Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

«Российский музеум» Павла Свиньина

Я употребляю все старанье, все время узнать Отечество мое, узнать причины величия, славы и богатства нашего!..

П. Свиньин. 1820 год

Более двухсот лет прошло со дня рождения Павла Петровича Свиньина – одного из интереснейших представителей петербургской культуры пушкинского времени.

Один из знаменитых своей энергией, образованностью, многогранной одаренностью, он был и одной из самых неоднозначных по отношению к нему и современников, и потомков фигур в культурной жизни российской столицы. Кого-то привлекали его подвижность, находчивость, щедрость, открытость и легкость в общении, другим претила его ловкость, услужливость и особенно его «беспокойно преувеличенный патриотизм» (как говорил Василий Стасов).

В самом деле, «ключевым словом» всей деятельности Павла Свиньина, его главным убеждением было слово «Отечество» и все, с этим словом связанное. Журнал «Отечественные записки», «Российский (или «Русский») музеум», «Картины России и быт разноплеменных ее народов». Многим постоянное подчеркивание «русскости» казалось назойливым и безвкусным. Скорее всего, оно просто еще не «вошло в моду» – это произойдет уже после смерти Свиньина, став в идеологии и творчестве славянофилов и их разных последователей гораздо более назойливым и безвкусным, чем у Свиньина.

Тем не менее о нем мало кто знает и помнит, он не удостоился не только монографий и биографических очерков, посвященных ему, но даже статей или заметок в большинстве энциклопедий и словарей.

А ведь Павел Свиньин прожил необыкновенно интересную жизнь, изъездил почти всю Европейскую Россию, много путешествовал «по заграницам», стал создателем и издателем одного из популярнейших в России журнала «Отечественные записки», автором огромного количества работ, в которых описывал увиденное им во время путешествий по Америке («Взгляд на республику Северных Штатов Америки» в двух частях), Англии («Ежедневные записки в Лондоне») и по родной стране. Он же был и создателем существовавшего на протяжении 15 лет (с 1819 по 1834 год) первого в Петербурге и в России общедоступного музея, посвященного только России – ее истории, ее искусству, ее достопримечательностям. И уже это выделяет его среди современников, ставит на особое место.

Круг знакомых Свиньина необычайно широк: литераторы, художники, артисты, редакторы журналов и книгоиздатели. Он общался с Пушкиным и Вяземским, с Грибоедовым и Крыловым, с Иваном Дмитриевым, Николаем Гречем. Одаренный художник и талантливый рисовальщик, удостоенный в 24-летнем возрасте избрания в Академию художеств, он был знаком со всеми живописцами, рисовальщиками, скульпторами и граверами своего времени, очень много делал для популяризации их творчества, а с некоторыми из них, например с Венециановым, находился в тесной дружбе.

Он всю жизнь неутомимо трудился – что, как известно, отнюдь не было правилом для большинства людей того социального круга, к которому он принадлежал; недаром говорил о «соревновании, возбужденном трудом жизни». И не просто трудился, а искал себе занятия необычные и стремился к общению с необычными людьми.

В своих путешествиях по России (по обилию этих путешествий и разнообразию их маршрутов со Свиньиным вряд ли можно сравнить кого-либо из его современников) он умел находить то необычное, на что до него никто не обращал внимания и что, по его убеждению, настоятельно требовало рассказа о себе русской публике. В книгах Свиньина и в его журнальных статьях до нас донесена память о многих удивительных изобретателях и мастерах-самородках, к которым он испытывал пытливый интерес и огромную симпатию. Он первым подробно рассказал об Иване Кулибине, написал великолепные очерки о замечательном мастере-каменотесе Самсоне Суханове, принимавшем участие в сооружении почти всех архитектурных достопримечательностей, воздвигнутых в столице в первой трети XIX века. Без Свиньина мы ничего не знали бы ни о замечательном механике-ярославце Матвее Калашникове, ни о «необыкновенном чудаке нашего века» кожевнике и изобретателе-самоучке Иване Кикине, ни о талантливом химике из крестьян Семене Власове, ни о механике Соболеве, ни об изобретателе из крестьян-костромичей Красильникове, ни о поэте-самоучке Петре Кудрявцеве – «певце картинной Башкирии, быстрого Урала и беспредельных степей Киргиз-Кайсацких»…

Все, что писал Павел Свиньин в своих книгах и многочисленных статьях, опубликованных в «Отечественных записках» (а вышло за 1820–1830 годы 44 части – 126 номеров журнала), было подчинено одной идее: познанию России, ее истории, ее природных богатств, ее огромного человеческого потенциала, «духа». Повидавший много зарубежных стран, Павел Свиньин, как мало кто другой из его современников, мог говорить о «почтении, отдаваемом во всех краях света имени Рускаго». И, путешествуя по России, познавая ее, он, в котором «путешествие по чужим краям возбудило интерес к своему Отечеству», не переставал искать ответ на мучивший его вопрос: «Откуда происходит равнодушие соотечественников к достоинству своему?..» Со времени, когда Свиньин задал себе этот вопрос, скоро минет два столетия…

Он родился в имении отца, отставного лейтенанта флота, расположенном в одном из самых глухих углов Европейской России – между Галичем и Чухломой; здесь протекло его детство, и здесь же он провел семь лет после добровольного ухода от столичной жизни и активной деятельности, после прекращения издания журнала и продажи с аукциона бесценных сокровищ, собранных в «Российском музеуме».

Полученное дома начальное образование было продолжено в Благородном пансионе при Московском университете в один из самых ярких периодов истории этого учебного заведения. Языками юный Свиньин владел великолепно – что и дало ему возможность в 19-летнем возрасте вступить на дипломатическое поприще, которому он посвятил десять лет жизни.

Сперва – дипломатический чиновник при знаменитом адмирале Дмитрии Сенявине, главнокомандующем российскими военными силами в Адриатике и на Средиземном море. Путешествие на корабле «Рафаил» из Кронштадта на остров Корфу. Афонское морское сражение. Плавание на корабле в составе эскадры капитан-командора Игнатьева (позднее, в 1818–1819 годы, все это будет описано в книге «Воспоминания о флоте»).

После службы в Средиземном море – перерыв. Павел Свиньин в своем «низменном жилище в Фонарном переулке» целиком посвящает себя своей страсти к живописи и рисованию. Академия художеств – его второй дом.

Но в это же время он восторженно и неутомимо изучает Петербург. В столице его интересует все: дворцы и храмы, монументы и театры, люди и нравы… Петербург становится городом, о котором он напишет не только книгу, изданную в Америке, но и знаменитое сочинение «Достопамятности Санкт-Петербурга», ставшее одним из первых и наиболее полных, интересных, насыщенных подробностями описаний нашего города.

Потом – возвращение к дипломатической работе. Англия, Испания, Лиссабон. И везде – ведение «дорожного дневника», в котором обширный текст, написанный зорким человеком, сопровождается множеством рисунков. А потом – Америка; должность секретаря Российского генерального консульства сперва в Бостоне, а потом в Филадельфии.

И здесь, в Филадельфии, в 1813 году Павел Свиньин издает свои «Очерки о Москве и Петербурге» – первую книгу, познакомившую американского читателя с обеими столицами страны, которая после только что одержанной победы над Наполеоном привлекла к себе огромный интерес во всем мире. Вошедшие в эту книгу очерки о московском Кремле и доме Пашкова, о «Медном всаднике», Казанском соборе, Летнем саде и его решетке, о ледяных горах на Неве, снабженные не только изображениями этих достопримечательностей, но и нотной записью русской народной песни, давало «понятие о России в Новом Свете». Свиньин писал, что эта книга его была «принята с большим любопытством и вниманием американской публикой, ибо явилась в такое время, когда все жаждали получить большее понятие о государстве, ниспровергшем колосс, подавлявший Европу»…

В том же 1813 году Свиньин переводится из Америки в Лондон. В следующем году он в Париже присутствует при вступлении во французскую столицу российской армии. Потом – снова Лондон, где известный книгоиздатель Аккерман предлагает ему написать «Очерки о России», которые будут напечатаны «в великолепнейшем виде и пространнейшем объеме». Но сделать это не удалось – Свиньин в 1815 году возвращается в Петербург и покидает дипломатическую службу, становясь с этого времени «свободным художником», художником в прямом смысле слова. И при этом очеркистом, издателем, путешественником, археологом, коллекционером, меценатом, популяризатором и пропагандистом самых различных «российских достопримечательностей».

«Физиология Петербурга»

Несмотря на все стремление наше к балам, собраниям, клубам, публичным гуляниям, кафе-ресторанам, концертам, театрам… мы не имеем даже ни малейшего понятия о публичности.

В. Белинский. 1844 год

Читальный зал Российской Национальной библиотеки… У меня в руках – одна из самых удивительных книг, посвященных Петербургу. У нее странное на первый взгляд название и необычная история.

11 февраля 1845 года цензор Александр Никитенко дал разрешение на печатание составленного Виссарионом Белинским и Николаем Некрасовым сборника очерков, посвященных Петербургу и петербуржцам. Едва книга вышла в свет, она привлекла пристальное внимание русского общества, ее появление стало знаковым событием культурной жизни столицы.

Общее вступление и одиннадцать очерков составляли содержание обеих частей сборника. Среди семи авторов встречаем мы рядом с Белинским и Некрасовым Дмитрия Григоровича и Ивана Панаева, Владимира Даля (под псевдонимом «Казак Луганский») и Евгения Гребенку. Художники Тимм, Жуковский и Ковригин иллюстрировали издание 61 рисунком бытового, «жанрового» содержания.

Само название сборника привлекало внимание читателей. «Физиология» – наука о функционировании и взаимодействии различных систем жизнедеятельности организма – означала, что авторы намерены описывать не только здоровые проявления, но и слабости, «сбои», пороки в жизнедеятельности «совокупного общественного организма», каким являлась российская столица с ее 478-тысячным населением, очень разнообразным по сословному, национальному, возрастному, профессиональному составу. «Опыт характеристики Петербурга», как определялась программа сборника, предполагал не только описание наиболее типичных явлений и житейских моделей столичного города, сколько анализ этих явлений и моделей «изнутри», их проявление в деталях, «в малом».

В европейской литературе «физиологический жанр» был к этому времени широко распространен: романы Чарльза Диккенса и Оноре Бальзака – блестящие образцы высокохудожественной социальной беллетристики. В русской же литературе и публицистике он делал самые первые шаги – но общественная востребованность в нем уже явственно ощущалась. И «Физиология Петербурга» была вызвана к жизни этими настроениями. «Попытки в этом роде» не было, но петербургская тема уже была четко обозначена в отечественной литературе предшествующего десятилетия. В 1830-х годах Петербург как город, как историко-культурное явление, как среда обитания огромного множества людей становится в отечественной литературе не только – как было прежде – местом проживания героев, но и сам город выступает в роли литературного «героя». И возникает одна из главных тем всей русской литературы – тема «маленького человека». Он (в «Физиологии» – это мелкий чиновник, шарманщик, дворник, житель захолустной, полупровинциальной Петербургской стороны и им подобные) становится «типическим лицом Петербурга» – типическим и трагическим одновременно. Евгений из «Медного всадника», обреченный на гибель за свой одиночный, «личный» бунт против тоталитарной власти, и Башмачкин из гоголевской «Шинели» с его «главным российским вопросом»: «За что вы меня обижаете?» – вот кто открывает «петербургскую тему» в отечественной литературе как тему социальную.

В этом же ключе выдержан и упомянутый сборник; его демократическая направленность, его злободневность и публицистичность – несомненны. Потому так звучен был и общественный резонанс на его появление. Хотя он и не был единичным, исключительным явлением своего времени. Аполлон Григорьев в том же году опубликовал свои «Заметки петербургского зеваки», «на подходе» были и «Бедные люди», «Святое сердце» Федора Достоевского, и знаменитые серии петербургских фельетонов Александра Дружинина, Алексея Плещеева, Ивана Тургенева и Ивана Гончарова – все они появятся в столичных газетах и журналах в ближайшие три-четыре года и существенно обогатят и заметно обострят тот подход к «петербургской теме», для которого сборник Белинского и Некрасова явился камертоном.

Тема города в сборнике уточняется: город и человек. Восприятие города простым жителем и властью, «самоописательство» того, кого мы называем «маленьким человеком». Образ города, включающий не только его величавый парадный фасад, но и «задворки», столичное захолустье. Те мелкие подробности быта, которые оказывают мощное воздействие на образ города. Слияние официальной, столичной «жизни-парада», до предела насыщенной «имперской идеей», и «тайной внутренности» повседневной городской жизни. Многоликий город с его «тройственностью» – жестким социальным расслоением городской среды. Великолепная имперская столица, наибольшую часть населения которой составляли крестьяне – зеркало крестьянской, крепостнической России. Представители дворянской аристократии, феодальной знати, чиновничество – высшее и низшее, военные – от гвардейцев до отставных унтер-офицеров, купечество – русское и иностранное, ремесленники и торговцы, крестьяне – трудившиеся в поте лица и бездельные из барской дворни, и, наконец, городские низы, люмпены, «дно»… И все это – «лица Петербурга», его персонажи, его «действующие лица».

В очерках, вошедших в «Физиологию Петербурга», парадному образу города – описанию его величественных просторов, его архитектурных чудес, его гармонии и целостности – уделено немного внимания. Город предстает скорее казенным, холодным «каменным лабиринтом». Он влияет на обитателей своей «многосуетностью», он формирует нравы людей, корректирует их нравственные принципы и нормы, во многом определяет жизненный уклад – не только быт, но и характер людей, здесь живущих, и их взаимоотношения.

Время было сложное: феодальная Россия переживала тотальный кризис, масштабы и угрожающий характер которого через несколько лет скажутся в трагедии Крымской войны. Буржуазные идеалы и ценности – культ денег, стремление к наживе, к «чистогану», делячество, желание выставить свое богатство напоказ, и буржуазная предприимчивость и деловитость, энергия, и потребность в широком поле деятельности… Эти признаки буржуазной идеологии, нравственности и культуры, уже широко распространившиеся в Европе, в России накапливались – несмотря на «охранительную» политику Николая I, на все усилия монархии, режима «не пустить европейскую заразу» в пределы России. Дни, годы, столетия феодальной России были уже сочтены.

Титульный лист сборника «Физиология Петербурга»

Потому и идут – в столице в первую очередь – споры об историческом предназначении и пути России, о главной, магистральной идее Петра Великого – включить страну в европейское культурное, экономическое и политическое пространство. И споры о Петербурге как символе «европеизации», как о городе, глубоко чуждом российской коренной самобытности. Западники и славянофилы (я предпочитаю называть их «антизападниками»), сторонники обновления и сторонники возврата к «вековым основам» сошлись в жестоком противостоянии. Литература, публицистика, журналы оказались главным «полем битвы». Борьба эта возбуждала и подпитывала тот политический курс, который мы привыкли называть «николаевской реакцией».

Естественно, составители «Физиологии» не могли остаться в стороне от этого важнейшего явления общественной жизни 1840-х годов. И статьи Виссариона Белинского «Петербург и Москва» и «Петербургская литература» – великолепный образец политической публицистики того, кто был идейным вдохновителем создания самого сборника, – не ради ли попытки разобраться в проблеме в «петербургском контексте» и был задуман сам необычный сборник?!

Статья «Петербург и Москва» – блестящая публицистика. Апофеоз петровской идеи «европеизации» России с целью спасения страны в новом, рождающемся мире (Пётр видел его своими глазами во время двух своих продолжительных путешествий по Европе), но не слепым копированием, не унылым, рабским подражанием, а с тем, чтобы, повторяя пройденный Европой путь и избегая ее ошибок на этом пути, уметь сохранить свою историческую самобытность, свое национальное достоинство. Найти, так сказать, свой вариант пути, на который становилась Европа, свою модель…

В нашей литературе эта петровская идея в статье Белинского «Петербург и Москва» уловлена и описана, вероятно, полнее и проницательнее всего. И статья эта не случайно открывает весь сборник – она как бы задает ему тон, определяет характер предстоящего разговора с читателем. Величие петровской идеи (как она и ее «исполнение» видятся через столетие с лишним) – и Петербург как высшее выражение, символ этой идеи. «Физиология» города, пораженного многими тяжелыми недугами – социальными и культурными. Проблемы общественного здоровья, оказавшиеся неразрешимыми для столичного города. А для всей России? Не поражен ли организм страны в целом теми же недугами, что и столица, – с той лишь разницей, что в столице недуги эти заметнее, кричат о себе громче?!.

«Физиология Петербурга» разбудила, встревожила многих. Через год Яков Бутков издает сборник «Петербургские вершины», а Некрасов – новый «Петербургский сборник» со статьями Герцена, Тургенева, Панаева, Майкова, оцененный Белинским как «альманах, каких у нас еще не бывало». А потом появляется и «Ералаш» Новаковского.

«Петербургская тема» в той постановке, которую определил «гоголевский период русской литературы», была в 1840-е годы четко обозначена «Физиологией Петербурга». Ее роль в «пробуждении и возбуждении» замкнутого в себе, жившего для себя, разъединенного на группы, кружки и секты, мечтающего о свободе и скованного страхом перед реакционным режимом поколения была очень велика. Но должно было пройти еще очень много времени, чтобы поколение это обрело веру в себя, ощутило свою силу – это сказалось в 60-е годы…

А пока что… Адресатами, читателями «Физиологии» были те, о ком Белинский в том же сборнике сказал: «Все наши балы, собрания, гуляния и прочее отзываются какою-то педантскою скукою и так похожи на тяжелый церемонный обряд»… «Физиология Петербурга» вносила в этот церемонный обряд явный диссонанс, беспокойство, желание задуматься… А это – уже «ой как много»!..

Русское географическое общество

Главные залоги успехов Общества лежат в нем самом, в непрерывно обновляющихся живых силах, выходящих из русской общественной среды.

П. Семенов-Тян-Шанский. Январь 1873 года

7(19) октября 1845 года состоялось первое собрание Русского географического общества. Его научные заслуги получили мировое признание, а город наш стал одним из мировых центров географической науки.

У Русского географического общества ясная и масштабная история, протянувшаяся более чем на полтора столетия. Его роль в развитии географии, этнографии, гидрографии, планетологии, в изучении огромных просторов России, Центральной Азии, Дальнего Востока, Арктического бассейна, в отечественном географическом образовании огромна.

Но Географическое общество никогда не замыкалось на изучении вопросов только чисто географических. Оно направляло свои силы на самые различные проблемы и запросы национальной культуры и текущей жизни. С первых своих дней и до нынешнего времени Русское Географическое общество устремлено к тому, что составляет главную цель всей отечественной науки и культуры, – к познанию своей страны, к отчизноведению. На этом «генеральном направлении» сосредоточены главные стремления и усилия и одержаны самые значительные успехи.

У общества богатая история. Оно возникло в ту эпоху, когда Россия жила «предощущением» реформ, а ее передовые силы, ее лучшие умы напряженно искали способы своего участия в предстоящих переменах. Географическое общество – один из тех «детей» предреформенной поры, которым суждена была жизнь гораздо более долгая, чем самим реформам; оно отразило и ту особенность этого времени, которую можно назвать «прорывом» российской науки и техники в мировое научно-техническое пространство, ее выход в первый эшелон мирового прогресса – через полтора века после того, как Пётр Великий эту задачу осознал. Ведь не могут быть начинания, даже самые новаторские и ошеломляюще смелые, без предыстории, без уходящих в прошлое корней…

Настоящее изучение России, ее научное познание началось в XVIII веке. Многочисленные путешествия ученых по самым отдаленным и глухим краям и уголкам огромной империи, отважные плавания российских мореходов, создание в 1739 году Географического департамента Российской Академии наук, генеральное межевание освоенных земель, изучение и описание природных условий и естественных богатств самых различных регионов страны, деятельность членов Вольного экономического общества на местах и зарождение краеведения – вся эта деятельность находилась не только на острие научных интересов, но и затрагивала существенные геополитические интересы Российской империи – и уже поэтому пользовалась поддержкой властей. О масштабах этой работы убедительно свидетельствует факт выхода в свет в начале XIX века 100-листной карты России, и поныне поражающей географов своей полнотой.

Здание Русского географического общества. Переулок Гривцова, дом 10

В этот же период формируется и российская географическая школа, озаренная именами выдающихся ученых, и явственно проявляется ощущаемый в обществе интерес к географическому знанию. Предреформенной России середины XIX века необходимы уже не разрозненные знания и не замкнутая в стенах специальных учреждений академическая «чистая наука» для немногих – оно нуждается в подъеме географической культуры, неотъемлемой частью которой были и вопросы национальной политики (их не решить без изучения этнографии), проблемы природопользования и природоохраны, и статистика, и многое, многое другое…

Так родилась идея, ее автора не назвать, потому что им не был один человек. Идея «носилась в воздухе». Первыми, кто ее высказал, были люди среднего поколения, 50-летние представители «высшего звена» российской интеллигенции: знаменитые мореплаватели и ученые Федор Литке и барон Фердинанд Врангель – оба адмирала; их единомышленниками были академик Карл Бэр и университетский профессор Константин Арсеньев, а также врач, писатель и великий собиратель этнографического и культурно-исторического материала Владимир Даль.

Небольшой этот кружок, «инициативная группа», весной 1845 года собрался в квартире Даля, жившего в служебном доме Министерства внутренних дел, расположенном позади Александринского театра (совсем недавно на этом доме помещена мемориальная доска, посвященная Владимиру Далю).

На этом-то собрании идея создания Географического общества обрела конкретную форму. Адмирал Литке начал составлять записку на имя министра внутренних дел Льва Петровского, на активную поддержку которого инициативная группа надеялась (потому, в частности, что Даль служил у Петровского секретарем и министр прислушивался к нему). Преодолеть возможные препятствия, если бы они возникли, помогло бы и немаловажное обстоятельство, что двое из инициаторов, Литке и Арсеньев, имели возможность «прямого выхода» на императора Николая I: адмирал Литке был главным воспитателем второго сына Николая, Константина, будущего генерал-адмирала Российского флота, а профессор Арсеньев обучал сыновей императора географии, политической экономии и статистике…

Дело сладилось скоро – как и предполагалось, 1 мая Литке представил министру Петровскому свою записку об организации Общества, а уже 6 (18) августа 1845 года император подписал указ о создании Общества. Среди указов Николая I этот выделяется своей масштабностью, широтой постановки проблемы и свободой от бюрократических ограничений и «зацепок».

Библиотека Русского географического общества

«Цель Общества, – говорилось в указе, – есть собирание и распространение в России географических, этнографических и статистических сведений вообще и в особенности о России, равно как распространение достоверных сведений о нашем отечестве в других землях». Таким образом, как это и предполагалось в проекте, на новое Общество возлагались чисто научные, педагогические и общекультурные задачи – в масштабах не только российских, но и международных. Ничего подобного не было дотоле…

Одновременно с общим проектом «Положения» о Географическом обществе был утвержден и его первый, временный, устав, действовавший четыре года и замененный постоянным, по которому Общество жило и действовало до революции. Президентом нового Общества стал 18-летний великий князь Константин Николаевич, а после его смерти в 1892 году – великий князь Николай Михайлович; дядя и племянник занимали этот пост на протяжении 72 лет. Финансировалось Общество из казны – по 10 тыс. рублей ежегодно.

Тут же началась подготовительная работа к началу деятельности Географического общества. В нее включились многие замечательные люди, жители столицы: мореплаватель Крузенштерн, астроном Струве, литератор Одоевский, известный своим путешествием по Америке Платон Чихачев и путешествовавший по Малой Азии Вронченко.

Все делалось в высоком темпе. 9 сентября в квартире у Даля собрались учредители Общества, чтобы рассмотреть кандидатуры первых 51 действительного члена Географического общества (всего предполагалось иметь 107 членов по четырем отделениям: географии общей, географии России, этнографии и статистики). Тогда же председателем Общества был избран Федор Литке.

А через месяц, 7 (19) октября 1845 года, в Большом конференц-зале Академии наук на набережной Васильевского острова состоялось первое общее собрание Русского географического общества. Немного в истории отечественной культуры было событий, привлекших такое же общественное внимание и собравших столько замечательных участников – весь цвет тогдашней российской науки. Рядом с прославленными мореплавателями Врангелем, Беллинсгаузеном, Анжу, Рикордом сидели академики Ленц, Фусс, Кеппев, а рядом с ними известные педагоги, университетские профессора, бывший директор Царскосельского лицея Энгельгардт и директор 2-й петербургской гимназии Постельс. Литке произнес речь, он говорил: «Наше отечество простирается по долготе более, чем на полуокружность Земли, представляя нам само по себе особую часть света… при этом часть света еще мало исследованную… Главным предметом Русского географического общества должно быть возделание географии России. Будем надеяться, что в делателях не будет недостатка».

Новое общество сразу заявило о себе. Уже в первый год прошло восемь общих собраний с научными докладами, вышел в свет том «Записок», были организованы экспедиции на Берингово море и на Северный Урал, в Поморье и на полуостров Мангышлак, в Египет и Алжир, на Ближний Восток. Число действительных членов увеличилось в два с половиной раза, до 128 – причем в основном за счет молодежи. Великий русский географ, путешественник, ученый и общественный деятель Пётр Семенов Тян-Шанский писал позднее: «Мысль об основании Общества с целью собрать и направить лучшие молодые силы России на всестороннее изучение родной земли нашла живое сочувствие…»

С каждым годом деятельность Географического общества расширялась, обогащалась новыми задачами, новыми научными технологиями. «Бесспорно, никакое другое, научное общество в России… не имело больших заслуг», – писал по поводу 30-летия Географического общества один из его учредителей академик Бэр. За первые полвека деятельность Общества обросло 8-ю филиальными отделениями: Сибирским в Иркутске, Кавказским в Тифлисе, Юго-Западным в Киеве, Западно-Сибирским в Омске, Приамурским в Хабаровске, Туркестанским в Ташкенте, Оренбургским…

Значение этого процесса огромно. Географическое общество привлекало и объединяло, включало в активную исследовательскую, краеведческую работу, в изучение своей «малой родины» и ее производительных сил массы провинциальной интеллигенции – труд этих людей снабжал Общество непрерывным притоком ценнейших материалов с мест – картина России постепенно раскрывалась и уточнялась.

А в самой столице Географическое общество быстро превратилось в один из главных центров интеллектуальной жизни. В нем собирались лучшие умы Петербурга, в том числе и люди, с чисто географической тематикой не связанные. Списки членов Географического общества включают целое созвездие знаменитых имен людей заслуженных и отважных, готовых самоотверженно и благородно служить науке и общественным интересам, обладающих энергией и острым чувством нового.

Старейшее из существующих ныне в России научных обществ, Географическое, заслуживающее быть названным «патриархом» отечественных научных обществ, нашло свой путь, определило свое место в научной общекультурной и общественной жизни страны. Формально удаленное от политики, оно на самом деле занималось вопросами, находившимися «на острие» жизни пореформенной России: вопросами промышленной политики, национальной политики, природосбережения и пр. И не случайно, вероятно, среди членов Географического общества немало было тех, кого сейчас назвали бы «диссидентами», – людей революционно-демократических и народнических убеждений, вплоть до считавшихся «неблагонадежными»…

Русское географическое общество, именовавшееся «Императорским», было демократичным по царившему здесь духу объединения лучших представителей российской интеллигенции. Свобода мнений и взглядов по научным вопросам, доступность и открытость любому заинтересованному в сотрудничестве с Обществом человеку, антибюрократическая атмосфера внутри самого Общества – все это подчеркивало его выдающуюся общественную роль. А его роль в истории российского просвещения, в широкой популяризации географических – в самом широком смысле слова – знаний вообще уникальна. Его следует считать стоящим у истоков обращенной к главным интересам Общества традиции отечественной науки, подлинным авангардом в деле сосредоточения передовых интеллектуальных сил нации.