Текст книги "«Краткость и талант». Альманах-2019"

– При чем тут моя дочь? – закричала Лена, срываясь на визг.

– Цыганка сказала Никите, что для полного исцеления ему придется пройти кровавый ритуал, – доктор щелкнул ногтем по шприцу, выбивая пузырьки воздуха. – В полночь собственноручно зарезать четырех невинных девочек, искупаться в их крови, а на рассвете чудесным образом появятся и слух, и голос. Сказала это цыганка, взяла деньги и уехала со своим табором, больше мы ее не видели. А Никита поверил. Я говорил ему, что все это чушь. Не так это работает с медицинской точки зрения. Лучше накопить денег, вживить имплант… Сейчас такие аппараты есть, что полностью восстанавливают слух. Стоят, правда, дорого, тысяч двадцать долларов за операцию выложить придется… Но результат того стоит, и при этом никакой уголовщины. Но Никита упрямый. Проникся этим чертовым ритуалом, начал искать девочек, у которых волосы того же оттенка, что и у него… Я так думаю, цыганка это условие назвала, чтобы усложнить задачу и отвратить Никиту от этого мракобесия. Но за год он трех малюток из поездов приволок. Давал им леденцы с сильным снотворным, чтобы не кричали в момент похищения.

– Откуда вы знаете? – побледневшие губы Лены дрожали.

– Так я сам это снотворное для него смешивал, – хмыкнул доктор. – У нас в деревне Никите никто перечить не отважится. Разве что Игнат, у них вечный спор о дележке денег за торговлю. Но даже Игнат против него не попрет. Банда у рыжего лютая, вмиг зароют в оврагах…

– А где девочки? – перебила Лена.

– Никита их на цепи держит, в заброшенном загоне для овец. Тут раньше совхоз был… Вашей дочке повезло больше остальных, мучиться не придется. До полуночи она не проснется, так что даже не почувствует, как ей гордо перережут. Умрет во сне.

– Я спасу Ирочку! Пустите, не то закричу!

Она осеклась, понимая, как нелепо звучит эта фраза. Даже если в больнице и есть кто-нибудь, он наверняка не услышит. А услышит, так не сунется.

– Ну, закричите вы, а что это изменит? – спокойно сказал доктор, подходя к кушетке. – Вам не повезло, что у дочки оказались рыжие кудри. В отца? Вы-то блондинка, или краситесь?

– Доктор, да как вы можете такое говорить…

– Давайте на чистоту. Девочка ее возраста может умереть от тридцати разных болезней, причем там зачастую очень мучительно все протекает и для малышей, и для родителей… Всякое бывает. Я вот тоже, знаете ли, родился в семье глухонемых, но сам при этом разговариваю. Впервые заговорил в восемь лет. Услышал звуки, которые произнес, испугался. Но все решили: повезло. В шестнадцать лет выпили мы с приятелем паленой водки. Дружок наутро помер, а я ослеп на один глаз. Второй тоже стал хуже видеть, и я остался слепым в деревне глухонемых, представляете? Сбежал отсюда, отучился в медицинском, да и вернулся. Потому что только здесь я чувствую, что хоть в чем-то лучше других. А в городе я хуже всех, и мне не уставали об этом напоминать. Все эти обидные прозвища! Штопаный крот. Слепень. Размечтался, одноглазый… Вы, нормальные люди… Давайте я сделаю укол, и вы поспите, пока все не кончится. Поработайте кулачком. Нет? Тогда перетянем…

Доктор склонился над ней с петлей из серого жгута. Лена нащупала на столике у кровати большую бутылку физраствора и обрушила ему на голову. Вскочила на ноги и тут же села. Голова пошла кругом, в глазах потемнело. Успокоительное начинает действовать. Через пару минут она отключится. Надо что-то придумать. Но что? Мысли уже путаются…

Сейчас бы выпить энергетик, чтобы взбодриться. Или кофе пару литров. Но где же его взять? Лена снова встала, держась за ширму, подошла к шкафу со стеклянными дверцами. Так, что здесь… Надписи на коробках с лекарствами расплывались, но все же удалось сфокусировать взгляд на коричневых ампулах. Адреналин! То, что доктор прописал…

Пальцы стали ватными и не слушались. Лена поднесла ампулу ко рту, отгрызла колпачок, порезав острыми краями и губы, и язык, но боли не почувствовала. Набрала в шприц. Один кубик. А вдруг мало? Раздавила вторую ампулу, быстро втянула иглой жидкость прямо с поверхности стола – ничего, здесь все стерильное. Это же больница. А куда колоть? В вену на руке она не попадет.

Лена вспомнила фильм, который однажды смотрела, там доктор делал уколы пациентам в вену на шее. Вроде бы, это была комедия. Или триллер? Кажется, врач был маньяком… Да к черту, время уходит. Надо решаться!

Она нащупала биение пульса на шее, прижала кончиками слабеющих пальцев, и когда вена чуть надулась, проступила под кожей, вонзила туда иглу.

* * *

Адреналин прояснил ее мысли, а сердце застучало, как бешеное. Лена оперлась обеими руками на стол доктора, постояла с минуту, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде бы прямо сейчас организм отключаться не собирается, но лучше поспешить на поиски дочери.

Бедная Иришка! Хорошо, что она спит, и не понимает, в какое кошмарное положение угодила. Нужно отыскать ее до того, как проснется. До полуночи. Ведь в полночь этот маньяк начнет кровавый ритуал. Кто в здравом уме поверит в ворожбу старой цыганки?! Только сумасшедший, или человек, доведенный до крайней степени отчаяния. До последней черты.

Лена вспомнила улыбающегося коммерсанта, который протягивал леденец дочери. Не похоже, чтобы Никитка страдал. Деньги у него водятся, с женщинами тоже все в порядке – судя по томным вздохам проводницы. Самооценку поднять можно и на сеансах психолога. Зачем детей резать? Может быть, он выдумал всю эту историю, чтобы держать в страхе деревню? Не зря же доктор так боится долговязого изверга. Все боятся…

Все, кроме Игната.

Лена представила одутловатую пропитую рожу, сальные волосы и затертую до дыр мастерку. Да уж, послала Вселенная союзника. Похоже, она послала всех далеко и надолго, поэтому не торопится помогать, а только палки в колеса вставляет. Вот где, скажите на милость, искать этого алкаша? Не орать же на каждом углу его имя. Да даже если и орать, все равно никто не откликнется. Что же за жизнь такая…

Она присела на пень у плохо побеленного деревянного забора. Ее колотила нервная дрожь, а в голове будто поселились ленивец и дятел. Ленивец повис на лианах мыслей тяжелым грузом и клонил в сон, предлагая забыть обо всем и просто выспаться. Дятел стучал по вискам, побуждая бежать. Снова бежать. Но куда?

Из-за поворота выехала помятая «Газель». Остановилась у соседнего дома. Водитель спрыгнул на землю и толкнул калитку. Лена увидела широкую спину с надписью «СССР» и тут ее ленивые мысли словно крапивой обожгло: да ведь это Игнат… Спасибо тебе, Вселенная, что подстроила случайную встречу в столь нужный момент! Больше никаких претензий, ты все даешь вовремя.

Лена подбежала к калитке. Не заперто. Хороший знак! Она прошла по дорожке между заросшими сорной травой грядками. Игната нигде не было видно. Дом темный, крыльцо пустое. Куда же он делся?

Из дальнего угла двора послышался негромкий плеск. А вот и алкаш, умывается из железной бочки с водой. В таких баках, закопанных в землю примерно на треть, летним днем вода нагревается, а вечером остывает до самой приятной температуры. Игнат сбросил мастерку, ополоснул шею, грудь, подмышки. В свете тусклого фонаря, висевшего на столбе за забором, Лена различила крепкие мускулы и стальной пресс. Похоже, этот алкоголик всерьез занимается спортом, без штанги такие мышцы на груди не накачаешь…

А впрочем, к черту его мышцы! Она подбежала и, развернув Игната лицом к себе, как это делала проводница в поезде, четко и с расстановкой заговорила:

– Помоги мне спасти дочь. Пожалуйста, помоги отнять ее у Никитки. Он сошел с ума, и я знаю, что ты его не любишь. Помоги его победить, заклинаю! Ты ведь хочешь сам всем заправлять в этой деревне, верно? Помоги мне, не пожалеешь. Вознагражу по-царски. Любые деньги, лишь бы Ирочка осталась жива.

Игнат неожиданно кивнул.

– Ты согласен? – обрадовалась Лена. – Тебе тоже не по душе убийство девочек?

Он снова склонил голову, и чуть дольше задержал взгляд на ее разбитых коленках.

– Значит, поможешь? Соберешь всех недовольных, и вместе отобьем мою девочку? Да, да, и других девочек тоже, конечно.

Глухонемой подтвердил это очередным кивком.

– А мой муж завтра же пришлет тебе деньги, – пообещала она.

Игнат покачал головой.

– Тебе не нужны деньги? – опешила Лена. – Чего же ты хо…

Не успев закончить вопрос, она поняла, какую цену придется заплатить за освобождение дочери. Мозолистые пальцы скользнули по загорелому бедру, зажали фиолетовую ткань и потащили шорты вниз.

– Подожди! – прошептала она. – Давай потом. Заберем мою дочку, и хоть до утра…

Игнат покачал головой и второй рукой притянул Лену к себе.

– Подожди, не надо…

Она не смела отбиваться, чтобы не потерять единственного союзника, но сбивчиво повторяла на ухо Игнату одну и ту же мантру. Только когда он стянул топик, обнажив ее грудь, поняла – слова бесполезны. Слова никто не услышит. Крики тоже…

Придется терпеть. Две минуты. Максимум пять. Дольше это не продлится. А потом она все забудет, выжжет из памяти навсегда…

Сильные руки развернули ее тело. Игнат чуть нажал на талию, заставляя прогнуть спину. Лена от неожиданности вцепилась в неровный край бочки и закусила губы, глядя на свое отражение, по которому пробегала ритмичная рябь.

Надо же, только сегодня утром раздумывала, а не завести ли любовника, и вот… Вселенная, какая же ты все-таки сволочь!

* * *

До полуночи оставалось около получаса, когда потрепанная «Газель» приехала к заброшенным кошарам на дальнем поле. С ними отправились человек десять, недовольных властью рыжего самодура. Кто пришел с ружьем, кто с топором. Сам Игнат взял острые вилы с короткой рукоятью.

Лена шла, поминутно проваливаясь то ли в кротовые норы, то ли в ямы, а может и вовсе в заросшую травой колею. За спиной она чувствовала возбужденное молчание, эти люди не перешептывались, они подбадривали друг друга взглядами и жестами. Игнат решительно шагал впереди.

Загоны для овец стояли параллельными рядами. Доктор сказал, в одном из них держат пленниц, скорее всего, там и пройдет жуткий ритуал. Но как отыскать нужный? У Лены не было часов, однако она чувствовала, что время приближается к полуночи, чувствовала всем сердцем матери, у которой отняли ребенка. С каждым шагом она все ближе к дочери, но в любую секунду…

И тут она услышала вопль. Кричала маленькая девочка. Один раз. Так страшно кричат лишь один раз. Перед смертью. Только бы не Иришка,…

Она схватила Игната за руку и потащила в ту сторону, откуда донесся крик. За ними бросились остальные. В отдалении чернели три кошары, стоящие особняком. В которой из них?

Второй крик звенел дольше первого, но и он оборвался невнятным бульканьем. Лена перекрестилась и зарыдала в голос. Зато теперь не осталось сомнений: кровавый ритуал рыжий проводит в правом загоне. Вбежав в распахнутые настежь двери, она остановилась, как громом пораженная. Посреди кошары, прямо на земляном полу, ярился и пылал костер. Рядом стояла старая чугунная ванна, со сколотой кое-где эмалью. Никита сидел в ней абсолютно голый, подтянув колени к подбородку. По его густым волосам, по лицу, шее и плечам стекали струйки крови. В ногах у безумца лежали две мертвые девочки. Дочери среди них не оказалось.

Лена вздохнула с облегчением, но тут подручный долговязого подтащил к ванне третью жертву. Глаза у малышки были завязаны черной лентой, а рот зажимала широкая ладонь. Невозможно угадать, Иришка это или чужая дочь, но сердце Лены сжалось от страха за обеих.

Еще шесть или семь мужчин стояли чуть поодаль, напуганные и встревоженные. Даже в неверном свете костра, с первого взгляда было понятно, что все происходящее им не нравится, но возражать главарю никто не отважился.

Никита взял острый нож, лежащий на краю ванны. Протянул руку за третьей жертвой.

– Не-е-ет! – закричала Лена, но ее никто не услышал.

Игнат выхватил ружье у товарища, оторопевшего от всего увиденного, и застрелил подручного маньяка. Злодей рухнул, не успев положить девочку в ванну. Эхо выстрела заметалось в пустой кошаре. Лена зажала уши. Никита поморщился и затряс головой, как будто его тоже беспокоил громкий звук. Неужели пророчество цыганки сбывается? Может быть, проведя половину ритуала, глухонемой обрел способность слышать?!

– Верни мою дочь, – закричала Лена. – Где она? Отвечай, скотина!

Никита встал во весь рост, кровь стекала по животу и ногам. Он схватил девочку за волосы и подтащил поближе к ванне. Повязка уже сползла с глаз, теперь малютка истошно визжала, но слышала ее только Лена.

Две банды сражались молча, люди били и резали друг друга, выкручивали руки, выдавливали глаза – и все это без единого слова, без ругательств и окриков.

Никита поднес нож к горлу девочки, но убивать не торопился. Он закрывался этим вопящим щитом, чтобы оставался шанс на побег, если его банда не выстоит.

Игнат, поигрывая вилами, подошел поближе. Рыжий угрожающе набычился и прижал лезвие ножа к сонной артерии девочки. Его соперник равнодушно пожал плечами и сделал еще один шаг. Никита отступил на шаг, поскользнулся в мокрой ванне. Чиркнул по горлу, обрывая визг девочки, отбросил ее обмякшее тело и нож, и опрокинулся навзничь. В последний момент ухватился руками за чугунные края, чтобы не разбить голову. Игнат прыгнул вперед и вонзил острые вилы в его левую ногу, чуть выше колена.

Глаза маньяка полезли из орбит от невыносимой боли. Никита разевал рот, как рыба, выброшенная на берег, но так и не сумел закричать. Вилы ужалили снова – в плечо, потом в живот, в правое бедро. Игнат истыкал его острым трезубцем, словно пытался наколоть на вилку последний вареник, скользящий туда-сюда по миске полной сметаны. Лена подбежала к ванне, повернула рыжую головку, закрыла незнакомые глаза и поцеловала холодный лоб. Это не Ира. Но где же…

– Где моя дочь?! – закричала она так громко, что даже стены кошары задрожали.

На это раз ее услышали. Откуда-то слева, из-за груды давно сгнившей соломы, донесся слабый голосок:

– Мама? Это ты? Где мы?

– Родная моя, все хорошо! – Лена бросилась к дочери, только что очнувшейся от долгого сна, подняла на руки, закружила, прижала к груди. – Никому тебя не отдам, слышишь? Никогда и никому!

Мозолистые пальцы властно разжали ее руки. Игнат сбросил потертую мастерку, завернул в нее девочку и, сунув теплый сверток в руки матери, подтолкнул обеих к выходу. И то верно, ночи в степи зябкие, как бы не простудилась дочка. А до станции путь не близкий.

Лена шла по полю, не разбирая дороги, но теперь ее не беспокоили ни ямы, ни кротовые норы. Дочь обвила руками ее шею и снова впала в забытье, бормоча сквозь сон:

– Ехали цыгане кошку партизанить. Кошка сохла, хвост – обрез…

За спиной вставало зарево. Игнат и его подельники подожгли овчарню с четырех углов, не оставляя израненному Никите шансов на спасение. Возможно, он уже истек кровью или задохнулся в дыму, но Лена представляла, что он еще жив и корчится на земляном полу в страшных муках, не издав ни единого звука. Да, сейчас ей хотелось одного: чтобы изверг умирал долго. Чтобы страдал от боли до самого рассвета.

– Кто слово молвит, тем капец, – подытожила Иришка, и потерлась щекой о мамино плечо.

Григорий Вайнот
Только самые заветные желания

– Уважаемые пассажиры!

Противный каркающий голос вырвался из динамика и закачался на пыльных люстрах.

– На прибывающий поезд до станции «Арбатская» посадки нет!

Отразился от мраморных стен и ломким зигзагом устремился к противоположному концу перрона.

– Для вашей безопасности, отойдите от края платформы!

Звук, теряя на излете мощь и смысл, опрокинулся в тоннель. Через мгновение оттуда вырвался сине-зеленый состав, как будто обрывки гулкого эха разбудили хулигана и тот бросился на обидчиков с кулаками, возмущенно гудя. Заступившие за желтую линию пассажиры испуганно отпрянули назад, наступая на модные туфли и потертые кроссовки тех, кто напирал сзади. Народу вокруг тьма-тьмущая. Пересадочный узел. Час пик.

Толпа качнулась обратно, с неизбежностью прибоя или маятника. Впрочем, здесь уже не до красивых сравнений: доля секунды и люди посыплются на рельсы или размажутся по борту летящей махины. В передних рядах послышались крики паники, сзади кто-то рявкнул:

– Держите ротозеев!

По самому краешку платформы заскользил ангел в сером форменном кителе. Высокая блондинка, стремительная и грациозная, отодвигала прихлынувшую толпу круглой табличкой с черно-белым знаком, а другой рукой как бы успокаивала стального зверя. Поезд сбросил скорость и замер, прижимаясь к равнодушному силовому кабелю, дрожа от переизбытка энергии, а потом тихонько уполз, посверкивая красными огоньками, наверное, от стыда.

– Не волнуйтесь, дорогие друзья, через минуту прибудет следующий поезд, – голос девушки журчал, подобно ручейку в лесной чаще и, надо сказать, действительно успокаивал. – Желаю вам чудесного понедельника и прекрасной рабочей недели.

«Как же она бесит!» – подумала Гульназ, и снова каркнула на всю станцию:

– Отойдите от края платформы! Не создавайте ситуации, опасной для жизни и здоровья окружающих людей!

Уже отключая микрофон, не сдержалась:

– Да какие они люди?! Бараны безмозглые…

– Откуда в тебе столько ненависти? – ласково спросила блондинка, заходя в каморку станционных смотрительниц. – В таком чудесном месте работаешь. Станция «Площадь Революции». Центр Москвы, в двух шагах от Кремля. Радоваться надо, а ты срываешься каждый раз.

– Радость, иди ты! – заворчала Гульназ. – Где тот центр? Мы его с роду не видели, даже не нюхали. С утра до вечера под землей торчим, как в гробу каменном. Дышим мертвым воздухом. От сигналящих поездов у меня уши уже не слышат ничего. Сидим тут, только морщинами раньше срока покрываемся, – она взяла со стола круглое зеркальце на гнутой подставке, поглядела в него и вздохнула. – Я в свои 43 выгляжу, как старуха… Не лицо, а яблоко сморщенное. Тебя, Лерка, то же самое ждет, вспомнишь еще мои слова, да поздно будет.

Валерия пожала плечами и присела на шаткую табуретку. Осторожно пристроила локоть на маленький столик, чтобы не смахнуть чайник, сахарницу или щербатые чашки.

– А кто виноват, Гулечка, что ты двадцать лет под землей сидишь? Сейчас время такое, что нужно постоянно двигаться, что-то придумывать, искать интересное дело, чтобы и по душе было, и денежки капали.

– Накапают тебе, как же. Думаешь, я двадцать лет назад приехала в Москву, чтобы заживо себя похоронить в метро?! – в голосе Гульназ звучали обида, злости и еле заметные нотки разбитых надежд. – Я хотела в кино играть, столько кастингов посетила… «Мы вам перезвоним». Как же, ни разу не позвали.

– В кино сложно пробиться. Там для мужчин много ролей, а для женщин всего две обычно. Первую отдают известной актрисе, чтобы на афишу поставить знакомое лицо и у фильма рейтинг был. Вторая достается любовнице продюсера.

– А если три роли? Или много, как в сериале?

– У режиссера, сценариста и оператора тоже есть любовницы.

– Да я бы и в любовницы согласилась, но…

– Ни разу не позвали, – усмехнулась Валерия.

Гульназ вспыхнула, но отвечать не стала. Тяжело поднялась со стула, потирая распухшее колено и шепча заговор от артрита.

– Следующий поезд в депо идет, надо проверить…

– Давай лучше я, – предложила напарница, – а ты отдохни.

– Чего вскочила, Лерка? Набегаешься еще.

– Сиди, сиди. Я сегодня последний день, так что давай за двоих отшагаю.

– Как последний? Почему мне никто не сказал?

– Все расскажу, милая, не сомневайся. Вот сейчас деповский отпущу, и поговорим.

– Нет уж, моя очередь, значит, я и пойду.

– Пойдем вместе, – Валерия взяла ее под руку.

– Сиди! – отрезала Гульназ, толкая металлическую дверь, а мысленно добавила:

«Не нужно мне твоих одолжений!»

Она шла по пустым вагонам, заглядывая под сиденья.

«Последний день! Неужели мои молитвы услышаны?»

Она обрадовалась, хотя и чувствовала досаду оттого, что не удалось своими руками вытолкать жизнерадостную малолетку со станции. Чесоточный клещ и тот не вызвал бы такого раздражения, как эта… Она не смогла бы объяснить, за что конкретно невзлюбила Валерию. Да, несомненно, присутствует зависть к молодости и красоте, хотя в этом Гульназ не призналась бы даже под пытками. Но было в девчонке еще что-то, неуловимое, знакомое. Нечто такое, от чего сама смотрительница давным-давно отказалась.

Конфликт у них начался с первого дня. Валерия с легкостью объяснила китайским туристам, как пройти к мавзолею. Гульназ за все двадцать лет вызубрила по-английски лишь несколько фраз, и все они сводились к категоричному тезису: «Я вам тут не справочное бюро!» А эта соплячка…

– Ты бы поменьше с иностранцами заигрывала, – одернула напарница. – Мало ли что.

– Бедолаги, они же заблудятся в переулках. Разве трудно помочь? – улыбнулась девушка.

«Нет, не сработаемся мы с тобой!» – решила тогда Гульназ.

Через месяц она нажаловалась в отдел кадров, что новенькая по собственной инициативе укоротила форменную юбку и теперь позорит метрополитен имени Ленина непотребным видом. Комиссия нагрянула незамедлительно, но длинноногая бестия очаровала проверяющих, и вместо выговора получила приглашение на фотосессию. Оказывается, они уже давно искали симпатичную сотрудницу с озорной улыбкой на обложку юбилейного календаря. В итоге снимки красотки развесили на всех станциях, да еще и премию выплатили, за участие в рекламе столичной подземки. Мужики все одинаковые, чего еще от них ждать…

Пассажиры как с цепи сорвались, целый год подкатывали, умоляли о селфи. Валерия никому не отказывала, а когда плакаты сняли, и ажиотаж сошел на «нет», даже не расстроилась. Через месяц она попала на страницы всех московских газет, а в новостях по телевизору показали сюжет: дежурная по станции спасла пассажира, у которого остановилось сердце. Делала искусственное дыхание и ритмично нажимала на грудную клетку до прибытия скорой.

– Где вы этому научились? – спрашивали репортеры.

– В кино видела, – смущенно отвечала Валерия.

– Феноменально! – журналисты строчили в блокнотах, радуясь удачному заголовку.

«Ты нормальная? Кто ж такие вещи говорит!» – сокрушалась про себя Гульназ.

Она бы ни за что не стала связываться с припадочными. А вдруг умрет у нее на руках, потом проблем не оберешься. В инструкции четко сказано: вызвать бригаду врачей и поставить в известность полицию. А вся эта самодеятельность…

Был ведь еще один возмутительный случай. Футбольные фанаты устроили массовую драку на их станции. Человек сто, не меньше, и ведь угораздило же сойтись именно здесь. Не на «Лужниках», не на «Спартаке», тут и стадиона поблизости нет. Повезло, так повезло. Пассажиры разбежались, кто-то попал под горячую руку, полиция начала растаскивать драчунов, вызвали подмогу. Гульназ заперлась в каморке, благо дверь там железная, можно пересидеть любую заварушку. А что сделала эта дуреха? Вышла в центр станции и запела гимн России. Голос тоненький, почти детский. Половину слов не вспомнила, импровизировала на ходу. Как ни странно, это успокоило фанатов, многие даже подпевать начали. А полиция потом Валерии часы вручила, за храбрость.

После того случая, Гульназ решила надавить авторитетом:

– Слушай, прекращай эти закидоны! Давай не нарушать инструкцию, не лезть, куда не положено. Я знаю, что говорю. Я на этой станции двадцать лет сижу…

«Как дура» – добавила про себя, но девчонка, кажется, прочитала эту мысль.

С тех пор Валерия не раз принималась рассуждать о том, как опасно обрастать мхом.

– Смотри, вот я устроилась в метро только ради комнаты в общежитии и стабильной зарплаты, – говорила она, наливая чай. – Скоро найду себе дело по душе там, наверху, но даже если придется задержаться в подземке… Пфу-пфу-пфу через левое плечо. Но даже если придется задержаться, то я лучше по неделе отработаю на каждой станции. Это же гораздо интереснее! Столько новых впечатлений, новых людей…

Гульназ крутила пальцем у виска.

Она ненавидела людей. Не все человечество или какие-то отдельные народы, а конкретных людей. Пьяниц, бомжей, футбольных фанатов, иностранных туристов. А еще тех, кто кричит и дерется на перроне. Тех, кто ломится в дежурку с криками: «Я только спросить». Тех, кто забывает детей на станции, и этих самих детей, которые рыдают и цепляются за подол форменной юбки, – и по закону подлости, у них всегда грязные руки! Тех, кто роняет на рельсы шапки, сумки и телефоны, которые потом приходится выуживать. Тех, кто падает под колеса или нарочно прыгает с перрона, обрывая свою никчемную жизнь…

Но больше всего Гульназ ненавидела терщиков. Эти идиоты мечутся по станции, толкая пассажиров и даже, страшно сказать, дежурную по станции. Фотографируются, хотя это вопиющее нарушение закона. Носы бронзовых собак затерли до блеска, да и остальным скульптурам достается изрядно. Вы пройдите по станции, поглядите сами. Редкая без проплешин. А ведь двадцать лет назад, когда Гульназ только заступила на свой пост на «Площади Революции», такого безобразия не было. Студенты Бауманки хулиганили перед сессией, но экзамены, по счастью, не каждый день сдают.

«Когда все поменялось?» – она брезгливо морщилась, глядя на терщиков. – «Народ совсем осатанел, взрослые люди, а все в приметы верят».

– Придурки. Едут сюда со всей Москвы, чтобы собаку потереть, – пробормотала Гульназ. – А собака просто железная чушка с ушами. Три, не три – не сбудется ничего. Ни любви, ни денег, ни карьерного роста – ничего не будет.

– Какая ты злюка, – толкала ее под локоть улыбчивая напарница. – Нравится людям верить в сказки, так и пусть верят. Это же отличная мотивация с точки зрения психологии. Потер нос – зарядился уверенностью, что все подучится. Все и получится. А собака хорошая, – Валерия не терла нос, а гладила овчарку за ушами, как живую. – Никакая она не чушка, и желания наверняка выполняет. Только самые заветные желания! Да?

– И какое де у тебя самое заветное желание? – язвила Гульназ.

– Как у всех. Жить и радоваться.

Ой, да что с ней разговаривать?! Такая же безумная, как все эти терщики. Вот кого Гульназ ненавидела больше всех – активную, веселую, общительную и целеустремленную Лерку. Как в глубине души ненавидела саму себя, ту, прежнюю Гулю, которая однажды сделала неправильный выбор, перестала мечтать, сдалась и заживо похоронила себя под землей…

Слезы навернулись на глаза, Гульназ резко отвернулась и зашагала в дежурку. Не хватало еще, чтоб эта… бросилась утешать. Нет уж, пусть убирается. Какая разница – куда?

Скатертью дорога!

Три дня пролетели спокойно. Новая дежурная, старушка из подмосковной деревни, вникала в должностные инструкции и соглашалась со всем, что ей говорили. По части ненависти к окружающим эта бабка могла дать Гульназ сто очков форы. Она ругала депутатов и правительство, коренных москвичей и понаехавших, проституток и наркоманов, цены и погоду, телевидение и интернет, – по отдельности и скопом. Но на опытную напарницу смотрела глазами преданной собаки, даже хотелось ей нос потереть…

А на четвертый, проходя по станции, оттирая плечом зазевавшихся подростков, Гульназ услышала ненавистный голос.

– На этой станции когда-то было ровно восемьдесят скульптур, но четыре убрали при строительстве… Здравствуй, Гулечка! Рада тебя видеть, – Валерия полезла обниматься и зашептала в ухо смотрительницы. – А я экскурсию привела, про станцию рассказываю.

– Что за экскурсия? – возмутилась Гульназ. – Опять нарушаешь!

– Нет, что ты. Все легально. Это новый проект метрополитена.

– Почему я не слышала?

– Так я сама предложила начальству идею. Экскурсионный тур «Тайны столичной подземки». Мне дали зеленый свет.

– Ушлая ты, Лерка. Удобно устроилась.

– Все, все, я дальше группу поведу. Может потом забегу к тебе на чай.

– Не получится, – нахмурилась Гульзаз. – Смена скоро заканчивается.

– Я помню, – улыбнулась Валерия, приглаживая задравшийся золотистый свитер. – Забегу в другой день. Я теперь часто буду приводить сюда экскурсии. Так, проходим сюда. Обратите внимание, для скульптуры вот этого матроса позировал Олимпий Рудаков. В 1938 году, когда станция открылась, он был молодым курсантом, а через пятнадцать лет – уже капитан Рудаков отправился в Англию на коронацию Елизаветы Второй и танцевал с ней вальс.

– С королевой? Да ладно! Прямо на балу? – заголосили удивленные экскурсанты, а женщина в фиолетовом плаще мечтательно произнесла:

– Я бы с таким танцевала и танцевала…

– Да уж, ты посмотри, какие мощные руки, – поддержала ее подруга. – Завидую британской старушке.

– Она тогда в нашем возрасте была, – быстро подсчитала в уме любительница танцев. – Уж явно не упустила бы такого статного капитана.

Валерия указала на сигнальные флажки, зажатые в кулаке матроса.

– Кажется, что пассажиры натирают статуи бессистемно. На самом деле, для каждой существует своя легенда. Эти флажки трут молодые люди, идущие на первое свидание. Вроде как это способствует успеху у девушек.

– А если я захочу успеха у мужчин, что тереть? – не унималась женщина в плаще.

– Я тебе потом скажу, что нужно тереть у мужика, – подмигнула ей подруга, покатываясь со смеху.

– Да про это я в курсе. Мне интересно, что говорят легенды.

Валерия зашагала по платформе.

– Открою вам секрет, ее туфелька творит чудеса, – она указала на бронзовую девушку с книгой в руках. – Но тереть надо левой рукой, иначе ничего не получится.

– Глупости какие, – хмыкнула женщина в плаще, но когда группа отправилась дальше, прикоснулась к туфельке. А что, а вдруг! Она догнала остальных, внимательно слушающих экскурсовода.

– …можете видеть советских граждан с ковриком для йоги. Если его потереть, уйдет лишний вес, вы станете гибкими и стройными.

– Правда? – в едином порыве выдохнули экскурсантки.

– Люди говорят, – улыбнулась Валерия. – С одной стороны, это не йог, а советский школьник с картой, свернутой в трубку. С другой стороны, если в примету верить, то она непременно сработает. А теперь пойдемте к главной достопримечательности этой станции – собаке с затертым носом.

Гульназ вздрогнула. Все это время она тайком шла за экскурсией, делая вид, что занята важными делами, а их пути совпадают совершенно случайно. То, что она услышала, возмущало до глубины души. Это что же получается, у Лерки вся экскурсия построена на мифах и легендах?! Если она каждый день будет рассказывать зевакам что и зачем начищать до блеска, а те потом разнесут этот бред по сарафанному радио, терщиков на станции прибавится. Она что, нарочно?! Знает ведь, как напрягают дежурных эти суеверные идиоты. Как сильно они бесят Гульназ…

Каждый день! Нет, вы подумайте. Только порадовалась, что больше не увидит белобрысую пигалицу, а она снова здесь. Навязчивая муха, пристала и кружит, и кружит, словно тут медом намазано, с единственной целью: раздражать своим жужжанием.