Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Как начинался Эрмитаж

Вы удивляетесь, что я покупаю много картин, но упущенные случаи не возвращаются; к тому же мои собственные деньги не смешиваются с государственной казной, и при надлежащем порядке великое государство справляется со всякими издержками…

Из письма Екатерины II Вольтеру 30 января 1772 года

Эрмитаж – один из крупнейших в мире историко-культурных музеев. Более трех миллионов экспонатов – среди них ни одной копии – хранится в его фондах. И у каждого экспоната – своя история, своя судьба. И у самого Эрмитажа – тоже собственная история, впитавшая историю не только каждого экспоната, но и музея в целом.

Общеизвестно: название Эрмитажа идет от французского слова, означающего «уединение». Сегодня, когда по залам музея ежедневно проходят тысячи посетителей, вспоминать об этом странно – какое уж тут уединение!.. Но мало кто знает, что и у самого названия гигантского музея тоже своя история.

Эрмитажи, малые эрмитажи были непременной частью придворного быта – и предназначались они совсем не для уединения коронованных особ, не для их размышлений в одиночестве о государственных делах и судьбах страны и не для принятия решений вдали от политических игр и придворных интриг. Это помещения (иногда отдельно стоящие павильоны в дворцовых садах, например «Эрмитаж» в Нижнем парке Петергофа), удаленные от «публичной» части этих дворцов и предназначенные для интимного общения в узком, тесном кругу ближайших доверенных лиц монарха, его приближенных. Недаром в таких эрмитажах впервые появились специальные подъемные (из нижнего этажа) столы – для обедов без прислуг.

Подобные эрмитажи были и в Летних (Старом и Новом) дворцах, и в Третьем Зимнем дворце, и в деревянном Зимнем дворце (например, 18 и 19 апреля 1759 года императрица Елизавета «изволила кушать в Эрмитаже»), а в Петергофе – не только в Нижнем саду (павильон, построенный еще при Петре близ берега залива), но и «Большой Эрмитаж, что в Верхнем саду»…

При этом эрмитажи не использовали для размещения в них художественных коллекций. Для этого предназначались «галереи» – их мы встречаем также во всех дворцах – и Летнем, и Зимнем; галереи, примыкающие к центральному корпусу петровского Монплезира, – тому пример…

История отечественного художественного собирательства – интереснейший сюжет. Дворцовые собрания, о богатстве и разнообразии которых дает представление кремлевская Оружейная палата, церковные и монастырские собрания икон и драгоценных предметов культа складывались веками. Новая эпоха начинается временем Петра – художественные коллекции приобретают светский характер. Сам Петр, особенно в двух своих продолжительных европейских путешествиях (в 1697–1698 и в 1716–1717 годы), постоянно проявлял огромный интерес к художественным коллекциям Амстердама, Лондона, Парижа, Берлина; царь встречается с художниками, посещает их мастерские, его агенты (Юрий Кологривов, Савва Рагузинский, Борис Куракин) по указаниям Петра закупают на аукционах и у посредников не только отдельные полотна, но и целые коллекции.

Собственная петровская коллекция (в Монплезире, Летнем и Зимнем дворцах) – значительное культурное явление: в ней полотна Рубенса и Рембрандта, Брейгеля, Остаде, много картин знакомого царю по Амстердаму Адама Сило. Морские пейзажи – марины, баталии, портреты, сцены городского и сельского быта (так называемые «малые голландцы»)…

Но в это время создаются в Петербурге не только дворцовые художественные коллекции. И не только античная статуя, известная под названием «Венеры Таврической», приплывает из Италии на берега Невы – в роскошных садах Петербурга и Петергофа, Ораниенбаума и Стрельны появляются многочисленные скульптуры, изображающие богов и героев античных мифов, – первые российские художественные музеи под открытым небом.

А в дворцах и особняках петровских вельмож иностранные художники, приглашенные для работы в новой российской столице, создают великолепные плафоны, живописные панно, настенные парадные портреты. Европейский ранг страны и ее Невской столицы диктуют необходимость следовать европейскому стилю, европейской художественной моде.

Целые галереи живописных полотен разных авторов и жанров складываются не только в императорских дворцах, в Кунсткамере, в Сухопутном кадетском корпусе, но и у частных лиц; уже к середине XVIII века Иван Шувалов и Александр Строганов, Иван Чернышев и Пётр Шереметев стали обладателями ценнейших художественных собраний. Не только мода и соображения престижа, не только коммерческий интерес (европейский опыт подсказывал, что уже в то время художественное собирательство было удачным и надежным способом помещения капитала), но серьезный интерес и истинное удовольствие от общения с высоким искусством руководило вельможными петербургскими коллекционерами в их собирательской деятельности.

На этой волне и возникло художественное собрание, созданное при Екатерине II и называвшееся сначала, по традиции, «галереей», а позднее ставшее «Эрмитажем»… Начало его, хотя и связано со случайным обстоятельством, было, однако, не случайным. Минуло всего лишь полтора года после вступления Екатерины на престол, произошедшего не совсем обычным и не совсем законным путем. 35-летняя императрица была весьма озабочена необходимостью убедить и Европу, и Россию в законности, легитимности своего воцарения, в самоутверждении и в создании своего «имиджа» преемницы Петра и продолжательницы его дел, «матери народа» и «просвещенной императрицы». Сначала в собирании собственного художественного музея, который не должен был уступать коллекциям ее подданных, преобладали «политичные» соображения, потом появились интерес и азарт. Ведь аппетит приходит во время еды – и знаменитый ученый Мельхиор Гримм, находившийся в многолетней переписке с Екатериной, оценивал ее собирательскую страсть как болезнь, «подобную обжорству».

Ф. Хальс. «Портрет молодого человека с перчаткой»

При этом сама императрица в искусстве не очень тонко разбиралась; художественные вкусы ее были «путанные», поток картин, непрерывно пополнявших галерею, выглядел пестрым, четкой «художественной политики» в отборе покупок не просматривалось – но в потоке этом оказывалось и множество подлинных шедевров. «Художественные эмиссары» Екатерины не просто «ворвались» на европейский художественный рынок, вызвав на нем невероятный ажиотаж, – они буквально «взорвали» этот рынок, скупая ценнейшие коллекции и отдельные полотна выдающихся мастеров. Они царили на аукционах, вели непрерывную разведку, вступали в тайные переговоры, вели тонкие интриги, срывали чужие сделки.

Среди агентов императрицы были и великий Дидро, и скульптор Фальконе, и молодой русский дипломат Дмитрий Галицын, он уже в 28 лет стал русским послом в Париже, а позднее в течение почти трех десятилетий представлял интересы российского двора в Гааге. С их деятельностью связаны самые удачные, самые громкие приобретения, пополнившие коллекцию Эрмитажа уже в первое десятилетие…

А началось все так. Берлинский финансист Иоганн-Эрнст Гоцковски, задолжав русской казне огромную сумму и не имея возможности расплатиться, предложил в возмещение долга часть своей художественной коллекции. Предложение было принято – вероятно, не без воздействия известного Ивана Бецкого. 11 февраля 1764 года Екатерина подписала распоряжение о приобретении коллекции Гоцковски – эту дату можно условно считать днем рождения эрмитажного собрания. Ведь его особенность в том, что оно не создавалось вокруг какого-то уже существующего «ядра», а складывалось заново, «с чистого листа»…

Летом 1764 года картины из берлинской коллекции морем прибыли в Петербург; среди почти двухсот полотен – три Рембрандта, «Семейный портрет» Я. Иорданса и «Портрет молодого человека с перчаткой» Франса Хальса.

Дальнейшие пополнения пошли непрерывным потоком – картины привозились на берега Невы из Парижа, Амстердама, Лондона, Дрездена, Брюсселя, Женевы, Рима. Они покупались и сотнями, и отдельными экземплярами – у самих владельцев, у их родственников и потомков. Коллекция Жанна де Жилена в Париже (1765 год) и «Отдых на пути в Египет» Мурильо (1767 год), 46 картин и 6 тысяч рисунков купили у графа Иоганна-Карла-Филиппа Кобенцля в Брюсселе (1768 год), и в том же году в Париже – «Возвращение блудного сына» Рембрандта. Коллекции Шуазеля и Троншена. Грандиозное собрание саксонского министра графа Генриха Брюля – 4 полотна Рембрандта, два – Кранаха, пять пейзажей Рюйсдаля, «Персей и Андромеда» Рубенса, Терборх и Иордане, ван Остаде и четыре огромных «охоты» де Boca…

Малый Эрмитаж («Ламотов павильон»)

А в 1771 году в Париже усилиями Дидро за 460 тысяч ливров была приобретена фантастическая по своему богатству коллекция, принадлежавшая маркизу Пьеру дю Шателю, после его смерти переходившая от одного его родственника к другому, причем каждый ее дополнял. Она насчитывала почти полтысячи полотен и была куплена после смерти ее последнего владельца барона Луи-Антуана де Тьера. В Петербурге «поселились» две «Данаи» – Рембрандта и Тициана (всего в коллекции было семь «Рембрандтов»), «Святое семейство» Рафаэля, «Юдифь» Джорджоне, «Снятие с креста» Веронезе, «Вакх» Рубенса, пять портретов работы ван Дейка, полотна кисти Гвидо Рени, Пуссана, Ланкре, Ватто…

Ровно через десять лет после прибытия в Петербург первой партии картин из коллекции Гоцковски его тезка Иоганн-Эрнст Миних, сын знаменитого фельдмаршала, составил первый каталог эрмитажного собрания. В нем 2080 номеров – более двух тысяч полотен накопилось всего за десять лет (в каталоге, составленном десять лет спустя, будет лишь на 570 номеров больше).

Проходя сегодня по самым знаменитым залам Эрмитажа, мы не задумываемся, что большинство величайших художественных сокровищ, находящихся в залах Рембрандта, Рубенса, ван Дейка, украшают Эрмитаж со времени его первого десятилетия; только полотен Рембрандта за эти десять лет было приобретено 15, Рубенса – 5, ван Дейка – 8…

Изображение висячего сада

Коллекции размещались в специальном павильоне, примыкающем с востока к Зимнему дворцу («Малый Эрмитаж»), сооруженном по проекту Вален-Деламота в 1766–1775 годы Юрий Фельтен строил это прекрасное здание, состоящее на втором этаже из парадного зала, обращенного на Неву, и примыкавшего к нему «оранжерейного дома» (зимнего сада, за которым простирался висячий садик на крыше находившегося в первом этаже манежа). По сторонам висячего сада располагались две продольные галереи. Позднее западная получит название «Романовской», восточная – «Петровской», а сам парадный зал с «оранжерейным домом» перестроенный в 1850-е годы А. Штакеншнейде-ром, станет тем замечательным «Павильонным залом» Эрмитажа с часами «Павлин», которым восхищается каждый посетитель Эрмитажа. Но развеска картин в галерее началась еще в 1767 году, до окончания строительства павильона, предназначенного для размещения коллекций; в феврале 1769 года здесь состоялся первый «эрмитажный вечер» с танцами, играми, театральным представлением и ужином.

Эрмитажное собрание непрерывно растет: покупки делаются и за границей, и в самой России (собрания Григория Орлова, Александра Ланского и Григория Потемкина, приобретенные после их смерти). В эрмитажной сокровищнице помимо живописи и рисунков собираются эстампы, миниатюры, монеты и медали, эмали, фарфор и другие виды декоративно-прикладного искусства, изделия из металла и камня, драгоценности, инталии (геммы и камеи), минералогический кабинет, огромная библиотека и ценнейшие рукописи. До 1917 года Эрмитаж именуется «Императорским» и состоит в ведомстве Министерства двора. Он становится не только хранилищем художественных ценностей, историко-культурным музеем мирового значения, но и крупнейшим научным учреждением, одним из мировых центров искусствоведения.

С осени 1917 до осени 1920 года наиболее ценные экспонаты из эрмитажного собрания находились в эвакуации в Москве: на стенах залов висели пустые рамы. В октябре 1920 года коллекции были «с царственной пышностью» (как писал петроградский корреспондент одной из зарубежных газет) возвращены в свой дом. Им пришлось вторично покинуть его в годы Великой Отечественной войны.

Не все было просто в истории музея; в 1924 году многие ценнейшие полотна эрмитажного собрания передали в Москву – на пополнение столичного Музея изящных искусств. На рубеже 1920-1930-х годов под предлогом необходимости валютного финансирования индустриализации и Пятилетнего плана были проданы за границу многие ценнейшие, первоклассные эрмитажные сокровища.

У великого музея – непростая история. Но во все времена он был не только грандиозной национальной культурной сокровищницей, но и предметом нескрываемой гордости людей его родного города. Эрмитаж есть Эрмитаж – этим все сказано.

Эрмитажный театр

Театр – это училище, как должно Любить отечество…»

П. Плавильщиков, актер. 1792 год

Российская Национальная библиотека. Отдел рукописей. У меня в руках – пожелтевший от времени лист бумаги, на котором выцветшими чернилами крупными буквами написан по-французски и по-русски один текст. Он гласит (приводим русский текст, сохраняя орфографию оригинала): «Изволте сесть где хотите не ожидая повторенье; церемонии газейка здешняя ненавидуетъ и за досады принимаетъ, а всякой в своемъ доме воленъ»…

Это – подлинная эрмитажная афишка, написанная собственноручно «газейкой» (хозяйкой) императрицей Екатериной. Уникальный документ вводит нас в своеобразную атмосферу петербургского придворного быта конца XVIII века – в атмосферу роскоши и притворства, интриг и лукавства, расчета и игры. Императорский дворец на берегу Невы, его Эрмитаж и театр при нем были важнейшими центрами, средоточием этой жизни, ее смысла и ее противоречий.

Придворная жизнь сама по себе была театром, непрерывной игрой амбиций и страстей – игрой, происходившей и открыто, публично, и «за кулисами», скрытно от глаз публики. В ней тоже много было показного блеска, декоративной мишуры, произносимых с пафосом фраз и в то же время – неожиданных поворотов «сюжетов» и карьер, смен настроений и «плетения сетей», предназначенных для «поимки» того или иного персонажа. Все модные тогда театральные жанры разыгрывались в этой придворной жизни: комедии, трагедии, водевили. Все театральные амплуа были представлены.

Возможно, поэтому театр играл такую роль в придворном быту – он был не только зрелищем, развлечением, но и учил самой этой жизни, разыгрывая, представляя в самых неожиданных поворотах, раскрывая самые различные ее грани…

Пожалуй, никакое другое развлечение не было любимо Екатериной так же, как театр. Она была предана ему не только как зритель, но и как автор пьес и даже режиссер. Следя за хитросплетениями сюжета, пусть давно знакомого, наблюдая игру актеров, императрица как бы проигрывала собственную непростую роль, оттачивала свое искусство политической игры, училась использовать «феатральные обыкновенные правила» в практике управления страной и в игре людьми. Многие современники Екатерины поведали нам о том, что императрица не обладала изысканным художественным вкусом, не чувствовала живописи. «Мое ухо не для стихов», – говорила она о себе, а француз Шарли Массой, в молодые годы служившей в Петербурге, позднее писал, что Екатерина «не любит и не понимает музыки и часто говорила об этом»; даже в антрактах театральных спектаклей она не позволяла оркестру играть…

Эрмитажный театр

Однако «положение обязывало» – жизнь российской императрицы была заполнена и музыкой, и живописью, и поэзией. При этом Екатерина не просто подчинялась необходимости и следовала моде, но проявляла изумительное чутье, позволявшее ей выделить из огромного потока читаемых ей книг истинные шедевры. При ней в России впервые был признан Шекспир, и сама императрица считала годной для постановки в театре не только комедию «Вот каково иметь корзину и белье», «вольное, но слабое переложение» (как значится в названии) «Виндзорских кумушек», но и несколько трагедий на темы древней российской истории (посвещенных Рюрику, Олегу и Игорю). Даже в заголовках этих трагедий, написанных в 1786 году, говорится, что они – «подражание Шекспиру».

Гёте Екатерина оценила при первом прочтении «Вертера». На сцене Эрмитажного театра одновременно с французскими и итальянскими комедиями и комическими операми разыгрывались пьесы Кальдерона и Гольдони, исполнялись первые русские оперы…

Именно театр, в котором не только игрались спектакли, но и проходили многолюдные, затейливые маскарады и грандиозные балы, стал главной частью и придворной жизни, и светской моды. А для императрицы он был еще и важнейшим средством утверждения величия России как просвещенной державы, ее «царственной столицы» – как прекрасного европейского города, а самой императрицы – как просвещенной монархини, покровительницы искусств.

И в то же время в театре Екатерина как бы «спускалась с трона», смешивалась с толпой придворных, «расслаблялась», надевала маску «частного лица». И не случайно в зале Эрмитажного театра не было специальной ложи для императрицы, а она сидела в зале, даже не на определенном месте, как бы смешиваясь с другими зрителями. И не случайно появился тот текст эрмитажной «афишки», с которого начат наш рассказ.

Весьма любопытно собственное драматическое творчество Екатерины. В 1786–1788 годы в пяти выпусках издания «Российский феатр» было напечатано 17 пьес, сочиненных императрицей с 1772 года, – комедии (например, «Имянины госпожи Ворчалкиной», «Думается так, а делается иначе», «Обольщение», «Обманщик», «Шаман сибирской» и др.), в которых высмеивались глупость и нравственные пороки. Кроме комедий и исторических трагедий императрица сочиняла либретто для опер, которые потом с музыкой, сочиненной жившими в Петербурге композиторами-итальянцами и русскими композиторами, ставились на сцене Эрмитажного театра, иногда «перемещаясь» после премьеры на сцену городского (публичного, общедоступного) театра.

Сюжеты этих опер и их общее направление чрезвычайно необычны, они словно противопоставлялись засилью итальянской и французской комической оперы на петербургской аристократической сцене. Дворцовый Эрмитажный театр как бы выходил на улицу. Вливался в народную сказочную, песенную и танцевальную стихию. Чего стоят названия этих «высочайше сочиненных» оперных либретто: «Новгородский богатырь Боеславич. Опера, составленная из сказок и песен русских и иных»; «Февей. Опера комическая, составлена из славянской сказки, песней и иных сочинений», «Сказка о герое-богатыре Косометовиче, из слов сказки составленная», «Федул с детьми». А в опере «Храброй и смелой витязь Архидеич» действовали Иван-царевич, Баба-яга, Змей Горыныч, леший и лесовики…

Любопытно, что все эти либретто были сочинены, как и большинство других драматических произведений императрицы, в период 1786–1790 годов. Говорить о натянутости, ходульности, псевдонародном характере этих сочинений вряд ли есть нужда. Но все они представлялись на сцене Эрмитажного театра…

Сегодня мы обычно под этим названием воспринимаем не столько театр как зрелище, сколько сохранившееся доныне и украшающее Дворцовую набережную «на углу» Невы и Зимней канавки прекрасное здание, сооруженное по проекту Джакомо (Жака) Кваренги на месте бывшего Второго Зимнего дворца Петра, в котором Пётр скончался. Но это был театр, в первую очередь театр…

Впрочем, история Эрмитажного театра начинается гораздо раньше, в середине 1760-х годов, когда в зале, где были развешаны картины Эрмитажного собрания (а потом в специально оборудованном в антресольном этаже здания Старого Эрмитажа восьмиугольном театральном зале), игрались императрица возвращалась в Петербург из пригородных дворцов) следующего, 1784 года.

В.Ф. Тимм. Зимняя канавка

Строительство, однако, затянулось. Кваренги одновременно строил по соседству с театром выходящую на Зимнюю канавку галерею для размещения копии «Рафаэлевых лож». В середине ноября 1784 года по указу императрицы было отпущено еще около 40 тысяч рублей (общая сумма расходов на строение «Армитажного театра» составила 82 тысячи 770 рублей) для окончания строительства театрального здания и для укрепления берега Зимней канавки и сооружения над ней галереи с аркой, соединяющей театр со Старым Эрмитажем и Зимним дворцом. Работы были форсированы – к концу июня 1785 года оставалось только доделать сцену.

Российская столица приобрела одну из красивейших своих архитектурных достопримечательностей. Создавая комплекс («Рафаэлевы ложи», арка над каналом и театральное здание), Кваренги, как выяснилось лишь несколько лет назад, решил не разбирать до фундамента старое здание петровского дворца, а сохранил часть его в первом этаже, воздвигнув над этой частью опирающееся на нее собственно театральное помещение.

За образец Кваренги взял огромное, на тысячу зрителей, помещение Олимпийского театра в итальянском городе Виченце, воздвигнутого по проекту великого Палладио. Но размеры зала с большой сценой, небольшим партером и расположенными амфитеатром рядами скамей – значительно уменьшены, и зал выглядит и торжественным, и уютным, и интимным одновременно.

В десяти стенных нишах – статуи Аполлона и девяти муз; над ними в медальонах – бюсты выдающихся драматургов – наряду с Мольером, Расином, Вольтером бюст Александра Сумарокова. По сторонам зрительного зала, не имеющего окон, располагались гримуборные актеров, «магазины» декораций и театральных машин, репетиционное помещение. Очень оригинальным было конструктивное решение сценической корабки и устроенное «по последнему слову» тогдашней техники оборудование сцены.

Многие историки архитектуры считают здание Эрмитажного театра лучшим творением Кваренги, а сам зодчий писал, что здание это, может быть, первый со времен Возрождения театр, «построенный по образцу древних для употребления новейших зрителей».

16 ноября 1785 года на сцене Эрмитажного театра состоялась генеральная репетиция («проба») первого спектакля – оперы М. Соколовского «Мельник, колдун, обманщик и сват», а через шесть дней, 22 ноября, той же оперой Эрмитажный театр был открыт. В марте 1786 года утверждается «Учреждение о придворном театре», его устав.

И начинается очень напряженная жизнь нового театра при дворце. 8 января 1786 года «на имеющемся при Эрмитаже каменном новом театре представлена русская комедия («Обманщик» – пятиактная пьеса, сочиненная Екатериной II в 1785 году) с приглашением в тот театр одних русских особ». На следующий день – итальянская комедия «с приглашением в театр чужестранных министров». А 29 января после представления итальянской оперы «Армида» и трех балетов императрица «в Эрмитажном большом зале изволила представляющих актрис и актеров жаловать к руке». Кстати, на спектакль этот были «приглашены депутаты от Московской и Нижегородской губерний», находившиеся тогда в столице…

Одна за другой следовали на сцене Эрмитажного театра премьеры. Выступали лучшие актеры и актрисы русской, французской и итальянской трупп – певцы, танцовщики, комики и трагики. Очень интересны факты участия в спектаклях «самодеятельных» актрис из знаменитых аристократических фамилий: графини Чернышевы и Шереметевы. В большинстве случаев спектакли, показанные на сцене Эрмитажного театра, потом переходили на сцену городского Большого Каменного театра (открытого на два года раньше Эрмитажного) и таким образом включались в многогранную и очень разнообразную театральную жизнь российской столицы.

Часто проходили в Эрмитажном театре и «малые вечера» с участием всего 10–12 человек, относившихся в ближайшему, интимному кругу императрицы. Это было непринужденное, свободное общение, в основе которого лежало не только желание развлечься, но и серьезные – иногда очень серьезные, международного, европейского значения политические «игры». Французский посланник Сегюр, один из членов этого кружка, говорил в своих «Записках» о «великолепном и светлом зале, но почти без зрителей» – что, однако, не мешало узкому кругу «личных друзей» Екатерины получать удовольствие и пользу от такого времяпровождения.

Иногда здесь разговоры – по-французски, разумеется, – прерывались для «интеллектуальных игр». Сохранилась запись ответов на вопрос: «Что меня смешит?» Вот некоторые из них: «Иногда сам я»; «Ленивцы – потому, что они по доброй воле скучают»; «Довольство собой»; «Заботы, которые мы часто делаем себе понапрасну». Императрица написала: «Я смеюсь над людьми, которые смеются из угождения. Смешат те, которые от чего-нибудь отказываются, чтобы взять»…

Это был необычный театр. В жизни города его роль непосредственно почти не ощущалась – и тем не менее его влияние на жизнь страны и столицы было велико. В его стенах принимались политические решения, выдвигались одни люди и отвергались другие, рождались мнения и предпочтения, возникали симпатии и антипатии. Театр игрался и на сцене, и в небольшом, уютном зрительном зале, украшенном не только статуями Аполлона и муз, но и колоннами коринфского ордена с масками на мотивы из недавних раскопок Помпеи…

И все же Эрмитажный театр – не только очень важный элемент придворной и политической жизни России конца XVIII века, но и важная составная часть того «культурного рывка», который переживала в ту эпоху Россия, и прежде всего ее столица.