Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Возвращение столицы

Возвращение столицы

Ее императорское Величество изволила сюда из Москвы щастливо прибыть… при непрестанном звонении в колокола, многом палении из пушек…

Газета «Санктпетербургские ведомости». 17 января 1732 года

Всего через три года после смерти Петра Великого в судьбе его любимого детища – Петербурга, наступил крутой перелом. Юный, едва отметивший свое 12-летие император Петр II, уехав в Москву на коронацию, не скрывал, что намерен остаться в прежней столице и не собирается возвращаться на невские берега. Вслед за императором и его приближенными в Москву перебрался двор, все правительственные учреждения, вся столичная знать.

Петербург не только опустел, но и запустел. Недостроенный город переживал развал – к нескрываемой радости всех своих многочисленных врагов, недоброжелателей. Всех, кто и при Петре «не принимал» этого города с его непривычностью, новизной, открытостью и откровенно светским характером жизни. Всех, кто предрекал, что «быть Петербургу пусту», и теперь вроде бы стал свидетелем сбывшегося пророчества.

Петр, вероятно, никак не предполагал, что многие из его соратников и приближенных с такой легкостью, так охотно расстанутся с городом, в создание которого они вместе с царем вложили свой труд, немалую часть жизни своей. В Петербурге остались флот и все, что с ним связано, Академия наук с ее учреждениями и газетой «Санктпетербургские ведомости», издававшаяся с января 1728 года, купечество и тысячи простого люда, согнанного сюда и прижившегося здесь.

От былой значительности Петербурга, от его столичности не осталось и следа. История города представлялась закончившейся ровно через четверть века после его рождения.

Внук Петра Великого, сын царевича Алексея, пробыл на престоле 2 года 8 месяцев; он умер от оспы в Москве в январе 1730 года в возрасте 14 с небольшим лет. Осиротевший во младенчестве, избалованный дедом и приемной бабкой, Екатериной, он рос капризным, вздорным, своенравным мальчиком; толковый, обладавший от природы цепким умом, он не чувствовал никакой тяги к знаниям, к серьезным занятиям, не испытывал никакого интереса к государственным делам. Его подростковое «самоутверждение» проходило в атмосфере лести и угодничества придворных, среди интриг и жестоких «игр», которые велись вокруг трона. Дела и намерения великого деда были совершенно чужды юному императору-повесе. Члены созданного Екатериной I Верховного тайного совета взяли в свои руки все нити управления страной и не собирались их упускать.

Но Петр II неожиданно скончался, престол освободился уже в третий раз за пять лет, и при том, что дочери Петра Елизавете было уже 20, наиболее удобной персоной для роли номинальной («властвует, но не правит») императрицы «верховники» сочли 37-летнюю племянницу Петра I, одну из дочерей его старшего брата Ивана, Анну: выданная замуж в 17-летнем возрасте за курляндского герцога (свадьба состоялась в Петербурге 31 октября 1710 года), она уехала в Митаву, где вскоре овдовела и после этого почти два десятилетия вела унылую, однообразную и унизительно бедную провинциальную жизнь.

Б. Растрелли.

Анна Ивановна с арапчонком

Анне Иоанновне было предложено занять российский престол на условиях, оговоренных в специальном документе («кондиции»), сводившем ее права до ничтожного минимума. Она согласилась, уже 15 февраля 1730 года приехала в Москву, с невероятной поспешностью, через две недели, была коронована и разорвала «кондиции», заявив свои претензии на самодержавную, абсолютную власть в интересах российского дворянства.

Верховный тайный совет был распущен, и началось почти 11-летнее правление «самодержицы Российской» Анны Иоанновны. Ее личность и история правления закреплены не только в массовом сознании, но и в трудах историков стойким стереотипом: неумная и суеверная, малообразованная и жестокая, внешне непривлекательная, лишенная обаяния и женственности, падкая до странных и даже порочных развлечений (вроде медвежьей травли или знаменитого «ледяного дома»), полностью отдавшая управление страной своим клевретам из прибалтийских баронов («бироновщина»), беспощадно грабившим Россию, – такой представала людям разных поколений императрица Анна Иоанновна. Одиннадцатилетнее безвременье, почти мракобесная эпоха, постыдная для российской истории…

На самом деле многое, кажущееся непримиримым, сошлось, совместилось в этой эпохе. Развитие науки в стенах набиравшей силу Петербургской Академии, научные экспедиции на окраины России, установление прочных дипломатических и торговых отношений с Китаем («караванный торг») и Персией, с Испанией, Австрией и Данией. Военные реформы, включавшие не только создание новых полков (в том числе гвардейских Измайловского и Конного) и новой редакции «Воинского устава», но и создание Сухопутного кадетского корпуса в Петербурге – замечательного учебного заведения, готовившего юношей из дворянства к высокопрофессиональной офицерской службе. Новые заводы и фабрики. Забота о состоянии дорог. Разумные указы и дальновидные распоряжения по самым различные отраслям жизни страны (только за первые три года правления таких указов было издано 783). Великолепные театральные представления и постоянные придворные труппы первоклассных музыкантов-иноземцев, игравших лучшую музыку того времени… И еще многое другое не только дает богатую пищу нашей исторической любознательности, но и разрушает наше однотонное, негативное восприятие той эпохи, основанное на устоявшихся предвзятостях в оценке этого «недоизученного» периода нашей истории.

И среди постоянных и важнейших забот императрицы Анны на первом месте – Петербург. Именно она возвратила на берега Невы столицу империи. При ней Петербург вновь обрел свое столичное самоощущение, расширил свои пределы и существенно благоустроился, обогатился прекрасными зданиями и храмами, многократно расширилась его торговая сеть. Именно в этот период город Петра был упорядочен, слились воедино составлявшие его раньше отдельные разобщенные поселения-слободы. И именно в это время была сформулирована градостроительная концепция российской столицы, стратегия ее планировки и застройки.

Императрица Анна не только разорвала предложенные ей «кондиции» Она перечеркнула вынесенный ее предшественником на троне приговор Петербургу к запустению и будущему исчезновению. Она уловила и продолжила петровскую идею этого города – и именно при ней Петербург приобрел европейский столичный облик, пережил свое первое «возрождение». (Напомним, что слова итальянского путешественника и писателя графа Франческо Альгаротти о Петербурге «окно в Европу» относятся к концу царствования Анны, к июню 1739 года.)

Решение о возвращении столицы в Петербург было принято Анной Иоанновной в первый год царствования. Указы об исправлении дороги из Москвы, многочисленные распоряжения о срочном завершении строительства недостроенных еще с петровских времен домов, пришедших «в великое разорение», о благоустройстве набережных и улиц, «о содержании Санктпетербургскими обывателями домов своих в исправности» и «о содержании помещиками своих домов в Санкт-Петербурге в добром порядке, а людей – в довольстве», десятки указов на эти сюжеты завершаются распоряжением о переоборудовании нескольких великолепных домов петровских сподвижников (адмирала Ф. Апраксина, П. Ягужинского и С. Рагузинского) и принадлежавшего Морской академии бывшего дома Кикина на Большом лугу (нынешняя Дворцовая площадь) в новый Зимний дворец – уже третий по счету (после двух, построенных для Петра), но первый на том месте, где находится нынешний – четвертый – Зимний.

А 26 октября 1731 года состоялся указ о постройке «адмиралтейскими мастеровыми людьми» триумфальных ворот у подъемного моста через Фонтанку «для входу Ее Величества» в Петербург. Торжественный этот «вход», означавший возвращение столицы в Петербург, состоялся в воскресенье 16 января 1732 года. Накануне вечером императрица прибыла в город и остановилась на ночь в палатах генерала графа Якоба Брюса близ Литейного двора. На следующий день – торжественный въезд в город через двое (у мостов через Фонтанку и Мойку) триумфальных ворот, богослужение в Исаакиевской церкви, мощные артиллерийские салюты (стреляли по 100 орудий из Петропавловской и Адмиралтейских крепостей), толпы людей на улицах, стоящие в парадном строю полки (солдаты кричали «виват!», сняв шляпы и размахивая ими), залпы из полевых орудий, стоящих на льду Невы, колокольный звон и звуки литавр и труб с башни Адмиралтейства. А вечером – «преславная иллуминация при игрании на трубах и валторнах, а особливо при палении из пушек…»

Н. Челнаков. Аничковские триумфальные ворота

Через полтора месяца происходит важная реформа управления дворцовым хозяйством столицы. Все дворцы, сады и «приморские домы» императрицы передаются из ведения Канцелярии от строений в Дворцовую канцелярию, управление крепостью – в Артиллерийское ведомство. В это же время начинаются переоборудование «Новой Голландии» и перестройка Адмиралтейства, завершается отделка Петропавловского собора и происходит его освящение (29 июня 1738 года).

Место архитекторов-иноземцев, бывших главными строителями петровского Петербурга, занимают те, кого Пётр отправлял за границу осваивать «европейскую архитектурную науку»: Пётр Еропкин (1698–1740), Михаил Земцов, Иван Коробов (1700–1747). Верные традициям великих мастеров петровского времени – Шлютера и Леблона, Микетти и Киавери, усвоившие уроки Доменико Трезини и современную европейскую архитектуру, они сооружают новые дворцовые постройки, прекрасные особняки петербургской знати, такие храмы, как Пантелеймоновский (И. Коробов, 1734–1737 годы), Сименония и Анны (М. Земцов, 1729–1734 годы), Рождества Богородицы на месте Казанского собора (М. Земцов, 1733–1737 годы). В 1732–1738 годы вместо обветшавшего деревянного Литейного двора строится новый, каменный, завершается строительство зданий Двенадцати коллегий и соседнего с ними Гостиного двора на Васильевском острове, строится первый мост через Неву.

Именно в это десятилетие – и, вероятно, в связи с перестройкой Иваном Коробовым комплекса Адмиралтейства и увеличением градообразующей роли этого комплекса – была сформулирована идея «Невского трезубца», когда от южного фасада Адмиралтейства, принимаемого за развернутый угол, отходят три прямых луча, отделенные один от другого равными углами. Пётр Еропкин проектирует сооружение Гостиного двора на Большой Перспективе (будущем Невском проспекте), Иван Коробов – интереснейший комплекс Морского полкового двора на Вознесенском проспекте.

Тогда же составляется и проект застройки района, получившего название «Коломны» (от итальянского «колюмна» – колонна, строй). Комиссия о Санктпетербургском строении – уникальное учреждение, созданное в июле 1737 года, разрабатывает первый реальный план Петербурга, удивительные по полноте и продуманности планы застройки отдельных частей столицы, проекты организации городского пространства, создания городской среды, появляются первые официальные названия набережных, площадей и улиц Петербурга. Все это происходило в пределах того десятилетия, когда на престоле находилась императрица Анна. Десятилетие это было как бы «мостом» между эпохой Петра и временем Елизаветы Петровны.

Петербург сильно изменился, украсился, «окреп» за это десятилетие. Городу было возвращено «предназначение», предсказанное Петром. К началу 1740-х годов на берегах Невы возвышался большой, покоряющий своей красотой, полный жизни европейский город…

О перевозах и первых мостах…

…Для имеющейся в том здешним жителям нужды… мост на барках зделать по вскрытии льду, без всякого замедления.

Из именного указа 4 марта 1732 года

Времени, когда в нашем городе мостов не существовало вообще, вероятно, не было с самого момента его возникновения. Петербургские мосты, естественно, представляются нам ровесниками самого города, расположенного на островах, по берегам Невы, ее рукавов и протоков.

Мы многое знаем об истории петербургских мостов, но первые если не страницы, то строки этой истории известны нам весьма приблизительно.

Впрочем, не только нам. Недавно в архиве мне встретился любопытный указ императрицы Елизаветы от 1 марта 1752 года. В нем петербургскому генерал-полицмейстеру предлагалось «справитца, много ли при Петре Великом через Фонтанку, Мойку и каналы мостов было… и по кончине Его Величества много ль тех мостов прибыло».

Вот так. Оказывается, уже к середине XVIII века сведения о времени постройки многих городских мостов были утрачены или забыты.

И все же мы знаем, что первым мостом Петербурга был деревянный подъемный мост через Кронверскую протоку. Он возник почти одновременно с городом – ведь постоянная коммуникация между первой городской площадью с жилыми кварталами близ нее и крепостью была абсолютно необходима. Знаем мы и о том, что в начале 1720-х годов мост этот именовался Красным и что он часто подвергался ремонтам и переделкам. А. Богданов сообщает, что в 1738 году береговые устои этого моста были каменными, а средняя, подъемная часть – деревянной, на сваях.

На протяжении 10-х годов XVIII века территория Петербурга значительно расширилась – город «перебрался» на левый берег Невы и начал расти главным образом в эту сторону, в южном направлении. Вновь обживаемые территории не только были прорезаны реками (в первую очередь Мойкой), но вскоре оснастились и искусственными каналами, сооруженными между Невой и Мойкой (Крюков канал и Зимняя канавка, а также каналы у Летнего сада и у бывшего Почтового двора) и вокруг Адмиралтейства. И тогда же через Мойку и эти каналы, а также при пересечении «Невской прешпективой» (дороги к Невскому монастырю) с рекой Фонтанкой были сооружены деревянные подъемные мосты. К 1723 году их насчитывалось уже 17, в том числе 2 подъемных моста «у Зимнего дому», мосты «от Летнего дому к лугу» (Марсову полю) и Почтового двора (на месте, где ныне стоит Мраморный дворец). Здесь через существовавший тогда канал и гавань от Невы было 4 (!) разводных моста. Мосты соединили также берега канала, окружавшего комплекс Адмиралтейства, и берега Крюкова канала.

Кроме них существовали (в 1726–1727 годы) мост «к саду близ конюшен», «Зеленой, что близ каменного Мытного двора», «Синий, который подле двора Бутурлина», «мост подъемной от Адмиралтейской прешпективой чрез Фанатанную речку» (нынешний Аничков), разводной мост «от деревни Волынкиной» (так в документе, но речь идет о Калинкиной деревне и о мосте возле нее через Фонтанку, нынешнем Старо-Калинкином. – Г. Б.) к Екатерингофу и 3 моста (длиной один – 45 м, второй – 32 и третий, подъемный – 21 м) «при Катерингофе на заливах».

После 1719–1725 годов, когда под руководством мастеров Хармана ван Болеса и фон-Эршта был проложен канал у Литейного двора и Партикулярной верфи в Фонтанку, через этот канал (близ тогда уже существовавшей первой церкви Симеона) был также сооружен подъемный мост на сваях.

Каковы же были эти мосты, как они сооружались? К сожалению, не дошло до нас ни чертежей, ни документально точных изображений, ни других материалов, позволяющих дать полный ответ на этот вопрос. Однако некоторое косвенное представление дают любопытные документы, обнаруженные нами в архивных делах Канцелярии от строений. Первый – составленная в июне 1720 года мастером голландцем Петером ван Гезелем роспись «припасов», необходимых для сооружения на Адмиралтейском острове двух подъемных мостов (их строили «вольные» кузнецы – подрядом). На каждый из этих мостов мастер требовал по 3 цепи (100 звеньев в каждой), по 6 железных шестов (длиной 5,5–5,6 м), по 4 круга диаметром 1,2 м – всего на каждый мост более тонны (68 пудов) весом различных металлических «припасов».

Второй документ – указ 16 августа 1732 года о сооружении близ строившейся тогда новой каменной Симеоновской церкви нового моста через Фонтанку (на том месте, где сейчас мост Белинского). «Мост… – говорится в указе, – зделать немедленно на сваях и средину поднять выше, дабы мелкими судами водою проезжать возможно было, а по краям того мосту поставить болясы (перила) простые». При этом предлагалось использовать бревна, доски «и барки» от прежнего моста, существовавшего на этом месте.

Мосты тогдашние были не очень прочны, а нагрузку испытывали большую: город ведь был уже довольно многолюдным и грузов по его улицам и дорогам перевозилось множество. Кроме того, повреждались мосты и «от прибыло воды» И состояние мостов было для городского начальства причиной почти непрестанного беспокойства.

Вот подлинные свидетельства документов. «Те мосты так худы, что не токмо коретами, но и пешим ходить опасно» (август 1724 года «у Зимнего дому»); «от конской езды повреждены» (апрель 1725 года о тех же мостах); «подъемный мост у Зимнего дворца к реке через канал опустить пониже, понеже въезд весьма крут» (декабрь того же, 1725 года). Весной 1726 года 25 наемных плотников и 30 «работных людей» ведут большие ремонтные работы на мостах у Екатерингофа, «попорченных от воды», тогда же под руководством архитектора Михаила Земцова ремонтируется и окрашивается «подъемный мост, который зделан по Прешпективой чрез Фанатанную речку» – нынешний Аничков.

До сих пор мы говорили о ранней истории мостов через реки и каналы, когда еще не было моста через Неву. Как же преодолевалась в те годы главная водная артерия и главная водная преграда города? Нам неизвестно, возникали ли при Петре какие-либо планы наведения мостовой переправы через Неву. Сообщение между частями города – Адмиралтейским, Васильевским, Петербургским островами, Литейной и Выборгской сторонами – осуществлялось зимой по льду, летом – на гребных судах. Оживление царило на Неве в течение всего времени от весеннего ледохода до осеннего ледостава: паруса военных кораблей и купеческих судов, лес мачт поднимались над Невой, множество гребных судов и шлюпок, ялики и лодки бороздили речной простор.

 
Над Невою резво вьются
Флаги пестрые судов;
Звучно с лодок раздаются
Песни дружные гребцов…
 

Г. де Витта по рис П. Пикарта. Вид Петровского моста. Фрагмент гравюры

Нам сейчас трудно представить себе эту яркую, волнующую картину. Открываем тома хранящихся в Российском государственном архиве древних актов в Москве «Поденных записок А.Д. Меншикова» и читаем: «10 апреля 717 года: изволили смотрить льду, который по Неве стало ломать и нести и тако оную реку очистило, для чего з города (из Петропавловской крепости. – Г. Б.) выстрелили ис трех пушек» До этого в течение трех дней Меншиков никуда из своего дома на Васильевском острове не выезжал «для того, что на реке лед зело уже худ…»

Начало ледохода было важнейшим событием в жизни города, недаром оно обязательно отмечалось в официальных «Юрналах» Петра, где фиксировались все дела и занятия царя. За порядком на реке и строгим соблюдением правил, запрещавших во время ледохода выходить на лед, следили солдаты.

Когда 17 апреля 1718 года Петру сообщили, что Нева очистилась ото льда сверху уже до Невского монастыря, царь тут же «от Летняго дворца лежащую до города дорогу (к Троицкой площади. – Г. Б.), чтоб народ не ходил, указал пересечь в разных местах», то есть разломать лед, проделав вдоль Невы канал, так же как это делается и сейчас…

В другом документе говорится, что «астраханским солдатам (солдатам Астраханского полка. – Г. Б.), которые у присмотру Невы реки, 30-ти человекам отпускать… покамест река пройдет по вся дни… по 16 фунтов рыбы соленой попалам с вялой, по 30 хлебов, по 30 чарок вина простого в день да всем вопче по две лопатки круп овсяных или яшных».

«Понеже ныне наступает время зимнее, – читаем мы еще в одном документе, датированном 24 октября 1745 года, – и по причине стоявших немалых ныне морозов уповательно, что Большая Нева також и малыя Невки реки вскоре льдом покроются, – к чему по примеру прошедших лет для удержания народу, чтоб до учреждения льда никто не ходил, потребны по всем берегам караулы… пока лед по надлежащему утвердится и проезд безопасен будет…»

В 1718 году в Германии вышла в свет примечательная брошюра, анонимный автор которой в «обстоятельном описании новопостроенной русской столицы Санкт-Петербурга», рассказав в конце 5-й главы о трудностях и опасностях переправы через Неву и о частой гибели на реке людей, дальше пишет буквально следующее: «…Один русский инженер (!) представил две модели каменного моста с одной аркой через реку. Но его царское величество, пошутив, отложил осуществление этого изобретения до иных времен. Однако иностранные архитекторы, находившиеся там, были весьма изумлены и вскоре заговорили, что если возможно одной аркой перекрыть 1500 шагов столь быстрой и глубокой реки, то скоро, вероятно, появится предложение соорудить арочных мост с Земли на Луну…»

Правда, ни один из сохранившихся русских документов не содержит даже отдаленных, туманных намеков на что-либо подобное. Быть может, все это легенда – но, согласитесь, любопытная… С момента появления анонимной немецкой брошюры до наведения первого моста через Неву (Исаакиевского) оставалось еще 9 лет, и был этот мост наплавным, а не постоянным.

Летом 1727 года вопрос о строительстве моста через Неву с Адмиралтейского на Васильевский остров «назрел» Причины этого вполне понятны: завершено было сооружение Исаакиевской каменной церкви, а напротив нее, через Неву, рядом с домом князя Меншикова, Д. Трезини спешно сооружал новый дворец для юного императора Петра II. Мост становился необходимым.

Закладка моста и его освящение состоялись 26 июня 1727 года. Но именной указ Меншикову о строительстве этого моста состоялся лишь через десять дней. Все делалось очень поспешно, порывисто. Руководил строительством советник Адмиралтейской конторы капитан-лейтенант Симон Лиц, а материалы «на деле моста» брались «от строения дворца императора Петра Второго», 29 барок, 1000 бревен и более 3000 досок были взяты «от строения дворца», а «к тому строению материалы плиту, кирпич и известь и протчее надлежит возить со всяким поспешением с Преображенского (новое название Васильевского) острова и от Зимняго дому и из других мест».

Работы заняли ровно месяц. 29 июля, «в вечеру», юный император и князь Меншиков «ездили чрез новопостроенной чрез Неву реку мост… С того времяни народ начал чрез тот мост ходить…» А такса за движение по мосту была определена указом на имя Меншикова, данным еще накануне. «Мостовой сбор» начали собирать с 30 июля 1727 года – этот день и следует считать датой открытия первого моста через Неву.

Исаакиевский собор, наплавной мост и Двенадцать коллегий

Мост был наплавной – современные гидротехники назвали бы его понтонным. Роль понтонов исполняли порожние деревянные барки, стоявшие плотно борт к борту и соединенные цепями; барок таких было около трех десятков. Поверх их от берега к берегу шел широкий бревенчатый настил, по бокам которого были отделены «пешеходные дорожки». Их наружный край обрамлялся деревянными перилами. На фарватере Большой Невы несколько барок были предназначены для разводки на цепях «для проходу судам» вверх по реке. Но, хотя за разводку моста со шкипера каждого судна брался 1 рубль, лишних разводок хотели избежать, и Адмиралтейств-коллегии приказано было «Малую Неву реку до 8 футов (2,4 м) глубиной вымерять (т. е. определить фарватер и обозначить его вехами)… чтоб тою рекою можно было почтовым и протчим судам проходить прямо, а не сквозь построенной на Большой Неве реке мост…»

Но жизнь этого первого моста оказалась недолгой – всего 6 недель. И причины этого были чисто политические. В начале сентября 1727 года – неожиданная и беспощадная опала Меншикова; идея превращения Васильевского (Преображенского) острова в парадный центр столицы перечеркнута. Строительство царского дворца на набережной заморожено; роскошный дворец Меншикова конфискован… Мост оказался не нужен, и 16 сентября он был разведен и на этом месте восстановлен перевоз через Неву. А через три дня издается указ, чтобы мост «для удобнейшего судов ходу развести немедля и оному в том месте не быть», а барки, настил и все прочие детали надлежало отвести в Черную речку в Галерной гавани и «употребить куда потребуется».

Такой, к сожалению, типично российский сюжет: вместе с человеком в опалу попадают и его дела, замыслы, начинания…

И еще четыре года сообщение между Адмиралтейским и Васильевским островами было только лодочным, «перевозным». Впрочем, как мы знаем, это были едва ли не самые тяжелые годы в истории Петербурга вообще.

4 марта 1732 года, через полтора месяца после возвращения столицы на Невские берега, императрица Анна Иоанновна издает указ «О делании моста на барках через Неву на Васильевский остров»; мост предполагалось делать «с двумя больших да с одним мелких судов пропусками… в прежнем месте, по вскрытии льду, без всякого земедления».

Работа была поручена Адмиралтейств-коллегии. Руководили строительством моста «бомбардир-лейтенант» Вильбоа и корабельный мастер Филипп Пальчиков, а помогали им «корабельные ученики» П. Качалов, А. Третьев и В. Никитин. Работы, начавшиеся 10 мая, сразу после ледохода, велись поспешно. Дело надлежало окончить «в самой скорости», а делать все приходилось заново – от старого моста ничего не сохранилось. Задача признавалась столь приоритетной, что к конопачению корпусов барок были откомандированы все мастера, работавшие на Адмиралтейском конопатном дворе.

Уже 30 июня работы были окончены, и мост вступил в строй. Он успешно «проработал» два с половиной месяца, но не выдержал «прибылой воды и штюрма», случившихся 19 сентября; после наводнения пострадавший мост пришлось разобрать. Решено был выработать более надежную и долговечную конструкцию.

Новый мост, сооружавшийся к навигации 1733 года под руководством «ластовых судов мастера» Г. Соловьева и при участии адмиралтейского архитектора И. Коробова, имел ширину почти 15 м; на барки, закрепленные на якорях, были положены бревенчатые «прогоны», а по ним – дощатый настил. Спуск с берега на мост состоял из крылец и лестниц, а «по берегу во всю пристань шли перила с крестами» Наводился новый мост (из готовых элементов) за 4–5 дней, а разводка его для пропуска судов занимала не более двух часов: на время, когда мост был разведен, людей перевозили через Неву на швертботах. Указом 30 мая 1732 года устанавливался размер пошлин с судов за разводку моста, а для проезда и прохода экипажей, всадников и пешеходов определялась твердая такса. Правила, установленные для движения по Исаакиевскому (такое название он получил) мосту, гласили: «Чтоб всякого чина люди ходили через мост по указанным дорогам, а именно – со обоих концов о правой стороне, а среднею б, где конным ездить надлежит, не ходили; и будет кто из офицеров насилием пойдет срединою, о тех репортовать письменно, а из простых народов одерживать и до такой противности не допускать».

Офицеры, сенатские и коллежские служащие, посыльные, «академические служители» и прочие, направлявшиеся по казенным надобностям, от платы за проход по мосту освобождались, получая специальные «билеты». А сбор «мостовых» – при копеечной таксе – составлял в 1733 году 5651 рубль, в следующем – 5893; всего же за десять лет (1733–1743 годы) собрано было 66 785 рублей – огромная по тем временам сумма… Новая конструкция моста, сооруженная в 1733 году, оказалась столь удачной и надежной, что он просуществовал несколько десятков лет. За это время в городе были сооружены десятки других мостов через многие реки и каналы – все части города были связаны между собой.

Эллигер. Панорама Невы. 1726 годы

Но проблема коммуникации через Неву оставалась весьма острой. Зимой здесь учреждались переходы (по дощатым настилам, положенным на лед), летом – перевозы (на лодках), а в период ледохода и ледостава «для переходу через Большую Неву реку пешим на льду кладутца барошные доски, по которым переходя с великою нуждою и опасностию, а паче погода, и весною – под теми досками лед истлевает». А Петербургская сторона оказывалась в такие периоды совсем отрезанной от других частей города, и «за великой опасностью в переходе» чиновники, проживавшие здесь, «по нескольку дней в канцелярии приходить не могут».

И вот весной 1739 года возникла мысль «в распутные времена» от Исаакиевской церкви на Васильевский остров (там, где летом наводился наплавной Исаакиевский мост) и с Васильевского острова на Петербургскую сторону («в том месте, где летом бывает к старому Мытному двору перевоз» – приблизительно там, где теперь проложен Биржевой мост) «зделать мосты из бревен плотами, на которые мостить досками, а с бревен с концов снизу снять (стесать. – Г. Б.), чтобы свободнее можно было оные плоты с места на место перевозить, и те плоты один к другому, також к берегам укрепить накрепко» И по этим мостам пропускать горожан… Бесплатно.

Но Сенат этого предложения не поддержал, распорядившись просто «класть долгие и широкие доски на подкладках». Однако осенью вопрос возник вновь – теперь под представлением Комиссии о Санктпетербургском строении о сооружении таких мостов через Большую и Малую Неву «для… в переходе льдом через реки безопасности и отвращения ради народной гибели» стояла среди других подпись архитектора Петра Еропкина.

Но и на сей раз Кабинет подобных временных мостов через Неву делать «не рассудил»; по-прежнему в периоды ледостава и ледохода через реку просто в определенных местах укладывались доски – «сколь же скоро безопасный на Неве реке утвердитца путь» – доски эти убирались до следующей осени или весны.

Однако и позднее не раз возникал вопрос о надежном обеспечении безопасности при переходе рек в период распутицы, ибо «когда на Неве лед или вскрываетца, или становитца, часто погибают люди…»

И вот в марте 1763 года известный вельможа Иван Елагин сообщил из Москвы, что «изобретен здесь мост (временный, разборный. – Г. Б.), которого модель при сем в Санктпетербурге со специальным куриером посылается, чтобы во всех знатных и необходимых местах, где обыкновенно переход через реку бывает, по сей модели мосты заблаговременно и непременно зделать… предупреждая тем опасность дорог»

Но и на сей раз это распоряжение не имело практических последствий. Что это был за проект – мы, к сожалению, не знаем: не сохранилось ни его описания, ни чертежей, ни модели, ни имени автора…

* * *

Перевозы через Неву, а их было несколько официально установленных, с оборудованными пристанями по берегам, находились в ведении Адмиралтейств-коллегии. 4 августа 1741 года ей было предложено «с Адмиралтейского на Васильевский остров… чрез Неву-реку быть по-прежнему перевозам, для того, что на пристань и Зимнего дому приходят иностранные купцы, желающие переезжать на Васильевский остров», где в районе Стрелки находился тогда Петербургский порт.