Текст книги "Поэзия души. Дхарма"

Поэзия души
Дхарма
Гульнара Валижановна Джаббарова

© Гульнара Валижановна Джаббарова, 2023

ISBN 978-5-0059-9786-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дхарма

Индийское лето в России

 
Золотые бабочки – серёжки
У славянских Берегинь.
На берёзовые стёжки
Ты червонным сари
Солнце опрокинь.
Зазвучат индийские мотивы,
Зажурчит санскрит,
Танец Шивы осень с летом обручит.
В тёмно-синие объятья неба
Ветви, ствол, ногтей ярчайших звон.
Вдруг застынет Шива,
И погаснет всё на миг.
Улыбнётся, и опять сверкнёт
Индийским летом
Мир, услышавший санскрит.
 

Погружены в Асат, мы спим

 
Мы спим, но движемся, и движемся, летим.
И дребезжит стекло маршрутки,
И чья-то музыка играет
О том, как избежать любви.
И зеркало шофёра отражает,
На нём всё те же чёрные очки.
Плацдарма времени не нарушая,
Мне новости вещают о былом,
И Нео в телевизоре мелькает.
Я говорю себе, послушай.
Я говорю себе, послушай,
Ведь где-то там Бадьяна дерево цветёт,
И жизнь, и жизнь другая, настоящая идёт.
Вдруг ветер времени стихает,
Всё замолкает,
И я слышу, слышу,
Как Бадьяна дерево цветёт,
И жизнь, другая, настоящая идёт.
 

Дом там, где Кришна

 
Плеснуло в жизнь
И окунуть так хочет
В работу и учёбу с головой,
Любовью, славой манит и хохочет,
Перебирая цепью золотой.
Пугает смертью неизбежной
И ужасы рисует надо мной.
Вменяет долг.
Так много жизней грешен,
Иду, и всё мираж, летит,
Как птица надо мной.
А я, щебечущий охотник,
Стремящийся домой.
 

«Сириус – колодец в пустыне!..»

 
Сириус – колодец в пустыне!
Оазис Души, сияй же пред бездной скорбящей Земли!
 

«Пусть Земля омоется светом Сириуса и воссияет!..»

 
Пусть Земля омоется светом Сириуса и воссияет!
 

«О, свет Сириуса!..»

 
О, свет Сириуса!
И в снеге радость твоего сияния.
И в хлопьях летящих горящая радость твоя,
И мудрость вечного, чистого льда!
 

«О, свет Осириса…»

 
О, свет Осириса,
Далёкий свет ̶
Кружение двух планет.
 

«Цепь из фонарей брошена…»

 
Цепь из фонарей брошена
Как ожерелье в ночь.
Не мерцая светит,
А утром гаснет в вечном свете,
Пробуждаясь для новой ночи,
Чтоб светить.
Так, преданные – цепь светильников в ночи.
 

Песнь о Кришне

 
А я хочу писать о Кришне,
О колеснице, что вечно мчится туда,
И время обод колесницы не обернёт,
Исчезнет без следа.
И весело кони будут гнать,
И раковины, что покрыты перламутром,
Вечно будут звать.
И на краю Вселенной ты обернёшь свой взор,
И мир к стопам упавший,
С тобой продолжит разговор.
И вечно будет литься из сердец,
Та Песнь…
 

Трон Кришны

 
Трон Кришны, лепестками ирисов плывёт,
И лодками качается в бурлящей пене.
Душа за Ним скользящей тенью,
Пещерной аркой из глубин,
Встаёт, грозясь рассыпаться,
Песчаной кармой времени.
А островок Земли под нею
Бьётся в поле бремени.
 

Арджуна

 
О, Арджуна, ты не воюешь, ты поёшь, ты врачуешь,
Идёшь и отправляешь всех в дальнее путешествие.
И за секунду до пущенной стрелы,
Ты видишь, как она попадает в цель.
Ты улыбаешься своей внутренней улыбкой,
И желаешь приятного путешествия.
О, Арджуна, на это время ты – Бог,
Потом ты опускаешь лук и засыпаешь.
 

Метём

 
Дворник, укрылся пылью, как одеялом.
А будни всё бегут, бегут при том.
И здесь, в лучах, как в зеркалах
Он яркий символ суеты,
Что не имеет ни конца и не начала.
И мы тихонечко метём, метём.
 

Дитя Шивы

 
Дитя немое Шивы так сладко стоя спит.
К подушке нежно генициановый рассвет приник.
Так тихо смотрят звёзды,
Луны, так бледен лик.
Но, вдруг забрезжил золотистый Ганги цвет
Над полотном Земли,
Деревья волосами Шивы на небеса легли.
На миг открылось дыханье
Для проколовшего язык,
И меж бровями дрогнул
Духовный лук, натянутый, как крик.
Осталось лишь мгновенье,
Чтоб оттолкнувшись, сбросить остов тела
На шар большой Земли,
Земли, держащейся за палец маленькой ноги.
 

Океан

Знай, О Арджуна, я – Океан!

Шримад Бхагаватам

 
Лотосостопный океан,
Волнуясь, говорит,
Так Кришны, дивный стан
Цветами пенными бурлит.
Он гонит волны лошадей,
Арджуну преданно неся,
Сквозь влажный сток страстей,
На Курукшет, спасать тебя.
 

Медитация

 
Месяц тени от ведёрка, улыбкой застыл.
В глянцевые волны ночи
Луны магнит так светит.
Возьму ведёрко я
И зачерпну тот лунный свет,
Плесну к своей дорожке.
Так тихо и спокойно
Читать дорожки лунной письмена —
Послания солнца.
Кришна.
Эта лунная дорожка достойна молчанья,
Спрячу её от слов в шафрановой улыбке,
Спрячу её от уст в аватаре горящих глаз.
Закрою глаза, улыбаясь внутри.
Харе Кришна,
Кришна, Кришна, Харе, Харе,
Харе Рама, Харе Рама,
Рама, Рама, Харе, Харе.
 

Киртан в ночи

 
Вечер.
Мысли тихо гаснут,
И гаснет образ дня.
Простор души,
Как никогда, так ясен.
В небе звёздном дрожит луна, пою.
А где-то в Индии санньяси,
Пламя Мира согревая,
В полуулыбке желанья гасит,
Мерным хлопаньем руки,
На волю отпуская,
Мотылёк судьбы.
 

«Похороны и Рождение – всё одно…»

 
Похороны и Рождение – всё одно.
Жизнь – светильник, перенесённый с полотна на полотно.
 

Вечное

 
Утро. Шесть.
В небе светает,
Пронзительно пламя
В остовах фонарей.
Светильник не меркнет,
И не мерцает.
Так тихо.
И, кажется, Кришна,
Целует и собирает людей.
Мысли тихо уходят,
Бледнеют и гаснут. Семь.
Фонари уплывают,
Будто не было их совсем…
Вдруг солнце порхнуло,
Как Гаруда, над всем.
 

Брахме

 
О, Брахма, пробудись!
Четыре головы тебе зачем?
Руки четыре для чего?
Когда ты часть,
Лишь часть его.
Дитя проснулось, убежало,
И волосы метнулись в синеве…
Не Кришна ль это?!
Воскликнул молящий себе.
 

«Берёзовое кимоно в свете летящего снега…»

 
Берёзовое кимоно в свете летящего снега
Качнуло главой и полетело в пучину с разбега.
 
 
Берёзовое кимоно в свете летящего снега
Качнуло главой и побрело к ночлегу.
 
 
Берёзовое кимоно мелькнуло в летящем снегу,
Ты улыбнулась, кивнула и заспешила к нему.
 

Солнечный свет

 
О, Солнце!
Ты светишь, а мне одиноко.
О, Солнце!
Кришна – в пустыне летящее око!
 

Фонарь

 
Фонарь, как цветок Матисса,
Взметнулся над снегом,
Как над холстом чистым.
Я кружку свою поднял,
Пустую, с цветком Матисса.
Я, наконец, понял,
Как далеко и близко,
Звук Мантры бьющий,
И Кришна дающий,
Бегущий по полю риса.
 

Киртан

 
Ты руками взмахнула, как птица,
Солнце, брызнув лучами,
Потонуло в сари твоём.
И вдруг, Небытия отступил Океан.
Ах, Кама,
Эту жизнь раскачал киртан.
Замерев,
Я послушно сижу у оборок,
Я маленьким стал,
Взгляд касается края,
Даже стоп не видал.
 

Весенний киртан

 
Ледоход – молоко замерзшее,
Течёт с окрестных гор.
Облака – коровы,
Льющие его на степной простор.
О, горы Хакасии,
Прекрасны, как тело Кришны.
Озёра Хакасии —
Цветы в венке Кришны.
Степи Хакасии —
Жёлтый Лотос, купающий Кришну.
Снег идёт, ветер —
Кришна танцует и поёт.
Будда хлопает в ладоши и улыбается.
 

Дервиши

 
Полёт средь зелёной травы.
В сердцевине полёта сладостный трепет,
Но и он отступает.
Душа, словно птица, в щель проскользнув,
Вобрала Океан и, волнами взмахнув, улетает.
Тает кружение, словно пена морская над илом.
Птица – душа, будто Землю совсем не любила.
 

Зов

 
Зима прошла. Весна.
Вновь всё оживает.
Цветенье средь травы.
Сакуры круженье,
Дервишей полёт,
Внеземное наслажденье,
Манит и зовёт.
Душе уснувшей дай покоя,
Куда зовёшь и манишь ты?
Прекрасное, святое
Из этой темноты?
Луч света, падающий на снега,
Цвет вишни, что скрывает мгла.
Ты мне откроешь дивный,
Сияющий свой мир?
Я стану Богом,
Потом паду, низверженный кумир?
 

Прощание

 
Цветы плачут и плывут по воде.
Вот уж вечер окутан вишнёвым закатом,
И, кажется, солнце упало и тонет в печали.
Река, качая, уносит тебя,
Соловей императора,
В безликие земли.
Сакура, выросшая у воды, вечно печальна.
 

Две бабочки

 
Две бабочки заспорили,
Сцепились хоботками.
Две бабочки заспорили,
Сцепились как слоны.
Две бабочки заспорили,
Сцепились хоботками.
Две бабочки заспорили,
Взлететь лишь не смогли.
 

Весёлые боги

 
Весёлые боги
В песочной испачкались пыли.
Весёлые боги
Тебя и меня сотворили,
А после бежали к папе и маме,
Которые тоже когда-то
Весёлыми были богами.
 

«Летящее яйцо, поющее яйцо…»

 
Летящее яйцо, поющее яйцо,
Летящее яйцо сквозь сон,
Стирающее всё,
Собой являющее всё.
О, кто ты?
Брахмой сотворён?
Подобный Брахме?
Сон?
Всего лишь сон?
Когда проснёшься?
И знаешь ли, где Он?
 

«Мешочек и пенёк…»

 
Мешочек и пенёк
На лодке уместились.
Вся степь в снегу.
Куда плывут?
 

Летящая радость Тибета

 
Ван – И – Гуана одно увлечение,
А, может быть, страсть – рисовать,
Тибета вершины влекла описать.
Но он не достиг высоты:
Горной болезнью богаты хребты.
Не помог ему и проводник.
Поднебесной птенец,
К священной земле
Травою приник.
 
 
О, Творец,
Как постыло недвижно лежать!
И одну и ту же картину
Ресницами бытописать!
 

 
Вдруг, средь множества дней озаренье,
С гор седых покатившийся смех,
В этой бедной глуши оживленье:
Пастушек играющих
И яков стремительный бег.
С гор пастушки, смеясь,
Горных яков вели.
И на них, то садясь,
То вприпрыжку летя,
Летящую радость Тибету несли.
 
 
О, благодарность богам и судьбе!
Если б не эта болезнь, и не дети,
То не познал бы святое в себе.
Надеялся я чудеса увидать,
Но увидел:
Как много разрухи и нищих вокруг!
Как трудно устроить в горах житьё!
Но детям, видать, известно другое бытиё!
 

 
Горных мифов Тибета,
Богиня Дэви на полотнах его ожила,
Так крылатая кисть Ван Гуана запела,
И красками в детство святое вошла!
 
 
Дэви, Дэви, Дэви,
Летящая радость, Дэви.
Вспорхнула над горной вершиной,
Застыв, улыбнулась, Дэви.
Одуванчиком яка взметнула,
И вновь, закружилась Дэви.
В детство радость качнулась,
Колесом закружив, засмеялась Дэви.
 
 
Дэви, Дэви, Дэви,
Летящая радость Тибета, Дэви.
Россыпь смеха над вечной вершиной,
Джомолунгмы седой утешенье, Дэви.
Для меня и для всех —
Ты спасенье, Дэви.
 

«Я сотканный в круге китаец…»

 
Я сотканный в круге китаец,
Усевшийся рисовать,
В холодном сибирском крае,
Поющий мантры опять.
И мне бросают монеты,
Отколотые от МВФ,
И, убежав от смерти,
Брожу по холсту, присев.
И где-то теплится Будда,
Над краем заросшей степи.
В этом холодном рассвете утра,
Молящей о Доме души.
 

Мы

 
Удивительный роман «Мы»:
Из советского зазеркалья —
В кусты!
Там, где Гаутама —
Будда в Матрице судьбы,
Над зелёным полем
Складывает единицы и нули.
Нео, Андерсена Дао плачет пеной у воды!
 

Натюрморт с Конфуцием. Диптих

 
Конфуций. Кувшинчик. Сосуд и ваза.
 
 
В кувшинчике
Беленькие одуванчики.
Сухие стебли самомнения проходят
Сквозь узкое горло сосуда.
Пустая ваза – широкий колодец,
Полный мудрости и одиночества.
 
 
Конфуций – император. Ваза. Кувшинчик. Хоттей с вазочкой.
 
 
Колодец вазы
Полон сухими стеблями,
И кувшинчик полон.
Маленький Хоттей, улыбаясь,
Прячет свою маленькую вазочку.
Одиночество проходит
Сквозь узкое горло Конфуция.
 

Вишнёвый куст

 
Все чётки сорвал,
Куст пуст оказался,
Но полон я ягод остался.
 

«Красная дичка острыми ветками…»

 
Красная дичка острыми ветками
Царапает синие горы.
Моё сердце
Качается на ветвях сакуры
И плывёт в солёной капле синих гор.
 

Выбор

 
Молчание. Беседка.
Беседка – поворот, но можно не свернуть.
Аллейка снега – млечный путь.
Беседка, пуста,
Но мог быть я и кто-нибудь.
Беседка – дом, но можно не свернуть.
Молчание.
Аллейка снега – млечный путь…
 

Творчество

 
Китайцы рисуют…
И может, шедевры.
Китайцы копируют…
И может, Матисса,
Что как костёр в небе чистом.
А может, Ван Гога, умирая от жары на тахте,
«Подсолнухи» те же, но всё же не те.
И где-то, в маленькой комнатке,
Забросан холстами Дали.
Под звук вентилятора,
В этом угаре,
Диктор читает новости на первом канале,
 

 
И досыхая, на всё это смотрит «Кафе в Арле».
Есть хочется,
И небо хлопочет, чтобы понять человека.
Китайцы копируют…
А, может, рисуют?
А, может шедевры?
Кто знает?
Души художников ложатся на ткани холста.
И можно только представить
сюжеты с их полотна.
 

Цветок

 
Цветок – девичий образ,
Мальчик принёс в монастырь.
Сиянье костра
В душе растопив,
С улыбкой к Будде мысли
Свои обратил.
Цветок – девичий образ,
Лама с улыбкой в себе растворил.
Цветок– девичий образ
Будда с улыбкой
К загорелым стопам уронил.
 

Пламя Тибета

Под впечатлением от картин

Сергея Форостовского

 
Очарованный странник,
По свету скользя,
Вновь к тебе возвращаюсь Тибет,
«Оранжевый пламень» в сердце храня.
Пусть в этом мире,
«Античные вазы»,
Вращаясь, белы,
Как молохи цеха.
И могут они
Размолоть, измельчить
Дружбу, любовь, человека.
Но в мелькании пыли всегда
Босые ступени рассвета.
В мире есть
«Пламя Тибета», ламы,
Их души, одежды —
Костры ярчайшего цвета.
Я кисти возьму,
Надеждою жизнь окроплю,
Навек освятив вспышкой цвета,
Ноги босые монаха,
Мимо молоха
Мчащего «Пламя Тибета».
 

Джонки золотистые

Под впечатлением от картины

Сергея Горбачёва «Джонки»

 
Джонки – лимонные дольки в снегу,
Изумленный, сижу на берегу.
Дуну, и разлетятся, как листья.
Вздохну, и слетятся опять.
Золотистые – сахара птице,
Что перья в воду обронила,
Надо дать.
 

«Деревни краешек…»

 
Деревни краешек
Всё чётче, чётче в сиянье утра,
Здесь дорог каждый уголок,
А прежде поле,
Где дыханье я Господа привлёк.
 

Алгебра души

 
Земля, приращение в степь,
Рождает производную из чувств.
И первообраз находя,
Я чувствую, что Кришналока в сердце у меня.
 

Шафраны

 
Шафраны – пилигримы осени,
Бредут от света к свету,
Ловя лучей последних нить.
Венок, упавший на курган,
Они решили сторожить.
Рукою медленно перебираю
Шафранов гроздь.
Пора и мне бы на покой,
Но я пишу, пишу,
Рука скользит,
Строка бежит, бежит,
Её я знаю наизусть.
Скользит шафрановая нить,
Пишу – мне значит быть.
 

«Прекрасен мир и чуден…»

 
Прекрасен мир и чуден,
Но он всего лишь сон,
И ветром времени
Он будет унесен.
 

Утро

 
Солнце, тюльпана лепесток, упал рассветом.
Земли тычинки стаяли на солнечном ветру.
Луч полосой, пронзительной, заветной,
Как млечный путь прошёл по нежному костру.
Тюрбан я развязал,
И словно рушником умылся сиянием облаков.
Легко вздохнув, побрёл в страну отцов.
 

«Наш мир ̶…»

 
Наш мир ̶
Два яйца и сахар,
В молочнике смешали серебром,
И время, взяв за ручку льёт,
Пахтание свершает
Недвижимым пером.
 

«Луч Солнца, сквозь облака…»

 
Луч Солнца, сквозь облака
Скользит по глади океана.
Что ищет там,
Как луч вимана?
Быть может, брата,
Атланта – великана.
 

Пустые лодки

 
Человек покидает лодку,
И лодка пуста…
Как одинока лодка,
Лодка-душа,
Покинутая человеком!
Она ждёт, что он вернётся,
Что он не навсегда ушёл
В этот шумный мир.
И люди покидают лодки…
Пустые лодки, так
Влечёт друг к другу,
Как пустые души,
Но в точке притяжения —
Всегда взрыв.
Пустые лодки, так
Одиноки без человека…
И только деревья,
Как люди в лодке,
Безмятежно качаются и растут
В магнитном поле Земли
 

Караван

 
Словно тени верблюдов, одежды плывут,
Сквозь песчаные здания.
Караван одинокий семьи тает в их очертаниях.
На верёвке одной нанизаны судьбы,
Словно одежды подвешены люди,
Застыли во времени их простых цивилизаций,
Тайных, ушедших во тьму декораций.
Только сейчас они прошагают сквозь пристани улиц,
Только на миг лишь проснулись,
Но, кажется, вечно так будет движение длиться.
Словно времени нет для этой столицы.
То ли в молитвах их, песнях есть ожидание.
На распев карусель народа бегущая,
Как караван по пустыне,
По нити священной воды песню льющая.
«Белого шума» не знающий люд,
Без пролитой крови добудут божие сияние тут.
 

Как порталы в небе

 
Как порталы в небе, забытые язычниками,
Небесные нагорья сияют из решетчатых арок.
Китайские фонарики, как храмы,
Плывут навстречу к усопшим душам.
На нити вечной отражает свет трельяж.
И люди пытаются увидеть вспышку в бою,
Чтобы раскрыть смысл бытия.
Тени греховного созерцания будут свободны,
Но всё ожидание и пустота.
 

Новое поколение

 
Мыслью, мерцаем,
По жизни скользим наугад,
Исчезнем и снова появимся,
Кто знает, как?
Девочкой?
В ярких одеждах и чёрных косичках?
По-детски упрямый делая шаг,
И, извиняясь за жизни,
Робким взглядом и мыслью,
Спросим:
– А можно?
И не услышав, решим:
– Пусть будет так.
 

Мячик

 
Лирохвостый мячик снова покатился в Шивы храм,
Под ногой змея караулит его там.
– Гита! Гита!
Как мне мячик свой вернуть?
 
 
Усыпи его,
И беги, беги.
 
 
И она бежала в джунглях,
Олененок косоглазый.
 
 
– Рама! Рама!
Ты придёшь за мной?
 
 
Нет, Раванна, нет.
 
 
Хануман, большой и добрый,
Меня на руки возьмёт
И глаза в улыбке скосит.
 
 
Засмеюсь ему в ответ,
Языком, болтая, тут и там.
И мы будем счастливы с тобою
На планете обезьян.