равно некому довериться. Еда в холодильнике. Мой помощник Вадим Николаевич заедет к вашей супруге, чтобы лично засвидетельствовать наше почтение и успокоить.

С этими словами Тополянский, а вслед за ним и Мариничев покинули квартиру, заперев Фиму снаружи.

Фогель, как всегда, испытал на нервной почве приступ голода, извлек из холодильника шмат колбасы, огурцы, кусок копченой курицы, проглотил все это, не чувствуя вкуса, рухнул на диван, не раздеваясь, и мгновенно уснул, словно выпрыгнул в другое пространство из жуткой реальности последних дней.

Весь следующий день он провел в борьбе с собой, преодолевая соблазны вскрыть дверь, поглядеть, нельзя ли уйти через окно, наконец, позвонить в милицию, Юльке, в «скорую помощь», ближайшему другу Лене Бошкеру, в израильское или американское посольство. Победили страх, внушенный предупреждением Тополянского, и здравый смысл, подсказывавший Фиме, что следователь искренне хочет его защитить. Поэтому заточник ничего не предпринял, валялся на диване или сидел в кресле, пытался читать какие-то журналы, но смысл написанного ускользал, оттесняемый бесконечными, навязчивыми размышлениями о сути и причине случившихся трагических перемен в его жизни.

В девять вечера он услышал, как в двери поворачивается замок. Страх мгновенно разлился по телу, перехватило дыхание. Но тотчас отлегло, как только услышал знакомый голос: «Не пугайтесь, милейший Ефим Романович, это мы, ваши ангелы-хранители!»

В комнату вошли Тополянский и этот долговязый Вадик. Последний сразу отправился на кухню и стал извлекать из холодильника съестное. Тополянский уселся в кресло у стола, жестом пригласил Фиму сделать то же самое. Вадик притащил тарелки, закуску, бутылку белого вина, которую тотчас открыл.

– Итак, приступим! – потирая руки и явно пребывая в хорошем расположении духа, многозначительно изрек Тополянский. Он налил всем вина, выпил, ни с кем не чокаясь, и вгрызся в кусок холодной копченой курицы. Вадик последовал его примеру. Фима сидел не шелохнувшись. Он ждал этих людей вовсе не для того, чтобы разделить с ними ужин. Он ждал информации, объяснений, свободы.

Тополянский начал с сообщения, слегка приободрившего Фиму: Вадим побывал у Юлии Павловны, она передает привет, молится о благополучном исходе всех этих приключений.

– Итак, благороднейший Ефим Романович, – приступил Тополянский, отпив еще глоток вина, – я вынужден признаться вам, что «дело Фогеля», или, если угодно, «дело о суслике» – назовем его так! – на сей момент предстает самым загадочным, запутанным и странным из тех, с которыми мне приходилось сталкиваться за долгие годы следственной практики. Чтобы вы помогли мне приоткрыть тайные механизмы, рычаги и побудительные мотивы этого дела, я должен посвятить вас в весьма кровавые и прискорбные подробности следствия, в его предварительные результаты и выводы. Впрочем, мы лучше попросим нашего юного друга все нам рассказать, поскольку делает он это вполне толково, да и сам приложил немало усилий, чтобы раздобыть и суммировать информацию. Дабы не загружать вас, милейший, терминами и деталями сугубо криминологическими, наш друг снизойдет до повествования более, так сказать, литературного, внятного уху непрофессионала, каковым вы являетесь в данной сфере. Прошу вас, господин Мариничев!

– К настоящему моменту, – деловито и сухо приступил Вадик, – следствие располагает доказательствами насильственной смерти четырех лиц мужского пола, то есть убийствами, совершенными в течение пяти последних суток. Жертвами убийц в хронологическом порядке стали заведующий отделом информации газеты «Мысль» Антон Львович Буренин, сотрудник того же отдела Константин Ильич Ладушкин, специалист по компьютерным системам ООО «Гейтс» Юрий Михайлович Проничкин и ответственный секретарь газеты «Мысль»…

– Что-что? – не выдержав, заорал Фима и рефлекторно схватил Вадика за рукав пиджака.

Жираф спокойно отстранил руку Фогеля, пригладил измятый участок материи и невозмутимо продолжил:

– …газеты «Мысль» Евгений Павлович Арсик. Протоколы осмотров мест происшествия выявили почти полную идентичность способов совершения преступлений. Каждая жертва, по нашей версии, подверглась нападению совершенно неожиданно, внезапно. Во всех случаях убийцы проникли через дверь, вскрыв замки отмычками, но не взламывая их. Им поразительным образом удавалось оставаться незамеченными даже профессионалами наружного наблюдения. Это свидетельствует о супервыучке, о работе высшего класса. На теле первых трех пострадавших были обнаружены следы от укола иглой, настолько тонкой, что, если бы тело Буренина осматривали не столь тщательно и не обнаружили бы место укола с помощью сильной лупы, на остальных трупах его просто не искали бы. Пока нет результатов экспертизы трупа господина Арсика, поэтому я сказал «почти». Но можно не сомневаться, что аналогичная микроскопическая ранка будет найдена и в этом случае. Далее…

Мариничев глотнул вина, заел куриным паштетом и продолжил:

– Исследование крови жертв пока не выявило никакого специфического вещества парализующего, усыпляющего или аналогичного действия. Специалисты предполагают, что таковое несомненно содержалось в шприце, обладало мгновенным, сильным эффектом, а дозировка была столь незначительна, что огромное количество спиртового раствора, проще говоря – водки, влитой в горло пострадавших, полностью расщепило и нейтрализовало активные компоненты данного вещества.

– Позволю себе прервать уважаемого оратора, – вмешался Тополянский, – чтобы высказать еще более смелое предположение: это самое вещество, состав или что там еще переставало действовать через считаные минуты после введения. Ну, как слабенький газ из баллончика, если им воспользовалась неумелая женская ручка и распылила почти весь мимо цели. Продолжайте, прошу вас.

– Итак, сценарий трех убийств был одинаков. Вскрыв отмычкой замок, преступники тихо входили или, наоборот, стремительно врывались в квартиру. Жертве зажимали рот и вкалывали препарат. Через минуту-другую человек становился беспомощным, обмякшим, не способным кричать и сопротивляться. Тогда ему открывали рот и буквально вливали в глотку спиртное.

– Но не все, что прихватили с собой, – снова перебил Тополянский, выставив вперед указательный палец в знак особой важности отмеченной детали. – По мнению Оскара Вениаминовича Лакрузо, нашего несравненного патологоанатома, можно сказать, светила в этой древней области медицинских изысканий, после первой дозы, от трехсот граммов до полулитра, сия алкогольная экзекуция приостанавливалась. Возникала пауза, видите ли. В этот короткий промежуток времени действие укола ослабевало, почти сходило на нет, вытесняемое воздействием самого алкоголя. Извините, мой друг, продолжайте, пожалуйста…

– …самого алкоголя, – со скрытой язвительностью спопугайничал Вадик, явно недовольный тем, что шеф ассистирует. – Проще говоря, одурманенный превращался в банально пьяного. Сильно пьяного, но еще сознающего себя и способного воспринимать слова, смутно отличать реальные предметы и лица. Вот тогда, по заключению патологоанатома, он и получал традиционную закуску: пол-огурца соленого. Остатки этого продукта не обнаружились только в желудке господина Ладушкина. С ним что-то не рассчитали, напортачили с дозой или еще что… Там все вышло наружу, сблевал человек перед смертью. Но пол-огурца свои жевал, это точно.

Вадик хлебнул вина, словно желая заглушить привкус этих в прямом и переносном смысле тошнотворных подробностей. Фогель и Тополянский сделали то же самое. После чего Ефим Романович, пересилив онемение и отвращение, пролепетал:

– Как же так, я Проничкину звонил днем, он на работе был, назначил встречу, потом перенес на пару часов. Что же, его, получается, на работе кололи, домой везли и там поили? И каким образом…

– Совершенно своевременный и логичный вопрос, уважаемый Ефим Романович, – ласково подхватил Тополянский. – Но, надеюсь, вы уже догадались, что убийцы располагали неограниченными возможностями, в том числе и в части получения нужной информации. Ваш телефон несомненно прослушивался. Повторная экспертиза жесткого диска при помощи усопшего господина Проничкина явно не устраивала наших суровых киллеров. Почему – один из многочисленных вопросов, на которые нам еще предстоит ответить, если, конечно, успеем. Убийцы подстраховались. Как нам удалось установить, вам звонили с домашнего телефона Проничкина в 18.05. Почти уверен, что Проничкин перенес время вашего визита часа на два позже. Так?

– Да, так и было, – подтвердил Фогель, с уважением посмотрев на Тополянского, словно тот проявил какую-то сверхчеловеческую прозорливость. – Но мне показалось…

– …что голос немного отличается от голоса вашего знакомого?! – подхватил следователь.

– Нет, не голос – что-то несвойственное для его лексикона…

– Или непривычное, неестественное обращение к вам, так?

– Да-да, я еще удивился… Он… Точно, вспомнил! Он сказал «до свидания». Юра никогда не говорил «до свидания». Только «всего хорошего». Индивидуальное лексическое клише.

– Понятно. Откуда им знать! Прослушки с голосом Проничкина у них не было. Поэтому ограничились грубой имитацией. И перенесли встречу с вашим компьютерным консультантом, чтобы успеть выяснить обстановку, разыграть сцену, расставить декорацию и реквизит, подчистить за собой. Прошу вас, коллега!

– Дальше, – продолжил Мариничев, – все происходило по схеме. Жертве открывали рот и вливали водку непосредственно в гортань, пока не опустошили все пять бутылок, до капли. Жертва захлебывалась, задыхалась, испытывала сильные страдания. У всех сожжены гортань, пищевод. Смерть наступала либо в процессе насильственного возлияния, где-то на четвертой бутылке, либо, как в случае с Ладушкиным, спустя короткое время после опорожнения всех пяти бутылок, то есть без малого четырех литров водки. Клиническая картина гибели жертв, полагаю, не нуждается в подробном описании – побережем ваши нервы, Ефим Романович. Что же происходило дальше? После смерти жертв или не дожидаясь, пока они отойдут в иной мир, убийцы расчищали кухонный стол, убирая с него все лишнее на полки, в холодильник, просто в сторону. И создавался натюрморт…

– …что по-французски означает «мертвая природа», – многозначительно подчеркнул Тополянский, хотя и понимал, что эрудит Фогель в переводе не нуждается.

– …натюрморт, представлявший собой пять пустых бутылок из-под дешевой водки «Добрыня», составленных в форме креста, граненый стакан, тарелку с огрызком огурца – заметьте, именно с огрызком, словно целиком скормить пожалели! – и обязательно двухтомный энциклопедический словарь под редакцией Прохорова. Столь же странным, демонстративным и явно на что-то намекающим является тот факт, что каждого из убитых обули в обрезанные по щиколотку валенки, больше напоминающие глубокие домашние войлочные тапочки. При этом размер ноги явно не учитывался, вся импровизированная обувь была одинакового 44-го размера, в то время как у довольно высокого Арсика, например, размер ноги 45-й, а у Буренина так и вовсе 41-й. Надо заметить, что ни по одному из четырех адресов преступлений отпечатки пальцев убийц на перечисленных предметах, на мебели, дверях или одежде пострадавших не обнаружены. Прочие отпечатки, не принадлежащие жертвам, сейчас изучаются, однако с высокой долей вероятности они также не принадлежат участникам преступления: работали в перчатках, высокопрофессионально.

– Здесь я попрошу нашего друга остановиться и позволю себе задать вам, милейший Ефим Романович, простой и прямой вопрос, – перевел на себя внимание Тополянский. – Возникло ли у вас хотя бы малейшее подозрение или предположение относительно вашей роли во всех этих событиях? Я не имею в виду авторство ответа на вопрос номер девять по горизонтали: понятно, что уважаемую фамилию Мудрик вы не писали и даже помыслить не могли. Но почему-то выбрали вас, подтасовали хитрейшими хакерскими методами именно ваш кроссворд, избрали мишенью вашу – простите за несколько бестактное утверждение! – общественно невесомую персону. Случайность?

Фима не шелохнулся, только поднял на Тополянского взор, все это время устремленный куда-то в нижний угол комнаты.

– Прежде чем ответить, Алексей Анисимович, хочу поблагодарить вас и… – он кивнул в сторону Вадика, – вас, молодой человек. Вы не просто делаете свою работу. Я понимаю, что вы пытаетесь меня спасти. И хотя после всего случившегося моя жизнь не представляет для меня даже толики прежнего интереса, не буду лукавить: я пожилой, но живой и слабохарактерный человек. Страх первых часов постепенно перерос в ужас. Да, я испытываю ужас от того, что услыхал сегодня. Я смертельно боюсь разделить участь безвинно и изощренно убитых людей, которых знал. Этот страх меня терзает, у меня поджилки трясутся. Я понимаю, что даже ваши благородные усилия, авторитет и возможности вашей организации в нынешних условиях не могут предотвратить моей гибели, если она предусмотрена в дьявольском плане. Кто этот дьявол, кто его подручные, я, разумеется, могу лишь предполагать.

А теперь по существу вашего вопроса и жутких преступлений, которые Вадим описал столь доходчиво… Мне трудно сосредоточиться, я плохо себя чувствую, у меня давление, мозги работать отказываются. Однако… Я перебрал в памяти более или менее значащие события многих лет моей жизни, мои поступки, контакты, конфликты. Я постарался припомнить даже то, что происходило со мной и вокруг меня в юношеские годы. Поверьте, память-то у меня еще неплохая, совсем неплохая. И знаете – ничего… Ничего, что давало бы зацепку. Я хотел и сумел прожить практически бесконфликтно, если, конечно, не считать бытовых пустяков типа объяснений с дорожным инспектором и чисто рабочих моментов во взаимоотношениях с редакторами. Но, поверьте, я никогда не задевал достоинства кого-либо из них. Я вообще, как мне кажется, никому не делал зла. Разве что невольно. Все мы самим существованием своим невольно кому-то досаждаем, мешаем. Мы не деньги, чтобы всем нравиться. Не ангелы, не отшельники в одинокой пещере. Но я решительно никому не мог стать поперек дороги в такой мере, чтобы устраивать вокруг меня компьютерные игры со смертельным исходом. Далее… Я сторонился политики как огня. Нигде, боже упаси, не декларировал моих убеждений, хотя вам могу признаться, – терять-то мне нечего, да и вижу, что порядочный человек передо мной, – да, я таки не в восторге от нынешней власти, от того, как и кем управляется моя родина. Я программно выстроил для себя такую жизнь, чтобы не уезжать из России, от мамы, тогда еще живой, от друзей, из города, который люблю до сих пор, несмотря на его полное и удручающее преображение. Сын занимался здесь мелким бизнесом, женился, пять лет назад уехал в Чехию с небольшим капиталом, открыл там скромную пивнушку, развелся… Опять-таки никаких соприкосновений, пересечений с политикой: спокойная жизнь мелкого предпринимателя – тут он в меня пошел. Что еще сказать? Я не знаю, не знаю, понятия не имею, почему – я. Склонен думать, что это рулетка так раскрутилась, карта выпала, кто-то ткнул карандашом вслепую и попал на мою фамилию – черт его знает, господа…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации