Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Горное училище

Не безъизвестно всем… сколь наука сокращает производство всякого дела и сколько подает способов к приведению оного в совершенство.

Из «Устава Горного училища». 1774 год

Какие бы задачи не стояли перед страной в разные эпохи ее истории, главной всегда и неизменно оставалась проблема кадров – компетентных, профессиональных, надежных. В решении этой проблемы Петербург на протяжении всей своей истории играл выдающуюся роль.

Подготовка кадров для армии, флота управления, предпринимательства, формирование деловой и интеллектуальной элиты были главной заботой Петра, стержнем его реформ, условием их осуществления. Естественно, в феодальном государстве задачи эти решались в основном за счет господствующего класса, дворянства.

Созданное Петром первое высшее учебное заведение России – Морская академия – и возникшие позднее Сухопутный кадетский корпус, Инженерно-артиллерийский кадетский корпус и Пажеский корпус стали учебными заведениями, предназначенными для «шляхетства», дворянских детей. В их стенах молодые люди получали светское по духу, гуманитарное по содержанию (языки, история, литература, музыка) и профессиональное, специальное военное образование.

Но помимо службы военной, предъявляющей высокие требования к офицерскому корпусу армии и флота, существовало множество гражданских, «штатских» отраслей, не менее остро нуждавшихся в хорошо выученных, профессиональных кадрах.

Экономика страны быстро развивалась, еще недавно присущий ей патриархальный характер преодолевался – в частности, и под влиянием расширяющихся с каждым годом контактов с Европой. Российская экономика совершала переход от промысла к промышленности.

Металлургия в этом процессе играла ведущую роль, превратившись в «становой хребет» всего промышленного развития страны. Развитие металлургии было неразрывно связано с развернувшимся в XVIII столетии процессом изучения и освоении окраин страны – ведь именно здесь находились главные естественные богатства страны, полезные ископаемые. Десятки экспедиций бороздят необжитые, труднодоступные территории Урала и Зауралья, Алтая, Восточной Сибири и Забайкалья. Знаменитая фраза Ломоносова о том, что «Российское могущество прирастать будет Сибирью», становится девизом искателей, первопроходцев и первооткрывателей. Среди них немало местных «рудознатцев», одиноких самоучек, опиравшихся на свой эмпирический опыт и на передаваемые из поколения в поколение сведения и легенды о затаенных в недрах земли богатствах.

А следом за этими первопроходцами шли предприимчивые люди, начинавшие на разведанных местах разработку копий, закладку рудников. Там же возникали железные и медеплавильные заводы. Некоторые принадлежали казне, другие – частным «заводопромышленникам». К 1770 году в стране насчитывалось 26 казенных и 169 частных, «партикулярных» металлургических заводов. А ими нужно было управлять – умело, рачительно, с заботой о качестве и количестве продукции и о выгоде. Время властно требовало людей знающих, инициативных и настойчивых. И главное, широко и основательно подготовленных в профессиональном отношении.

Противоречие между возможностями отрасли и дефицитом кадров приобретало угрожающие размеры. Ведь возможности были огромными – не случайно именно в горной отрасли выдвинулись такие выдающиеся сподвижники Петра в сферах технической и административной, как Виллим Иванович де Геннин (1676–1750) и Василий Никитич Татищев (1686–1750). Деятельность обоих была связана с Олонецкими (Петрозаводск) и Уральскими заводами.

Василий Татищев, выдающийся горный инженер и администратор и один из первых российских ученых-историков, еще в 1721 году завел на Урале две школы для подготовки специалистов горного дела среднего звена. В 1730-е годы эти школы перевели в Екатеринбург, где для них началось строительство каменного здания и собиралась библиотека – предполагалось изучение горного и пробирного дела, механики, рисования, языков. Однако дело вскоре «зачахло». Сказалась не только общая ситуация (с 1736 по 1746 год Берг-коллегия, одно из тех «детищ» Петра, которыми он гордился, была упразднена), но и нехватка квалифицированных преподавателей.

С восстановлением в 1746 году Берг-коллегии делаются попытки реанимировать и Екатеринбургскую горную школу, где предполагалось преподавание металлургии и химии, маркшейдерского дела и механики, географии и архитектуры и даже артиллерии и фортификации. Но дело снова «не заладилось», и наступившая пауза затянулась на два десятилетия. Правда, в 1753 году Берг-коллегия обращалась в Сенат с просьбой распорядиться о присылке на Уральские заводы для обучения горному делу ежегодно по 20 детей из числа учеников инженерно-артиллерийский школы. Но результат этой инициативы «не прослеживается».

Наступил 1771 год. Группа владельцев частных пермских медеплавильных заводов (среди них был башкир Михаил Тасимов) обращается в Берг-коллегию с ходатайством о передаче им в частное владение казенных рудников с условием выплаты в казну части полученного дохода. Озаботившись «приватизацией» медных рудников, «заводопромышленники» тут же нащупали «главный нервный узел» проблемы – острую нужду в опытных специалистах технического и административного назначения и необходимость создания для подготовки подобных специалистов специального учебного заведения «на таком основании, на каком учреждены здесь кадетские корпуса и академии». Заводчики мыслили по государственному: «Имея предметом общественную экономию», они подчеркивали, «сколько прибыточно для казны и государства металлическое производство». Утверждая, что необходимо не только строить заводы, но и обеспечивать «лучшее производство горной работы», повышать качество выплавляемого металла и увеличивать государственный доход, они утверждали, что всего этого «без обученных людей и сведущих заводами правителей никак произвесть не можно…» Предлагалось на содержание училища «от своих собственных руд уступать от получаемой ими цены» по ¹/₄ копейки с каждого пуда добытой руды.

Берг-коллегия признала заведение горного училища «не токмо полезным, но и необходимо нужным». Два года, прошедшие до принятия окончательного решения, не прошли впустую. Дело попало в руки человека, которого можно считать «родоначальником» отечественного технического образования. Хотя он был создателем только одного учебного заведения, масштаб, размах, компетентность, неординарность выработанных им «начал» стали эталоном, образцом, имели принципиальное значение для становления всей системы технического образования в России.

Его звали Михаил Федорович Соймонов, и было ему к тому времени, когда он принялся за создание Горного училища, немногим более 40 лет. Он был начальником Олонецких железных заводов, а с 1771 года – директором российских монетных заводов. Он занимал высокие должности в Сенате (обер-прокурора, позднее сенатора), Берг-коллегия находилось в его ведении. Но не менее важно то, что у человека этого были очень «крепкие корни». Он – сын знаменитого сподвижника Петра Федора Соймонова, прожившего 99 лет, гидрографа, составившего «Описание Каспийского моря», вице-президента Адмиралтейств-коллегии и Сибирского губернатора. И сына своего Федор Соймонов воспитывал в духе Петра, в непоколебимой верности его заветам.

Убежденный, что здоровая экономика держится на тесном взаимодействии и взаимовыгодном сотрудничестве казенного и «партикулярного» секторов, Михаил Соймонов считал, что «заведение здесь (в Петербурге!) Горного кадетского корпуса не для одних пермских рудопромышленников нужно, а наипаче для всего горного корпуса и монетных дворов, и через то с лутчими успехами производить как горные, так и плавильные работы и денежное дело».

Проблему кадров Соймонов определял как наиважнейшую, генеральную. Для горной отрасли, писал он, «хотя и немаловажной и составляющей знатной государственный доход, еще по сие время не учреждено достаточного и порядочного училища, которое, по обширности Российской империи, заключающей в себе множество металлических руд, признавается не только для государства нужным, но и весьма полезным…». (Отметим слово, заключающее эту цитату: польза для государства как главный критерий при принятии любого решения, при любом начинании.)

Созданию в столице высшего технического учебного заведения, готовящегося специалистов горного дела, Михаил Соймонов видел единственную альтернативу: покупку в Европе «разных металлических и минеральных руд… – ибо единственно от неведения и неумения обширная Российская империя, заключающая в себе столько рудных климатов, еще и доныне как олово, так висмут и цинк от чужестранце получает…»

Соймонов разработал «План» Горного училища, проектируя его так, «чтоб плоды оного, как наискорее, в рассуждении знающих горное и плавильное дела людей» сказались как можно скорее. По «Плану» рассчитанное на 2-летний курс обучения Горное училище должно иметь 24 воспитанника («студента») и еще 30 человек, содержащихся на средства не казны, а горнозаводчиков, присылаемых ими и возвращающихся на их заводы («целевой набор», выражаясь по-современному). «Студенты» (из дворян, офицерских детей, «из желающих иностранцев» и «частию из разночинцев») должны были быть не моложе 16 лет и иметь предварительную подготовку по математике, химии, иностранным языкам. Именно поэтому Соймонов считает целесообразным первый набор укомплектовать переведенными из Московского университета студентами, уже имеющими необходимую начальную подготовку.

Здание Горного института. Современное фото

Программа училища предусматривала изучение алгебры и геометрии («для снятия на местности местоположения заводских и их окрестностей»), маркшейдерского дела («каким образом для разведания горы разрез оной сделать должно»), минералогии и химии, механики и физики («для генерального понятия и ясного рассуждения о всем том, что связано с естеством» – природой), архитектуры и гидравлики («для заведения плотин и познания действия воды»), рисования и черчения.

Особое, важнейшее значение придавалось владению иностранными языками – тремя (латинским, французским и немецким) или как минимум двумя. «Первым же к тому способом, – говорилось в «Плане» Соймонова, – лучшие авторы о том писали большею частию на оных языках». Примечательно, что в училище был заведен порядок выплаты части дохода от продажи переводных сочинений в виде гонорара студентам-переводчикам…

Учитывая разносословный, а не исключительно дворянский, состав студентов, Соймонов предлагал назвать новое учебное заведение не корпусом, «а просто Горным училищем».

«План» этот рассмотрел Сенат, одобрил и доложил императрице, которая 21 октября 1773 года подписала на нем: «Быть по сему». Но утверждение Устава Горного училища и его торжественное открытие, его «рождение» произошло позднее, 28 июня 1774 года, в годовщину восшествия Екатерины II на престол. В этот день в российской столице родилось первое в России гражданское высшее техническое учебное заведение – открылась новая страница истории отечественного образования.

В своем распоряжении по этому поводу Берг-коллегия, в ведении которой находилось Горное училище, писала: «Надеется, что избранные его учителя не оставят исполнять с ревностию свою должность, а учащиеся – показать в науке успехи и… доказать усердие к услуге отечества, которого требуют от них благодарность, честность, закон и собственная польза…»

Первым «главным командиром» Горного училища стал Михаил Соймонов. Соединения новейших достижений науки с практикой требовал он от работавших в училище педагогов, среди которых были ученые-академики и практики из числа офицеров Горного корпуса. Уже в первый год существования при училище учреждается ученое собрание, в следующем году – собственная типография. А в 1776 году, двумя годами ранее намеченного срока, состоялся первый выпуск. В эти же годы создавалась передовая учебная база: библиотека, «примерный рудник», мастерские с плавильными печами, горный, металлургический и минеральный кабинеты.

Долгая, большая и славная история предстояла Горному училищу, переименованному в 1804 году в Горный кадетский корпус, а в 1833 году – в Горный институт. Через три десятилетия после него в столице было создано второе специальное техническое учебное заведение – Лесной корпус, а в 1809 году – Институт путей сообщения.

Сегодня Горный институт – старейший технический вуз страны – по-прежнему составляет гордость нашего города. Множество мемориальных досок помещено на стенах великолепного, торжественного здания, сооруженного на невском берегу почти два столетия назад по проекту Андрея Воронихина. Тысячи питомцев Горного института прославили своей деятельностью отечественную науку и практику, выведя нашу геологию на одно из первых мест в мире. Нынешние масштабы и значение деятельности института несопоставимы с теми, что были прежде. Но именно поэтому не только интересно, но и чрезвычайно полезно вспомнить, с чего и как все начиналось…

«Академический дом»

Дерзайте ныне одоренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

М. Ломоносов. 1747 год

Эти широко известные строки из ломоносовской оды вполне могут служить эпиграфом к рассказу об одном из самых уникальных центров отечественной науки – «Академическом доме» на набережной Невы. Здесь на протяжении двух столетий жили и творили многие «российские Платоны и Невтоны» – Павлов и Вернадский, Карпинский и Чебышев, Якоби и Крачковский и десятки других корифеев мирового научного прогресса.

Не будь этого обстоятельства, история дома на углу Университетской набережной и 7-й линии выглядела бы куда более обыкновенно, почти ничем не выделяясь среди других домов Васильевского острова, относящихся к ранней его застройке.

Известно, что составленный Доменико Трезини генеральный план острова отталкивался от идеи Петра именно здесь, на Васильевском, сформировать центр новой столицы. И сразу же начинается застройка невской набережной и некоторых «ключевых» линий. До этого на набережной была только огромная усадьба Меншикова с великолепным, уже отстроенным домом светлейшего князя. Теперь же, после утверждения Петром плана, начинается строительство десятков домов не только знати, но и видных деятелей того времени, к аристократии не принадлежавших.

Тогда-то участок набережной на углу 7-й линии оказался во владении полковника Ильи Ерофеевича Лутковского, имя которого очень часто встречается в деловых документах той поры. 40-летний Лутковский, с юных лет бывший стольником при царице Прасковье Федоровне, участвовал в Азовских походах, в бою под Нарвой. В Петербурге он находился с 1704 года, участвовал в строительстве Адмиралтейской крепости, был приближен к генерал-губернатору Меншикову и назначен его адъютантом, а с 1711 года стал первым командиром Белозерского полка – одного из знаменитых гарнизонных полков, расквартированного на Петербургской стороне, близ Сытного рынка.

Как полковой командир Илья Лутковский себя ничем особенным не проявил. Зато в другой сфере успехи его были очень заметны. Сближение с Меншиковым сказалось – Лутковский занялся предпринимательством: завел кирпичные заводы, заключал крупные подряды на поставку в Петербург кирпича (в 1719 году – миллион штук!). Вся его дальнейшая деятельность оказывается связанной со строительством. Илья Лутковский руководит строительством зданий Кунсткамеры и Военной коллегии (в комплексе Двенадцати коллегий); диапазон его деловой деятельности огромен, как и финансовые средства, проходящие через его руки. Его «сподвижником» становится другой близкий Меншикову человек – Алексей Яковлевич Волков.

У них совместный «бизнес» и общие привилегии. В 1716 году к кирпичных заводам Лутковского и Волкова на Выборгской стороне приписываются 150 га земли вверх по Неве и лес для рубки «к кирпичному делу». И в том же году они получают для строительства своих каменных домов два соседних участка на набережной Васильевского острова, между 7-й и 8-й линиями. Недалеко и от усадьбы своего принципала, Меншикова, и от подворья Александро-Невского монастыря.

Уже в октябре того же 1716 года строительство 3-этажного каменного дома по «типовому чертежу» («образцовый дом для именитых») идет вовсю. Неподалеку, кстати, был отведен участок для строительства дома подполковника Михаила Аничкова.

Проходит еще несколько лет. Лутковский продолжает «надзирать» строительство Кунсткамеры и Коллегии, Алексей Волков трудится в возглавляемой Меншиковым Военной коллегии. Его «звездный час» наступит после смерти Петра, при Екатерине I – не без покровительства Меншикова, конечно. В 1725 году Волков – уже генерал-майор, не только член Военной коллегии, но и ее фактический руководитель. В следующем году – генерал-лейтенант, кавалер ордена Александра Невского. А Илья Лутковский в это время, летом и осенью 1726 года, достраивает свой дом: о масштабе этих работ можно судить по тому, что на этот объект всего лишь за три месяца была отпущено одного алебастра (в современных мерах) 17 тонн… Строит Лутковский и другие дома.

С этой стороны и накрыла его летом 1726 года гроза. За непоставку 5 миллионов штук кирпичей в счет полученных из казны денег полковник был отправлен в отставку, а все его «недвижимое имение без остатку <…> двор на Преображенском острову (так назывался Васильевской остров. – Г. Б.) с каменными палатами» отписывался в казну…

Через год с небольшим, осенью 1727 года, «закатилась звезда» генерала Алексея Волкова, который «при князе Меншикове явился во всех его, Меншикова, непорядочных и худых поступках согласник». В ноябре того же года Волков, лишенный чинов, ордена и всего недвижимого имущества в Петербурге и Москве, был сослан в свои деревни. Императрица Анна возвратила его в июле 1732 года из ссылки, назначила в Сенат, но ненадолго. В апреле следующего года Волков умер.

Так в конце 1720-х – начале 1730-х годов прервалась не только карьера двух предприимчивых и удачливых до того ближайших сотрудников и доверенных лиц Меншикова, но и история принадлежавших им соседних домов на невской набережной. Впрочем, с домом Алексея Волкова было связано еще одно интересное обстоятельство. В апреле 1725 года, вскоре после смерти Петра, Волков указывал, что на строительство этого дома он израсходовал 4700 рублей (огромная по тем временам сумма), просил выкупить дом в казну, уплатив ему указанную сумму «на возврат долгов»… Военная коллегия (где Волков был фактическим хозяином!) принимает необходимое решение, и уже в сентябре казна получает дом в свое ведение.

Однако использовать «Волков дом» для нужд Военной коллегии не удалось: было он не достроен, «не способен». Так и простоял он «впусте» почти пять лет, пока в июне 1730 года не было решено «продать с публичного торгу, а ежели купцов (покупателей. – Г. Б.) на тот двор не будет, то употреблять его на казенные поклажи», то есть превратить в склад.

«Купцов» не явилось, «Волков дом» продолжал пустовать, а рядом строили свои дома «именитые люди» – Конон Зотов, вице-канцлер Михаил Головкин, сам фельдмаршал Миних. И дом «полковника и архитектора» Доменико Трезини, оставшийся после смерти зодчего в апреле 1734 года во владении его вдовы, тоже был рядом, на набережной.

В 1735 году «Волков дом» был выкуплен в казну у наследников генерала; его предполагалось использовать «для постою приезжающих сюда азиан». Но осуществить и это назначение тоже что-то помешало…

Между тем Академия наук, ставшая в 1730-е годы наряду с коллегиями и Сухопутным кадетским корпусом «главным обитателем» Васильевского острова, нуждалась в помещениях. Академия «присмотрела» для себя очень удобно расположенный, хоть и недостроенный дом Волкова и обратилась в Сенат с просьбой о его передаче для размещения в этом доме студентов («академических учеников»), переведенных в столицу из Москвы. В августе 1736 года дом был передан из Военной коллеги в ведение Академии наук. А в октябре того же года Академия решает обратиться в Сенат с просьбой не только ассигновать 6000 рублей на достройку «Волкова дома», но и о передаче в ведение Академии наук соседнего «дома некоего (!) Дутковского, у которого одинаковые фасады с Волковым домом». Этот дом стоял «без потолков и полов за недостройкою впусте».

Решение было принято, но и после передачи в Академию дома Лутковского и Волкова еще долго стояли недостроенными и пустыми. Так они обозначены и на плане Зихгейма (1738 год), и на одном из чертежей коллекции Берхгольца (начало 1740-х годов). До октября 1743 года дома стояли не только недостроенными и пустыми, но и бесхозными. Академия принимала их «за недачею на починку и достройку денег» – и Сенат тогда же решил отдать оба дома («недоделанные порожние палаты и анбар») для складирования здесь 2000 бочек «привозного подрядного вина». И это не получилось – еще три года «те палаты праздны» и никому не принадлежат.

А вокруг все меняется: замощена набережная Невы против этих домов, по берегу и вдоль линий возводятся десятки добротных, красивых домов. И среди кипения жизни пустующие дворы смотрятся отвратительно.

Формально их хозяином является Академия наук. В размещении ее подразделений происходят постоянные перемены: дел и людей становится все больше, помещений не хватает, особенно после пожара в здании Кунсткамеры и Библиотеки, случившегося в 1747 году. И в 1757–1758 годы Академия наконец «принимается» за свое запустелое владение на углу набережной и 7-й линии. При участии зодчего Саввы Чевакинского, одного из лучших учеников Растрелли, дома Лутковского и Волкова перестраиваются «в один фасад» – они предназначаются для жительства «академических учеников» и служащих Академии наук.

Так на набережной Невы появился «Академический дом», а вскоре по соседству с ним начнется возведение грандиозного здания Академии художеств.

Здание «Академического дома». Фото 1980-х годов

В доме поселяются академики и сотрудники Академии. Неоднократно бывал здесь Ломоносов, жил и трудился многие годы Иван Кулибин (напомним, что во дворе этого дома он собрал модель своего однопролетного моста через Неву, – и благодаря этому «Академический дом» стал одной из главных достопримечательностей российской столицы, привлекая массы зрителей).

В 1790-е годы, когда Академия продала принадлежавший ей так называемый «Бонов двор», находившийся за Средним проспектом между 1-й и 2-й линиями (на «Боновом дворе») располагался академический ботанический сад), то на деньги, вырученные от этой продажи, было решено построить рядом с «Академическим домом» по 7-й линии и по Академическому переулку трехэтажное здание для Академической гимназии, существовавшей до 1803 года. Так рядом с домом сложился целый академический комплекс.

А в 1806–1810 годы по проекту и под надзором архитектора Д. Филиппова был перестроен и сам «Академический дом» – он получил тот вид, который сохраняется вот уже два столетия. Простой фасад, почти лишенный декоративной отделки, крыльцо парадного входа с четырьмя канеллированными колоннами дорического ордера и огромный балкон, обращенный к Неве, к построенному в середине XIX века первому постоянному мосту через нее…

Вот уже больше двухсот лет дом этот является местом жительства большинства российских академиков. Его можно назвать одним из главных «очагов» русской науки – потому что великие отечественные ученые не только жили в этом доме, но и работали, творили здесь. Были времена, когда наука создавалась не в стенах институтов и лабораторий, а в «домашних условиях», в уютных, заставленных книжными шкафами кабинетах. В этих кабинетах писались замечательные труды, рождались выдающиеся теории, выводились важнейшие формулы, определялись пути научного прогресса.

…Существует понятие «память места». Места, где проходили крупные, важные события истории, стены, в которых жили великие люди – все это важнейшие для нашего сознания, для нашего гражданского чувства «пространства памяти». И мы должны беречь и охранять их – потому что без них сузится пространства нашей души, ослабнет «связь времен». «Академический дом» на набережной Невы – одно из таких мест, предельно наполненных благодарной памятью потомков, исторической памятью.

Я часто бываю возле этого дома, не раз бывал и в его квартирах. И почему-то каждый раз рядом с ним я вспоминаю удивительные блоковские строки:

 
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века…
 

Века истории отечественной науки сошлись в этом доме. На его фасадах – 29 мемориальных досок, в которых увековечены имена лишь немногих великих русских ученых из тех, кто жил в этом доме. 29 мемориальных досок! В нашей стране нет другого такого дома, отмеченного таким же количеством памятных знаков. И уже одно это обстоятельство делает его особенным домом.

Сегодня он по-прежнему жилой дом, а, может быть, пора уже ему стать мемориальным музеем – музеем российской науки. Ведь такого музея у нас в стране почему-то до сих пор нет…