Текст книги "«Краткость и талант». Альманах-2019"

«Краткость и талант». Альманах-2019

Светлана Бежина
Кошка сдохла, хвост облез

Поезд с юга традиционно пахнет пыльными матрасами, кислой чачей, варёной кукурузой, чебуреками и давно немытыми пятками. Ах да, ещё рыбой. Несмотря на адскую духоту, всегда найдётся пассажир, который нажрется вяленой тараньки или леща, а потом пройдёт по всему вагону, пьяно порыгивая, хватаясь жирными пальцами за двери купе и шторки на закупоренных окнах. Этот вонючий след не сможет оттереть даже клининговая компания в полном составе, что уж говорить о ленивой проводнице. Да она к тому же не особо старается, принюхалась за сотни рейсов между Адлером и Москвой. Впрочем, после полудня и эта психанула: забился один из туалетов, перекрывая все прочие запахи. Самый солнцепёк. Температура под сорок. Железная гусеница горит, потеет, бьется в лихорадке, но медленно ползёт по степи.

Ме-е-едле-е-енно-о-о! Вот это раздражает больше всего. Самолёт уже через два часа приземлился бы в Домодедово, поезд – чих-пых, тух-тудух, – тянется в двадцать раз дольше. Лена прочла от скуки газету «Гудок», все 16 страниц, на этом развлечения кончились. Интернета нет, связь появляется только на крупных станциях – три раза за весь рейс, а впереди ещё целые сутки этого дурацкого путешествия.

Лена сопротивлялась, закатывала истерики, но муж настоял на своём.

«Никаких перелетов. Знаешь, сколько катастроф случилось за последний год?! Я тоже не считал. Однако в новостях постоянно сообщают: заклинило шасси, взорвался двигатель, опять-таки – террористы… Даже частный самолёт не гарантирует безопасность. Вагоны же с рельсов сходят раз в десять лет, может и реже».

Заботливый. Жена и единственная дочь не должны рисковать жизнью. А сам, сволочь, просто хотел выкроить пару лишних дней и покуролесить с любовницей. Ладно, положим, в Сочи доехали в люксовом вагоне с трехразовым питанием и кондиционером. Но обратно… Милая, сейчас бархатный сезон, нормальных билетов не достать, посидите на курорте ещё недельку. Ага, сейчас. Чтобы ты там, в Москве, блудил? Понятно же, что для крупного чиновника со связями посадить семью в хороший поезд вообще не проблема. Нарочно запихнул в эту душегубку, выбрал состав, в котором спальных вагонов попросту нет. Тринадцатый вагон, тринадцатое место. Знай свой шесток, строптивая.

Спасибо, любимый, хоть не в плацкарте!

Надо это прекращать. Сколько можно закрывать глаза на внезапные командировки, на запахи чужих духов от его рубашек. Мерзкий дешёвый парфюм! Ну, подари ты своим бабам Пату или Шалини, на худой конец Коко-пятерочку. Жмётся, скупердяй. Боится шиковать. Вдруг узнают, придут, спросят: откуда деньги у бедного чиновника? Трусливый гад. Они с дочкой об отдыхе за границей даже не заикаются – что ты, что ты, мы же государевы слуги. Только Сочи-Крым, на выбор. Или Соловки…

По виску поползла капля пота.

Последняя капля. Решено: приеду и сразу подам на развод. Нет, сначала закачу скандал, расцарапаю всю рожу его, бесстыжую, а потом уже на развод. И алименты! Не менять же привычный образ жизни, правда? Она прекрасно чувствовала себя в роли домохозяйки, не возвращаться же в школу, где когда-то преподавала черчение. Дочку забирать из элитного садика тоже не хотелось. Ничего, проживём! В конце концов, две квартиры, маленький свечной заводик и счёт в заграничном банке записаны на её имя. Посмотрим, как ты будешь юлить в суде, ужик мой скользкий.

Вот подумала – мой…

Сразу как-то сердце ухнуло. Семь лет вместе. Иришка в «папуле» души не чает. Может, попробовать ещё раз поговорить? Допустим, сорвался мужик, с кем не бывает. Простить, дать второй шанс. Скорее, двадцать второй, но – пусть уж, – сделать вид, что ничего особенного не случилось.

Но ведь случилось! Отныне и навсегда в их отношениях будет чувствоваться навязчивый привкус паровозной гари. Да что там, его поступок смердит, как этот чертов сортир. Лена сдула со лба прилипшую чёлку. Кто-то скажет: мелочи, потерпи. Но если спускать на тормозах подобные выходки, то дальше будет только хуже. Она станет зашуганной тёткой, как вот эта соседка по купе – Раиса, кажется… Не запомнила, слишком тихо та говорит. Муж бросил её, как только переоделся в спортивные штаны с вытянутыми коленями. Поезд не успел тронуться, а он уже отправился на поиски вагона-ресторана. Надо похмелиться. Три часа спустя прислал мальчугана с запиской: «Играю в карты, пятый вагон».

– Вот видите, нашёлся, – подбодрила соседку Лена. – Понимает, что вы тут волнуетесь…

– Нет, это он так требует ещё денег принести, – вздохнула невзрачная женщина. – Проигрался.

Зажала купюры в кулаке и пошла. Потом вернулась, молча уставилась в окно. Сколько ей лет, интересно? На первый взгляд, сорок пять. Но не ягодка, нет. В эту категорию её не запишут даже самые озабоченные ботаники. Вот она судьба тех, кто терпит. Мы пойдём другим путём: не забудем, не простим.

Но все же развод… Слишком сурово. Может, лучше любовника завести? Отомстить, сравнять счёт. Лена вытянула загорелые ноги вдоль нижней полки: а ведь шикарно смотрятся. Особенно на фоне уродливого дерматина с неровными заплатками. Она встала и потянулась перед зеркалом, заплетая руки над головой. Длинные пепельные волосы, ниже плеч. Фиолетовые шорты, наоборот, очень короткие. Белый топик, не прозрачный, но так хорошо скроенный, что грудь – как на ладони. Особенно, если без лифчика. Самцы в санатории зверели и пускали слюни, да и по дороге к вокзалу рвались помочь с чемоданом или подсадить-приподнять, ведь ступеньки в вагоне такие высокие. Отказывались верить, что ей уже за тридцать. Самую чуточку. Готовы были отдать не то, что полцарства, а даже семь восьмых за курортный роман. Но она включала режим недотроги и подзывала свой главный козырь: глядя на пятилетнюю Ирочку, самые пылкие да буйные сдувались и уползали прочь.

Хотя, – мелькнула неожиданная мысль, – лет через десять придётся отгонять сочинских ловеласов уже от доченьки. Красавица растёт! Кукольное личико, зеленые глаза, как у мамы. Рыжие кудри, в отца-стервеца… Взмахнула ресницами и вот за ней уже бегает влюблённый мальчик из соседнего купе. Причём бегает в прямом смысле слова – по коридору, громко хлопая откидными сиденьями. При этом неистово орёт:

– А-а-а-а-а-а!

Ира тоже кричит и беснуется. А следом топают сестры-близняшки, два круглобоких кабанчика из другого вагона, добавляют противных звуков – сразу и не поймёшь, то ли смеются взахлёб, то ли похрюкивают. Шум, гам, даже проводница превозмогла флегматичную летаргию, выползла из своего закутка, зашипела осуждающе.

– Дембелей возила, «Спартаковских» фанатов возила, группа «Ария» на гастроли ехала, в полном составе… И то подобного шума не устраивали!

Лена только этого и ждала: плотина держалась на соплях и уже расползалась. Ещё пара мгновений и река возмущения всем этим удушающим рейсом, неработающими кондиционерами и влажными наволочками, вырвется на простор, сметёт змеюку в форменном кителе и потащит по рельсам и шпалам до самого министерства путей сообщения, где она будет долго икать, нервно оглядываясь на каждую тень.

Но Раиса успокоила вскипающую волну, сказала громким и неожиданно-озорным голосом:

– Малыши, а давайте сыграем в игру?!

При этом женщина не отрывала печального взгляда от окна.

– Какая игра? А правила сложные? Что надо делать? – детвора облепила её со всех сторон и галдела наперебой.

– Игра называется «Молчанка». Правила простые: кто первым заговорил, тот и проиграл. Готовы?

Карапузы закивали, а одна из сестёр-кругляшек набрала побольше воздуха и надула щеки, показывая, что намерена молчать дольше всех.

 
– Ехали цыгане,
Кошку потеряли…
 

Стишок Раиса читала напевно и при этом без намёка на улыбку.

 
– Кошка сдохла,
Хвост облез.
Кто промолвит,
Тот и съест!
 

Лена вспомнила, каким ужасом наполняли её эти слова в юном возрасте. Сразу представлялась отвратительно-истлевшая кошка, вся в струпьях и лишаях на клочках оставшейся шкуры. Желтый глаз, засиженный мухами, неподвижно смотрит в небо. От одной только мимолётной мысли, что придётся подносить грязное тельце ко рту, впиваться зубами в ободранный бок… Фу-у-ух… К горлу подкатывала тошнота. Судя по бледным щекам Иришки, та унаследовала мамину восприимчивость.

 
– А кто засмеётся,
Тот её крови напьётся.
 

Ледяной тон заморозил всех собравшихся в купе, даже проводнице стало зябко. Она передёрнула плечами и ушла, прикрыв дверь наполовину. Раиса оглядела приутихших детей: отлично, хоть пять минут посидеть в тишине. Приложила палец к губам.

– Тс-с-с-с.

Ловко успокоила сорванцов. Наверное, работает учительницей в начальных классах или воспитателем в саду. А может, у неё много внуков. Лена прогуливала лекции по детской психологии, когда училась в педагогическом, но смутно помнила: любого яркого впечатления, в том числе и испуга, хватает ненадолго. Потом поведенческий вектор, известный в народе как «шило», вонзается в мягкое место и толкает на новые подвиги. Значит, скоро опять заорут.

Хотя…

Молчат ведь. Поглядывают друг на друга понимающе, а на взрослых с опаской. Мальчишка шмыгает носом и косится на большой циферблат с нарисованным динозавром. Зрачки крутятся, повторяя путь секундной стрелки. У самой Лены первые часики появились только после седьмого класса и то, пришлось прилежно учиться, чтобы оценки во всех четвертях были без «троек». А нынешним детям повезло, им от рождения положены гаджеты. Правда, это их и расхолаживает. Зачем учиться писать буквы от руки, если можно набрать слово и даже целое предложение на клавиатуре? Вот и с часами то же самое – Ирусик упрямо не желает запоминать, как определять время по стрелкам, но вполне ориентируется в электронных часах на экране айфона.

Кстати, двенадцать минут уже продержались, стиснув зубы. Лена совершенно случайно заметила, что игра началась ровно в час дня. А ведь дочь часто приговаривает: случайности не случайны. Причём голосом мультяшного персонажа – любит «Кунг-фу панду» с папой пересматривать, когда у того есть время на семью. Подруги, тоже повторяют, словно заведённые: Вселенная постоянно расставляет знаки на дороге к счастью, нужно лишь научиться их различать и не бояться пройти весь путь до конца. Вот так одна дура книжку прочитает или на тренинг сходит, и забивает потом головы остальным. Тайное знание получила, как же! Вот на экране высветилось – 13:13, две чертовых дюжины. Прямо как в её билете на этот адский поезд. Значит, сейчас практически судьбоносное время. Не пора ли подать знак, а, Вселенная? Что же ты медлишь?

Иришка закричала, почти сразу срываясь на визг, аж в ушах зазвенело. Остальные захлебнулись собственным страхом. Сквозь приоткрытую дверь купе на них надвигалась оплывшая харя. Смазанная, как непросохшая глиняная маска. Не призрак, конечно, обычный алкаш, но напугать может. Дядька без всякого стеснения оттер плечом дверь, втащил огромную сумку в бело-синюю клетку – ох, навидались мы таких в 90-е у «челноков». Обычно их под завязку набивали дешёвыми шмотками. Точно! И этот начал раскладывать на нижней полке чулки-колготки и прочую галантерею. На каждой пачке черным фломастером выведена цена.

– А что же без «Здрасьте», без стука, – река возмущения вышла-таки из берегов и Лена набросилась на торговца, – детей напугал, ирод! Забирай свои манатки и катись к дьяволу. Ничего мы у тебя не купим!

Широкая спина в полинявшей мастерке «СССР» не дрогнула. Мужичок пропустил отповедь мимо ушей и продолжал метать яркие упаковки. Раиса снова постаралась сгладить:

– Ну что вы, Леночка, человек же работает. И цены вполне божеские. Я мужу носочков куплю про запас, а то знаете, он почему-то всегда протирает дырочку возле большого пальца на правой ноге. Какие бы туфли не надевал, через неделю раз – и дырочка. Особенная походка у него, видимо, нестандартная…

Как она это делает? Неловко пожимает плечами, сюсюкает. Эти «носочки» и «Леночки», по идее, должны дико раздражать, но ведь, напротив, успокаивают. Гасят конфликт. Волшебные интонации, отточенные за годы жизни с таким-то мужем… С ним она тоже говорила умиротворяющим тоном, словно с капризным ребёнком. А с иришкиной компанией вела беседу, как с взрослыми. Поэтому те и слушались. Может быть, именно в этом секрет идеального общения?

Однако мужичок и на ласковый голос не повернулся. Разложил товар и молча ушёл. В соседнее купе, судя по возмущенному воплю за стенкой. Странный коммерческий подход. Лена выглянула в коридор и уткнулась взглядом в блестящие пуговицы.

– Глухонемой, – объяснила проводница. – Игнатом звать. Они парами работают: один разносит вещи, другой следом идёт, забирает. А если товар приглянулся, то деньги принимает. Скоро Никитка появится. Купите пять или больше, скинет цену.

Хлопнула дверь между вагонами и из тамбура вышел обещанный Никитка. Высоченный рыжий красавец с ясными глазами, ничего общего с пропитым напарником. Разве что сумка такая же, клетчатая.

– Они тут часто появляются: участок бойкий, по электричкам снуют, а иной раз и в поезд попросятся. Пускаем из жалости, Христа ради, – тараторила вагонная фея, пока статный торговец заглядывал во все купе поочерёдно. – Много таких, человек тридцать. Кормятся с железной дороги, а чем ещё заниматься? Кому они с таким дефектом нужны? Вот и жмутся к себе подобным, поддерживают. Знаете, их ведь целая деревня собралась – сплошь глухие да немые. Сбились из разных мест, где травили, издевались. Теперь живут общиной, все поровну делят. Не бросают своих.

Никитка подошёл совсем близко, по-свойски обнял проводницу, как бы невзначай погладил сильной рукой по груди. Та зарделась. Не только из жалости, видать, пускает в поезд торгашей – этот лаской берёт, остальные наверняка выручкой делятся.

– А чего это вы сегодня так далеко от дома забрались? – несмотря на возбужденный румянец, она заговорила гораздо медленнее и повернулась лицом к собеседнику. Видимо тот умел читать по губам. – Ну, ничего, ничего. К вечеру довезём. Ты зайди ко мне, как с делами закончишь, хорошо?

Рыжий кивнул, и тётка ушла, вызывающе покачивая бёдрами. Негоциант улыбнулся Лене, потрепал по волосам её дочь и сделал «козу рогатую» близняшкам. Те зашлись своим хрюкающим смехом. Раиса отпаивала напуганного мальчика минералкой, но тут бросила бутылку и схватилась за кошелёк.

– Мне пять пар носочков и чулки, вот эти, белые.

Пересчитав деньги, Никитка вернул полтинник. Подмигнул. Не обращая внимания на благодарный лепет, снова провёл рукой по рыжим кудрям, протянул Иришке леденец на палочке и вышел.

– Мама, как дядя узнал, что мы в молчанку играем? – удивлённо округлила губы Иришка. – Вообще ни слова не сказал! Значит, он победил, а нам теперь кошку есть… Нет, давайте переиграем. Пожа-а-алуйста!

Лена вышла в коридор, не желая вновь слушать противный стишок. Посмотрела вслед «челноку». Высокий, симпатичный, обходительный. Завидный жених. Первый парень в своей деревне. А в остальном мире… Сложно объяснить пятилетнему ребёнку, почему дядя «такой». В смысле «не такой». Тем более, если сам не можешь разобраться, как относиться к глухонемым. Жалеть? Но у этого Никитки вполне цветущий вид. Проводница его привечает, несмотря на… Как там она сама сказала? Уродство? А, дефект. Ой, какая мысль нехорошая. Ведь они живые люди, такие же, как мы. Почти. Вот, опять выплыло это пренебрежение. Терпимее надо быть. Черт, и здесь терпеть! Надоели все, хуже горькой редьки. А тут ещё голова разболелась…

Она разогнала банду малолетних молчунов по своим купе. Легла на полку в обнимку с дочерью, – игнорируя пыхтение «мама, отпусти, жарко!» – и через мгновение провалилась в душное забытьё.

* * *

В поезде немало особенных звуков, которые больше нигде в природе не встречаются. И почти все они действуют на нервы. Отъезжающая дверь соседнего купе, с непременным щелчком в конце. Этот металлический лязг впивается в больную голову где-то в районе затылка. Всегда неожиданно. Щ-щ-щи-дыщ! Или вот ещё, во время долгих остановок обходчики стучат по колёсам. Вроде бы негромко, однако звук отдаётся во всем теле, забивается под зубные коронки и от него сразу начинает ломить всю челюсть. Как у них это получается?!

Но сильнее всего раздражает, конечно же, дребезжание ложечки. Подстаканники, которые водятся на всех железных дорогах, создают уникальный акустический резонанс. Наверное, их нарочно придумали садисты, для истязания звуками. Дзынь-дзынь. Сначала вроде бы не так страшно. Стакан стоит в центре столика, на салфетке. Дзынь-дзынь. Поезд делает поворот, и вся эта позвякивающая конструкция съезжает на твою половину, зависает прямо над ухом. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Состав разгоняется по какому-нибудь длинному уклону и ложка дребезжит все сильнее. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь.

Можно, конечно, протянуть руку и вырвать дребезжащее жало из стеклянной пасти. Но ты понимаешь, там, в подсознании, что потом долго ещё не заснёшь, и поэтому стараешься отрешиться от этих звуков. Не получается. Наоборот, в редких паузах между стаканным стаккато, с затаенной ненавистью ждёшь: вот сейчас опять начнётся. Да? Да? Да! Угадала, Леночка. Хотя никакого удовлетворения от этого не испытываешь. Теплится надежда, что у соседей нервы не выдержат раньше, кто-нибудь остановит пытку. Нет, они ведь тоже люди – ворочаются, вздыхают, но не сдаются.

А потом звук стихает надолго. По какой причине непонятно, – то ли сбавили ход перед полустанком, то ли ангел-хранитель засунул в стакан свои крылья для спасения истерзанной души, – да и не важно. Главное, не дребезжит! Ты долго боишься поверить своему счастью, вслушиваешься в тишину в ожидании подвоха. Но рано или поздно выпускаешь край простыни из скрюченных пальцев и выдыхаешь сквозь все ещё сжатые зубы: ф-ф-фух…

Именно в этот момент раздается самое оглушительное ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ! Ты с диким воплем выхватываешь ложечку из стакана, проклинаешь того сукиного сына, что забыл её там, и клянёшься себе никогда впредь не пить чай, кофе или какао. При этом слышишь, как соседи устраиваются поудобнее, их терпение будет вознаграждено спокойным сном, тебе же придётся полночи лупить глаза в темноту. А когда под утро удастся забыться, тонкая стенка между купе прогнется, задрожит от храпа незнакомого толстяка.

Вот такой звук и разбудил Лену. Муж Раисы наигрался в карты, приполз, рухнул. Вырубился моментально, в неудобной позе – подломив левую руку под брюхо. Слюни пускает. Его жена забралась на верхнюю полку, вытянулась там в струнку. Спит. Хотя за окном светло.

Ещё или уже? Так… Восемнадцать с копейками. Она положила айфон на столик, села и потянулась, до хруста в спине. Иришка забилась в уголок у дверей, свернулась калачиком. Вспотела, маленькая. Жара страшная, к вечеру ничего не изменилось, да и в голове все те же душные мысли. Тяжело. Противно. Больно. Таблетку что ли выпить? Лена встала и порылась в рюкзаке. Был же аспирин. Или но-шпа? А, какая разница. На глаза попалась золотистая пачка сигарет. Вообще-то она редко баловалась, вот и это «Собрание» растягивала аж с Нового года. Сколько там осталось? Две. В самый раз. Пусть все проблемы улетят.

Растают как дым…

В тамбуре сейчас не покуришь. Оштрафуют. Она заперлась в туалете, щёлкнула зажигалкой. Поезд откликнулся похожим звуком и остановился. Черт, ну, почему так не везёт?! Придётся затушить после первой же затяжки – на станции дымок из форточки могут заметить. Нервов на эту проклятую поездку не напасёшься. А все из-за него! Ну вот, опять эти мысли…

Через три минуты над перроном проплыл голос диктора: «…Адлер-Москва отправляется с первого пути…» Вагон дёрнулся, колеса застучали. Вторую сигарету тоже не дали докурить толком – кто-то из пассажиров начал дёргать ручку. Настойчиво, а потом и вовсе истерично. Ах, да. Второй туалет ведь сломан. Ничего, подождут. Почему одной ей должно быть плохо?!

Лена прополоскала рот вышла, столкнувшись с противной старушонкой в цветастом халате. Судя по поджатым губам, та готовилась высказать миллион претензий, но к счастью, не дотерпела и метнулась внутрь. Хотя замком щёлкнула весьма осуждающе. Наплевать. Своих проблем хватает. Вот выцарапает глаза изменнику-мужу и всем его похотливым бабам, тогда успокоится. А пока впереди целая бессонная ночь, душная и липкая.

Щ-щ-щи-дыщ! Бесшумно не получилось. Дверь скользнула в сторону, открывая привычную картину: холст, масло, варёная курица… Толстяк храпит, его всепрощающая жена лежит с закрытыми глазами – или спит, или тихонько ест себя изнутри, за то, что в молодости связалась с гулякой и картежником. Но если одна часть композиции выражает отрицательные эмоции, значит, в другой половине должна быть надежда. Утешение. Гармония. Так, помнится, объясняла она школярам на уроках рисования. Но эти тупозавры все равно не понимали.

Ой, а сама-то? Надо же так распсиховаться на ровном месте. Подумаешь, муж изменяет. Зато деньги в дом, а не как вот этот храпун. Опять же, не пьёт. Почти. Уж во всяком случае, не запойный. Или вот, поезд. Да, жарко. Да, некомфортно. Но ведь рядом любимая Иришка, вот, что главное. Маленькое чудо, мамина радость. Завернулась в простыню с головой.

– Просыпайся, солнышко, – в голос возвращались тепло и ласка. – Мама любит тебя, Рыжик!

Застиранная бязь с казенными штампами сползла от нежного прикосновения. Лена резко выпрямилась и ударилась затылком о верхнюю полку. Боли не почувствовала, но темнота залила глаза. Отчаянно моргая, шарила руками под простыней и молилась: Господи, пожалуйста, пусть мне померещилось, или все это окажется сном! Умоляю! Заклинаю!!! Но пальцы нащупывали только застёжки рюкзака и свернутую в тугой валик подушку. А где же девочка?

Где моя девочка?!

Ужас выпрыгивает, словно чёртик из табакерки. Он всегда сиюминутный. Спазм скручивает горло, и ты не можешь дышать. Размахиваешь руками, глаза лезут из орбит. Чувствуешь, как пропускает удар, второй, а после и вовсе останавливается сердце. В эту секунду кажется, что тот, предыдущий вдох был последним.

А потом прорывается крик.

– Где она? – Лена выскочила из купе и метнулась к проводнице. – Где моя дочка?

– Почем мне знать, – напряженным голосом ответила мегера. – Ваша дочка, вы за ней и смотрите.

– А я видела, – откликнулась бабка, вышедшая из туалета. – Когда по нужде шла, мимо протиснулся этот рыжий, что деньги за шмотье собирал. Он девочку и унес.

– Что ты брешешь… – начала было проводница, но Лена оттолкнула ее в сторону и вцепилась в рукав цветастого халата.

– Говорите! Вы точно видели?

– Точно, я же не слепая, – горделиво вскинула голову старушонка.

– Да как бы он ее вынес из вагона, на глазах стольких свидетелей? – затараторила проводница. – Как сумел, чтоб никто не заметил? И почему девчонка не кричала?

– Мне почем знать? Может, спала? – пожала худыми плечами бабка и повернулась к Лене. – А только нес он ее в сумке, милка, это я тебе, чем хошь поклянусь.

Если бы ужас переродился в гнев, Лена немедленно побежала бы к начальнику поезда, потребовала остановиться, вызвать полицию, провести расследование и узнать, какое отношение к пропаже дочурки имеет эта мерзкая тетка в расстегнутом на груди кителе. Надо бы разобраться, с какой целью она зазывала Никитку в свое купе. Пообниматься или подсказать, как лучше похитить ребенка крупного чиновника ради выкупа…

Но ужас сменился паникой. Лена не могла думать рационально, в ее голову пульсировала одна мысль: похититель дочери сошел на предыдущей станции, с каждой минутой поезд уезжает все дальше. А что этот изверг намерен сделать с ее Иришкой…

Она дернула стоп-кран, распахнула дверь вагона и спрыгнула в бурьян, разросшийся под насыпью, как была – в шлепанцах, коротких шортах и топике, забыв про чемоданы, деньги, телефон и паспорт, оставшиеся в купе. Спотыкаясь и поскальзываясь, Лена бежала назад, не обращая внимания на окрики пассажиров и проводников других вагонов. Продиралась сквозь кусты, падала, разбивая колени в кровь, но не чувствовала боли. Продолжала бежать, бежать, бежать…

Полустанок возник неожиданно. Перрон из плохо пригнанных бетонных плит, крохотное здание с большой зеленой вывеской, на которой белыми буквами было выведено название «Молчановка». Лена вспомнила слова проводницы о деревне глухонемых, которые прибились друг к другу из разных мест. Подходящее название для такой общины.

Среди покосившихся сарайчиков возвышалась одинокая статуя балерины. Огромные, карикатурные окорока выпирали из-под гипсовой пачки. Гипсовая девушка чуть приседала на левую ногу и тянула правую в классическом эпольмане. Руки когда-то струились изящной волной, но теперь лишь ржавые арматуры торчали в разные стороны. Неизвестный шутник накрасил каменные губы суриком, а глаза зачернил дешевой краской, которая тут же потекла, оставляя дорожки на щеках. Издалека казалось, что танцовщица безутешно рыдает. Но те, кто подходил поближе, обычно вздрагивали, увидев лицо статуи, искаженное ненавистью.

Лена пробежала мимо и ворвалась на станцию. Касса закрыта. Кабинет начальника стоит нараспашку, но там пусто. Полиции нет. Вымерли они тут все, что ли?! В конце концов, она нашла сонного сторожа, который долго не понимал, чего от него хотят. Потом сообразил, закивал.

– А, ты ищешь кого? Подождать надобно. Вишь ты, аккурат после отправления адлерского все по домам разошлись. Ужинать, значит. Тут ещё часа два никаких поездов не будет, пусть отдохнут люди-то.

– Молчановка где? – перебила его Лена.

– Так вот, – сторож очертил рукой круг. – Прямо тут, значит, и Молчановка. Двести дворов, да ещё за рекой полста, пожалуй.

– А где мне найти глухонемых, которые по поездам торгуют?

– Никиткину банду? – оживился сторож. – Ясно, кого тебе надобно. Но это не здесь.

– А где?

– Тьфу ты, не понимаешь. Я ж тебе говорю – там, – старик махнул рукой за железнодорожную насыпь, где через поле вилась грунтовка с размытыми дождём обочинами. – За леском. Они давно в Старом Логе обосновались. Места там знатные, прежде овец разводили, да только разорился совхоз в девяностые-то. Молодёжь потихоньку уехала, старики как-то мигом поумирали. А потом вовсе беда случилась – река, значит, по весне разлилась и все затопила. Три года вода стояла, а потом схлынула. Ещё погодя стали там селиться глухонемые. Как они там появились, кто первый приехал – про то не скажу. А только лет десять, почитай, а то и двенадцать, они там гужуются. Чем занимаются? Да мы не спрашиваем. Приезжают они к станции на двух машинах – одна газель с кузовом, вторая иностранная какая-то, – выгрузят баулы и по поездам. Обычно пустые возвращаются, довольные. А сегодня смотрю – один тащит сумку, пригибается…

– Как отсюда доехать до этого… Лога?

– Дык как… Никак… Тут пешком по дороге километров восемь, но попуток не встретишь. Напрямки-то быстрее получится, но это тропинки знать надо, а то в чащу забредёшь. А тебе зачем туда, дочка?!

Последнее слово обожгло, как удар хлыста. Лена завыла и побежала, не слушая сбивчивого бормотания сторожа.

* * *

Часа два она бежала по дороге, вернее, сначала бежала, потом в боку закололо – не продохнуть. Но Лена из последних сил заставляла себя идти, ковылять, если надо – ползти, но добраться до похитителя и освободить свою дочь. Она не представляла, как сумеет одолеть высоченного Никитку и его банду, о которой говорил сторож на станции. Главное, найти гада, а потом уже действовать по обстоятельствам.

На окраине деревушки она увидела почтальона с большой сумкой на плече. Странно, кому охота писать бумажные письма в эпоху электронной почты? Хотя откуда тут взяться хоть чему-то электронному? Тут и интернета-то нет, наверное. Не проверишь, увы, телефон остался на столике в купе.

Лена крикнула вслед почтальону, но тот даже не оглянулся. Точно. Здесь же все глухонемые. На калитках нет звонков, потому что никто не услышит звонка. Она постучала в ворота ближайшего дома, хозяева не отозвались. Второй, третий, четвертый дом – ноль внимания. Когда она прибежала к магазинчику в центре деревни, он как раз закрывался. Выходит, уже девять вечера, на табличке значится, что магазин работает до девяти. Или продавщице просто захотелось уйти пораньше, кто проверит в этой глухомани? Лена стучала в стеклянную дверь, кричала и плакала, но продавщица только смерила ее подозрительным взглядом и покачала головой. «Завтра приходи» – прочитала по губам, а вернее, угадала ее слова Лена. Нет, нет, никакого завтра! Она схватила половинку кирпича, лежавшую на крылечке – ей подпирают дверь в жаркие дни, – замахнулась, чтобы бросить в витрину. Пусть разлетится на мелкие осколки, продавщица вызовет полицейских, а уж им-то она про похищение дочери и расскажет. Но выполнить задуманное Лена не успела. Голова закружилась, ноги подкосились, и утомленная женщина потеряла сознание.

Очнулась она на больничной койке. Яркий свет слепил глаза, а рука болела – на сгибе локтя появилась красная точка от укола. Лена вышла из-за ширмы, обтянутой марлей, и увидела молодого человека в белом халате. Тот сидел за столом вполоборота к пациентке и что-то писал в тонкой тетрадке. Заметив движение, доктор поднял глаза.

– Зачем вы встали? – глухо спросил он. – Вам вкололи успокоительное, в любую минуту оно начнет действовать. Тогда вы упадете и снова ударитесь головой, а у вас и так подозрение на сотрясение мозга.

– Слава Богу, вы говорите! – воскликнула Лена. – Вы ведь и слышите меня?

– Конечно, я вас слышу, – проворчал доктор. – А вы меня нет. Вернитесь в кровать!

– Нет, вы не понимаете. У меня украли дочку, я знаю, кто это сделал и если вы мне поможете вызвать полицию, то я…

Доктор встал из-за стола и настойчиво подтолкнул Лену к кушетке.

– Эка невидаль, дочку украли. Будто бы вы первая…

– Что? Что вы хотите сказать?

– «Я знаю, кто это сделал», – передразнил доктор. – Да у нас вы никого не удивите своими откровениями. Все и так знают, кто ворует детей. Рыжий как поверил той сумасшедшей цыганке, так и выискивает по поездам девчонок…

– Цыганка? При чем здесь цыганка? – застонала Лена. – Объясните вы толком, а то я с ума сойду!

– Да, маловато клофелина я вам вколол, надо еще пару кубиков добавить… Что тут объяснять? Простая история. Ехали цыгане через нашу деревушку, одна старуха – то ли гадалка, то ли колдунья, взялась Никиту лечить от немоты. Денег запросила немало, а он и не скупился, ведь стать нормальным – его заветная мечта. А ради мечты человек готов и закон нарушить, и на ребенка руку поднять. Понимаете, это вы Никиту сделали таким…

– Я? – ужаснулась Лена. – При чем здесь я?

– Вы, нормальные люди. Вы на словах заботитесь об инвалидах, поддерживаете глухонемых, слепых или калек. Но все это только на словах, – доктор отпилил горлышко у фигурной ампулы и стал набирать в шприц маслянистую жидкость. – А на деле вот как выходит. Никита много раз кадрил девушек в интернете, на сайтах знакомств. Как все нормальные мужики. Одинокие барышни забрасывали его сердечками, когда завязывалась переписка – визжали от радости: такой красавец почтил их вниманием. Но после первого свидания… Сами понимаете, ничего путного не вышло. Узнав, Что Никита глухонемой, эти курвы тут же теряли всякий интерес. Трое убежали в слезах. Остальные попытались распрощаться более корректно, но, результат один. Никита приезжал злой, уходил в запой, потом снова пробовал. По сайту знакомств расползлись слухи и вскоре ему перестали писать девушки, даже страшные на все лицо. А потом анкету удалили без объяснения причин. Представь, что чувствует игрушка, которая ничем не отличается от остальных, ну, только «мама» не говорит. И её за это выбрасывают, причём не на полку бракованных игрушек, которые продаются со скидкой, нет. Сразу в мусор.