Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Хранитель истории города – Пётр Столпянский

Среди тех, кто изучал и рассказывал современникам и потомкам историю нашего города, Пётр Николаевич Столпянский занимает особое место.

Во-первых, огромным объемом написанного им – по этому показателю с ним не может конкурировать никто из петербурговедов. Во-вторых, тематическим разнообразием своего наследия. В-третьих, «адресностью» этого наследия: он обращался не к узкому кругу специалистов, не к случайному «гостю города», которого интересуют лишь основные вехи истории и главные достопримечательности, – читателем его работ, знакомым и понятным их автору, был тот петербуржец, петроградец, ленинградец, который не просто жил в этом городе, но и проявлял интерес и любознательность к нему.

Трудно сказать, был ли Столпянский исследователем в строгом, сугубо научном смысле этого слова. Он не столько объяснял, сколько излагал. Излагал громадное количество фактов, между которыми обнаруживались неожиданные связи, которые выстраивались в удивительные цепочки или завязывались в тугие узлы. Именно факт петербургской истории являлся, как это было принято говорить в те времена, «альфой и омегой» всех трудов Столпянского, поиск новых фактов – смыслом этих трудов. Думаю, не будет преувеличением считать, что Петру Столпянскому принадлежит заслуга создания едва ли не половины той фактической базы, которой располагают и которую используют сегодняшние петербурговеды.

Он был неутомимым и неугомонным «первооткрывателем» новых тем и подходов в истории родного города. Большинство его предшественников «описывало» город, более или менее подробно рассказывая о его достопримечательностях или памятных событиях его истории. Тезка Столпянского Пётр Николаевич Петров стал первым, кто забрался в архивные «дебри» и поднял, заставил «работать» огромные массивы старых, никем до него не тронутых документов. Михаил Пыляев смог рассказать историю Петербурга увлекательно и неожиданно – именно его замечательные (но отнюдь не носившие исследовательского характера) сочинения «Старый Петербург» и «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», а не тяжеловесный, трудночитаемый, рассчитанный на специалиста или очень подготовленного читателя труд Петрова, сделали в последние годы XIX века историю российской столицы «модной» темой, привлекли к ней широкий читательский интерес.

Творчество Столпянского возникло на волне этого интереса. Он был наследником и продолжателем и Петрова, и Пыляева – своих старших современников. От Петрова он унаследовал верность факту и умение этот факт разыскать, установить. От Пыляева – умение об этом факте интересно рассказать, «вкусно» его подать. Он не стал ни архивным следопытом, ни увлекательным рассказчиком по преимуществу – он удачно соединил в своем творчестве обе эти грани. И в этом было его «особенное лицо».

Более того. И Петров, и Пыляев развертывали перед читателями – каждый перед своими – «цельную», последовательную историю родного Петербурга. Столпянский избрал иной путь. Основной его «жанр» – исследование отдельных тем, «граней» петербургского прошлого. Грани, в которых отражается то целое, частью которого они являются, – направления культурной истории Петербурга («Музыка и музицирование в старом Петербурге», «Книжная торговля и книжные магазины в Петербурге в эпоху Николая I», «Частные школы и пансионы Петербурга во второй половине XVIII века», «Спорт в старом Петрограде»).

Или подробные рассказы о замечательных местах в городе и его окрестностях – о том, как они постепенно обретали свои особенные, неповторимые черты, о людях, чью память эти места хранили («Замечательный перекресток старого Петербурга» – о богатейшей и интереснейшей истории перекрестка Невского и Мойки, «Адмиралтейский остров», «Петровский остров», «Каменный остров», «Дачные окрестности Петрограда», «Петергофская перспектива»).

Или популярные очерки, в которых «воскрешается» уйма забытых, «потерянных» подробностей об истории Адмиралтейства, здания Академии наук на Университетской набережной, Дворца труда или памятника Петру Великому…

А в изучении и популяризации одной темы, рожденной временем, Пётр Столпянский был «первопроходцем», буквально «открыл» ее. И забывать этого мы не имеем права, хотя интерес к этой теме за последние годы полностью угас. Речь идет о работах Столпянского, посвященных истории Петербурга как центра российской революционности: «Старый Петербург. У колыбели русской свободы», «Ленин в Петербурге», «Маевка на Выборгской стороне», «Жизнь и быт петербургской фабрики. 1704–1914 гг.».

При всем кажущемся почти невероятным тематическом «разбросе» этих работ Петра Столпянского (а мы перечислили лишь малую часть их), они объединены одной общей чертой: любая тема раскрывается предельно конкретно, языком фактов. Не домыслы и предположения, не анализ и оценки – только факты… И тут следует сказать о своеобразной творческой «лаборатории» Петра Николаевича Столпянского.

Главным источником, на который он опирался, которому всецело доверял, Столпянскому служили не архивные документы, как Петрову, а печатные материалы – в первую очередь материалы петербургской прессы. Он совершил то, что даже профессионалу-историку представляется почти невероятным: в течение многих лет он в Библиотеке Академии наук прочитывал «Санкт-Петербургские ведомости» – с самого первого номера (январь 1728 года), день за днем, лист за листом. Сотни, тысячи, десятки тысяч газетных листов. И из каждого номера этой первой русской регулярной газеты, главным образом из помещенных в ней самых различных объявлений и извещений, он извлекал разнообразную и нигде больше не сохранившуюся информацию о городе, о его повседневной жизни, о его людях. Подряды на строительные работы, продажа различного имущества и товаров, спрос и предложения на «рынке труда» (учителя, художники, лекари) – все извлекалось из давным-давно утратившей свое оперативное, деловое значение информации и становилось фактом городской истории: адреса, рынок услуг и строительных материалов, новые книги, чудеса садоводства в петербургских оранжереях, музыкальные вечера и клубные развлечения, новые постройки – все записывалось на карточки, чтобы потом «ожить» в каком-то труде в соседстве с другими фактами того же или противоположного ряда. (Позднее, уже в 1930-е годы, в одном из многочисленных своих ходатайств по поводу пенсии Столпянский писал, что число таких карточек в его картотеке превышало миллион!..)

Такой необычной – и по характеру, и по «происхождению» – была источниковая база, на которой строились популярные, адресованные «массовому читателю», но предельно аккуратные и даже щепетильные в отношении точности изложения фактов работы Петра Столпянского.

П.Н. Столпянский

Необычным был не только его творческий метод, но и сам его «путь в петербурговедение». Для первого «описателя Петербурга» Андрея Богданова сбор материалов по истории города являлся частью его «служебного долга» (как он его понимал), для академиков Георгия и Шторха – средством отдыха от их основных научных занятий, для чиновников Реймерса, Аллера и Пушкарева – своеобразным «хобби», для литератора Александра Башуцкого или журналиста Михневича – частью их литературного труда.

А Пётр Столпянский, петербуржец по рождению и воспитанию, в петербурговедение пришел сравнительно поздно, на пороге 40-летия. И трудился он на этом поприще всего двадцать лет. Путь его к этому делу был непрост и весьма извилист – но дело это оказалось главным в его жизни.

Дед его служил дьячком в рязанском селе Столпцы (отсюда и фамилия), отец после духовного училища и семинарии окончил Московский университет и посвятил свою жизнь педагогике – теоретической и практической. Сына своего он видел владеющим практической профессией – мальчик был определен во 2-е Петербургское реальное училище, окончил Харьковское и там же поступил в Практический технологический институт, в стенах которого стал заниматься активной общественной и политической деятельностью. Институт он покинул в 22-летнем возрасте – с этого времени и начинается его трудовая жизнь, полная разнообразных занятий и скитаний. «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест…» – Харьков, Глухов, Владикавказ, Екатеринбург, Самара, Оренбург сменяют один другой.

Железнодорожный машинист становится газетным репортером и издателем газеты, потом статистиком, потом библиографом, потом «свободным художником», пишущим повести и пытающимся их опубликовать. Вероятно, эта «мозаичная жизнь» отразилась и в дальнейшей творческой деятельности Столпянского-петербурговеда… Во всяком случае, его библиографические поиски и работы по истории Оренбуржья стали первым, и весьма плодотворным, «прикосновенным» к краеведческой тематике и хорошей школой, пройденной на этом пути.

Первая русская революция застала Столпянского в Оренбурге, где он редактировал газету «Оренбургский листок». После ее закрытия в феврале 1906 года – недолго в Майкопе, а в августе того же года – приговор Оренбургского суда к одному году заключения в крепости за революционную деятельность (отсидел почти десять месяцев). С Оренбургом, где прошли шесть лет жизни, пора было расставаться. В августе 1908 года Пётр Столпянский возвращается в родной Петербург, откуда уехал 18 лет назад. Скитания окончены, метания позади – следующие три десятка лет он будет неразлучен с Петербургом – Петроградом – Ленинградом, здесь он и скончается 13 декабря 1938 года.

В Петербурге он обретает «второе дыхание», переживает долгий период творческого взлета. История города становится не просто главной – единственной областью его интересов. Заведуя библиотекой Художественного отдела Музея Александра III (сейчас это великолепная библиотека Русского музея), Столпянский устремляется на поиск материалов по истории Петербурга – и уже в следующем, 1909 году появляется его первая «петербурговедческая» публикация. Отныне он будет ежегодно публиковать множество различных статей, постоянно выступать с докладами о своих научных находках (особенно часто в столичном Обществе архитекторов), участвовать в организации крупнейших выставок, имевших огромное культурное значение (например, знаменитая выставка «Ломоносов и Елизаветинское время», работавшая в 1911 году в залах Академии художеств). Деятельность Столпянского отлично вписывается в столичную культурную жизнь Серебряного века.

Революционный 1917 год не застал Столпянского врасплох. Он быстро осваивается с новым «социальным заказом», пишет не только труды по революционной истории Петрограда, но и многочисленные общие работы по истории Петербурга и интересные путеводители. Он чувствует приход нового читателя, открывающего для себя прошлое, и идет навстречу этому читателю. Именно в этот период, в 1918 году, выходит в свет большой (около 400 страниц), фундаментальный труд Столпянского «Как возник, основался и рос Санкт-Петербург» – самый главный, вероятно, его труд. Сохранившиеся в огромном личном архиве Петра Столпянского в Отделе рукописей Российской Национальной библиотеки многочисленные варианты текста этого труда свидетельствуют о том, как настойчиво и упорно искал автор «планку» и «тон» своего разговора со своим новым читателем…

1920-е годы были у Столпянского временем большого творческого подъема. Написаны и опубликованы десятки работ. Выступления на тематических вечерах, цикл лекций на «Пролетарском заводе» (пожилой человек ездит через весь город, с Крестовского острова, где он жил, на проспект Обуховской обороны, чтобы выступить в цехе перед рабочими в их обеденный перерыв с рассказами о былом и о родном городе), председательствование в знаменитом Обществе «Старый Петербург – новый Ленинград», созданном осенью 1921 года, – вот разные грани деятельности Столпянского в 20-е годы. Он востребован!..

И вдруг, с наступлением 1930-х годов, – крутой поворот. Ни одной публикации, ни одной лекции. Забытость и обездоленность. Редкие отзывы на рукописи и случайные заработки по договорам, главным образом в Публичной библиотеке, которой он оставит свой бесценный дар – свой архив…

Его забыли быстро и надолго. Хотя трудами его не переставали широко пользоваться. Лишь сравнительно недавно опубликовали первые посвященные ему статьи и прозвучали первые доклады о нем и его трудах. Его судьба – во всех ее поворотах – еще одно (которое уже по счету?!) свидетельство нашей способности забывать людей, оставивших заметный след в жизни страны и города, в их культуре. Способности затаптывать этот след…

И я рад тому, что публикация этой книги дала повод вспомнить и рассказать о Петре Николаевиче Столпянском.

P. S. С удовлетворением узнал о совместном намерении издательств «Центрполиграф» (г. Москва) и «Русская тройка-СПб» (г. Санкт-Петерубрг) опубликовать четырехтомное собрание работ П.Н. Столпянского. Первые три тома уже поступили в продажу.

Профессор Владимир Курбатов

Введение в начальное образование изучения искусства является делом чрезвычайно важным. Нужно научить любви и стремлению к красоте…

В. Курбатов, 1913 год

Он родился в Петербурге 5 апреля 1878 года (по новому стилю). Прожил долгую жизнь, был самым плодовитым и самым необычным исследователем Петербурга – профессор химии и петербурговед в одном лице.

В справочнике «Научные работники Ленинграда», изданном в середине 1930 годов, о Владимире Яковлевиче Курбатове сказано, что его научные специальности – физическая химия, биохимия, кристаллохимия, металлография (можно добавить электрохимию, теорию света) и… история и теория искусства. А среди мест постоянной работы Курбатова наряду с Технологическим институтом, которому он отдал ровно полвека и где в течение нескольких десятилетий возглавлял им же созданную кафедру физической химии, указан… Музей истории города, одним из основателей которого в 1918 года химик Курбатов являлся и в котором трудился 17 лет, руководя Садово-парковой секцией, а в иные времена и музеем в целом…

Научная и трудовая биография поистине уникальна! Она включает еще и работы в области химзащиты, и сварку, и металлургию, и работу в период Великой Отечественной войны над созданием боеприпасов (за которую 67-летний ученый удостоен высокой награды), и очень многое другое. А в перечне высших учебных заведений, в которых трудился профессор Курбатов, мы находим и Университет, и Бестужевские Высшие женские курсы, и Пединститут имени Герцена, и Первый медицинский, и Военно-химическую академию, и Сельскохозяйственный институт, и Высшее инженерно-техническое училище Военно-морского флота, и… Школу русской драмы, и Петроградский фототехнический институт…

Но хватит перечислений – их можно было бы продолжать до бесконечности. Ясно, что перед нами – один из уникальных примеров невероятной широты диапазона интересов. Жизнь, наполненная разнообразными увлечениями, требовавшими активного, творческого отклика на все новое. Отзывчивый талант ученого, наблюдателя и экспериментатора, теоретика и практика – талант, немыслимый без невероятного труда и «обласканный» удачей. Удачей во всем, за что бы ни взялся. А брался за многое. Может показаться, что разбрасывался – но на самом деле отличался редкой цельностью и сосредоточенностью во всем, чем интересовался, что начинал…

Судите сами: с 1902 года, когда 24-летний университетский лаборант опубликовал свою первую работу, и до 1945 года было издано более 260 научных трудов Курбатова по самым различным проблемам химической теории и практики. Он исследовал более 400 жидкостей, 80 газов, 150 кристаллов; ему принадлежат работы по атомной теории; он – ученик и сотрудник Менделеева – считается одним из «отцов» отечественной физической химии и коллоидной химии.

Курбатов – создатель мощной научной школы; а «школа» – это не только имя и признанные заслуги ее руководителя, но и его огромная, живая заинтересованность в воспитании учеников, в формировании поколения единомышленников и последователей и потребность быть рядом с ними, постоянно общаться, обучать их «из-под рук». И не случайно в списке трудов профессора Курбатова так много учебников.

Серьезное научное творчество он соединял с неукротимым стремлением к популяризации своей науки – и достиг на этом направлении немалых успехов. В 1919 году выходит в свет «Введение в химию для нехимиков» в двух частях; позднее он пишет книги «Чудес полна природа», «Мертвая и живая пища», «Химия вокруг нас», научно-популярное сочинение о Менделееве, изданное в серии «Школьная библиотека», редактирует 5-томное собрание трудов Менделеева.

И в том же ряду огромная общественная деятельность, десятки публицистических статей, участие в подготовке выставок: в 1911 году– Историко-архитектурной и «Ломоносовской» в Академии художеств; в 1913 году – огромной выставки к Первому Всероссийскому съезду по вопросам народного образования, в 1919 году – выставки «Петербург в художественных произведениях», развернутой в Музее города в Аничковом дворце…

И сотни лекций и докладов в самых различных аудиториях и на самые различные – чаще всего новые и нередко неожиданные – темы. И деятельность в обществах и комиссиях («Общество архитекторов-художников» и Общество «Старый Петербург – Новый Ленинград»). И участие в «Ивановских средах» в «Башне» на углу Таврической и в работе по созданию Музея Старого Петербурга…

Такая вот жизнь… При том что никакой «генетической предрасположенности» к подобному течению жизни не было. Старший из трех детей столичного чиновника невысокого ранга и купеческой дочери, в трехлетнем возрасте потерявший отца и с 14 лет вынужденный совмещать учение в гимназии с работой электромонтером и репетиторством. После окончания с золотой медалью 7-й столичной гимназии – поступление в Университет на естественное отделение физико-математического факультета и завершение обучения здесь в 1900 году с дипломом I степени и с оставлением при Университете «для приготовления к научной деятельности». Магистратура, служба в Главной палате мер и весов, первые научные статьи, начало преподавательской работы, участие в Международном съезде естествоиспытателей, стажировка в лаборатории в Париже… И ежегодные, вплоть до 1914 года, зарубежные поездки во время летних каникул.

Владевший немецким, французским и итальянским языками Курбатов становится «своим человеком» в старинных городах и знаменитых музеях Франции, Италии. Здесь его воодушевляет и поглощает уже не химия, а совсем иная область жизни и творчества – искусство: архитектура, скульптура, декорационное искусство, великолепные парки и сады, на фоне которых разыгрывается «театр жизни». Именно здесь возникает и формируется то «параллельное» научной деятельности и удивительно обогащающее ее «направление души», которое в короткий срок не только вводит Владимира Курбатова в его «вторую специальность», но и обеспечивает ему, удачливому химику, признание и высокий авторитет в области искусствознания. Впрочем, кто скажет, какое из этих двух «направлений души» было для Курбатова главным, определяющем… Да и так ли это важно – ведь оба эти направления не просто «сосуществовали», но и взаимно обогащали одно другое…

Его взгляды, убеждения и пристрастия в области искусствознания укладывались в стройную систему. Самобытное и великолепное русское искусство, «своя старина» воспринимались и изучались не изолированно, не само по себе, а в контексте всей европейской художественной культуры, находились с ней в постоянном диалоге.

В.Я. Курбатов

Изучая искусство, следует делать упор на высокие образцы, отталкиваться от них; творчество художника неотрывно от его жизни, от качеств личности, поэтому Курбатов изучает не только стили и жанры, господствующие в искусстве разных эпох, но и выдающихся мастеров, создавших «вершины» этих стилей и жанров.

И глубокое убеждение, что прекрасные образцы старины непременно должны жить в современности, в любую эпоху. Что их надо не только изучать, но и энергично охранять, что их утрата невозместима для человеческой культуры, а следовательно, и для самого человечества. Поэтому Курбатов будет так возмущенно и запальчиво писать на страницах петербургских газет и журналов (особенно в «Старых годах») об угрожающем петербургской старине «вандализме», о сносе ценных старинных построек, о высокомерном, пренебрежительном отношении «нового поколения» петербуржцев к проблемам сохранения «образа города».

Европейски образованный в области искусства, полный живых впечатлений, молодой, еще не достигший 30-летнего рубежа, ученый-химик прочно вошел в число тех, кто в начале XX столетия составлял «надежду и опору» отечественного искусствознания. У них у всех – и петербуржцев, и москвичей – был один общий «магический кристалл», через который они созерцали и изучали художественные образцы, сквозь призму которого осмысливали саму историю искусства последних столетий, – Петербург.

И весь исследовательский порыв, художественное чутье и публицистический талант Владимира Курбатова тоже сосредоточиваются на Невской столице: ее истории, на ее памятниках и их творцах, на образе города, представляющего единое художественное целое, на его поразительной театральности, живописности, изысканной декоративности. Курбатов становится виднейшей фигурой в петербурговедении первой трети XX века. Можно сказать, что если химия была его богиней (в античном смысле слова), то Петербург, родной город, был его религией…

Обложка книги В.Я. Курбатова «Петергоф»

Размышляя над списком «петербурговедческих» трудов Курбатова (а их около двух сотен), я пытался тематически их сгруппировать. Получилось более полусотни тем с невероятным «разбегом». От биографическо-творческих очерков о выдающихся петербургских архитекторах (Лельон, Земцов, Ринальди, Кваренги, Бренна, Воронихин, Томон, Захаров, Росси) до «Руководства к описанию мебели» и «Руководства к собиранию данных об усадьбах» (1927 год). От изданной в 1925 году серии путеводителей по знаменитым пригородам и очерков о достопримечательностях города, печатавшихся на протяжении ряда лет в огромном справочнике «Весь Ленинград», до исследований об усадьбе Аничкова дворца. От статей о мостах до истории театральных зданий. От описания празднеств до статьи «Об отношении города к своей красоте». От очерка об иконостасе Петропавловского собора до написанного в начале 1922 года письма в Управление делами Совнаркома по вопросу о пресловутом «изъятии церковных ценностей»…

За 10 лет – более семидесяти только журнальных статей в ведущих русских художественных журналах (например, в 1909 году – 11 статей, в 1910 году – 10). Десятки докладов, лекций, организаторская работа, общественная деятельность…

Когда началась Первая мировая война, Курбатов-химик погружен в проблемы производства топлива, а Курбатов-искусствовед пишет статьи о разрушенных немцами великолепных памятниках европейской средневековой архитектуры, Курбатов-петербурговед выступает с четырьмя блестящими докладами «О красоте Петербурга». В 1917 году, ступив на путь культурного сотрудничества с новой властью, он пропагандирует «сокровища, принятые народом», участвует в работе художественно-исторических комиссий, работает в Петроградской комиссии по охране памятников искусства и старины и в Гатчинском дворце-музее, активно участвует в создании дворцов-музеев и Музея города, печатает на страницах «Известий Северной Коммуны» 12 статей о художественных сокровищах Петрограда, выступает с лекциями на тему «Искусство и город».

И в последующие годы Курбатов удивительно успешно совмещает огромную педагогическую работу, консультации на заводах и в НИИ, членство в высоких технических советах и в Комитете по химизации с работой в Музее города, с участием в практической работе по охране памятников, в их изучении и пропаганде. И обязанности депутата Ленсовета. И ведущее положение в замечательном Обществе «Старый Петербург – Новый Ленинград»…

Война. Эвакуация в Казань. Работа над оборонной тематикой и преподавание в Казанском химико-технологическом институте. А после войны – новые идеи (новые начатые труды) в том числе и о Пушкине…

Странно, но профессор Владимир Курбатов почему-то «выпал» из той «обоймы» выдающихся петербурговедов, в которой почти безраздельно «господствующими» оказались Николай Анциферов и его учитель, профессор-историк Иван Гревс. Оба они – выдающиеся петербурговеды, но при этом они были последователями Курбатова, его «младшими собратьями».

Жизнь и труды Владимира Курбатова – еще один пример нашей веками тренированной способности забывать тех, кому мы обязаны не только реальными достижениями в той или иной области, тех, кто может явиться примером творческого служения и высоконравственного отношения к своему делу.

Поэтому не ищите сегодня мемориальной доски на стене дома № 25 по Большому проспекту Васильевского острова, где в квартире 10 на протяжении многих лет жил и трудился профессор Владимир Курбатов. Такой доски там нет, как нет и переиздания его замечательных трудов о Петербурге.

В очерке удалось сказать очень немногое из того, что необходимо было бы сказать об этом человеке. Но, вероятно, сказано достаточно, чтобы вспомнить о нем и задуматься о себе…