Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Всего в 1737 году издано 19 указов, касающихся предохранения столицы от пожарной опасности. Боковые («брандмауэрные») стены каменных домов должны были на аршин возвышаться над уровнем кровли: предписывалось строжайшее наблюдение за состоянием пожарных прудов и колодцев во дворах, за состоянием печей и труб.

На особом месте среди этих указов – указ от 30 сентября 1737 года. Сообщая, что по строгому розыску в Тайной канцелярии выявлены злодеи-поджигатели, что они сознались в совершенном преступлении, указ этот, который следовало широко растиражировать (и даже читать во всех церквах после воскресных и праздничных служб), извещал, что изобличенные поджигатели Пётр Петров и Володимир Перфильев казнены – «на том же месте, где пожар учинили, сожжены», а Стефанихе Козловой «отсечена голова»… Вряд ли так было на самом деле: слишком уж страшным средневековьем это отдает. Скорее сообщение это было «пиаровой» акцией, рассчитанной на устрашение: да и поджоги как главная причина серии страшных пожаров не были, вероятно, доказаны…

Но пожары, испепелявшие центр Петербурга, прекратились. Они остались страшными страницами в летописях истории города. Но с ними связаны и крупные для Невской столицы последствия: меры и способы, способствовавшие быстрому росту Петербурга, его превращению в подлинную столицу России и признанию его европейской роли и значения.

Комиссия о Санкт-Петербургском строении

…Генерально иметь обо всем том разсуждение, что к лутчему, безопасному и порядочному строению служить может…

Из указа о создании Комиссии

Создать на берегах Невы новый город европейского типа и новую столицу России – эта идея Петра не была осуществлена при его жизни и досталась «в наследство» Комиссии о Санкт-Петербургском строении, созданной 12 лет спустя после смерти императора.

Это было уникальное, не имеющее ни примеров, ни аналогов в мировой градостроительной практике учреждение. Оно разрабатывало стратегическую концепцию молодой российской столицы, генеральную идею ее планировки, развития и застройки – на нынешний день и на перспективу.

Попытки реконструкции, перепланировки некоторых европейских столиц (например, Рима и Парижа) предпринимались и раньше. Но обычно ограничивались перепланировкой небольших территорий в центре этих городов, оставляя остальное во власти хаотичной средневековой застройки. Дело, которое начала Комиссия о Санкт-Петербургском строении, было небывалым по масштабу, объему и результатам. И главное, по идее.

Она не творила идеального, «придуманного», умозрительного города, поражающего своей завершенной красотой только на листах чертежей. Она планировала реальный город, вбирающий в себя и прекрасные, самобытные традиции отечественного зодчества, и новейшие достижения архитектуры европейской, и уже определившиеся местные особенности, диктуемые расположением этого города на многочисленных островах невской дельты, по берегам ее рек, речек и каналов.

Создание Комиссии было непосредственно продиктовано тревогой, охватившей Петербург после серии страшных пожаров лета 1737 года – не случайно указ о ее учреждении состоялся 9 июля, через два дня после самого страшного из этих пожаров, 6 июля. Но видеть в этом акте только одно из «противопожарных» мероприятий администрации было бы большой ошибкой. Учреждение Комиссии – в одном ряду с крупными строительными начинаниями 1730-х годов, с неоднократно звучавшей в документах тех лет идеей «пространства и красоты города и… пользы обывателям»…

Почти годом раньше, 18 августа 1736 года, после тогдашних опустошительных пожаров, решено было, «собрав всех архитекторов, погорелые места все осмотреть и измерить и каким образом впредь домы строить, учинить всем тем местам разные проекты». Уже через месяц, в указе 18 сентября, отмечается чрезвычайная теснота застройки («не токмо удобный бы проезд иметь на тех дворах, но и проход во многих был не без нужды») и принимается решение «на том погорелом месте улицы и переулки сделать против прежнего шире, так и обывательские домы пространством прибавить».

В этом же ряду и проведение на основании указов 4 февраля и 7 июня 1737 года первой полной переписи населения Петербурга: «Повсягодно представлять именные книги всем здесь, в Санкт-Петербурге обретающимся настоящим жителям и пришельцам со описанием всех дворов, всякого чина и возраста и обоего пола людей с изъявлением лет их»…

Огненная стихия, овладевшая Петербургом в конце июня – начале июля, ускорила принятие не только частных противопожарных мер, но и кардинальных решений: необходимо было вносить существенные изменения в сам порядок застройки столицы.

Комиссия о Санкт-Петербургском строении (или, как она называлась в некоторых документах, Комиссия, учрежденная для рассмотрения строений в Санкт-Петербурге) создавалась, как говорилось в указе, «для основательного определения обо всем строении здесь… на всех островах, как обывательском, так и казенном, кроме дворцов Ея Императорского Величества и что к оным принадлежит, и для учинения о том твердого плана; оную Комиссию начать тем, чтобы положить в больших, средних и малых домах какому быть строению как по улицам, так и во дворах… и учинить тому строению каждому обособливой твердой план». Наблюдение за исполнением решений Комиссии возлагалось на Главную полицию, для которой надлежало в той же Комиссии «сочинить обстоятельную инструкцию».

Функции Комиссии были весьма разнообразны: снятие точного плана отдельных частей города и сведение их в единый общегородской план; на основании этих планов разрабатывались подробные проекты «порядочного и регулярного расположения» новой застройки районов («частей») и микрорайонов столицы. На Комиссию возлагались архитектурная экспертиза проектов «обывательских строений» и последующий надзор на месте за соблюдением утвержденного проекта. В основу всей этой работы должен был лечь четкий «строительный устав», регламентирующий правила проектирования и строительства.

Таким образом формировалась система специальных мероприятий регулирования в целом процесса формирования города как единого «архитектурного организма». Весь это процесс централизовался, сосредоточивался в руках Комиссии (проектирование), Главной полиции (надзор за исполнением строительных работ и вопросы благоустройства), Дворцовой канцелярии (объекты дворцового назначения) и Ведомства артиллерии и фортификации (ведало строительством и содержанием крепостей).

Особо следует подчеркнуть, что Комиссия о Санкт-Петербургском строении сама никаким строительством и частным проектированием не занималась. Она была органом, разрабатывавшим градостроительную политику и контролировавшим исполнение утвержденных проектов и соблюдение предписанных правил. Прибегая к современной терминологии, ее можно назвать первым в истории «главным архитектурным управлением» и родоначальницей системы государственного архитектурно-строительного контроля.

Но она стала не только учреждением, но и школой передовой архитектурной мысли. Ее работа была высокопрофессиональной и носила коллективный характер. И что следует особо подчеркнуть, в работе Комиссии (в отличие от предыдущего времени) основную работу выполняли русские архитекторы (в большинстве прошедшие хорошую европейскую профессиональную школу).

Персональный состав Комиссии был невелик. Во главе ее стоял 41-летний барон Христиан-Вольфганг Миних (1686–1768) – действительный тайный советник и обер-гофмейстер, младший брат знаменитого фельдмаршала, прибывший в Россию в 1731 году и с 1734 года возглавлявший Сухопутный кадетский корпус; позднее, в 1740–1742 годах, он возглавит Монетную канцелярию.

П.М. Еропкин

Миних не был профессионалом-архитектором; старинный немецкий автор назовет его «бедным чужаком». Но его четкой подписью скреплены сотни документов, разработанных в Комиссии и вышедших из ее стен. Кстати, очень интересен вопрос о причастности самого фельдмаршала к идее создания Комиссии о строении и к определению основных принципов ее деятельности. Документов на эту тему не сохранилось, но вероятность подобной причастности весьма велика – уж очень чувствуется во всем этом начинании, в его размахе и масштабе «рука мастера», очень напоминает все это те замечательные проекты в разных областях, автором которых был выдающийся фельдмаршал; это, кстати, объясняет и назначение в Комиссию его младшего брата, «бедного чужака».

Комиссия была компактной. Среди ее членов находились высокопоставленные представители чиновной бюрократии (сенаторы, генералы) из разных ведомств – Адмиралтейского, Военного, Инженерного. Но «рабочий состав» включал виднейших архитекторов, ведавших городской застройкой (Пётр Еропкин и Михаил Земцов), строительством адмиралтейских (Иван Коробов) и академических (Иоганн Шумахер) объектов.

Собранные в Комиссии в первые же дни (Коробов, например, был откомандирован из Адмиралтейского ведомства уже 10 июля, «на время, для сочинения некоторых планов»), они «тянули» всю громадную по объему и новую по методике работу по проектированию не отдельных объектов, а больших комплексов и целых районов. Представленный на «апробацию» императрицы уже через девять месяцев после создания Комиссии «генеральный» проект застройки Адмиралтейской части города поражает огромным объемом, ясностью идеи, четкостью планировки и продуманностью, проработанностью деталей: позднее подобные проекты были составлены и по другим частям города.

«Рабочий аппарат» Комиссии составляли привлекавшиеся петербургские архитекторы, архитекторские помощники(«гезели») и ученики, «кондукторы» и ученики из фортификации; «в оную Комиссию, – читаем мы в одном из документов, – отпустить из инженерных служителей и из архитекторов когда кто потребны будут… А для поспешения в сочинении чертежей и для снятия с планов копий при Комиссии учреждена чертежная»… В канцелярию при Комиссии (а переписка была весьма обширной) разрешили брать «сколько когда потребно» служителей из разных ведомств, даже из Сената.

Особую роль в работе Комиссии о Санкт-Петербургском строении играл 37-летний «полковник и архитектор» Пётр Еропкин. Он стал поистине «душой» всего дела и автором основных проектных идей и разработок. Предполагается, что именно ему принадлежит идея «питерского трезубца», легшая в основу всей планировочной структуры Адмиралтейской стороны города.

Ф.И. Соймонов

И уже после ареста Петра Еропкина по сфабрикованному политическому «делу Волынского» (аресту, за которым через несколько недель, в июне того же 1740 года, последовала жестокая казнь главных фигурантов, в том числе и замечательного зодчего) в одной из докладных записок Комиссии мы читаем: «А рассмотрению в Комиссии и регулированию Санктпетербурга по частям сочинял и подаваемые от обывателей для строения чертежи рассматривал и прочие архитектуры регулировал… он, Еропкин».

Сотрудники Еропкина, архитекторы «сочиняли» детальные планы, обследовали ход застройки на местах, «показывали» своим молодым помощникам профессиональные приемы, «тайны мастерства». Недаром из недр Комиссии вышли несколько прославленных петербургских зодчих.

Всех вопросов, которые рассматривались и решались в Комиссии, не перечесть. От общего положения «о застройке погорелых мест» и плана этой застройки, принципов застройки отдельных районов города (с детальнейшей проработкой проектов этой застройки) до конкретных проектов застройки Литейной улицы или территории между берегом Невы и Мойкой, а также между Мойкой и Фонтанкой.

К числу самых важных дел и результатов деятельности Комиссии следует отнести составление первого точного плана Петербурга («плана Зихгейма») и первого архитектурно-строительного устава. И еще: Комиссия положила начало формированию топонимического фонда нашего города – ныне он насчитывает около полутора тысяч наименований площадей и набережных, островов и проспектов, улиц и переулков – но первые 211 официальных названий появились в документах, разработанных Комиссией о Санкт-Петербургском строении в 1738 и 1739 годах…

Комиссия напряженно работала почти три года – и немного можно назвать учреждений той поры, деятельность которых была бы столь же многогранной и эффективной. Но в 1740 году ее работа постепенно замирает – год этот был вообще очень тяжелым и для России, и для ее столицы. Арест и казнь Петра Еропкина, «отпадение» от Комиссии некоторых ее активных членов, «переключенных» на другие участки (например, знаменитого Федора Соймонова, сперва переведенного на службу в Сенат, а затем арестованного по тому же «делу Волынского» и сосланного в Охотск), – все это обескровило Комиссию. Многое из задуманного осталось не доведенным до конца, важнейшая работа над архитектурно-строительным уставом («Регламентом») тоже не была завершена.

Следующие полтора года стали временем постепенного умирания, а указом 18 февраля 1742 года Комиссия о Санкт-Петербургском строении была ликвидирована, а дела ее переданы Главной полиции…

Но три года ее напряженной, эффективной работы не пропали даром для развития и разработки петровской идеи новой европейской столицы. Комиссия реально формировала не только необычный, уникальный образ «города-архипелага», но и образ столичного города. Ее главная заслуга – не в разработке частностей, а в выработке градостроительной концепции, стратегии застройки города на Неве. И центр города, и окружавшее его кольцо полковых слобод, и «загородные домы» – все входило в круг интересов Комиссии как части единого целого.

Были разработаны принципы организации уличной сети, планировка городских кварталов и усадеб, размещение площадей и общественных мест, определен ритм жилой застройки и устройство зеленого убранства города.

Получилось так – а это слишком часто случается, – что замыслы Комиссии оказались гораздо шире, масштабнее того, что было в соответствии с этими замыслами осуществлено. Многое из задуманного ею досталось в наследство позднейшему времени, кое-что не осуществлено и поныне.

И тем не менее роль этой недолго существовавшей Комиссии в формировании образа города-столицы была столь значительна, что мы обязаны вспоминать ее, говорить о ней и через два с половиной столетия после ее рождения, жизни и смерти…

План Зихгейма

Ея Императорское Величество указала: лейб-гвардии капитан-поручику от бомбардир фон Зихгейму учинить верный план всему Санктпитербурху…

Из именного указа 9 июля 1737 года

Несмотря на потрясение, вызванное опустошительными петербургскими пожарами лета 1737 года, те, кто создавал по следам этих трагических событий Комиссию о Санкт-Петербургском строении, мыслили точно и реалистично. Фундамент всей работы был определен безошибочно: начинать надо было с составления точного плана города. Это стало главной задачей Комиссии на первом этапе ее деятельности.

Может показаться странным, даже невероятным, но плана города, которому уже исполнилось 34 года, плана столицы к этому времени не существовало. Были планы отдельных частей города, слобод, островов, отдельных зданий – но они никак не складывались в единый план быстрорастущего, расширяющегося Петербурга.

В конце 1710-х годов в связи со вторым длительным заграничным вояжем Петра и резко возросшим интересом Европы к России и ее юной столице получили широкое распространение изданные в Голландии, Франции и Германии гравированные планы Петербурга, почти одновременно исполненные Оттенсом, де Фером и Бушем. Но это были планы не реального, а некоего фантастического города, расположенного на островах невской дельты. В основе их лежал один и тот же источник: знаменитый, составленный по личному распоряжению царя и по его же указу отпечатанный в Петербурге немалым тиражом и специальным нарочным доставленный к Петру за границу «план Леблона».

Выдающийся французский архитектор Александр-Жан-Батист Леблон, приглашенный в 1715 году на русскую службу на должность «главного архитектора» (по-современному) Петербурга, составил в 1716 году удивительный план идеального города с центром на Васильевском острове. План был умозрительный, фантастический, почти ничего общего с реальным Петербургом не имевший. И до сих пор неясно, верили ли вдохновитель этого плана, царь Петр, и его исполнитель, архитектор Леблон, в осуществимость этого плана – когда-нибудь, в будущем. Или это была придуманная Петром специально для того, чтобы ошеломить Европу, «пропагандистская бомба».

Пётр желаемого достиг: Европу поразило то, что всего за полтора десятка лет на неудобном месте, среди рек и болот, Россия смогла сотворить такой стройный и прекрасный, невиданный в Европе, напоминающий лучшие античные образцы город. А Петербург еще на 20 лет остался без «натурального» плана…

План Зихгейма. 1728 год

План Зихгейма. Описание Васильевского острова в Петербургском строении

Впрочем, в конце 1720-х годов Петербургская Академия наук «прикоснулась» к задаче составления такого плана: магистру Георгу-Вильгельму-Крафту поручено было «снятие фундаментального чертежа Санктпетербурга» – но работа не пошла, и лишь в мае памятного 1737 года к ней вернулись Шеслер и «инженер из Гамбурга» Христофор-Якоб Шварц. Но и они не преуспели, а через два месяца по императорскому указу составление плана столицы поручается Зихгейму, Шеслер и Шварц были откомандированы Академией наук в его распоряжение.

План Зихгейма. Фрагмент набережной Большой Невы от Коллегий до 5-й линии до Большого проспекта

И вот знойное лето 1737 года, серия страшных пожаров, указ императрицы от 9 июля.

В указе этом называлось имя человека, на которого возлагалась не только важнейшая, но и труднейшая в техническом отношении задача, осложненная, к тому же чрезвычайной срочностью задания. Кто же был этот человек, на которого возлагалась такая задача?

26 апреля 1732 года на службу в совсем недавно основанный в Петербурге Сухопутный кадетский корпус распоряжением Бурхардта Миниха был зачислен «саксонской нации бывшей данской (датской) службе и по распоряжению моему прибывший сюда» поручик Иоганн-Фердинанд Фон-Зихгейм. Он был протеже «самого» Миниха – а это много значило и обеспечивало успешную карьеру. Впрочем, фельдмаршал не ошибался, оказывая покровительство Зихгейму, – тот проявлял себя как отличный специалист. 13 июля 1733 года он уже капитан-поручик, преподает кадетам, участвует в застройке отданной корпусу бывшей огромной усадьбы Меншикова на Васильевском острове.

27 апреля 1737 года Зихгейм зачисляется с тем же чином в самый престижный Преображенский гвардейский полк – более того, в бомбардирскую, особо привилегированную еще с петровских времен роту этого полка. Он «на виду»; до его нового, самого ответственного назначения оставалось немногим более двух месяцев…

Когда Зихгейму поручали составление «верного плана» Петербурга, позаботились и о придании ему «команды» помощников. «Для учинения того плана из всех имеющихся в Академии де сиянс (Академии наук) из учителей, мастеров и подмастерьев, також и учеников, которых он требовать будет, и наличныя ординарныя астролябиумы (астрономические и геодезические приборы) отдать ему, кроме отданных в сохранение (в Кунсткамеру) собственных государя императора Петра Великого…»

Аналогичное распоряжение поступило и в Адмиралтейское ведомство: из Морской академии, «оставя учителей, да ис подмастерьев 4-х человек, остальных всех отпускать по требованию» Зихгейма. Из Инженерной школы были откомандированы в распоряжение Зихгейма учитель капитан Браск (он занял у Зихгейма должность начальника чертежной), инженерный кондуктор и ученики. А уже 12 июля сам Зихгейм подал рапорт со списком известных ему по кадетскому корпусу офицеров и кадет, которые «по желанию его командированы для дела Санктпетербургу плана».

Недавно удалось обнаружить в документах Российского государственного военно-исторического архива в Москве неизвестные и очень любопытные записи, относящиеся к этой работе. В тот же день, 12 июля поручику кадетского корпуса Фаберу было выдано 40 пик «для снятия с определенными к нему кадетами, 34-мя человеками, Санктпетербурх у плана и об отправлении оным кадетам по три раза в день кушаний, где оные будут». Через 10 дней еще одна запись «об отпуске кадетам завтрака, которые командированы для снятия плана, по две бутылки на каждой день».

26 июля приобретается огромная партия «чистой голландской бумаги» для исполнения чертежей, а 10 сентября «к черчению архитектурных чертежей» определены семь «столов больших столярной работы с ящиками и с замками».

Работа развернулась быстро и масштабно. Начали со съемки территории и составления точного плана «погорелым местам» – той части города, которая больше всего пострадала от последних пожаров. Одновременно потребовали от Дворцовой канцелярии, чтобы находящиеся там царские «всем дворцам и садам планы были отданы для сочинения генерального Санктпетербургу плана».

Русские геодезисты к этому времени (особенно в царствование Петра) уже накопили немалый опыт топографических съемок – но предстоящее дело было не только предельно ответственным (еще бы – план столичного города!), ограничено жесткими сроками, но еще и очень сложным в техническом отношении. Ведь предстояло впервые провести полную топографическую съемку большого города, отметив каждое владение, размерив все участки и постройки, все реки и каналы, улицы и площади.

Данные этой съемки должны были быть предельно точными: ведь на их основании предстояло выстраивать позиции будущего «предварительного генерального плана городу Санктпетербургу», о составлении которого говорится в принятой 6 августа 1737 года, ровно через месяц после самого страшного пожара, резолюции Кабинета министров на одно из первых «доношений» только что приступившей к работе Комиссии о Санкт-Петербургском строении (напомним, что миссия Зихгейма относилась к той же Комиссии).

Съемка велась по частям города, но в каждой части проходила одновременно в нескольких местах, а потом результаты съемок сводились. Неизвестно, сколько всего было «задействовано» в этой работе, но 11 июля состоялось решение Адмиралтейств-коллегии о выдаче на сто человек «билетов» для бесплатного перехода и переезда через Исаакиевский мост. А 25 июля Зихгейму и его сотрудникам отвели для работы специальные палаты в императорском «Зимнем доме»

Уже 4 сентября был завершен план «погорелым местам», а через три недели (!) закончена работа над планом «всем строениям между Мойкой и Фонтанкой» (это была окраинная часть тогдашнего города) и в Комиссии приступают к разработке проекта генерального плана. 1 октября Кабинет министров постановил, «чтоб он (Зихгейм), когда генеральной план Санктпетербургу у него не готов, то б подавал по частям, что у него есть в готовности».

В конце 1737 года были готовы два плана Васильевского острова, в конце декабря – план Александро-Невского монастыря и застройки по берегу Невы. 12 января 1738 года представлен план Московской части, 24 апреля – два плана Петербургскому острову. А 6 июля, почти ровно через год после начала работы, Зихгейму поручается «достальной (оставшийся) части Выборгской стороны план сочинить и протчее исправить».

Итак, летом 1738 года гигантская работа была завершена. Планы частей города (они до нас не дошли) свели в один общий план города, исполненный гуашью на восьми больших листах «александрийской» бумаги (размер плана: 204 х 151 мм = 3,08 кв. м) и его собственноручно подписал Зихгейм. Этот бесценный памятник истории нашего города хранится в Москве в Российском государственном военно-историческом архиве.

Правда, и после исполнения «генерального плана» Зихгейм продолжал работу по «доделке» некоторых частей. До марта 1739 года велась съемка «Охтинским и матросским слободам» на Выборгской стороне и до ноября 1740 года – съемка в Галерной гавани, на западной оконечности Васильевского острова.

Интереснейшая особенность «плана Зихгейма», делающая его поистине бесценным источником истории Петербурга, заключается в том, что на нем не только нанесены, но и «проаннотированы» частные владения. На самом плане – номера, а в углах огромного листа – «врезки», на которых под теми же номерами указаны тогдашние владельцы данного участка. Всего на этих «врезках» – 428 имен: в Адмиралтейской и Московской частях – 169, в Васильевской – 146, в Петербургской – 76, в Выборгской – 31. Этот огромный объем информации, нанесенной на план, дополняется неизвестно кем из современников сделанными рукописными пометами, дающими нам интереснейшие дополнительные сведения. Так, владение по левому берегу Фонтанки, третье вниз по течению реки от нынешнего Аничкова моста (приблизительно место, ныне занятое зданием Городской библиотеки имени Маяковского), помечено словами: «капитана Беринга…»

На план этот опиралась во всей своей работе Комиссия о Санкт-Петербургском строении (о ней подробно рассказывалось в предыдущем очерке). А сам Иоганн-Фердинанд фон Зихгейм, возглавлявший всю работу по созданию этого уникального документа, уже в 1739 году исполнял новые поручения по инженерному делу в Кронштадте и Выборге, в следующем году трудился на исправлении главного почтового тракта на участке от Петербурга до Тосненского яма. Потом он возвращается в Сухопутный кадетский корпус, в котором начиналась его служба в России, и в 1752–1754 годы, уже в чине подполковника, фактически управляет корпусом, а в сентябре 1756 года производится в полковники и переводится в армию. В конце того же года становится генерал-майором и директором кадетского корпуса. Последние сведения о нем относятся к июню 1781 года, когда уже весьма престарелый генерал-поручик Зихгейм продает свой каменный дом на 7-й линии Васильевского острова, в середине квартала между набережной Невы и Большим проспектом.

«План Зихгейма» хорошо известен петербурговедам. Но история его создания не была изучена и никогда не излагалась. Сегодня о ней рассказывается широкому читателю впервые. Она интересна и поучительна сама по себе и как свидетельство того, что источник, созданный более 260 лет назад, может оставаться актуальным и в наше время.