Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Таврический праздник

Плоды побед суть звуки славы.

Побед основа – тверды нравы,

А добрых нравов вы творцы!..

А слава тех не умирает,

Кто за отечество умрет…

Г. Державин. 1790 год

Во вторник, 28 апреля 1791 года, светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический устроил в своем новом петербургском дворце грандиозный бал в честь побед над Турцией. Праздник этот был, вероятно, самым роскошным в истории российской столицы. Им, можно считать, завершился «блестящий век Екатерины».

Участвовавший в необычном празднестве поэт Державин писал: «Если бы какой властелин мира… пожелал бы торжествовать победы своего оружия, то не мог бы для празднества своего создать большего дома или лучшего великолепия представить. Казалось, все богатства Азии и все искусство Европы совокуплено там было ко украшению храма торжества».

Этим праздником открывается удивительная, причудливая судьба дворца, который мы привыкли называть Таврическим.

Замечали ли вы, читатель, что среди множества петербургских дворцов и знаменитых особняков есть не только поражающие своим внешним великолепием, блестящей архитектурой и декоративным убранством, но и имеющие очень скромный, «сдержанный» наружный вид, совсем не располагающий предполагать необыкновенной роскоши интерьеров и изысканности внутреннего убранства. Простота, иногда даже заурядность наружной архитектуры составляет резкий контраст с богатством «начинки» – входящего под своды такого здания ожидает ошеломляющий сюрприз, он как бы переходит в иной мир…

Таврический дворец – один из таких Думается, это был замысел хозяина дворца, Потемкина, воплощенный в проекте, созданном зодчим Иваном Старовым. Сын дьячка, ученик гимназии при Московском университете, потом один из первых выпускников и пенсионеров Академии художеств, продолжавший образование в Париже и Риме, Старов был ярким представителем плеяды русских архитекторов последней трети XVIII века. Троицкий собор Александро-Невского монастыря, дворцовый комплекс в Пелле и предназначенный для Потемкина «парадный дом в Конной гвардии» (рядом с местом квартирования Конногвардейского полка) были самыми крупными его постройками.

Работу над проектом дворца Иван Старов начал в 1782 году, в возрасте 38 лет. Зодчему предстояло осмыслить и организовать огромное пространство: перед дворцом расстилалась площадь, спускавшаяся к Неве (застройки между Шпалерной улицей и набережной тогда не существовало), а сзади дворца садовый мастер Вильям Гульд начинал разбивать гигантский сад в английском стиле («огород Таврический»), Здесь создавался новый рельеф, насыпались холмики и пригорки, копались пруды и отделанные мрамором бассейны, проводились каналы с водопадами и каскадами, через каналы перекидывались мостики, строились оранжереи и теплицы, вдоль дорожек устанавливались статуи и бюсты; деревьев разных пород было высажено более трех тысяч…

Строительство дворца началось в мае 1783 года, после сноса стоявших на этом месте деревянных домов Михельсона, купца Терентьева и подполковника Яковлева, и продолжалось семь с половиной лет, до конца 1790 года. Сперва строили центральный, двухэтажный корпус, в 1786–1787 годы возвели восточный одноэтажный флигель, а в 1789 году – западный. Строительные работы обошлись в 311,177 рублей.

Г.А. Потемкин

А потом… Потом, в 1790 году, восхищенная победами русской армии и флота во второй Русско-турецкой войне императрица Екатерина указала купить только что возведенный дворец в казну за 440 тысяч рублей – купить его у князя Потемкина, чтобы подарить «предводительствующему на юге российским оружием» князю Потемкину…

11 декабря 1790 года войска Александра Суворова предприняли героический штурм турецкой крепости Измаил, считавшейся неприступной, и овладели ею. Победоносный исход трехлетней войны был предрешен. 28 января 1791 года секретарь Потемкина Василий Попов привез в Петербург ключи поверженной крепости, а ровно через месяц, утром 28 февраля, в столицу прибыл сам Потемкин.

Встречен он был с почетом. Подарен не только дворец, но и фельдмаршальский мундир, усыпанный бриллиантами (говорили, что его стоимость доходила до 200 тысяч рублей); 26 марта и 6 апреля состоялись торжества в честь одержанных на юге побед. Потемкин почти ежедневно встречается с Екатериной, участвует в числе 7–9 человек в ее интимных обедах в Эрмитаже или в «бриллиантовой комнате» Зимнего дворца; сам он живет не во дворце, но рядом с ним – в «Шепелевском доме» (на месте которого ныне стоит здание Нового Эрмитажа с атлантами).

Он – в центре внимания двора и столичного общества. Лесть и ложь, зависть и неприязнь, интриги и клевета окружают, окутывают его. 52-летний Потемкин чувствует злорадство придворных и понимает его причины: чуткие к настроениям императрицы царедворцы не ошибаются, считая, что весь почет и все награды Потемкину – формальны, что душевно Екатерина уже очень далека от него (со времени их двухлетней интимной близости миновало более двух десятилетий) и что воспоминания эти для стареющей императрицы, увлеченной теперь Платоном Зубовым, более мучительны, чем приятны.

Ярчайшая фигура – князь Григорий Потемкин. Вышедший из провинциального, смоленского дворянства, он стал «полудержавным властелином» екатерининского царствования. Многосторонне одаренный, начитанный, энергичный и напористый, инициативный и деятельный, доброжелательный и тщеславный, он имел все, но всегда остро чувствовал, чего ему недостает. Ненасытная натура не могла удовлетворяться только воспоминаниями… Кто поймет его мучения, кто разделит сомнения, снедавшие его в течение всех пяти месяцев этого последнего пребывания в столице? Кто посочувствует его одиночеству среди множества людей, его окружавших?

И.В. Барт. Таврический дворец. 1816 год

И он бежит от них. Бежит, ища спасения в заботах о своем новом дворце, в сумасшедших, немыслимых расходах на его украшение. Им целиком овладевает идея устройства в этом, пока еще необитаемом, никому не знакомом, дворце такого праздника, который заставил бы умолкнуть завистников и недоброжелателей, который мог бы вызвать у императрицы восхищение и уязвленность, был бы воспринят ею как укор. А может быть, и как прощание…

Ипохондрия и апатия, уединенность и небрежность (часто ходил в халате и в туфлях на босу ногу), приступы хандры сменяются приступами истинно «потемкинской» энергии. За два месяца подготовки к празднику израсходовано почти 600 тысяч рублей; порученцы князя скупают в столице, в Москве, за границей небывалые, невиданные даже в императорских дворцах украшения для нового дворца, пока еще пустого. Ни один дворец в Петербурге никогда не заполнялся так быстро и с таким безупречным вкусом, как этот «парадный дом в Конной гвардии». Предстоящий праздник стал главной темой разговоров не только в Петербурге, но и почти во всех европейских столицах. Намечалось торжество поистине европейского масштаба.

Картины и гобелены, фарфор и хрусталь, экзотические растения и ошеломляющей величины зеркала, серебро и мраморы, скульптуры и ковры – все непрерывным потоком стекалось в новый дворец, тогда еще не называвшийся Таврическим.

«Пространное и великолепное здание, – писал Гавриил Державин, – не из числа обыкновенных… Наружность его не блистает ни резьбою, ни позолотой, ни другими какими пышными украшениями. Древний, изящный вкус – его достоинство. Оно просто и величественно».

Главный вход вел в парадные сени, откуда можно было попасть и в боковые флигели, и в парадную часть дворца. В боковых анфиладах размещались концертный и танцевальный, гимнастический и китайский залы, жилые покои, отделанные дорогими обоями, украшенные живописными полотнами и гобеленами, уставлены дорогой мебелью.

А первый парадный зал, купольный (он освещался через огромный световой купол), был не только вестибюлем, окруженным колоннами, но и помещением, на хорах которого размещалось до трех сотен музыкантов и певцов. Отсюда звучали во время праздника инструментальная, органная и роговая музыка и хоры, исполнявшие произведения, специально к этому дню сочиненные.

Следующая зала – главная, «большая» (ее называли также «овальной» и «Екатерининской»). Громадное пространство (75 м длины и 15 м ширины – площадь 1125 кв. м) было во всю длину прорезано двумя рядами колонн, упиравшихся в овальные завершения в торцах залы. «Невозможно описать впечатление, производимое этим грандиозным храмом архитектуры», – читаем мы в книге современника, академика Генриха Шторха.

В этих торцевых полукруглых пространствах зала были сделаны возвышения, где на пьедесталах из серого гранита стояли громадные, великолепной работы вазы каррарского мрамора, а над ними висели огромные люстры черного хрусталя. Между колонн располагались ложи, задрапированные шелковыми занавесками, а на карнизах между колоннами развешаны 56 люстр – хрустальных, белых и цветного стекла, выполненных в виде плодов, фруктов, гроздьев винограда. Давний протеже князя Потемкина Иван Кулибин был главным иллюминатором праздника, фонари и люстры во всех помещениях дворца (всего 5 тысяч ламп, а к ним еще 20 тысяч восковых свеч) были выполнены по его проектам, и свет их отражался в десятках зеркал, в зеркальных пирамидах, преломлялся в огранке хрусталя…

За большим залом находился зимний сад (в начале XX века он был ликвидирован, а на его месте построен зал заседаний для Государственной думы). Площадь сада в шесть раз превышала площадь Эрмитажного зимнего сада в Зимнем дворце. «Чудо роскоши и вкуса», – писал о потемкинском зимнем саде современник. «Волшебный, чудесный сад», – вторит ему другой. «Я весь в зарях, – пишет Державин. – Окна окружены звездами: рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут, тенистые радуги бегают по пространству; зарево сквозь лес проглядывает. Искусство подражает природе…»

В саду холмики, покрытые дерном, дорожки, рощицы, кустарники и цветники, вазы и стеклянные аквариумы с рыбками, статуи и бюсты, хрустальные пирамиды и «зеркальная пещера» с фонтаном и бассейном, цветущие деревья и невидимые курильницы, источающие благовония, которые смешиваются с ароматом цветов. Отопление – горячим воздухом от печей в стенах зала и кипятком, текущим по проложенным под полом зала трубам.

А в центре зимнего сада – восьмиколонный храм, в центре которого беломраморная статуя Екатерины, исполненная Федотом Шубиным.

Весь город с нетерпением ждал праздника. Потемкин решил устроить торжество не только для трех тысяч приглашенных гостей, но и для всех петербуржцев. Похоже, он чувствовал, что пребывает на берегах Невы последний раз, и прощался с Петербургом и петербуржцами. На площади перед дворцом, до самого берега Невы, стояли качели, карусели, горы, в лавках бесплатно выдавали угощение и питье, одежду и обувь. Народу собралось столько, что экипаж императрицы не мог пробиться сквозь толпу в течение четверти часа.

А в саду позади дворца петербуржцы тоже гуляли, катались по прудам и каналам на гондолах, которыми правили наряженные гребцы, любовались деревьями и водопадами, восхищались грандиозным фейерверком (тоже Иваном Кулибиным устроенным), взметнувшимся в небо близ полуночи.

Гости съезжались к 6 часам вечера. Екатерина с Павлом и его супругой и с сыновьями Павла Александром, которому шел 14-й год, и 12-летним Константином прибыла в половине восьмого. Встреченная Потемкиным у кареты, она прошла в зал и заняла предназначенное ей место на возвышении в одной из торцевых ниш. Начался бал – полонез с юными великими князьями в первых парах, балет, потом в театральном зале представление двух французских комедий (Екатерина в это время играла в отдельной комнате в карты с невесткой), потом роскошный ужин и танцы.

Императрица покинула дворец в половине второго ночи. Провожая ее, хор исполнил итальянскую кантату, Потемкин стал на колени, императрица прослезилась. Кажется, князь Таврический добился своего: она была и потрясена, и уязвлена… А бал продолжался до утра.

После этого Потемкин пробыл в столице еще три месяца. Когда двор переехал в Царское Село, он жил в своем Баболовском доме, а не во дворце. С императрицей встречался нечасто. Правда, 2 июля Екатерина еще раз посетила Таврический дворец, где был накрыт обед на 24 персоны.

Из Петербурга Потемкин выехал в Галац и в Яссы 24 июля; Царское Село он покинул в 4 часа утра. Прощания не было. Жить ему оставалось менее двух с половиной месяцев; он умер 5 октября в открытом поле, у дороги, по которой его карета направлялась из Ясс в Николаев. Когда через неделю известие о смерти князя пришло в столицу, императрица в течение пяти дней «из внутренних своих покоев выхода иметь не изволила и обеденное кушанье благоволила кушать в опочивальне». Вероятно, не раз вспоминался ей в эти дни потрясший своей роскошью «Таврический бал» – прощальное торжество, устроенное человеком, сыгравшим такую заметную роль в истории России. И в жизни российской императрицы.

«Гроза двенадцатого года»

Первое столетие города

Нет, ты не будешь забвенно,

Столетье безумно и мудро…

Мощно, велико ты было, столетье!..

А. Радищев. «Осмнадцатый век». 1801 год

Петербург – ровесник XVIII века. Создание нашего города было первым крупным событием Века Просвещения, открывало его.

Столетний юбилей был первым, который торжественно отмечала Невская столица. Он подводил итог истории Петербурга и России в XVIII веке и знаменовал вступление в новый век – «век Девятнадцатый, железный», по определению Александра Блока. Петербург входил в него как признанная европейская столица, как политический и культурный центр огромной империи, как новый город со своим образом и стилем.

Только что ушедший век был не прост, полон свершений, трагедий, противоречий – впрочем, не больше, чем любой другой. Основание Петербурга его открывало, а завершался он американской Конституцией, Французской революцией и первыми страницами истории Наполеоновской империи. В дни, когда отмечался юбилей Петербурга, политический горизонт казался безоблачным, но уже недалек был момент, когда противостояние двух могучих империй на западе и востоке Европы выльется в грандиозный конфликт.

XVIII век был первым из двух с небольшим столетий, получивших в российской истории название «Петербургского периода». Для России с ее 40-миллионным населением (94 % которого составляли сельские жители) это был век не только «женского правления», дворцовых интриг и переворотов, временщиков и фаворитов, самозванцев и шарлатанов, но и век громких воинских побед, век реформ (как удачных, так и незавершенных, «закисших»), век выдающихся научных открытий, познания страны (до Северного Ледовитого и Тихого океанов), век культурного подъема, успехов просвещения, век ярких личностей.

И все это воплотил в себе, впитал в себя, отразил в своем образе Петербург. И потому его юбилей был не городским событием, а важнейшим фактором истории и жизни всей России. Итоги века были впечатляющими, и сам Петербург был «знаком», символом этих итогов.

Что же представляла собой Невская столица в 1803 году? Вот ее краткий «статистический портрет»: 239 с небольшим тысяч населения с явным численным преимуществом лиц мужского пола (флот, гвардия, дворовые люди, временные жители), 12 «частей» (районов), 7140 дворовых владений (больше всех – 1402 в Петербургской части, на нынешней Петроградской стороне, меньше всех – 228 во 2-й Адмиралтейской, расположенной между Мойкой и Екатерининским каналом). Причем только в 1-й и 2-й Адмиралтейских частях насчитывалось семь 4-этажных, двенадцать 3-этажных домов, зато более 1000 дворов оценивались менее чем в две сотни рублей; особняки и городские усадьбы, каких немало было в аристократических частях столицы, отнюдь не составляли основной части столичных владений. А общая оценка всех частных владений в столице (на ее основе формировался городской бюджет) достигала фантастической суммы, превышавшей 70 миллионов рублей…

Очень любопытна картина тогдашней петербургской промышленности. Если не считать созданных еще при Петре предприятий «военно-промышленного комплекса» (Адмиралтейская верфь, Литейный двор, Пороховые и Сестрорецкий оружейный заводы), весь промышленный потенциал российской столицы носил характер «инфрастуктуры», рассчитанной на непосредственное удовлетворение нужд населения: пищевая, галантерейная, строительная, кожевенная, отделочная отрасли явно господствовали, многие фабрики и ремесленные заведения специализировались на изготовлении предметов роскоши, украшений, модной одежды и т. п.

Как выглядел в это время Петербург, каков был его зримый облик – нам сегодня не очень просто себе представить, ибо привычные нашему взору архитектурные ансамбли тогда еще не сложились полностью: Адмиралтейство было еще старым, «коробовским» (проект нового комплекса Адмиралтейства, созданный Адрианом Захаровым, будет утвержден Александром I ровно через три года после юбилея, 23 мая 1806 года); еще не получила своего уникального оформления Стрелка Васильевского острова, совершенно иначе выглядела Петровская площадь вокруг памятника Петру, еще только разворачивалось на Невском проспекте, на месте снесенного храма Рождества Богородицы, строительство грандиозного Казанского собора – его проект, созданный 39-летним Андреем Воронихиным, был утвержден совсем недавно, в декабре 1800 года. Но здесь уже трудились несколько сотен рабочих, а в грунт уже была забита большая часть из тех 18 тысяч свай, на которые ляжет фундамент будущего собора, а мастера-каменотесы готовили блоки, из которых позднее будут составлены 94 колонны соборной колоннады и портиков. Не было еще и Дворцовой площади – на ее месте, как и против Адмиралтейства, простирались огромные пустые «луга»…

Но уже были великолепные дворцы – Зимний, Мраморный, Таврический, Михайловский замок, Каменноостровский, Чесменский путевой, Летний. Была признанная мировым чудом гранитная набережная Невы, реки и каналы центральной части города, кроме Мойки, были заключены в гранитные стены, над каковыми взметнулись десятки красавцев-мостов. Были прекрасные сады – Летний, при кадетском корпусе, Екатерингоф. Были поднявшиеся над городом остроконечные шпили. И было великолепное «жемчужное ожерелье» российской столицы – Петергоф и Царское Село, Павловск и Гатчина с их дворцами, парками, прудами, фонтанами, статуями и оранжереями. И множество роскошных загородных дач, принадлежавших вельможам, – вдоль Петергофоской дороги или на островах в северной части города – таких, как, например, знаменитая дача графа Строганова на Выборгской стороне, при впадении Черной речки в Большую Невку.

И все же главное не в этих достопримечательностях российской столицы. Главное – в том, что Петербург в течение XVIII столетия утвердился как культурная столица страны, нации, как центр новой, светской культуры европейского типа. Интеллектуальный потенциал Петербурга формировался не только в диалоге традиционной, самобытной русской культуры с культурным влияниями, приходившими со всех концов Европы, но и как аккумулятор культурной энергии, устремленной сюда, на берега Невы, со всех концов бескрайней России, до самых дальних ее уголков.

Здесь располагался центр отечественной науки и просвещения. Здесь находились главные библиотеки и архивы страны, замечательные музеи. Здесь создавалась и печаталась основная масса отечественной книжной продукции. Здесь формировалась российская идеология образования – в Петербурге находилось больше высших учебных заведений, чем во всей остальной стране: военные (Морской, Сухопутный и Инженерно-артиллерийский кадетские корпуса), технические (Горное училище и Лесной корпус), Главный педагогический институт и Медико-хирургическая академия, женские Смольный и Екатерининский институты, Академия художеств. И уже вызревали условия для создания в ближайшие годы и Института путей сообщения, и Царскосельского лицея.

В Петербурге работали не только высшие правительственные учреждения (незадолго до юбилея города, в сентябре 1802 года, созданные Петром коллегии были преобразованы в министерства), но и немало общественных объединений – клубы, общества (музыкальные, литературные, религиозные). Чрезвычайно разнообразной и энергичной была и театральная жизнь столицы.

Впрочем, все это были грани образа Петербурга парадного, «города пышного». И совсем рядом с ним был иной Петербург – «город бедный», столичные окраины, где обитал простой люд, где текла полная повседневных забот жизнь, подобная жизни российской провинции, но при этом в отличие от провинциальной уязвленная ощущением своей «второсортности» рядом с блестящим столичным фасадом…

Таким был город в начале XIX столетия, перед своим юбилеем. Во время, когда страна переживала «дней Александровых прекрасное начало». Торжественное празднование, давно и с нетерпением ожидаемое, стало тем общегородским событием, которое объединило всех петербуржцев и на мгновение «притушило» социальные контрасты столичного города. Подобных празднеств по подобному поводу – юбилей города – Россия еще не знала. Петербургское торжество, «озвученное» орудийными салютами, военной музыкой и трехдневным колокольным звоном всех столичных храмов, было первым в России праздником такого рода.

…Днем начала юбилейных торжеств было избрано 16 мая – в память о том, что именно в этот день сто лет назад по решению Петра была заложена на Заячьем острове крепость-форпост, защищавшая от неприятельских посягательств вход в Неву. И вообще, вся идеология, вся концепция юбилея формировалась вокруг памяти Петра Великого, «творца» города.

Поэтому центрами празднования была Петровская площадь с памятником Петру, Петропавловский собор, где похоронен император-преобразователь, Летний сад с дворцом и «первоначальный дворец» Петра – его деревянный домик на набережной Петербургского (Городского) острова. Поэтому главными «персонажами» юбилейного торжества были Ботик Петра – «Дедушка русского флота», созданная Петром гвардия и найденные в разных местах России четыре старца-ветерана, жившие еще при Петре (одному из них, служившему в петровской армии офицером, было 107 лет).

Город жил в напряженном ожидании. Улицы и дома приобретали праздничный вид. Конная статуя Петра и ее скальный постамент были «надраены» специально выделенными матросами, а осинка, выросшая у подножия памятника, срублена. Акватория Невы до Исаакиевского наплавного моста была расчищена для множества готовившихся к участию в праздновании крупных и мелких, парусных и гребных судов. Прямо против памятника на Неве предстояло стать недавно спущенному со стапелей Адмиралтейства 116-пушечному кораблю «Гавриил», на палубе которого и был установлен петровский Ботик, у бортов его предстояло стать в почетном карауле четырем старцам-ветеранам.

Смущала лишь погода: несколько дней перед торжеством были пасмурными, дождливыми и прохладными. Утром 16 мая температура воздуха была всего 15 но к моменту главного торжества распогодилось и потеплело, правда, ненадолго.

Медаль в память 100-летия основания Санкт-Петербурга. Лицевая и оборотная стороны. К. Леберехт. 1803 год

Ранним утром начали выстраиваться на назначенных местах морские и сухопутные кадеты, 6 пехотных и 4 конные гвардии, 22 батальона и 13 эскадронов от гарнизонных полков – всего 20 тысяч человек. Они расположились вокруг памятника Петру, вдоль южного фасада Адмиралтейства, против Зимнего дворца, по Миллионной улице и вдоль Дворцовой набережной. Суда стали на якорь на акватории Невы; Ботик был торжественно вынесен из своего «Ботного домика» на территории крепости через Невские ворота и помещен на палубу корабля.

В 8 часов утра началось торжественное богослужение в Исаакиевском соборе. К этому времени Петровская площадь, крыши всех близлежащих домов, валы, протянувшиеся вдоль фасада Адмиралтейства по Адмиралтейскому каналу, были заполнены народом. Тысячи, десятки тысяч людей – все возрасты, все состояния. Весь Петербург, каждый его житель, считал этот праздник своим…

В 11 часов утра все императорское семейство в парадных экипажах выехало из Зимнего дворца в Исаакиевский собор. По окончании торжественного богослужения все направились в здание Сената. В этот момент покрывало «наподобие шатра», которым был покрыт Ботик, «исчезает, открывается Ботик, поднимается на нем штандарт» – сигнал к салюту. Он прогремел, «подобно грому, потрясшему всю атмосферу», одновременно с крепости и с Адмиралтейства, с «Гавриила» и из мушкетов стоящих в строю солдат и кадетов.

И начался церемониальный марш. С прохождением полков перед памятником Петру, с преклонением перед ним воинских знамен. Под торжественную музыку военных оркестров и неумолчный колокольный звон.

По окончании воинского церемониала императорское семейство возвратилось в Зимний дворец, где депутация от города вручила Александру специально отчеканенную по случаю юбилея золотую медаль с изображением Петра, надписью «От благодарного потомства» и схематическими планами Петербурга в момент основания и в 1803 году; на следующий день такая медаль будет торжественно возложена к надгробию Петра – она сохранена и на ныне существующем беломраморном надгробии…

Потом были торжественные обеды в Летнем дворце и в Домике Петра, а вечером, до полуночи, несмотря на облачность и дождь, временами превращавшийся в настоящий ливень, праздничное многолюдное гуляние в Летнем саду и на Царицыном лугу (Марсово поле) и грандиозная, небывалая иллюминация – в городе говорили, что она обошлась в 150 тысяч рублей…

Десятками тысяч ламп были подсвечены все дворцы и все казенные здания в столицы, бастионы крепости, выходящие на Неву, и стоящие на реке корабли и яхты, Летний дворец и ограда Летнего сада, многие частные дома. Особенно великолепно был иллюминирован памятник Петру: цветные лампы, гирлянды, вазы, пирамиды и ярко высвечена на фоне затянутого плотными облаками неба конная статуя… «Отроду не видывал я такой прекрасной иллюминации, как в сей день, – писал своему сыну из столицы знаменитый Андрей Болотов. – О! Что мне тебе об оном празднестве сказать? Оно было таково, что достойно особливого описания…»

Даже и сегодня, почти два века спустя, мы с интересом читаем описания этого достопамятного, первого в российской истории торжества, посвященного юбилею города. Тем более что это наш город, отпраздновавший 300-летний юбилей.