Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

«Academia Petropolitana»

Надлежит… такое здание учинить которым не только слава сего государства распространилась, но и… польза в народе впредь была.

Из проекта Академии. Январь 1724 год

Российская большая наука, имеющая мировое признание, родилась в нашем городе. И не случайно национальная Академия наук называлась Петербургской, а сама себя она гордо именовала звучным латинским «Academia Petropolitana» – академия Петрополя, «града Петрова».

Идея ее создания – одна из самых сокровенных идей Петра, венец его культурных преобразований. Она вынашивалась на протяжении многих лет и, как большинство петровских крупных начинаний, соединяла в себе уже наработанный в Европе и «подсмотренный» там опыт с самобытными российскими традициями и национальными особенностями. И заблуждениями тоже… При этом – никакого прямого заимствования, слепого копирования, «пересаживания» на российскую почву, – непременная адаптация европейского опыта к российской реальности.

В результате в петровской России родился совершенно новый тип научного «здания», в котором преодолевалась типичная для европейских стран разобщенность научного, исследовательского сообщества («социетета», как подобные сообщества ученых людей именовались в петровском указе) и учебного заведения, университета. Опираясь на опыт Парижской Академии наук, авторы проекта Петербургской Академии четко разделяли «собрание ученых и искусных людей», которые «во учении прочих никакого попечения не имеют», и тех, кто такое «попечение» имел, преподавая в университетах.

Петровская программа культурных реформ исходила из того, что в России «следовать в прочих государствах принятому образцу» невозможно – нет кадров, того «множества ученых людей, из которых разные собрания сочинить можно». Кадры эти надо было создать, воспитать – сделать это без помощи Европы Петру не представлялось возможным. И вопрос, быть ли будущей Академии собранием ученых людей или учебным заведением решается необычно: не «или», а «и» – и тем и другим одновременно.

Впервые выстраивалась трехступенчатая модель, единый комплекс: академия – университет – гимназия. Академия утверждалась не как добровольное собрание ученых людей, а как государственное научное учреждение со своими программой, бюджетом и определенными обязанностями. И правами тоже: достаточно упомянуть о беспримерном в тогдашней России праве академиков избирать своего президента и об их праве присуждать ученые степени, то есть включать достойных в научное сообщество.

Так был решен главный вопрос и определена главная особенность Петербургской Академии наук.

И второе: что мыслилось основной задачей Академии в период ее создания – чисто научная деятельность или деятельность учебная? Очень любопытно, что в петровском указе «Об учреждении академии» не только подчеркивается, что «надлежит смотреть на состояние… как обучающих, так и обучающихся», и что «Академия также для приведения художеств и наук в лучшее состояние старается». Это «также» свидетельствует о приоритете задачи учебной в этот, ранний период истории Академии. Недаром предусматривалось, что члены Академии, «самолучшие ученые люди», обязаны были не только написать учебные пособия по своей научной дисциплине, но и еженедельно по одному часу читать лекции студентам, от чего «будет университету… прибыль».

И еще: Пётр был озабочен созданием Академии как единого научного коллектива, как «ученой коллегии», члены которой, служа науке, «для произведения наук друг друга вспомогать имеют»…

Создание Петербургской Академии наук было событием громадного значения – не только национального, но и европейского, общекультурного. По времени это стало последним великим делом Петра.

У Петербургской Академии многолетняя предыстория. «Модель» создавалась постепенно. Устройство в 1715 году в столице Морской академии – один из этапов. Очень важными были встречи и беседы Петра с великим немецким философом, математиком, историком, лингвистом Готфридом Лейбницем во время пребывания Петра в Европе в 1711 и 1712 годы; путешествуя по Европе в 1716 году, царь 25 мая посетил Ганновер, где жил Лейбниц и имел с ним беседу по проблемам развития образования и науки. Впечатления от встреч с учеными Германии, Дании, Голландии, Франции (Пётр был избран членом Парижской Академии наук) и Англии были наиболее серьезными и важными среди всех впечатлений, вынесенных из этого путешествия, продолжавшегося 21 месяц; программа культурной реформы формировалась постепенно, но целеустремленно.

Любопытна записка, написанная Алексеем Курбатовым и представленная царю. «Об установлении академии» называется она и подробно рассматривает вопросы финансирования, управления будущей Академии, ее размещение («чтоб от всех стран можно было надежно проходить»), обязанности членов Академии («испытуют они юных сердца и склонности» и должны «смотреть, чтоб во всей Академии один образ был языку и учению»).

Записка Курбатова, сохранившаяся в петровском архиве, не имеет даты; но то, что она составлена по «заказу» царя, не оставляет сомнений – настолько в духе идей Петра ее содержание. Чрезвычайно интересен и примечателен заключительный пункт, в котором «прибыль, которая из сей академии будет», определяется так: «Его императорское величество из своих подданных ученые люди получит; иноземцы будут приезжать в академию для обучения и деньги свои зде в земле тратить; которые поедут в иностранные земли… больше за один год научатся, нежели иной за десять лет» – и, следовательно, дешевле обойдутся казне…

Еще в 1718 году, возвратившись из европейского путешествия, царь, твердо решивший «зделать академию», поручает составление проекта советнику Фику, одному из ближайших своих сотрудников по разработке реформы управления – созданию коллегий. В 1719 году над подобным проектом работает и 27-летний Лаврентий Блюментрост, лейб-медик (личный врач) Петра. В поездке по Германии он встречается со знаменитым философом Христианом Вольфом и «обговаривает» с ним основные проблемы развития науки в России.

Пётр неоднократно встречался с Вольфом, обсуждая те же вопросы. Позднее Вольфу будет предложен пост президента создаваемой в Петербурге Академии, но он запросит огромную сумму, и проект будет отложен. В конце того же 1719 года Пётр в письме Вольфу излагал уже сложившуюся к этому времени идею слияния в единый научно-учебный комплекс Академии, Университета и гимназии при нем.

Л. Блюментрост

В 1720 году идею Академии как высшего учебного заведения светского направления разрабатывает в «Духовном регламенте» Феофан Прокопович. В следующем, 1721 году сотрудник Блюментроста Иоганн-Даниэль Шумахер, рекомендованный Лейбницем, совершает длительную поездку по всей Европе, знакомясь с коллекциями и книжными собраниями, встречаясь с рядом крупных европейских ученых, среди которых не только Христиан Вольф, но и будущие академики Петербургской Академии астроном и географ Жозеф-Николя Дели ль и анатом и зоолог Иоганн-Георг Дювернуа.

В 1723 году царь окончательно поручает составление проекта Академии Лаврентию Блюментросту. 22 января 1724 года в своем Зимнем доме Пётр знакомиться с готовым проектом, исправляет и дополняет его. В тот же день на своем заседании проект рассматривает Сенат и издает указ «Об учреждении Академии», в текст которого включен и одобренный царем проект Блюментроста. Через несколько дней, в феврале, президент будущей Академии начнет приводить свой проект в исполнение.

Но разработка идеи этим не завершилась. 1 декабря 1724 года один из ближайших сподвижников Петра механик и токарь «советник» Андрей Нартов подаст царю проект превращения будущей академии в «Академию наук и разных художеств» – не только архитектуры, живописи, скульптуры, но и различных ремесел: столярного, токарного, «фантанов и протчего, что до гидроики (гидравлики) подлежит», оптического, слесарного, «математических и лекарских инструментов» и т. п.

Идея эта, кстати, присутствовала и в проект Блюментроста: «Вольные художества и манифактуры, которые уже здесь заведены или впредь еще заведены быть могут, от помянутого заведения пользу имели, когда им удобные машины показаны и инструменты их исправлены будут». Век Просвещения диктовал свои законы: создаваемая Академия должна была иметь рациональное, практическое направление, выступать в качестве органа, где создавались, подвергались экспертизе и принимались меры по внедрению новых машин и различных изобретений (вспомним, что знаменитая французская энциклопедия называлась «Энциклопедией наук, искусств и ремесел» – ремесла ставились в один ряд с наукой и искусством).

Здание Академии наук (бывший дворец Прасковьи Федоровны). Фасады. 1741 год

Это прагматическое направление отразилось и в предполагаемой структуре Академии: три разряда – математический (математика, астрономия, география, навигация, механика), физический (теоретическая и экспериментальная физика, анатомия, химия, ботаника) и «гуманиора, история и право» (история, юриспруденция, экономия, политические науки).

Следует особо отметить, что программа занятий будущей Академии была подчеркнуто светской – только «внешние науки», богословское, теологическое направление в ней отсутствовало.

Практическая работа по созданию Петербургской Академии наук растянулось на два года и завершилась уже после смерти Петра. В течение всего 1725 года в российскую столицу приезжали приглашенные для работы в Академии ученые; к декабрю, когда Академия открылась, их собралось (включая адъюнктов) 17 человек, восемнадцатым был президент Лаврентий Блюментрост. Среди приехавших были математики и физики, философы и юристы, географ и зоолог, ботаник и анатом, логик и историк. Стоит подчеркнуть, что средний возраст этих первых восемнадцати составлял всего 29 лет!..

Торжественное открытие Академии состоялось 27 декабря 1725 года и происходило в великолепном трехэтажном доме, ранее принадлежавшем вице-канцлеру Шафирову; дом этот, на Петербургском острове, у начала Большой Невки, был конфискован у бывшего владельца, «отписан в казну». Сюда к 10 часам утра съехались (по льду через Неву) все знатные особы города: Меншиков и адмирал Апраксин, архиепископ Феофан Прокопович и зять Петра герцог Голштинский.

Академик Георг-Бернгардт Бильфингер произнес актовую речь по поводу открытия Академии и сделал доклад о магнитах, математик Якоб Герман, протеже Лейбница, сказал ответную речь. А потом состоялся парадный банкет, устроенный герцогом Голштинским в его доме.

Заседания Академии («конференции») проходили еженедельно, потом дважды в неделю – по вторникам и пятницам; иногда конференции эти были шумными – шли жаркие научные споры. Проходили также и публичные лекции, читаемые членами Академии; 2 марта 1728 года Делиль читал лекцию об учении Коперника, в октябре 1729 год лектором был молодой Леонард Эйлер – великий математик XVIII столетия.

С января 1728 года Академия наук начала издание первой регулярной (каждые вторник и пятницу) российской газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Труды академиков печатались на латинском языке.

При Академии наук были библиотека и Кунсткамера, обсерватория, типография, анатомический театр, позднее – гравировальная и рисовальная палаты. В 1742 году Ломоносов создал первую в стране научную лабораторию – химическую. Все эти учреждения размещались, как и сама Академия (с 1727 года в здании, которое сооружалось – на месте нынешних Зоологического института и музея – для царицы Прасковьи Федоровны, а после ее смерти было достроено и передано Академии наук) в восточной части Васильевского острова – так более двух с половиной веков назад возник первый в России «район науки» – Академгородок, существующий и поныне.

В конце царствования Петра Россия переживала беспримерно быстрый рост культурного потенциала. Его результаты проявятся вскоре формированием «Ломоносовского круга» национальной интеллигенции, замечательными научными достижениями и открытиями, сделанными в Петербурге в XVIII столетии.

Христиан-Фридрих Вебер писал: «Царь умеет соединить полезное с приятным… Он принял все меры к тому, чтобы сделать свою столицу приятной и для всего ученого мира»…

Библиотека Петра

Если будет продолжаться постоянное приращение и теперь уже драгоценной библиотеки, то в немного лет она станет в один ряд с важнейшими европейскими – и по числу, и по достоинству находящихся в ней книг…

Саксонский дипломат X. Вебер. 1719 год

Эта библиотека, коллекция книг и рукописей, принадлежавших Петру, – удивительное явление и поистине замечательное, бесценное сокровище нашей отечественной культуры. Она тщательно сберегается, хорошо изучена и подробно описана, но широкой публике о ней почти ничего не известно.

Уникальность этой коллекции не в том, что она принадлежала царю. Богатейшие, ценнейшие книжные собрания были собственностью большинства монархов в разных странах и во все времена. Не была исключением и допетровская Русь. Кремлевская библиотека московских великих князей и царей содержала немало редкостных рукописей и выдающихся сочинений – некоторые из них Пётр перевез в новую столицу, и они вошли в состав его библиотеки.

Ее уникальность в том, что она собиралась при личном участии царя, была предметом его особых забот, что она не просто хранилась в царских дворцах, будучи чем-то вроде непременной детали парадного дворцового убранства, а была деловой, рабочей, постоянно «работающей» библиотекой. Она была для Петра не полученным по наследству книжным богатством, а его собственной, личной в самом прямом смысле этого слова коллекцией рукописей печатных изданий, атласов, карт и планов, чертежей, рисунков и гравюр. А после смерти императора она не осталась во дворце, а была передана в Академию наук и стала не только важнейшей книжной базой для научных исследований академиков, но и ядром первой в России общедоступной библиотеки. Удивительная судьба!

Она интересна всем – своим происхождением, процессом формирования и пополнения, своим составом, своей необычной судьбой, историей ее изучения. Но особый интерес представляет она не столько как историко-культурное явление определенной эпохи, как свидетельство необычайно широкого диапазона его интересов, творческого размаха.

Ведь человек этот, не получивший систематического и масштабного «европейского» образования, отличался не только невероятной тягой к знаниям в самых разных областях, часто очень далеких от дел государственного управления, но и невероятной способностью учиться. Приобретение новых знаний, впечатлений и размышления над ними были его главной страстью и главной радостью. Он учился везде и всегда – на поле сражения, в общении с умельцами-профессионалами, в бесконечных поездках по России и зарубежных вояжах. И книги были важнейшим пособием в этом непрерывном учении.

Автограф Петра на одном из первых писем в Петербург и его печать

Книги, рукописи, карты, чертежи и рисунки, составляющие ныне коллекцию «Библиотеки Петра», никогда при жизни царя не сосредоточивались в одном месте как единое, цельное собрание. Они были и в петербургских дворцах: Летнем (в «Летнем старом дворе» находилась наибольшая часть книг) и Зимнем (в собственной петровской «каморке»), в загородных резиденциях – Монплезире и Дубках, в царской «токарне», в маленьком кабинете во дворце царевны Наталии Алексеевны на Московской стороне…

Чтение, рассматривание различных рисунков, гравюр и чертежей (не только для эстетического удовольствия, но и для извлечения практической пользы) было одним из любимых занятий Петра в часы одиночества, в часы отстранения от дел, в часы досуга. Это был уход в иной мир – огромный, таинственный и прекрасный. Как о многом свидетельствует, например, тот факт, что в постоянном личном пользовании царя находился замечательный альбом рисунков Марии-Сибиллы Мериан, изображавших насекомых и цветы…

Среди сподвижников Петра, «птенцов» его гнезда, было немало тех, кто собрал огромные собственные библиотеки: знаменитый Якоб Брюс и лейб-медик Роберт Арескин, дипломат Андрей Матвеев и архиепископ Феофан Прокопович, фельдмаршал Борис Шереметев и Андрей Остерман, князья Дмитрий Голицын и Александр Меншиков (хотя в отношении последнего до сих пор бытует мнение, что он оставался неграмотным – но библиотека его, опись которой сохранилась, была огромной по численности книг и прекрасной по их составу). И среди этих книжников царь Пётр был одним из самых «влюбленных» в книгу и ценивших ее как едва ли не самое главное сокровище.

Библиотека Петра в Кунсткамере. 1741 год

Очень интересны документы, свидетельствующие о том, что из личной царской библиотеки выдавались книги для работы и чтения разным людям. В одной из записей, относящихся к сентябрю 1724 года, говорится о том, что архитектор Михаил Земцов возвратил взятые им три книги, «которые отданы Его Императорскому Величеству». Царская библиотека была «работающей» не только для своего хозяина, но и для дела, которым он был занят и в котором участвовало множество людей…

По составу, по своей структуре библиотека Петра чрезвычайно разнообразна, даже пестра. Рукописи и печатные книги, сочинения на иностранных языках, гравюры и рисунки, рукописные и печатные карты и атласы, планы и чертежи касались множества отраслей знания, часто очень далеких одна от другой. Справочники и календари, учебная и нравоучительная литература соседствовали с «натуралией» (естествознание) и литературой практической – о ремеслах, механике и «разных художествах» (в том числе по токарному делу). Обширен раздел военный (военная история, описания и планы осад, сражений и атак, артиллерия и фортификация) и морской (морская история и право, мореплавание и судостроение). История и география (книги и карты о разных странах, вплоть до карт Гибралтара, Исландии и Камчатки, планы многих европейских городов) соседствуют с литературой по медицине. Богатейший раздел «архитектуры» делится на три части: архитектура «цивилис» (гражданская), «навалис» (морские крепости, береговые сооружения) и «милитарис» (сооружения военного назначения).

Хранитель библиотеки после смерти Петра Иоганн-Даниэль Шумахер считал, что общее число книг, рукописей, карт, рисунков и чертежей в царской библиотеке составляло две с половиной тысячи номеров. До нас дошло более 1600 единиц. И новые находки того, что входило в петровскую библиотеку, продолжаются до сих пор – это одна из особых забот и предметов особой гордости научных сотрудников Отдела рукописей Библиотеки Российской Академии наук, где эта бесценная коллекция хранится и изучается.

Особая часть книжной коллекции Петра Великого – издания Петербургской типографии.

Она была переведена из Москвы в 1711 году, и тогда же в крепости у Петровских ворот, «у рогаток (заграждения), чрез которые ходят в город», Пётр сам заложил для типографии одноэтажный деревянный мазанковый дом, «по которому обрасцу (на основании указа 4 апреля 1714 года) все протчим здешним жителям строить велено». Типография уже работала вовсю. Первые издания были выпущены ею в 1712 году. Но первая петербургская книга вышла в свет в январе 1713 года. Это была «Книга Марсова» – замечательное издание, в котором были собраны (в сопровождении многочисленных гравированных планов баталий) реляции обо всех сражениях Северной войны. В составлении этой книги, в подборе и розысканиях материалов для нее царь принимал личное участие.

Так начиналась в новой столице в год, когда городу исполнялось всего десять лет, замечательная история петербургского книгоиздания – одна из ярчайших сторон отечественной культуры.

За первые 8 лет с печатных станков столичной типографии сошли: 81 книга, 14 календарей, 144 номера первой русской газеты «Ведомости», почти две сотни отдельно, в виде листовок, издаваемых царских указов, около двух десятков манифестов, проповедей и 28 книг на иностранных (латинском, немецком, французском, голландском и польском) языках. А всего при Петре с 1713 по 1725 год было выпущено около 400 различных изданий. И в личной библиотеке Петра собрана большая их часть.

Представляющие особый интерес иностранные сочинения из разных областей знания Пётр лично просматривал или прочитывал, решая вопрос об их переводе. Один из очень близких к царю людей, известный токарь и механик, наставник Петра в токарном деле Андрей Нартов писал, что царь «наперед изволил читать и после указал напечатать». Нартов приводит далее целый список таких книг, от «Деяний Александра Великого» и «Географии» Гибнера до книг об архитектуре, искусстве кораблестроения и «Введения в историю европейских государств»…

О своей библиотеке Пётр очень заботился. Не раз вспоминал он о ней в письмах и распоряжениях, присылаемых из разных мест. В 1718 году часть царской библиотеки вместе с предметами будущей «куншткаморы» перевезли из Летнего дома в «Академический дом», ранее принадлежавший Александру Кикину и находившийся на берегу Невы вблизи Смольного двора. Но наиболее ценные, самые любимые свои книги, рукописи, рисунки и чертежи царь оставил при себе, в своих «эрмитажах» – местах уединения и размышлений.

А книги из царской библиотеки, находившиеся в Кикиных палатах, стали доступны всякому, «кто пожелает».

Личная часть книжной коллекции после смерти Петра была «из разных кабинетов» («из собственной конторки» в Зимнем доме, из «Казенной палаты» и «Рисовальной конторы» и из других мест) передана в Академию наук. Только в июле 1728 года сюда поступило 1200 книг, 208 рукописей и 599 названий атласов, карт, чертежей и рисунков. В конце того же года, когда в Кунсткамере был устроен особый музей – «Кабинет Петра Великого», была открыта для всех желающих и Библиотека Академии наук, в основу которой легла книжная коллекция Петра.

В «Санктпетербургских ведомостях» за 26 ноября 1728 года мы читаем: «Библиотека повсенедельно, дважды, а именно во вторник и пятницу пополудни от 2 до 4 часа открыта и всякому вход в оную свободен».

Так начался новый этап истории петровской библиотеки – отныне она стала общедоступной. И первым в России государственным книгохранилищем, и одним из основных источников научной деятельности Академии.

История библиотеки Петра принадлежит к ярким страницам культурной жизни нашей страны и нашего города в первую очередь. Было бы очень хорошо, если бы петербуржцы, проходя сегодня по площади Академика Сахарова мимо современного на вид здания Библиотеки Российской Академии наук – одной из самых богатых и значительных библиотек мира – вспоминали о том, что они находятся совсем рядом с помещениями, где хранятся книжные сокровища, собранные Петром.