Текст книги "Страна Айсулу – страна белых лебедей"

Страна Айсулу – страна белых лебедей
Григорий Зарубин

© Григорий Зарубин, 2023

ISBN 978-5-0059-5473-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Наше время. Горный Алтай. Россия.

Вертолет мягко приземлился на плато. Основной отряд археологов быстро высадился на зеленый луг. Невдалеке от палаточного лагеря чернел камнями полуразрушенный курган…

Далеко у склона горы за корявой лиственницей прятался старик. С любопытством подглядывал за пришлыми людьми, поглаживая белоснежную бороду.

– Тише, ты, – шикнул он на барса, нервно игравшего длинным хвостом, – лучше послушай-ка мою историю…

Глава первая

Много лет до н.э.

В Шестигорье, у подножия Золотых гор, в месяц «Светлой луны», табун диких лошадей, сорвавшись внезапно с зеленого луга, лавиной помчался вверх по плоскогорью. Задрожала земля под сотней сотен пар копыт…

– Айсулу?!!! – разнеслось эхом вдоль ущелья.

– Амат!!! – ответил ветер.

А в большое селение, обнесенное надежным частоколом, что пристроилось сотней дюжиной четырехскатных крыш, богатых лиственничных срубов на берегу Катына, пришел человек. Уселся на камень, вытащил неторопливо из-за пазухи старого рваного кафтана костяную резную трубочку с медным мундштуком. Загадочно усмехнулся, вдыхая осенние запахи с синим дымом багульника.

– Кайчи вернулся, Кайчи! – детвора разбежалась по городку, разнося весть о приходе сказителя.

На краю крепости, у самой опушки леса старый Мактулу, кряхтя и охая, вылез из чадыра. Громко зевнул, протер глаза, немного прищурившись от полуденного солнца.

– Здравствуй, Новый день! Что ниспослан нам…

Подбросил пару сухих замшелых веток в тлеющий костер.

– А еще говорят: «кто рано встает, тому хорошо. И многое можно успеть, и все получится», – подошел к огню мальчик.

– Кто рано встает, тому потом весь день спать хочется, – буркнул в ответ Мактулу.

– А мне не хочется!

– Ну-ка скажи мне, ежели такой мудреный! Какую зиму по счету будешь нынче встречать?

Мальчишка чуть задумался, но уверенно выставил вперед все десять растопыренных пальца.

– Тебе ореха немного принес, – скинул с плеча большой мешок юный кумандинец, но что-то бережно припрятал под рубашкой, осторожно ощупав левый бок, – и двух зайцев тебе, вот еще.

– Что там за шум? – старик проворно подхватил гостинцы, – кто-то приехал?

– Говорят, Кайчи.

– Сон я видел, Амат. Странный сон. Сбегай-ка, да подсмотри – есть ли трубка у Кайчи, и какие узоры на ней?

– А что потом делать? – Амат беспокойно проверил на кожаном поясе старый бронзовый челкан.

– Что делать?! – хмыкнул старик, – углядишь «оленя» или «барса», – падай перед ним на колени; а нет, так гони прочь…

Кайчи! Кайчи! Расскажи сказку! – уселась на пожухлую траву полукругом ребятня.

Мужчина улыбнулся. Поправил кожаный пояс с вкрапленными золотом «грифонами». Задумался на мгновение: «красивые дети у нашего рода: голубоглазые, светлые волосом, едва выделяется, правда, „резкость“ скул, выдавая в них воинственность и бесстрашие, но добрые, воспитанные…»

– Ну, слушайте! Пожелал однажды Ульген к зверям да к людям спуститься с Белой горы. Скучно ему одному стало. Захотел с изюбрами да барашками наперегонки по долинам попрыгать. А с людьми – поговорить, у костра погреться. Вот и превратился он, значит, в зайца.

Детвора засмеялась…

– Звери его стали обижать: совы, лисицы по лесу загоняли, баран и тот лягнуть хотел. Охотник из лука прицелился, – хорошо, что не попал острой стрелой. Такие вот дела!

– А дальше, дальше что было?

– Превратился, тогда он в человека, – раскурил трубку Кайчи, – но люди не узнали его. Приняли за бесхребетника. Заставили работать с утра до ночи. И не хотели разговаривать, а только понукали, подгоняли…

Заулыбались, закивали и взрослые, заслушавшись Кайчи.

– И тогда разозлился Ульген!!! Превратился в снежного барса! И с тех пор бродит один. Царствует над всеми зверями. Людей сторонится, да таскает их баранов с пастбищ…

На трубке у Кайчи красовались «волки», задравшие пасти на луну…

***

Кайчи перебрался через ручей. Присел отдохнуть на мшистую корягу. Задрал голову, рассматривая белые облака. Вздохнул…

Он не очень любил осеннее небо: чуть розоватое бледно-голубое, точно разорванное в клочья об острые «клыки» скал. Другое дело – весенний небосвод: ярко-синий, сладкий-пресладкий. Тогда и легкий студеный ветерок, щекоча ноздри, приносит c собой из ущелий этакое что-то неуловимое – похожее на счастье.

А есть ли оно это счастье? В детстве мечтал: «вот вырасту, стану большим сильным. И на охоте добуду шкуру медведя». Но вырос, стал ловким и выносливым, и принес однажды в свой аил большую шкуру убитого ножом огромного зверя. Все тогда вышли на улицу посмотреть на его добычу. Восторженно цокали языками, даже Мактулу одобрительно похлопал его по плечу…

– Надо бы навестить старого ворчуна, – вслух подумал Кайчи, встал, отряхнулся и зашагал в противоположную сторону, – к хижине Мактулу.

Мактулу сидел у загона на пне и плел витиеватый налобный ремень, собираясь после обеда объезжать гнедого жеребца.

Уздечки получались красивые c чудным замысловатым орнаментом, при этом и добротные. А вот приучить какую-нибудь буйную лошадку ходить под седлом, – случалось далеко не сразу. Поэтому Мактулу часто ловил арканом в загоне нужного коня, притягивал его веревкой к столбу, c трудом накидывал седло, сбрасываемое непокорным животным со своей взопревшей спины, ловко вскакивал верхом, и c визгом и диким ржанием оба уносились в луга…

Как правило, через пару дней возвращался жеребец. А еще через пару дней прихрамывая, и волоча на спине седло, приходил в аил и Мактулу.

– Послушай, Мактулу! – затянулся едким дымом из трубки Кайчи, – у тебя золотые руки. Твоя упряжь надежная, седла легкие и удобные! Зачем тебе, скажи, надо объезжать диких коней?! Если ты однажды не вернешься, мне будет печально…

Мактулу сердито играя желваками, принялся скручивать новый аркан:

– Скажи лучше, где побывал?! Что видел? О чем слышал?

– Ходил на Север и на Запад, и до края Земли.

– Ишь, как!? И как там добрые люди живут?

– Земляные люди ловят рыбу, да чудищ богатых жиром. А вот каменные, – бобров сырыми едят. И ездят на собаках.

– Ишь, как! На собаках?! Обманываешь? – проницательно посмотрел Мактулу на рассказчика, – собака-то – не кобыла! Как на ней ехать можно?

– Взял бы, да подарил мне коня, – Кайчи залюбовался гнедым жеребцом, подошедшему к изгороди.

– От чего это вдруг я должен дарить тебе своего коня?! – аж крякнул Мактулу.

– Тяжело стало ходить мне, ноги устают, – хитро заулыбался Кайчи, вытащил из-за пазухи сверток дорогой материи, развернул аккуратно, протянул другу халат, – тебе вот, на-ка примерь…

Дорогой шелк засверкал причудливыми узорами в лучах солнца. Мактулу не мог подавить восхищения и благодарности за подарок. Быстренько облачился. Рассматривал себя в зеркальце, вертясь точно ласка, и цокая языком: и сбоку, и снизу, и сверху…

– Есть хочешь? У меня баранина тушится в казане, а после и о коне поговорим, – с почтением Мактулу повел под локоть Кайчи в свой чадыр.

– Как гляжу – богато жительствуешь! Точно сам Правитель – мясо к обеду на столе имеешь.

– Что взращиваешь, Кайчи, то и будешь кушать.

– Это ты прав, Мактулу!

– Мактулу всегда прав, – старик легонько подталкивал друга к выходу из загона.

– Я люблю баранинку, на косточках! Правда, зубы уже не такие острые, да и тех мало. А твой Амат меня лепешкой, сыром угощал. Большой вырос!

– Большой, – согласился Мактулу, – ну пошли, пошли…

***

– Айсулу?!!! – ветер гнал облака на юг.

– Амат!!! – зажурчала студеная вода в ручье.

Только Амат знал, где найти маленькую егозу. Смешливая, с чуть вздернутым носиком, Айсулу: то залезет на самую высокую лиственницу, то спрячется в лисьей норе в сосновом бору, убежит за волками на дальние луга, или играет с котятами рыси на опушке меж валунов…

– Айсулу! – носилась в тревоге вдоль берега, сверкая пятками из-под шаровар, мамка.

– Айсулу! Люди добрые! – отец зазывал сродников на поиски дочери.

– Айсулу?!

– Я просто с деревьями разговаривала, – потом оправдывается Айсулу, надув губки. Ямочки на щечках розовеют еще больше. Снова приходится заплетать в косички ее, пахнущие луговыми ромашками, светлые волосы.

– И что тебе поведали старые кедры? – выспрашивал отец, хитрый Мерген, старейшина селения.

– Чтобы ты готовил стрелы, вверх по тропе, – беззаботно отвечала девочка.

– И много?

Айсулу в ответ только взглянула. Мерген без слов все понял по блеску завораживающих зеленых глаз дочери.

Действительно, через три дня мужчины шибе из засады забили камнями, перебив в узком ущелье сотню с лишним подлых жужаней.

– Айсулу, – подъехал на коне Амат. Спрыгнул в высокую траву, – тебя опять ищут.

– Я знала, что ты меня найдешь первым! – засмеялась Айсулу.

Амат бережно вытащил из-за пазухи букетик фиалок. Отдал девочке.

– Ой! Спасибо! Где ты их отыскал осенью?! – Айсулу нежно погладила хрупкие, и самые жизнестойкие белые цветы.

– Давай-ка подсажу, и отвезу тебя домой, – Амат инстинктивно оглянулся. На склоне горы никого не было. Только чуть выше, стоя на самом краю черного камня, горный баран мотал рогатой головой…

– Покружи меня! – Айсулу протянула руки, – ну, пожалуйста!

Больше всего на свете она обожала, когда ее быстро кружил, взяв на руки, Амат, или скакать с ним во весь опор на коне, откинувшись на его надежную грудь, – навстречу студеному ветру и яркому солнцу.

– Ладно, – сдался Амат, – а потом сразу домой!

За черным валуном спрятался старик. Его длинная белоснежная борода немного мешала, цепляясь за куст, с любопытством подглядывать за детьми.

– Тише, ты, – шикнул он на барана, – мне кажется, здесь рождается Любовь!

***

В большом аиле старейшины Мергена собрались все уважаемые мужчины селения. На почетное место усадили Кайчи. Странник сидел подбоченившись и от важности выпячивал неимоверно подбородок.

– Кайчи! – как обычно перед серьезной беседой, Мактулу начал подтрунивать над другом, – если б у тебя был еще и горб, ты был бы похож на верблюда!

Мужчины засмеялись. Кайчи только сузил глаза. Дождался, когда выйдет на улицу с пустым чайником кыштымка…

– Мактулу! – в свою очередь повел он свою шутку, – а почему ты бороду свою так коротко стрижешь?!

Мактулу в задумчивости поцарапал, и правда, короткую седую щетину. На топчанах все притихли.

– Кхе, – старик вытащил серебряное зеркальце, посмотрелся, пригладил усы, – а, может, я жениться хочу!

Мактулу даже привстал, показывая всем поджарый тощий белый живот и сильные загорелые руки.

– Но говорят, женщины очень любят, когда их бородой щекочут, – завертелся Кайчи, ища поддержки сородичей, – верно говорю?!

– Да! Да! Да! Верно, верно! – закивали молодые кумандинцы. Что постарше – помалкивали, только переглядывались. Зная Мактулу и опасаясь подвоха, поостереглись высказывать свое мнение.

Мактулу опустил голову, пряча ухмылку и делая вид, что проиграл «поединок»…

– Ну, ежели более «щекотать» нечем, пусть будет так, – сойдет и борода!!!

В аиле так громко загоготали, что куры в окрест, истошно кудахтая, разлетелись, зарылись в сено.

Женщины, снимая жареный ячмень с огня, прыснули от смеха.

– Все, все! – старейшина затряс бородой, вытирая слезы, – давайте отведаем кушанья…

На деревянных и медных блюдах вереницей приносили угощения: дикого гуся, куропаток, дюжину уток, вареную баранину, кровяную колбасу, копченый сыр, томленые косички из требухи, малосольные белые груздья, жареного тайменя и щуку, брагу, сладкий мед, араку. А в казанах уже варился талкан и мясная похлебка с лапшой.

После сытного обеда пришло время и для серьезного разговора.

Сначала мужчины выслушали Кайчи, о том, что делается в округе, – особенно на севере за их долиной. Совсем притихли, когда рассказ коснулся крепости Артыла, что у Золотого озера. Салех – Верховный правитель был недоволен ими. Угрожал расправой за непослушание, – отказ в прошлом месяце «Орла» прислать воинов для похода.

Громко заспорили между собой…

– А я говорил, а вы не слушали!

– Нам самим с Юга покоя ни зимой, ни летом, нет! Кто оборонять будет от жужаней?!

– Мерген прав был, надо идти на Север, – там пастбищ много. Сам видел баранов вэнонгов на сочных заливных лугах по весне!

– Так кого ты все же видел: баранов или вэнонгов?! Ты за своими-то овцами и в родной долине не поспеваешь углядеть! Куда тебе еще?!

– Я же не как ты! Не хочу быть под старость бесхребетником!

– Не дадим воинов Салеху, – и они нам не будут помогать!

– А Салех и так не помог! Только: «дай ему это, дай ему то»!

– Я так думаю, – старый Мактулу встал с топчана. Поправил кожаный ремень с бронзовой пряжкой, погладил рукоять кинжала. Одернул мешочек, проложенный войлоком, где всегда хранил шило с деревянной оправой и клык медведя. Кумандинцы чуток присмирели, изредка переругиваясь шепотом, – думаю, что сами мы по себе. И наш шибе не уступает по надежности другим крепостям во всем Шестигорье. В большие морозы заготовим дерева, – укрепим частоколом южный проход. По всем тропам поставим дозоры.

– К чему это ты, Мактулу, клонишь?

– Да! Мактулу?! – Мерген даже приподнялся.

– Наш род – древний и славный! – не обращал внимания на выкрики Мактулу, только зыркал искристым сумрачным взглядом на присутствующих, – Богиня Умай благословила наш Род! Великий Ульген, восседающий на Священной горе, хранит нас!

Мужчины замолчали. С суровыми лицами озирались друг на дружку.

– А мы забыли, – кто Мы! Духи предков скоро будут стыдиться нас…

– Не горячись, славный и мудрый Мактулу! – встал Кайчи, – мы не можем сейчас идти против Артыла.

– Почему?!

– Потому что я не вижу здесь кана Турочак. Где он? Где его медвежья шкура за спиной? Где его орбу и канын, которые дал ему сам Ульген через родовую гору Солог?! Все наши решения будут незаконны и несправедливы.

– Старый шаман умер, покоится у Белой реки, – притих Мактулу, – другие камлать за нас не станут.

– Давайте-ка, «поспешать медленно». Пусть пока остается как прежде…

– Воинов Салеху не дадим! – Мактулу стиснул загорелые скулы.

– Но Мерген должен остаться нашим старейшиной! – подвел итог перепалки Кайчи.

Предложение старого Мактулу и Кайчи поддержали единогласно. Немного поуспокоившись, совет продолжил пир. Кыштымки с большой прилежностью носили-меняли подносы с яствами, наполняли хмельными напитками кружки.

До самой ночи продолжалось веселье. Кайчи, к всеобщему восторгу, согласился поиграть на варгане, спеть песню. Женщины быстренько переоделись в праздничные наряды, угощаясь в летних чадырах.

Только старейшина был задумчивым…

– Чего сидишь угрюмый? – подсел к старому Мактулу.

– Беспричинно только телята радуются. Хвосты «дудкой», да через забор, – а там, глядишь, уже волки задрали.

– Мудрый ты, Мактулу. И слова твои – на вес золота. Ладно! Скажи, почему ты за меня голосовал? Ведь ты меня не очень-то любишь!

– Я тебя совсем не люблю! Белый камень положил – оттого, что нет покуда достойнее тебя, – честно ответил Мактулу.

***

Слава Ульгену и Эрлику, – наступил месяц «Большого мороза». Перевалы замело снегом, что ни пройти, ни проехать. Сковал голубой лед быструю Катын. Позволяя пешком перебраться на другой берег, где у самого края иногда бродили волки. Студеное белое безмолвие царствовало в долине. Только сизый дым с запахом жареного мяса и сладких пирогов стелился над крышами аилов, выдавая признаки жизни. Да Кайчи с заиндевевшей бородой, держа за веревку подаренную ему лошадку, бродил от аила к аилу. Рассказывал сказки, тем и питался…

Не успели мужчины пригнать на зимовье стада тучных баранов, как засобирались на охоту.

Старый Мактулу долго кряхтел, нервничал, но решился взять с собой внука…

– Амат, собирайся.

– Правда?! – обрадовался мальчуган.

– Да. Кайчи досмотрит за хозяйством. Все одно, только и дрыхнет на моем топчане.

Кайчи проснулся от собственного храпа. Приоткрыл левый глаз…

– Я и не сплю.

– Ага! Песенки свои «сочиняешь», – хмыкнул Мактулу, – бесхребетникам, кыштымкам я работу укажу. Останешься?

– Можно, – открыл оба глаза Кайчи. А вспомнив, что в загоне ест сено и его кобыла, невольно заулыбался, – седло с упряжью подаришь?

Мактулу, раскуривая трубку, закашлялся…

– К чему тебе седло?

– Так хожу пешком – рядом с кобылой, как дурак! Смеются надо мной все.

– Ничего неприглядного тут нет. Не к каждому же со старостью приходит и ум!

– «Спасибо» на добром слове, мой «добрый друг»! – закрыл глаза и отвернулся к стенке Кайчи, – а еще колоном своим кличешь.

***

На другом конце селения в большом аиле старейшины тоже собирали хозяина на «охоту».

Мерген зевал, хмурился, бродил по двору, покрикивая на работников, – словом, тянул время.

– Все сложили в сани? – подсел он к старшему сыну.

– Все, – дожевывал вкусную лепешку с сыром старший отпрыск.

– Подковы?

– В мешках.

– Наконечники для стрел?

– В коробах.

– Бочонок с медом?

– Поставил.

– Ладно, – вскочил и нервно заходил из угла в угол Мерген, – ты это…

– Да помню, помню…

– Не перебивай! Подковы меняй на овес, остальное – на пшеницу.

– Да понял я, понял!

– Поедете не втроем, а всемером. Кыштымы сани заложили. К Пырерке не заезжай, сразу на север, к Нохо.

– Хорошо, – кивнул сын.

– Обратно поедешь, – наставлял Мерген, – сразу в шебе не суйся. Меня дождись.

– Хорошо…

Исподволь лелея мечту стать правителем всех южных земель, старейшина Мерген самолично решил так: «обоз с податью, собранный Салеху в Артыл, обменяю у вэнонгов для себя». Главное, чтобы никто не узнал в селении. Оттого и выжидал, когда мужчины на лыжах уйдут за реку в лес…

– Айсулу! – Мерген очень довольный вернулся с улицы, наконец, проводив обоз, – какую шубку хочешь?!

Девочка, подогнув коленки, сидела у очага в женской половине и старательно вышивала разноцветными нитками узор на рукавице.

– Ох, не знаю…

– Заячью, беличью, моя красавица?!

– Ну, заячью, – вздохнула Айсулу. У нее не совсем красиво получался синий цветок.

– А кому вышиваешь?! – засуетился, засобирался на охоту отец. Одновременно, проверяя в колчане стрелы и напяливая шерстяные штаны.

– Амату, – невольно улыбнулась Айсулу.

Мерген запутался в штанине и чуть не упал. Вспомянул вольнолюбивого деда Амата, веселья немного поубавилось…

***

Только к вечеру Мактулу и Амат добрались до первого в их охотничьих угодьях ближнего чадыра. Сняли лыжи, подбитые камусом. Развели огонь. Набрали воды из незамерзающего даже в лютые морозы ручья. Перед ужином Мактулу окропил огонь ячменной кашей, задабривая «хозяина тайги»…

– Каным! Да ниспошли нам удачную охоту!

– Дедушка, – Амат поправил котелок с закипающей водой. Бросил горсть сушеного чабреца, заваривая душистый чай, – а на медведя будем охотиться?

– Будем, – поудобнее для рассказа уселся у костра Мактулу, – найдем берлогу. Выгоним его оттуда…

– А как мы его «выгоним»?

– Ты залезешь к нему в берлогу, пощекочешь ему нос. Он проснется. Начнет чихать… Не побоишься, Амат?!

– Не знаю, – засмеялся Амат, представляя, как будет трогать большой мокрый медвежий нос, – я думаю, он будет очень недоволен!

– В этом-то и хитрость.

– А потом? Как будем его убивать? Острогой или топориками?

– Кхе! Так любой сможет! Он вылезет. Зарычит. И погонится за нами…

Мактулу замолчал. Принялся набивать трубку табаком.

– Ну, дальше-то, что?

– Что, «что»?

– Как дальше будем охотиться на медведя?!

– А что дальше? медведь погонится за нами…

– А мы?

– Мы будем от него быстренько удирать!

– Ну?

– Ну, медведь изморится бегать по лесу, взопреет, выбьется из сил, – Мактулу, пряча ухмылку в усы, сладко затянулся крепким сизым дымом.

– И дальше?! – Амат изъерзался от нетерпения.

– Сядет отдохнуть на снег задним местом. Простудится. И умрет…

Амат подозрительно уставился на деда.

Мактулу, не выдержав столь серьезного взгляда, расхохотался…

***

С рассветом старый Мактулу и внук ушли на охоту. Брели вверх по склону, то и дело огибая большие валуны и тучные смолистые кедры. Иногда, словно играясь, какая-нибудь синица стряхивала сверху шелуху. Норовя попасть прямо за шиворот. Пролетела низко кукушка, чуть не сбив с Мактулу шапку…

– Экие проказники, – погрозил он кулаком вдогонку серой птице. Остановился, прислушиваясь к лесу.

– Заяц ночью бежал, – потрогал белый снег Амат.

– Правильно, – оглянулся дед, – а там?

– Лисица. Но заяц ее обманул, запутал.

– Молодец!

Амат сделал несколько шагов чуть ниже…

– А здесь утром лось прошел… а за ним… два волка. У старого передняя правая лапа больная. Думаю, – Амат посмотрел в сторону ручья, – еще были волки, обходили поверху, там и накинулись…

– Да ты настоящий следопыт, Амат! Все правильно. Пошли-ка, чего-то тебе покажу!

Старик с мальчишкой поднялись еще выше по склону. Сняли лыжи. Вскарабкались осторожно на самый верх. Притаились меж камней…

– Если повезет, Амат, – прошептал Мактулу, – ты уж мне поверь, покажу тебе настоящую охоту!

Ждали долго. Однако теплые, добротно сшитые капталы, не давали замерзнуть. А в удек, из толстой воловьей кожи с высокими голенищами, ногам было даже жарко.

Вдруг старик оживился. Зашептал внуку в самое ухо:

– Смотри на лиственницу, что у обрыва…

Амат быстро нашел взглядом нужное место на противоположной стороне склона, но ничего особенного, кроме дерева, черных камней и белого снега не углядел.

Мальчик с позволения старого охотника чуть дальше высунул голову.

Да, внизу, по едва заметной звериной тропе осторожно вышагивали маралы. Горделиво задрав рога, прислушивались к местности, то и дело вдыхая ноздрями лесные запахи.

Мактулу легонько толкнул внука:

– Смотри на лиственницу…

Амат еще раз пристально вгляделся, и только сейчас заметил торчащие уши большой хищной кошки.

Снежный барс прятался в засаде!

Очень редко кому из людей довелось видеть пятнистого зверя с длинным хвостом и острыми клыками. Если и повезет заметить следы, то приносили в аил, злобно ругаясь, с пастбища пять-шесть объеденных бараньих голов, а то и лошади.

Барс, очевидно старый, с глубокими шрамами на морде, притаился за камнями, невидимый для оленей. В завораживающем его желто-лучистом взоре читалось только одно – смерть.

Не удивительно, что Амат не сразу заметил хищника. Окрас шкуры барса идеально сливался с местностью. К тому же кошка совершенно не выдавала себя, – ни единым движением, замерев точно могильный камень.

Не успели маралы поравняться с лиственницей… мощнейший бросок кошки… взметая вихрь снега… через мгновение… олени сиганули вверх по склону.

Когда облако снежной искристой пыли рассеялось, барс уже облизывал тушу с рогатой башкой. Поточил когти о шкуру оленя. Грациозно потянулся. Оскалился в сторону людей, и проворно потащил свою лобычу в логово…

– Вот это, Амат, настоящая охота!

– Да!!!

Дед и внук с восхищением смотрели вслед снежному барсу, с легкостью справлявшемуся с ношей чуть ли не в пять раз больше его самого.