Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

В 1733 году таких перевозов в столице было учреждено два – «против нового ее величества дому» к Стрелке и от Галерного двора к 8-й и 9-й линиям; в 1766 году еще ниже по течению Невы появился «вновь изысканной… с Васильевского острова от 23-й линии к Матисовой деревне перевоз».

Помимо пристаней у этих перевозов были на обоих берегах Невы и другие пристани – свои у многих казенных зданий и у домов и дворцов, выходивших на Неву: против Академии наук, Сената и коллегий, против кадетского корпуса – бывшего дворца Меншикова и против дома Миниха на углу 12-й линии. Много было таких пристаней, за ними следили, возле них укрепляли берег, создавали мощеные участки набережной.

Были также перевозы через Неву от Летнего сада и еще выше по Неве – Воскресенский.

По реке одна за другой сновали от берега к берегу шлюпки и другие гребные суда, «имеющиеся при канцеляриях, конторах и коллегиях». Многие были закреплены (вместе с гребцами) за определенными высокопоставленными чиновниками – своего рода индивидуальный транспорт, причем на шлюпках этих строго предписывалось «посторонних людей через реку не перевозить и о том гребцам накрепко подтвердить, дабы от того в зборе за перевоз на казенных судах недобру последовать не могло», – гласил указ Сената в Адмиралтейств-коллегию 30 июня 1732 года.

«Сбор за перевоз»? Выходит, был перевоз через реку платным. Да (как и переход и переезд через Исаакиевский мост, впрочем), и давал немалый доход. Перевоз одного пассажира на барже стоил 3 копейки (или 15 копеек за час), на верейке – 2 копейки (10 за час), на буере или швертботе с двумя гребцами – 1 копейку; за перевоз экипажей, скота и «других тягостей» бралось от 10 копеек (за карету или воз), 5 копеек (коляска), 3 (телега), за перевоз лошади 5 копеек, за корову– 3 копейки… Сохранилась любопытнейшая ведомость годовых сборов за перевозы через Неву – мы узнаем из этого документа, что с 1733 по 1748 год, за 15 лет, с перевоза «у Зимнего дома» собрано было почти 15 тысяч рублей, а с перевоза от Галерного двора к 8-й и 9-й линиям – почти 2 тысячи!.. Причем по годам доход этот распределялся очень неравномерно: от 863 рублей в 1737 году до 50 рублей в следующем, 1738 году, и снова к 1063 рублям в 1740 году. Максимальный годовой сбор от первого перевоза составил 2028 рублей (в 1742 году, когда не наводился Исаакиевский мост).

Позднее содержание перевозов, как и содержание мостов, отдавалось в откуп: держали его богатейшие петербургские купцы (Илья Анисимов – перевоз к 8-й линии, Алексей Кусовников – перевоз к 23-й линии), платя за это в казну определенную договором сумму.

…В 1742 и следующем годах Петербург был свидетелем любопытного события: через Неву, на Выборгскую сторону, переправлялись пять драгунских полков, назначенных в Финляндский корпус генерала П.П. Ласси, – полки эти шли из Новгорода к Выборгу. В 1742 году для этой переправы «на Неве реке, против Казачеьй слободы, выше Воскресенского перевозу» был специально наведен временный мост на плашкоутах – изготовленных в Гарнизонной канцелярии плоскодонных барках, покрытых деревянными помостами, – такой же конструкции, что и Исаакиевский мост. Но наведение этой переправы в районе Охты вызвало значительное «помешательство и повреждение» многочисленным «правиантским и другим судам», шедшим сверху по Неве в Петербург и обратно отсюда к Ладоге. Поэтому в следующем году Сенат решил этого моста не наводить, а полки со всем их имуществом переправить через Неву «в том же месте, где в прошлом году», но «на больших паромах или барках на канатах» Выяснилось, однако, что в распоряжении Адмиралтейств-коллегии «барок и других судов, которые могут ходить на канатах, нет». И пришлось срочно брать 8 барок из военной Провиантской конторы и 6 паромов с канатами из Партикулярной верфи и, намостив на барки помосты, наскоро «выстроить переправу» для войск.

Насколько нам известно, это был единственный такой случай в истории города. Наведение в 50-е годы XVIII века наплавных мостов – Тучкова через Малую Неву и Сампсониевского через Большую Невку, с Петербургской на Выборгскую сторону, – связало наконец между собой все части города пусть круговой и неудобной, но надежной летней коммуникацией.

И в заключение еще один документ, относящийся уже к 1780 году: «Сего апреля 10-го дня, пополудни в 4-м часу по вскрытии Невы реки льдом… ис пушек пальбою (стреляли три орудия из Петропавловской крепости. – Г. Б.) по 5 выстрелов салютация учинена и перевозы в надлежащих местах выставлены». По традиции первой на открывшуюся ото льда невскую воду выходила шлюпка, на мачте которой развевался вымпел командира Санкт-петербургской партикулярной верфи.

А вскоре кроме перевозов наводился и разведенный на время ледохода Исаакиевский мост – единственный тогда мост через Большую Неву…

Слово «мост» – знаковое для нашего города. Это один из его символов – вспомните известный всему миру кадр: взметнувшиеся ввысь пролеты Дворцового моста на фоне рассветного неба белых ночей…

Но ведь и сам Петербург – мост. Мост между Россией и Европой, соединяющий культуры, обеспечивающий их непрерывный диалог.

Однако «мост» для города нашего – не только символ, знак, неотъемлемая часть образа. Петербург – один из самых «мостовых» городов мира; мостов в нем больше, чем самому городу лет. И хотя нет среди них «рекордсменов» – самых протяженных, самых высоких или самых широких, но здесь представлена в прекрасных образцах вся «Энциклопедия мостостроения»: железнодорожные и пешеходные, каменные, металлические и деревянные, разводные и неподвижные. Мосты длиной почти в километр и всего в несколько метров, шириной от полутора метров до сотни. Мосты, возраст которых превышает два столетия, и те, которые моложе двух с половиной десятилетий. А дивные металлические ограждения петербургских мостов! А их декоративное убранство, делающее мосты важнейшей художественной достопримечательностью города!..

Город-архипелаг не может жить без мостов, они – важнейшая часть его «нервной системы». Их расположение и состояние определяют скорость и «упругость» повседневной городской жизни. Документы почти трехвековой давности рассказывают, как во времена ледостава «для удержания народу, чтоб до учреждения льда никто не ходил, потребны по всем берегам караулы», а «распутное время», перед ледоходом, лет на Неве разбивали ломами, «пересекали в разных местах, что народ не ходил…»

И неудивительно, что история петербургских мостов естественно «накладывается» на историю города, совпадает с ее этапами и важнейшими событиями. Начиная от ровесника города – первого моста, соединившего только что заложенную крепость на Заячьем острове с соседним Березовым.

Фельдмаршал Миних

Фельдмаршал граф Миних был росту высокого, собою статен, наружности весьма красивой. Глаза его и все черты лица показывали остроумие, неустрашимость и твердость характера. Голос и осанка являли в нем гения…

Д. Бантыш-Каменский. Биографии Российских генералов и генерал-фельдмаршалов. 1840 год

Восемнадцатое столетие – удивительная и странная эпоха, рубеж между средневековьем и новым временем. Его история в России ярка и противоречива, полна драм, противоречий, выдающихся событий и замечательных биографий. Это эпоха создания и укрепления огромной дворянской империи, время грандиозных и грандиозных военных побед. Век, которым начинается «петербургский период» российской истории, когда Россия и Европа узнавали одна другую, «открывались» друг другу. Век Просвещения, подъема образования и науки, мощного культурного скачка, «старта», заложившего основы происшедшего в следующем столетии «прорыва».

Но это был и абсолютно нетипичный для России «век женского правления». Из девяти монархов на пятерых мужчин (включая младенца Ивана Антоновича) приходилось всего 31 год и 7 месяцев пребывания на троне – менее одной трети века.

Это был век дворцовых переворотов, фаворитизма и коварства, интриг и душераздирающих драм, век масштабных замыслов и мелочного исполнения, век политического «дамского рукоделия».

Среди выдающихся личностей – представители всех видов деятельности, всех сторон жизни. Граф и барон Бурхардт-Христофор Миних – один из тех, чье место в первом ряду среди знаменитых деятелей века, который на исходе его Александр Радищев назовет «столетием безумным и мудрым».

При жизни Миниха хвалили и порицали. После смерти он оказался полузабытым. Человек этот испил «чашу судьбы» своей до конца. «Чужак», нанятый в русскую службу, немец, он приехал в Россию в возрасте 37 лет – и провел здесь остальные 46 лет, ни разу не выехав за границу. Он смог подняться на огромную высоту, пользовался неограниченным доверием, заслужил все возможные почести и награды, стал одним из первых людей в государстве – и лишился всего, был низвергнут в пучину унижений и страданий, возведен на эшафот, ровно 20 лет провел в сибирской ссылке – и снова возвратился в Петербург, снова оказался у трона и совершил последний подвиг служения своему долгу стране, ставшей для него родной и остававшейся чужой, – долга, как он его понимал.

Он начал свою русскую службу как военный инженер, профессионал высочайшего уровня. Его громадная образованность, знание Европы определяли масштаб интересов и деятельности, их широчайший горизонт. Он не был одним из «птенцов» Петра, но отлично «вписался» в их строй. Генерал-фельдцейхмейстер, стоявший во главе всего артиллерийского и крепостного дела в русской армии, он много сделал для их развития и усовершенствования, наследуя на этом направлении своему прославленному предшественнику графу Якобу Брюсу. Президент Военной коллегии, военный министр, он много работал по укреплению русской военной силы, и в первую очередь офицерского корпуса российской армии. Генерал-фельдмаршал, он проявил себя как военачальник, творец планов военных операций – хотя идеи этих планов не всеми власть имущими были поняты и далеко не всегда планы осуществлялись так, как задумывались.

Деятельность Бурхардта-Христофора Миниха развивалась в трех основных направлениях: Петербург, Армия, Политика…

Он родился 17 мая 1683 года в Ольденбурге и, прожив 83 с половиной года, скончался 16 октября 1767 года в своем имении Луниа близ Тарту. Получив прекрасное военное образование, участвовал в войне за Испанское наследство (1700–1713 годы), сделал быструю карьеру, был в плену, служил в Гессене и Касселе, с 1717 года на службе польского короля. Здесь, в Польше, он получает приглашение на службу шведскому королю Карлу XII, а после его гибели ведет через русского посланника в Польше Григория Долгорукова переговоры о вступлении в русскую службу. Переговоры эти завершаются поездкой в 1720 году в Ригу, где произошла первая встреча Миниха с Петром и где был заключен первый контракт на 6 лет (позднее продленный еще на 10) на службу в русской армии с чином генерал-майора и с перспективой через год получить чин генерал-поручика.

В начале следующего, 1721 года Миних через Кенигсберг, Митаву, Ригу, Дерпт, Нарву едет в Петербург, куда прибыл 14 марта. Здесь и началась его русская служба и совершенно новая жизнь. Через девять дней после посещения вместе с царем Кронштадта, Ораниенбаума, Петергофа и Стрельны он в свите Петра прибывает в столицу. С первых дней службы Миних проявляет свою «опытность и ревность», и уже 22 мая того же года указом Петра производится в генерал-поручики.

Он руководит строительством шлюзов на реке Тосне, ведет гидравлические работы на Балтийском побережье – но главным его делом становится с 1723 года строительство Ладожского канала. Пётр поручает Миниху инженерное и административное руководство, полную власть в исполнении одного из самых грандиозных инженерных замыслов, имеющих исключительное значение для развития Петербурга и всего Северо-Западного региона. Деятельность Миниха на этом поприще замечательна: он наводит в строительстве твердый порядок, сам во все вникает, проявляя непривычную для своего окружения разумную распорядительность. Орденом Александра Невского отмечен этот этап деятельности Миниха.

Поздней осенью 1726 года Петербург пережил очередное сильное наводнение. Под впечатлением разгула стихии Миних создает в следующем году обширный – первый по сути дела – проект защиты столицы от наводнений. Проект предполагал ограждение огромного городского пространства системой прибрежных защитных сооружений, чтобы «город и каждый остров дамбами и укреплением берегов укрыть». «Великая обширность города» требует сооружения дамб общей протяженностью около 50 верст (более 100 км) и обойдется эта работа в 750 тысяч рублей – фантастическую по тем временам сумму. «К тому, – пишет Миних, – все жители Петербурга по пропорции их жилых домов или мест деньгами или материалами некоторое число вспоможений дать могут». А к работе необходимо привлечь не менее 40 тысяч человек, 4 тысячи лошадей и «завсегда полное число судов, больших и малых, сколько возможно».

Разработанный Минихом «Проект, каким образом город Санкт-Петербург от разлития воды укрыть возможно» остался неосуществленным памятником инженерной мысли, касающейся одной из коренных петербургских проблем.

Б. Миних. С гравюры Боулза

Наиболее важный этап деятельности Бурхардта Миниха, связанной с Петербургом, относится ко времени, когда юная столица была предана забвению и предана властью, по сути дела брошена ею. В феврале 1728 года, когда двор уезжает в Москву, Миниху поручается продолжать сильно затянувшуюся достройку каменной крепости на Заячьем острове. Завершение этой работы – его бесспорная заслуга перед нашим городом.

В том же году Миних назначается генерал-губернатором Санкт-Петербургской губернии, Ингерманландии, Карелии и Финляндии. Оказывшись во главе управления огромной территорией, столкнувшись с тысячью проблем – он выстоял. Позднее Миних возглавит Комиссию для управления дел полковых и гвардии и Комиссию для упорядочения армии, артиллерии и инженерного дела, которой поручалось решать вопросы финансирования армии «без особого ограничения народа». Создание в начале царствования Анны Иоанновны двух новых гвардейских полков (Измайловского и Конного) и специального привилегированного учебного заведения в Петербурге для подготовки офицеров – Сухопутного кадетского корпуса – осуществление идеи Миниха.

1731 год – особый в биографии Миниха. 25 марта состоялось открытие Ладожского канала – истинного «детища» Миниха. Чуть ранее, 13 марта, он назначается главой Полицеймейстерской канцелярии в Петербурге (и служит в этой должности 10 месяцев). 28 апреля Миних удостаивается высшей награды – ордена Андрея Первозванного, а 25 августа назначается президентом Военной коллегии. 1 декабря императрица пожаловала ему в собственность Крестовский остров.

Нельзя не отметить того, что Миних предстает своеобразным «преемником» Александра Меншикова. Он «унаследовал» от своего знаменитого предшественника и должность Санкт-Петербургского генерал-губернатора, и пост президента Военной коллегии. И личную судьбу: невероятный взлет, немыслимую власть и абсолютное доверие монарха – и неожиданную опалу, ссылку… Но диапазон личности и уровень профессионализма Миниха были выше, чем у Меншикова. И непомерным корыстолюбием, неутолимой страстью к обогащению, не раз толкавшими Меншикова на преступления, Миних не страдал…

Дом Б. Миниха на Васильевском острове

Перед торжественным возвращением императрицы и двора из Москвы на берега Невы вся подготовка к встрече возлагается на Миниха: он руководит и подготовкой дороги, и строительством Триумфальных ворот, и даже грандиозным фейерверком в честь прибытия императрицы.

Завершая разговор о громадных заслугах Бурхардта Миниха перед Петербургом, следует отметить, что он, возглавляя покинутую, брошенную властью и как бы обреченную погибнуть столицу, спас город от гибели. Его четырехлетняя деятельность в роли полновластного «хозяина» Петербурга – одна из важных глав истории нашего города.

Авторитет и влияние Миниха в этот период возрастают до огромных размеров. «Нельзя было, – писал позднее его сын в своих «Записках», – большим доверием пользоваться, какое на него возлагала императрица». К этому же времени относится и политическое сближение Миниха с Бироном – вплоть до намерения женитьбы сына Миниха на сестре всесильного фаворита.

«Но сие, – читаем мы далее в Записках» Миниха-сына, – продолжалось недолго, и чрезвычайный его кредит начал помалу упадать». Миних был слишком профессионален, слишком многогранно талантлив и слишком прямодушен, чтобы не стать опаснейшим конкурентом для множества участников политических игр, которые происходили при дворе. В первую очередь для Бирона – тот сперва скрытно, под благовидными и доброжелательными предлогами, а потом уже откровенно враждебно «становится на пути» Миниха. Миних постепенно перестает располагать «кредитом» императрицы – он отодвигается на второй план. Но, отстраненный от двора, становится во главе армии (чина генерал-фельдмаршала он был удостоен еще 6 марта 1734 года) в начавшейся в 1735 году и затянувшейся на четыре года войне с Турцией – «незнаменитой» войне (до этого Миних возглавлял осаду Данцига, закончившуюся захватом крепости).

Война с Турцией шла долго и трудно; театр военных действий охватил огромную территорию. Победы в Крыму, взятие Очакова, Хотина давались трудно. Планы Миниха, рассчитанные на активизацию военных действий, не встречали поддержки в Петербурге. Дипломаты вели сложную закулисную игру, в которой участвовали кроме России и Турции Австрия и Польша. «Белградский мирный договор», заключенный осенью 1739 года фактически «за спиной» Миниха, был не выгоден России. А во время торжественного возвращения гвардейских батальонов с войны в столицу главным «героем», триумфатором стал Бирон (Миниха в это время в Петербурге не было).

Наступил тяжелый, мрачный, богатый кризисными событиями 1740 год. В мае-июне – политическое «дело Волынского», закончившееся казнью главных фигурантов, – дело фальшивое, сфабрикованное. Но главным в политической жизни этого года был все же не этот процесс, а резкое противостояние Миниха и Бирона – противостояние, обострившееся до предела.

И когда в середине октября умерла императрица Анна, Миних становится инициатором «изъятия» Бирона из политической жизни. Усопшую императрицу еще не погребли, когда в ночь на 9 ноября 1740 года верные Миниху военные арестовывают в Летнем дворце Бирона и его брата и тут же отправляют их «под крепким караулом» в Шлиссельбургскую крепость (а вскоре – в сибирскую ссылку).

Миних – победитель. Благодарная мать четырехмесячного императора Ивана Анна Леопольдовна производит его в генералиссимусы и назначает первым кабинет-министром. Но этот политический триумф продолжается недолго, за мощным взлетом следует умопомрачительное падение. Гвардейцы, устроив дворцовый переворот 25 ноября 1741 года, возводят на престол дочь Петра Елизавету. Миних выдается за главную «опору» свергнутого режима. Следует ночной арест, 17 января – имитация казни, замененной ссылкой в Сибирь. И двадцать лет сибирской ссылки.

Только Петр III, взойдя на престол, возвращает Миниха в столицу и восстанавливает все его чины и награды. 9 июня 1762 года Миних назначается генерал-губернатором Сибири – той самой, откуда он только что вернулся из ссылки.

С Петром III Миних остается до последнего дня его правления, до устроенного супругой Екатериной дворцового переворота 28 июня.

На этом политическая карьера графа, барона, фельдмаршала обрывается окончательно. Екатерина не мстит ему за верность убитому супругу – она всячески старается проявить свое уважение престарелому Миниху. На ее царствование падают последние годы его жизни…

Сложная, долгая, полная труда, драматических коллизий, взлетов и падений жизнь. И Петербург, служение ему занимают в этой жизни большое и важное место – вне всяких сомнений, служение это достойно того, чтобы имя и дела Бурхардта-Христофора Миниха не были забыты.

Пожары

От бывших здесь, в Санкт-Петербурге, великих пожаров… народу крайнее разорение учинилось, а особливо бедным и неимущим людям…

Из доклада Сената. Июль 1737 года

В истории Петербурга с первых его дней важными вехами были моменты «разгула» двух контрастных стихий – воды и огня. Наводнения и пожары бывали не только страшными, катастрофическими по своим последствиям, но и создавали атмосферу высокого психологического напряжения. И трудно сказать, какая из стихий была для петербуржцев более опасной и угрожающей.

За первые 35 лет Петербург пережил 27 наводнений, причем в шести случаях (в сентябре 1706, в ноябре 1721, в октябре 1723, в ноябре 1726, в октябре 1729 и в сентябре 1736 года) вода в Неве поднималась более, чем на 2,5 м выше ординара.

Наводнения терзали город в осенние месяцы, пожары бушевали в любое время года, испепеляя целые слободы. «От копеечной свечки Москва сгорела» – гласит пословица; Петербург спасало от полного истребления огнем его островное расположение: вода – опасный враг горожан во время наводнений – становилась их единственной надеждой при пожарах.

Пожарная опасность висела над городом постоянно – каждый день и каждый час. Теснота застройки, скученность деревянных строений, пожароопасные кровли (дерево, береста), легкомысленное обращение жителей с огнем, а то и случаи поджогов со стороны «лихих людей» – все это держало «юный град» (как, впрочем, и все города средневековой Европы) в постоянном напряжении. Пётр издал десятки указов, предписывавших строжайшее соблюдение противопожарных правил и грозивших жестокими карами за ослушание. Генерал-губернатор Меншиков строго следил за соблюдением этих правил; по его указанию в декабре 1713 года проведена перепись всех дворов в городе с целью учета печей и очагов, находившихся в домах, поварнях, кузницах на этих дворах…

Но пожары продолжали бушевать. Ни один год и месяц не обходился без них. Некоторые были столь опустошительны, что запомнились жителям надолго. 18 июля 1706 года был в крепости «немалой пожар, и много снаряду пропало… также и люди згорели». В 1710 году сильный пожар бушевал на Троицкой площади, 10 июня 1714 года снова горело в крепости. 21 марта 1729 года в Миллионной улице горели дома президента Академии наук Блюментроста и генерала Корчмина, all июня 1736 года «погорели дворы без остатку у адмиралтейских служителей»…

И это только самые сильные и памятные пожары. Мелкие происходили почти ежедневно. Но то, что произошло в столице летом 1736 года, вселило ужас в души горожан.

В июне был пожар на Дворцовой набережной. Напуганные власти издали 20 июня указ о сносе в течение четырех лет всего деревянного строения на участках, выходящих на набережную Невы, и о сооружении здесь только каменных зданий. Но 12 августа около полудня «учинился превеликий пожар». Виновниками его были будто бы слуги персидского посла, неаккуратно курившие трубки: от Зеленого моста через Мойку, рядом с которым был двор посла, огонь при сильном ветре быстро распространился, охватив лавки каменного Мытного двора, где хранились смола, деготь, сало, рогожи и пр. Результат понятен: за 8 часов пожара выгорел не только Мытный двор с товарами, но и «многие обывательские дворы погорели». Огонь, доходивший до Синего моста через Мойку и церкви Вознесения, перекинулся даже на противоположный, левый берег Мойки. Почти все строения, находившиеся между Мойкой и обширными лугами перед Зимним домом и Адмиралтейством, выгорели, хотя «у некоторых каменных палат и после пожару остались стены»

Пострадали все, проживавшие здесь: «знатные персоны», владевшие особняками на набережной и на Миллионной, «купецкие люди», лишившиеся товаров, и «подлый люд» – особенно проживавшие на этих «Адмиралтейских местах», по Большой и Малой Морским улицам мастера и «работные люди» Адмиралтейской верфи и «морские служители» – офицеры и матросы флотских команд. Пожар непосредственно угрожал императорской резиденции – «Зимнему дому» Анны Иоанновны и Адмиралтейству.

Не менее тревожными были и те случаи мародерства во время пожара, о которых говорится в документе, составленном на следующий же день. «Во время пожарного случая 12 августа, – читаем мы, – многия от салдатства и матрозов непорядки производили и вместо унимания пожару… в воровство и грабеж пуще разбойников ударились и на иных дворах те пожитки, которыя от самих хозяев выношены были, насильственно рознимали и… так поступали, что и в неприятельской земле пуще того и горше поступать было невозможно»…

Виновным в мародерстве предлагалось, под обещание прощения их вины, добровольно принести украденное, ослушникам угрожали, что они «без милосердия будут наказаны как самые разбойники»; такое же наказание грозило и тем, кто знает виновников в мародерстве, но не «объявит» о них, не донесет властям. А «во всех квартирах, где матрозы и Адмиралтейских команд салдаты и протчие служители стоят… чрез добрых и верных офицеров тайно и искусно» произвести обыск в целях обнаружения «чюжих пожитков»…

Пожар оказался не только страшным стихийным бедствием, но и важнейшим фактором нравственной и политической жизни столицы. Выявилось взаимное недоверие населения и власти; власть, авторитет которой оказался под угрозой, решила прибегнуть к испытанному средству – подавить угрозу и недоверие страхом. Общественная атмосфера в столице накалялась; напряженность, тревога, панические слухи и подозрительность нагнетались день ото дня. Любопытно, что единственная тогда российская газета «Санктпетербургские ведомости» ни словом не обмолвилась ни о пожарах, ни об их последствиях.

Власти, однако, не только запугивали обывателей угрозами «жестокого казнения», но и проявляли заботу о пострадавших. В указе, изданном через 5 дней после пожара, 17 августа, говорилось: «Всем известно, какое великое разорение от случившегося ныне пожара многим санктпетербургским обывателям приключилось, и принуждены некоторые еще до сего времяни на лугах без всякого прикрытия со всем своим иждивением быть. А протчие здешние обыватели, видя такое их разорение и что много таких, которые домы их внаймы возьмут и обойтиться без того не могут, стали держать великую цену… И дабы те бедные и разоренные люди никакой дальней нужды больше претерпеть не могли и излишних убытков миновали» предписывалось сдавать погорельцам «домы и светлицы» в наем по прежним ценам. Другим указом предписывалось установить «максимум цен» на съестные припасы на рынках города…

Но принимались и иные меры. Указом 18 сентября 1736 года регламентировалась застройка центральной части города: строить предлагалось «порядочно и регулярно», на набережной и главных улицах разрешалось строить только каменные дома («а деревянного строения никакого строить не позволять»), новое «неубогое строение» надлежало вести строго по «красной линии», сами улицы расширить и «пространство дворов» прибавить. Преодолевая тесноту городской застройки, предлагалось улицы «прямизною исправлять», а течение Мойки, «чищенье» которой велось в это время, надлежало выпрямить, избавив от углов и поворотов.

Так, постепенно, под впечатлением трагических «пожарных случаев», формировалась идея регулирования застройки Петербурга, совершался подступ к утверждению градостроительной стратегии молодой столицы.

Одновременно усиливались и меры полицейского надзора: строгий учет населения с целью выявления «неблагонадежных»; обязательность пожарных колодцев в каждом дворе, введение «крепких караулов» с непрерывным патрулированием по улицам («особливо ночным временем»). «Необходимо нужно и потребно, – говорилось в указе, – о том попечение иметь, как оному разорительному распространению таких пожаров и всяким при том опасаемым злодействам, безбожным зажиганиям и прочим беспорядкам предупреждать»…

Наступил 1737 год. В летописях российской истории он отмечен страшным московским пожаром 29 мая и «серией» петербургских пожаров в конце июня – начале июля.

24 июня огонь выжег «Греческую слободу» между Мойкой и Миллионной – несколько сотен домов до Зеленого моста на пересечении Мойки «Большой прешпективой» (будущим Невским); следующие два дня этот «первой большой пожар» продолжался. 27 и 28 июня пылали дворы на левом берегу Мойки. Сильный ветер разносил пламя, а среди населения росли тревога паника, страх.

1 июня состоялось распоряжение о сносе в пятидневный срок всех деревянных строений от Красного канала (по краю Марсова поля) до Зеленого моста – по набережной Мойки и по Миллионной и «Немецкой каменной» улицам. И в тот же день в Миллионной разразился новый пожар. Огонь угрожал Зимнему дому. Около 500 жертв. Пятидневный срок, установленный для сноса деревянного строения в этой части города, истек 6 июля. И именно в этот день, в среду, разразился самый страшный пожар.

Потом говорили, что очаг возгорания был в доме Линяева на берегу Красного канала, рядом с дворцом Елизаветы Петровны: будто бы на чердаке хранились горючие материалы. Позднее возникла другая, официальная версия: пожар де возник совсем в другой части Адмиралтейского острова, на Большой Морской близ Синего моста и был делом рук злоумышленников-поджигателей.

Пожар 1737 года

Будто бы два человека, крестьяне Пётр Петров, прозванный «водолазом», и Владимир Перфильев, напившись пьяны и проигравшись «в зернь», решили учинить поджог и во время пожара «из чужих имений себе прибыток получить», то есть пограбить. Пётр Петров будто бы купил порох и льняной фитиль(!), и 6 июля злоумышленники устроили поджог. «Солдатская женка» Стефаниха Козлова, сожительница Перфильева, будто бы знала об этом замысле, но не донесла, тоже рассчитывая на «краденые пожитки».

Пожар был страшным, более опустошительным, чем все предыдущие. Из почти 700 дворов на территории, охваченной огнем, сгорело 520. Около тысячи человеческих жертв…

И стало ясно, что для спасения столицы от этой огненной эпидемии нужны не частные меры, а решительные действия. И правительство нашло в себе силы их предпринять. Уже через два дня, 9 июля, в субботу, состоялся указ о создании Комиссии о Санкт-Петербургском строении и о составлении точного плана столицы и проектов ее застройки. В тот же день – указ о составлении точных списков всем «погорелым» адмиралтейским служителям «начав от мастеров даже до последнего чина… для расположения к отводу им под дворовое строение мест»; 13 августа принимается решение о выплате им авансом денежного жалованья «для дворового строения в зачет». Для размещения «морских служителей» решено строить новый каменный «Морской полковой двор – для лутчей безопасности и большего проку». Регламентировалась также застройка «на погорелых местах» каменных домов в один, два и три этажа. Несколько месяцев спустя, в марте 1738 года, именным указом будет повелено «для опасности от пожара домы в Санкт-Петербурге крыть железом или черепицею», а балконы у домов делать только каменные.