Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

«Шпиц» Адмиралтейства

Шпиц… велите достроивать со всяким поспешением… и на шпиц корабль выделать и поставить…

Из письма Петра I петербургскому коменданту генералу Роману Брюсу. Декабрь 1705 года.

В этом очерке впервые на основании недавно изученных архивных документов мы рассказываем подробности создания шпиля Адмиралтейства. Он – не только одна из главных достопримечательностей нашего города, его всемирно известный и признанный символ, но и великолепный памятник труда, выдающееся творение русских мастеров, теперь уже не «безымянных».

К адмиралтейскому шпилю у каждого петербуржца особое отношение: горделивое и любовное. Он не только изящен, совершенен по форме и пропорциям – в нем воплощена идея Петербурга как морской столицы России. И он же – основа одной из главных градостроительных идей Петербурга – идеи «трезубца» – три главных луча, пронизывающие центральную часть города, исходят от сияющей яркой позолотой «адмиралтейской иглы».

Но мало кому известна поразительная подробность истории шпиля: он на 80 лет старше здания, над которым вознесся. Великий зодчий Адриан Захаров, перестраивая в начале XIX века комплекс Адмиралтейства, сооруженный Иваном Коробовым в 1730-е годы, сохранил не только размеры и общую планировку старого комплекса, но и шпиль.

Захаров понял, что шпиль старого Адмиралтейства – совершенное творение, что «лучше не сделать» и в этом признании – несомненный признак выдающихся достоинств и высочайшего профессионализма замечательного архитектора. Он писал: «Самый шпиц, не расстраивая нимало его связи, удержал настоящую свою фигуру…» Беспримерный, кажется, случай, когда в новом архитектурном творении сохраняется не его старый фундамент или фасад, а уникальное сооружение, его завершение, создающее силуэт.

Мы не знаем, когда и кем сооружение это было названо «шпилем». Во всех документах XVIII века, начиная с петровского времени, оно именовалось «шпиц» (от немецкого «острие»). Впрочем, и термин «шпиль» русские словари в одном из значений толкуют как «шест», «торчок» (В. Даль), «остроконечный, сильно вытянутый и сужающийся кверху шест, венчающий здание». Название «шпиль» давно уже стало привычным, общеупотребительным.

Затевая в 1704–1705 годах строительство Адмиралтейства, Пётр видел в нем не только верфь и крепость на левом берегу Невы, но и главное, доминантное, сооружение всей левобережной части будущего города – части, недаром получившей название Адмиралтейской стороны. Адмиралтейство должно было выделяться – не только размерами, но и силуэтом; поэтому над ним и воздвигается деревянный шпиль, кажется, первый в городе – при перестройке в 1711 году над двухэтажной мазанковой башней с воротами был поднят деревянный шпиц, окруженный «галдареей»; позднее здесь ежедневно играла полуденная духовая музыка.

В 1718–1719 годах архитектор Григорий Устинов перестраивает обветшавший комплекс Адмиралтейства. Над главными воротами воздвигается башня, увенчанная железным окрашенным шпицом с яблоком, короной и корабликом наверху; в сооружении шпица участвовал и, может быть, играл главную роль, мастер-голландец Харман-ван-Болес.

В 1720 году часовщик Андрио Форзенг монтирует на башне часы «с написанным кругом» (живописным циферблатом) и набатный колокол. В помещении под шпицом разместились «офис» Адмиралтейств-коллегии и «модель-камора» – хранилище моделей кораблей, построенных на Адмиралтейской верфи, «зародыш» нашего Военно-морского музея.

Адмиралтейство стало крупнейшим в новой столице промышленным предприятием, огромной казенной мануфактурой. Оно было и местом торжеств (спуски новых кораблей) и празднования «викторий». Оно было и центром всей жизни этой части молодого города – части, границы которой непрерывно расширялись, а численность населения возрастала.

Железный шпиц Адмиралтейства возвышался над городом в течение 15 лет: даже сооружение втрое более высокого шпиля Петропавловской колокольни не «унизило» его…

Хочется назвать имена тех, кто этот шпиль создавал: помимо архитектора Григория Устинова и «шпицного дел мастера» ван-Болеса это были мастер Тобиаш Гагель, подрядчик Григорий Косачев, мастера Иван Шпак и Иван Сухой, слесарь Герасим Иванов и крестьяне Федор и Филипп – их «прозвищ» – фамилий мы, к сожалению, не знаем. Все они были, вероятно, специалистами по возведению шпицов – ведь эти «иглы» завершали, создавая необычный и затейливый силуэт молодой столицы, более трех десятков зданий. «Шпицы» были неотъемлемой частью образа тогдашнего города…

В 1730-е годы, в царствование Анны Иоанновны, этот образ города существенно меняется. Из многочисленных построек того времени самым грандиозным строительным предприятием было сооружение нового комплекса Адмиралтейства по проекту и под руководством адмиралтейского «архитектора и полковника» Ивана Кузьмича Коробова. А самым значительным памятником того времени в нашем городе остается «шпиц» Адмиралтейства.

С него и начались работы по перестройке всего комплекса крепости-верфи. 20 апреля 1732 года Бурхардт Миних сообщал, что императрица «изволила указать адмиралтейскую башню, понеже оная весьма пошатилась за ветхостью, ныне немедленно разобрать и для прочности зделать вновь всю каменную и шпиц поставить же… А каким образом тот шпиц и башня вновь зделаны быть имеют, – тому учиняя чертеж, сообщить мне…»

В тот же день Адмиралтейств-коллегия поручила эту работу Ивану Коробову, 32-летнему архитектору, учившемуся в Амстердаме, возвратившемуся в Петербург в августе 1727 года и с апреля следующего года занявшего должность архитектора при Адмиралтействе.

Коробов приступил к составлению проекта немедленно, и уже через месяц, 23 апреля, представил проект башни и шпица «двумя манерами». Собственно, это был один чертеж, на котором в двух вариантах изображен только шпиц: второй вариант, существенно отличавшийся от первого высотой шпица, представлял собой клапан, который накладывался сверху изображения шпица на основном варианте.

Дж. Кваренги. Адмиралтейство и Зимний дворец. Конец XVIII века

Проект исходил из того, чтобы «высокого деревянного шпица не строить, понеже оные высокие шпицы зело непрочны для ветров… каменные стены, на которых оные шпицы утверждаются, немалое повреждение от того получают…» Коробов склонялся в варианту невысокого шпица, некоего остроконечного купола. Через две недели, 8 июня, оба варианта проекта были предложены Анне Иоанновне, и императрица «указала тот шпиц построить против того, как оной прежде был, и обить оной шпиц и купол медью и вызолотить добрым мастерством…» Выбор высокого шпица, острой «иглы» был сделан императрицей Анной – ее можно в какой-то степени считать «соавтором» одной из главных, самых замечательных достопримечательностей нашего города.

Зодчему Ивану Коробову удалось, сохраняя неизменной общую схему всего комплекса, найти удачное архитектурное решение. Силуэт центральной башни цельный, он лишен свойственной барокко измельченности, коническая форма шпиля как бы повторяет традиционный для русской архитектуры мотив шатра: два куба («четверика»), поставленные один на другой, завершались восьмигранником с куполом и шпицом под ним. Навершие шпица – яблоко с корабликом-флюгером над ним.

Вот некоторые данные о «мерах» коробовского Адмиралтейства: общая длина главного фасада – 416 м, общая высота башни со шпицом – 62, в том числе высота шпица – 21, высота кораблика – 1,3 м.

И.К. Коробов. Проект башни и шпица. Чертеж с клапаном

Строительные работы начались в 1735 году. До этого шла подготовка к ним. Ивану Коробову помогал мельничный мастер Иоганн-Антон Шмидт, а архитектор Григорий Селезнев «сочинял счисление»: подсчитали, что на обивку деревянного каркаса шпица понадобится 355 медных листов общей площадью 314 кв. м, а на их позолоту – 5081 червонных – 43 с половиной фунта (17,8 кг) чистого золота.

Потрясающая подробность: шпиль «кроился» тем же способом, что и строившиеся в Адмиралтействе корабли, – методом развертки по бумажным лекалам «на плазе». В одном из донесений мы читаем: «А ныне оной деревянной шпиц (каркас) в плане разбит в чертежной по самой практической мере и по величеству в вышине того шпица ныне точной с того плану и строитца…»

Кораблик Адмиралтейства

В 1735 году было завершено сооружение центральной башни, четырех ее ярусов, включая тот, где позднее разместится храм, и верхний, восьмигранный, который был «лантернином», световым фонариком. Тогда же начался монтаж деревянного каркаса шпица, законченный в августе 1736 года. К этому времени окончательно решился вопрос о золочении медных листов. В какой-то момент возникло сомнение в целесообразности этой меры: Коробов сообщал, что шпиц на незадолго до того освященном Петропавловском соборе не вызолочен, а окрашен… Адмиралтейский было решено позолотить. Единственный в столице. И золотить самым надежным (и самым опасным для мастеров) способом – «через огонь».

В мае 1736 года «московский купецкий человек» золотильщик Борис Скурлатев с помощью Ивана Кукарина и 15 «работных людей» из костромских крестьян (к делу были «приставлены» еще 2 унтер-офицера, 12 солдат и «геодезии ученик») приступили к работе. 31 мая был вызолочен «на пробу» первый медный лист, изготовленный мастерами «медного котельного дела». Золочение (с июня 1737 года к Скурлатеву прибавится «конкурент» – крестьянин-золотильщик Алексей Чесноков) завершилось весной 1738 года, и в понедельник 15 мая котельный мастер Иван Васильев, обязавшийся по контракту исполнить свою задачу «самою доброю работою», начал обивку деревянного каркаса шпица золочеными медными листами. С Васильевым работали Таврило Чичагов, Афанасий Воинов, Аким Скворцов, Михайло Афанасьеф и Иван Матвеев. Мастеров поднимали к шпицу в деревянных люльках на воротах; медные листы они прибивали к брусьям каркаса специальными гвоздями при помощи молоточков из кизилового дерева.

Мастера торопились, «усматривая благополучную погоду». И уже 5 июля Иван Васильев доносил, что «весь шпиц и купол в готовности обито». Вся работа заняла всего 52 дня!.. День 5 июля 1738 года можно считать «днем рождения» одной из главных и самых любимых петербуржцами достопримечательностей нашего города.

А кораблик… Еще 12 марта 1736 года с жителем Олонцев Артемием Аристовым был заключен контракт: «на оной шпиц поднять герб»(!)…

С «гербом» непонятно: то ли ошибка исполнителя документа, назвавшего «гербом» кораблик, украшавший верхушку прежнего адмиралтейского шпица, то ли действительно в какой-то момент была идея украсить Адмиралтейский шпиль изображением двуглавого орла (подобно башням Московского Кремля)…

Сперва намеревались водрузить на новый шпиль старые «медный корабль, корону и яблоко», снятые при демонтаже прежнего шпица и хранившиеся в адмиралтейских «магазейнах». Но оказалось, что они были вызолочены сусальным золотом (покрыты фольгой), «и та позолота на них потускнела». 16 июля 1736 года Адмиралтейств-коллегия постановила вызолотить эти украшения шпица червонным золотом. Но тут выяснилось, что кораблик изготовлен из зеленой меди и золотить его «через огонь» нельзя. И 22 сентября принято решение «оной кораблю зделать из красной шляфованой гладкой меди и золотить скорее, ибо в нем состоит ныне нужда…» И уже в декабре того же 1736 года Борис Скурлатев вызолотил яблоко и новый кораблик для адмиралтейского шпица.

А через полтора года «олончанин» Артемий Аристов и его помощники подняли на самый верх нового шпица золоченный трехмачтовый фрегат, несущийся на всех парусах… Остается добавить, что стоимость всех работ по сооружению шпица составила 12 967 рублей, сумму, по тем временам, огромную.

Такой предстает перед нами в подлинных документах Российского государственного архива Военно-морского флота история одной их самых прекрасных достопримечательностей нашего города. История памятника, неразрывно связанная с именами сотворивших его людей!..

«Проспекты» Михаила Махаева

Прекрасный град, что Пётр наш основал

И на красе построил столь полезно,

Уж древним всем он ныне равен стал.

В. Тредиаковский. 1752 год

В 1753 году Петербургу исполнилось полвека. Официально юбилей этот никак не был отмечен, но к нему приурочено создание грандиозного гравированного «портрета» города.

Его автором был художник и гравер, «в перспективных чертежах весьма искусный», Михаил Иванович Махаев. Сын сельского священника, родившийся в Подмосковье, он еще мальчиком приехал в Петербург, где был зачислен в основанную Петром Морскую академию. Но его больше тянуло к тому особому виду искусства, который был связан с гравированием и «словорезным делом». Обучившись этому искусству «в совершенстве», Михаил Махаев стал одним из ведущих мастеров Гравировальной палаты Академии наук.

Но дело не только в этом. Махаев был одним из представителей того круга русских художников и мастеров, которые составляли первое поколение отечественной художественной интеллигенции. Воспитанные учителями-иностранцами, эти люди закладывали фундамент национальной художественной школы, формировавшейся в столице. А работа в Академии наук позволяет причислить Михаила Махаева, как и его соседа Андрея Богданова, к «Ломоносовскому кругу», стоявшему у истоков российской национальной интеллигенции. И петербургские «проспекты» Махаева относятся к периоду наиболее интенсивного ее формирования…

«Проспекты» – не первая попытка художественного изображения молодой российской столицы: им предшествовали и «Панорама Петербурга» А. Зубова (1716), и работы X. Марселиса и О. Эллигера (1725–1726). Но со времени создания последних прошло четверть века – то время, когда шел интенсивный рост столицы, когда она расширялась и украшалась, становилась «царствующим градом», признанным Европой, – городом, который восхищал и удивлял современников-иностранцев своей новизной, размахом и просторностью, своей нарядностью и непохожестью ни на какой другой город.

Исполненные Михаилом Махаевым «проспекты» Петербурга были не «юбилейным мероприятием», а мощным пропагандистским актом, предназначенным рассказать Европе о прекрасной российской столице на Балтийском берегу; не случайно треть первого печатного тиража этих гравюр (с пояснениями на русском и французском языках) была употреблена для рассылки в крупнейшие зарубежные библиотеки и на подарки европейским дипломатам, аккредитованным в Петербурге…

Начало работы над «проспектами» относится к августу 1746 года, когда в Академии наук было решено поручить «грыдорованного художества подмастерью Михайле Махаеву… снимать прошпекты, где оной Махаев пожелает или востребует,, о которых прошпектах Академии известной быть весьма нужно». А заняла работа по рисованию «проспектов» более трех лет.

Помощниками Махаева были его ученики – Алексей Греков, Иван и Семен Лапкин и другие; несколько позднее они станут обучаться «перспективе и архитектуре» у известного театрального живописца и декоратора Дж. Валериани.

Работа была непростой. Предстояло не только нарисовать «портеты» многих десятков зданий, но и точно воспроизвести их «взаимоотношения», саму систему застройки огромных пространств набережных города. Махаев и его помощники использовали набор «перспективных инструментов», среди которых главным была «камера-обскура», установленная в палатке и позволявшая сосредоточить внимание на каждом объекте в отдельности.

«Проспекты», перспективы невских набережных раскрывались зрителю такими, какими он видел бы их с середины реки. Рисовать с лодки, даже стоящей на якоре, было трудно – течением лодку постоянно «водило». И Махаев устанавливал свою палатку на льду, работал в основном в зимнее время, а летом «доводил» сделанное.

Уже в 1748 году шесть первых «Петербургских прошпектов, от каких мест чрез инструмент на бумаге карандашом нарисовано» поступили в Гравировальную палату Академии наук и были награвированы Григорием Качаловым, Яковом Васильевым, Ефимом Виноградовым, Иваном Еляковым, Алексеем Грековым и Екимом Внуковым. Руководил всей работой мастер Гравировальной палаты Иван Соколов.

«Коллектив граверов, большая часть которых была еще учениками, – читаем мы в работе замечательного исследователя русской гравюры М.А. Алексеевой, – оказался способным с высоким совершенством исполнить сложную работу, подобной которой еще не встречалось в его практике».

Весной 1753 года работа была завершена. Тиражом в 100 экземпляров в Академии наук был напечатан первый художественный альбом видов Петербурга с приложением плана Петербурга; издание было изысканным, нарядным, а план, занимавший девять листов огромного формата, был не только «планом» (он включал и проектные, в реальности еще не существовавшие элементы), но и замечательным художественным произведением. Великолепная гравированная рамка, картуш с изображением «дщери Петра» императрицы Елизаветы и изображение конной статуи Петра, воздвигнутой на торжественный пьедестал (памятник этот помещен в плане на площади перед зданием 12-й коллегии – Синода, на нынешней площади Академика Сахарова) – все это делало «академический план» 1753 года выдающимся произведением русского искусства. Более того, на плане этом самые значительные здания и главные достопримечательности столицы были изображены в аксонометрической проекции, «с птичьего полета».

Работа художника и граверов получила высокую оценку. Уже 14 мая 1753 года Сенат делает заключение, что исполнители этой работы «до такова достигли в художестве своем совершенства, что, следовательно, не втуне на оных художников иждивение и жалованье их употреблено было»… Недаром некоторые из участников работы вскоре были отправлены для совершенствования за границу.

Но вернемся к первому альбому видов Петербурга. Он включает 12 сюжетов, некоторые их них развернуты на двух огромного формата листах «александрийской» бумаги (по рисункам Михаила Махаева выполнены еще пять сюжетов, изображавших виды Петергофа, Царского Села и Ораниенбаума). Это не просто «видовые гравюры» – жанр «проспекта» отличает особый художественный прием. Сюжет изображения раскрывается не «вширь», как в панораме, а «вглубь, вдаль». И изображаются не отдельные места, здания и даже ансамбли, а крупные, важные «составные части» города в их цельности – как единый мир, живущий своей жизнью.

И. П. Еляков по рисунку М.И. Махаева. Проспект вверх по реке Неве к востоку между Галерною верфью и 13-й линией Васильевского острова. Фрагмент. 1749 год

Воспроизведенный в «проспектах» Петербург – нарядный, парадный, в чем-то даже приукрашенный (так, например, башня Кунсткамеры изображается в своем первоначальном виде, а не так, как она выглядела после обезобразившего ее пожара 1747 года). Но не это главное – а то, что в этом «портрете» Петербурга органически соединены, неразрывно слиты все три среды, в которых город живет: природная, ландшафтная и рукотворная, архитектурная и бытовая – оживленное кипение повседневной жизни.

«Проспекты» Махаева предназначены не только для украшения интерьеров – их воспроизведения и позднейшие допечатки можно нередко увидеть в рамах на стенах различных помещений. Они предназначены и для внимательного, тщательного разглядывания, рассмотрения – настолько интересны и красноречивы мельчайшие их детали.

Для Махаева, как и для всех его современников, главным проспектом Петербурга была, разумеется, Нева. На нее, на ее простор, ее величие, ее «державное теченье», на жизни на ее воде и на ее набережных обращено внимание художника. Мы видим и отдельные здания («Зимний дом» Петра и третий Зимний дворец Анны Иоаанновны, Адмиралтейство, бывший дом Меншикова и дом Миниха на набережной Васильевского острова, и здания Академии наук и Кунсткамеры, и Двенадцать коллегий, и Гостиный двор.

Я.В. Васильев по рисунку М.И. Махаева. Проспект вниз по реке Неве от Невского моста между Исаакиевской церковью и кадетским корпусом. Фрагмент. 1749 год

Перед нами и подробное изображение Летнего дворца Елизаветы (на том месте, где позднее император Павел воздвигнет Михайловский замок), и первоначальный вид Аничкова дворца с великолепной галереей по берегу Фонтанки, и Строгановский дом на Мойке… Любопытно, что в «проспектах» не изображен на первом плане ни один петербургский храм: и Петропавловский собор, и Казанская, и Исаакиевская, и Андреевская (на Васильевском острове) церкви изображены как элементы силуэта города – их высокие шпили служат вертикалями, доминирующими над плоскостной городской застройкой.

На каждой гравюре, изображающей Неву – вверх и вниз по течению, – речной простор заполнен множеством кораблей. Огромные красавцы – линейные корабли и фрегаты с поднятыми парусами, небольшие перевозные суда, богато украшенные частные шлюпки, купеческие суда – все это было Махаевым «вставлено» в «проспекты» не только с натуры, но и с многочисленных прежних гравюр, изображающих корабли. Все детали соблюдены скрупулезно – это придает «проспектам» еще большую достоверность и жизненную насыщенность. А весь город изображен «повернутым» к Неве, обращенным к ней своим главным фасадом.

Автор «проспектов» как бы приглашает нас прогуляться по набережным Невы, Фонтанки, Мойки. По Дворцовой и Английской (тогда Галерной), по набережным Васильевского острова, по Большой и Малой Неве (порт, Гостиный двор). Приглашает пройтись по наплавному мосту, соединившему Адмиралтейский остров с Васильевским. Постоять на берегу Фонтанки против Летнего сада с роскошным гротом или у Зеленого моста – там, где Большая Прешпектива (будущий Невский) пересекает Мойку, любуясь не только роскошным фасадом Строгановского дома, но и перспективой «рождающегося» Невского (другая перспектива Невского обращена в противоположную, северную сторону – от Аничкова моста к виднеющейся вдали башне Адмиралтейства).

Город на воде в своем зеленом убранстве воспринимается в совершенном единстве с природой – он невозможен вне той природной среды, в которой был задуман и осуществлен. Но есть еще и «бытовая», жизненная среда – и она изображена в «проспектах» с поразительной точностью и полнотой.

Бытовые детали в «видовых» художественных произведениях искусствоведы называют «стаффахем». Этим элементом «проспекты» Михаила Махаева насыщены до предела. Нечего и пытаться перечислить все, что мы встречаем на гравюрах из бытовых, «повседневных» житейских сюжетов. Улицы и набережные многолюдны – пешеходы представляют все слои населения столицы, бесконечен поток экипажей самого различного вида и назначения – от роскошных карет до простых телег. И сцены труда, обычной, повседневной работы встретим мы, внимательно разглядывая «проспекты».

Вот изображение Гостиного двора на набережной Малой Невы. Огромное, построенное еще по проекту Доменико Трезини двухэтажное здание, вдоль первого этажа которого идет сплошная аркада (52 арки) – и вокруг него масса разного люда: купцы в характерных одеждах, дамы, снующие мальчишки, грузчики, «работные люди» – все вполне «узнаваемы» по известным внешним признакам, точно переданным. У портовых причалов – купеческие суда – одни под погрузкой, другие разгружаются. На берегу телеги, возы и грузовые площадки на колесах – на них грузы с кораблей перевозятся в амбары и склады Гостиного двора или развозятся по городским магазинам и лавкам. Тюки, ящики, бочки… Жизнь в порту кипит.

А на «проспекте» Невского от Аничкова моста видим мы не только новый дворец, но и огромный пустырь, тянущийся от другого угла моста вдоль Фонтанки, и огромные штабели бревен для строек, доставленных сюда баржами по Фонтанке и сложенные здесь – лесной склад…

Так грандиозное по объему своему и по вложенному в него труду художественное изображение Петербурга в «проспектах» становится не просто изображением, но бесценным источником для изучения жизни российской столицы в середине XVIII века. И если в работах Михаила Махаева мы узнаем многие замечательные здания Петербурга, уже знакомые нам по «Стокгольмской коллекции» Берхгольца, то в изображении сцен городской жизни в этих «проспектах» многое «узнается» по описаниям, известным из труда Андрея Богданова. Благодаря им «сей царствующий град» приобретает для нас не только фактическую достоверность, но и свои неповторимые жизненные черты, свою историческую реальность.