Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

О «Пушкинском центре» на Троицкой площади

19 октября, «Лицея день заветный», – одна из тех знаменательных дат в истории нашей культуры, которая никогда не будет переведена на новый стиль. В этот день 198 лет назад не просто состоялось официальное, в присутствии императоров и высших сановных особ, открытие нового, необычного учебного заведения. 19 октября – что гораздо важнее – день рождения «Лицейского братства», на долгие годы, объединившего почти три десятка подростков (старшему – 14 лет) в «семью однокашников», о которой позднее один из них скажет, что они все были «душой беспечные невежды»…

Разных по происхождению и воспитанию, по убеждениям и прихотям, их объединяли Время, Юность, Надежды. Не прошло и восьми месяцев после открытия Лицея, как началась война с Наполеоном, через восемь с половиной лет после окончания Лицея на заснеженную Сенатскую площадь вышли те, кого позднее назовут декабристами…

По-разному сложилась судьба тех, кто провел, прожил в Лицее пять с половиной лет рядом с Пушкиным. Блестящая чиновная карьера у одних, ссылка для других, творческие успехи в разных областях для третьих, рядовое существование и скорое забвение для четвертых… Но Пушкин для Лицея и Лицей для Пушкина – навсегда, навечно неразрывны и неразлучны. Первые поэтические строки Пушкина родились здесь, его последнее, неоконченное, оборванное на 64-й строке стихотворение посвящено Лицею, лицейским воспоминаниям – и почему-то очень мало кто отмечает, что от дня сочинения этого стихотворения до рокового дня дуэли прошло ровно сто дней и что за эти сто дней великий поэт, оборвав строку, подобно самой жизни, не написал ничего сколько-нибудь существенного – всего 92 строки…

Судьба пушкинского творчества, интерес к нему, понимание его, поиск в нем ответов на самые сложные вопросы бытия – все это проходило очень непросто. Издавались собрания сочинений и бесчисленные мемуары, писались многотомные исследования, сочинялись оперы на пушкинские темы, а школяры учили наизусть одни и те же стихи и отрывки, включенные в «рекомендованный список». Открывались памятники великому поэту, в разных городах и поселках его именем назвались улицы и площади, произносились торжественные, пафосные, но не совсем понятные слова о «народном поэте» и том, что «Пушкин – это наше все!..» Пушкин загонялся в особую, во многом чуждую ему самому и его творчеству «среду обитания».

Но смысл жизни, ее ритм, социальные условия, мироощущения милионов людей менялись. Феодальная Россия пушкинского времени стала капиталистической, монархия – буржуазной, в обществе нарастало противостояние разных политических воззрений, успехов и неутолимой алчности одних и безнадежной нищеты и неискоренимой зависти других, национальная нетерпимость и религиозная враждебность.

Александр Блок назвал XIX век «железным, воистину жестоким», а о только что наступившем XX писал, что в нем человек чувствует себе «еще бездомней», что «еще страшнее жизни мгла…» И передовые люди России понимают, что Пушкина надо спасать от жестокости времени и людской вражды и что само творчество Пушкина – могучая сила в преодолении нравственной бездомности и антигуманизма, все более наполняющего мир. И спасать не формально, торжественными «всенародными мероприятиями» и казенными пустословием, не насаждением в учебные программы и на благотворительные вечера, а раскрытием самого возвышенного и страдающего духа пушкинской поэзии, истинного смысла его отношения к миру.

Скажем прямо: сто лет назад Пушкина читали мало, а размышляли вместе с ним еще меньше. Впрочем, так же как и сейчас, – неизвестно еще, когда больше. Но сейчас каждый, кто этого хочет и к этому готов, может «дышать одним дыханьем» с Пушкиным в десятках замечательных музеев, во множестве мемориальных пушкинских мест, на постоянно проходящих чрезвычайно интересных, высокопрофессиональных и воодушевленных пушкинских чтениях, конференциях, симпозиумах и пр. А сто лет назад ничего этого не было, и Пушкину не оставалось ничего, кроме как одинокой, задумчивой бронзовой фигурой возвышаться среди скверов и бульваров разных российских городов.

Единственным местом, где память великого лицеиста свято оберегалась, его реликвии трепетно собирались, а его творчество всеми средствами популяризировалось, был Александровский лицей на Каменноостровском проспекте в Петербурге, куда он был переведен в 1844 году и где просуществовал до 1918 года.

Александровский лицей с конца 1870-х годов стал и культурным центром, сплотившим множество людей вокруг имени Пушкина и памяти о нем, и собирателем, и хранителем пушкинских реликвий, и пропагандистом пушкинского творчества. Усилиями блестящего лицейского преподавателя российской словесности, философии и психологии Владимира Васильевича Никольского и его ближайшего помощника Нестора Александровича Котляревского в лицее в 1879 году был открыт доступный всем желающим первый в стране Пушкинский музей, а четыре года спустя – Пушкинская библиотека. В 1881 году в Лицее состоялась первая Пушкинская выставка, а в мае 1899 года создается Пушкинское лицейское общество. Пушкин снова, как и почти столетие назад, оказался объединителем лицейского братства. Только теперь времена наступили иные…

Нет ничего удивительного в том, что торжественно отпразднованный в 1899 году на официальном уровне Пушкинский юбилей, открытие за год до того Русского музея, пробуждение широкого интереса к истории и этнографии России, подъем краеведческого движения – все это, как и многое другое, несло на себе пока еще едва ощутимое, слабое «предвкушение» событий, развернувшихся в годы 1905–1907, когда Первая русская буржуазно-демократическая революция ознаменовалась и Манифестом 17 октября, и странным началом российского «парламентаризма», переминавшегося с ноги на ногу, и крахом абсолютизма, и появлением «Закона о веротерпимости» (о котором мы так редко, к сожалению, вспоминаем) и многим другим.

И ничего удивительного нет в том, что именно тогда, в самый разгар революционных событий в столице, в умах выдающихся представителей отечественной культуры рождается один из самых грандиозных и перспективных культурных проектов XX столетия – проект создания «Пушкинского центра», предназначенного собрать и представить обществу, миру и науке все накопленные в петербургский период отечественной истории сокровища мысли и художественного творчества: прозы и поэзии, философии и публицистики, критики и мемуаристки.

Замысел был грандиозным, имел государственный характер, общенациональный, общекультурный масштаб. Создание библиотеки (включая личные книжные собрания выдающихся деятелей культуры – в том числе подлинную библиотеку Пушкина), огромного архива (фонды журнальных редакций, личные документы и рукописи сотен деятелей отечественной культуры), музея литературы, хранящего огромное количество произведений искусства, реликвий, личных вещей…

Но главная задача была не только в собирании и бережном, рачительном хранении этих документов и реликвий, а в объединении вокруг нового центра всех ценных научных сил страны, в глубочайшем изучении шедевров русской культуры и истории их создания. И в воспитании молодых научных кадров, в обеспечении высочайшего уровня их подготовки, во включении отечественной школы изучения гуманитарной культуры в мировой научной процесс.

15 (28) декабря 1905 года в Мраморном дворце под председательством его тогдашнего хозяина великого князя Константина Константиновича Романова (известного поэта «К. Р.» и президента Российской академии наук) состоялось заседание Пушкинской комиссии Академии наук, на котором была обсуждена и принята программа создания «Пушкинского центра», тогда же получившего наименование Пушкинского Дома. Ровно через две недели, на годичном собрании Академии программу эту утвердили, а для «Пушкинского центра» определили место – Троицкую площадь, близ спуска с построенного лишь два с половиной года назад Троицкого моста. Именно здесь, где родился наш город, решено было возвести огромное (площадью 4,5 тыс. кв. м) торжественное здание Пушкинского Дома с памятником поэту перед этим полуциркульным в плане зданием.

Речь, таким образом, шла о создании научного и культурно-просветительного центра национального масштаба и значения. В утвержденном в середине июля 1907 года «Положении о Пушкинском Доме» подчеркивалось, что он «составляет государственную собственность» и находится в ведении Академии наук.

Избранное для сооружения «Пушкинского центра» и памятника место имело выдающееся градостроительное значение, чем подчеркивалась престижность самой задачи. Здание предполагалось возвести высотой в 21 метр. Городские власти уже в январе 1906 года постановили привлечь к участию в обсуждении и решении вопроса о создании Пушкинского Дома таких выдающихся деятелей, как Михаил Боткин, архитекторы Леонтий Бенуа, Павел Сюзор, Александр фон Гоген и Александр Померанцев. Тогда же, 8 февраля 1906 года, Городская дума в своем решении отметила, что отводимое место – «выдающееся по своему положению и… необходимо оберегать его простор и перспективу», а для этого необходима «тщательнейшая архитектурная распланировка всей площади».

Экспертов смущала и явившаяся следствием недостатка средств (всего по подписке собрали на сооружение самого памятника менее 113 тыс. руб.) небольшая величина самого памятника, не соответствующая ни значительности темы, ни обширности самой площади. Возражения вызывало и намерение поставить памятник Пушкину перед полукруглым зданием самого центра – оно могло частично закрыть вид с моста на Троицкую площадь. «Памятник должен быть грандиознейших размеров, – решила комиссия, – на обширном высоком постаменте»; но для этого не хватало денег: затраты должны были быть огромными. Поэтому комиссия Городской думы принимает решение: вопрос о строительстве самого Центра временно отклонить, а памятник установить в Александровском саду, против Адмиралтейства, «на месте гранитного бассейна с фонтаном», – положив здесь, таким образом, начало созданию «Пантеона русских поэтов». В апреле того же года Общество архитекторов-художников объявляет конкурс на проект памятника, но в это время дума отказывается от самой идеи сооружения памятника Пушкину в Александровском саду, и вопрос «затухает» на несколько лет.

К сооружению здания Пушкинского Дома на прежде намеченном месте, на Троицкой площади, Академия наук возвращается лишь в феврале 1911 года, но получает отказ Городской управы («просимый участок весьма ценный и необходимый для городских нужд»). А относительно проектирования памятника специальная Подкомиссия Академии наук, возглавленная академиком Алексеем Шахматовым и архитектором Леонтием Бенуа, еще в марте 1909 года обращалась к президенту Академии художеств с предложением включить в число конкурсных тем для дипломного проектирования и здание Пушкинского дома, и памятник перед ним – при условии расположения их на Троицкой площади, близ съезда с моста. В верхнем этаже здания предполагалось разместить большой двухсветный зал для проведения в нем лекций, конференций, научных заседаний. Речь, следовательно, шла о создании в столице нового крупного центра гуманитарных исследований. Но Академия художеств не пошла навстречу, сославшись на сложность и ответственность темы и на то, что задания для дипломных работ уже распределены.

Леонтий Бенуа саму идею проектирования такого объекта всячески поддерживал. «Само по себе место у Троицкого моста, – писал он в феврале 1910 года, – может вызвать некоторую специальную обработку для постановки памятника. Задать эту программу ученикам Академии считаю весьма полезным делом – в том отношении, что этим может выясниться целесообразность сооружения здания на данном месте…» И хотя мнение Л.Н. Бенуа не поддержали коллеги, девять предварительных проектов слушатели Академии художеств все же представили на так и не объявленный конкурс…

Так завершилась история создания «Пушкинского центра» на Троицкой площади. Ближайшие 15 лет, когда Пушкинский Дом энергично собирал бесценные коллекции, формировал замечательные научные кадры, вел выдающиеся исследования, становился одним из признанных мировых центров не только пушкиноведения, но и литературоведения в целом, он многократно переезжал с места на место. Лишь в 1925 году Пушкинскому Дому передали часть здания бывшей портовой таможни на тогдашней Тучковой набережной. А в октябре-ноябре 1927 года Пушкинский дом стал, наконец, полноправным хозяином всего здания на набережной, носящей ныне имя адмирала Макарова.

Александр Блок в своем последнем стихотворении писал, что поклоняется Пушкинскому Дому «с белой площади Сената». Давайте и мы поклонимся ему – от Стрелки Васильевского острова, от стен Петропавловской крепости с Биржевого моста или через Малую Неву, с сооружаемой на противоположном ее берегу новой набережной, уже названной «Европейской»…

Музей Старого Петербурга

Такой музей имел бы громадное значение в жизни города, способствуя его самосознанию… В «старом» Петербурге есть за что «уцепиться» и у чего поучиться… Ныне, когда обнаруживаются тревожные признаки все большего и большего одичания русского быта, красота Петербурга приобретает особое значение, и потому пора к ней отнестись с повышенным вниманием…

А. Бенуа. 1907 год

Совсем недавно «Санкт-Петербургский курьер» сообщил, что предполагается отметить мемориальной доской дом, где жил Пётр Петрович Вейнер – первый директор Музея Старого Петербурга. Хороший знак: вероятно, пришла пора вспомнить об этом музее и о его непростой истории.

Ошибаются те, кто считает, что история состоит из «крупных блоков» – событий, которые теперь принято называть судьбоносными: войн и переворотов, реформ и революционных потрясений. В нашем представлении масштаб грандиозных событий обобщает те бесчисленные подробности, детали, «атомы» жизни, которые на самом деле составляют живую ткань истории, будь то история политики или культуры, история целого государства, конкретного города или отдельного человека. Но историческая память общества, народа, поколения цепко держится именно за эти подробности, мелочи – она построена на них….

Не случайно с этого размышления начинается рассказ о Музее Старого Петербурга – в его затее, в его программе явственно просматривается именно стремление сохранить и оживить деталь, подробность – и через нее раскрыть смысл, возродить живую ткань процесса развития российской столицы за два столетия его истории, создать впечатление о том, как, под влиянием чего формировалась за эти два столетия не просто особенная среда петербургской жизни, но и сама уникальность этого города, его образа и его непростой исторической судьбы. И музей этот «накапливался» постепенно, в течение всех двух веков, буквально с первого дня существования города.

Была у него и еще одна особенность: он задумывался и собирался именно как музей города – историю города, городской жизни следовало очень точно воссоздать как главный предмет, главное содержание музейного повествования; город-столицу надо было «вычленить» из истории страны в целом, хотя он как столица тесно связан со всем тем, что происходило в стране. Он жил вместе со страной, был ее «нервной системой» – но помимо этого общегосударственного статуса у города всегда существовали своя собственная жизнь, своя житейская среда, свой ритм, свои тайны, свои радости и горести, свои проблемы и свои слабости и предрассудки…

Музей Старого Петербурга стал одним из важнейших проявлений того культурно-исторического процесса, который принято называть «возвращением к Петербургу». В его создании проявилось то стремление насытить городскую культуру осознанием значительности Петербурга как цельного художественного мира, как «материка культуры» – стремление, которое определило тональность художественных исканий столичной интеллигенции на рубеже XIX–XX столетий. И Таврическая выставка 1905 года, и «Башня» на углу Таврической – явления того же порядка. И случились они практически одновременно.

С инициативой создания музея выступила определенная группа известных в культурной жизни столицы людей. Но выражали они не свой групповой интерес, а общественную потребность, которую уловили в атмосфере города. Потребность преодолеть опасную разобщенность интеллектуальных и художественных сил столицы – и страны. Все «разбежались» по разным направлениям, школам, по разным «квартирам» – разбежались, многое растеряв на бегу, и тоскливо, растерянно выглядывали из-за углов, видя перед собой чаще всего не просторы Невы и широкие городские проспекты, а стены дворов-колодцев, заполнивших новую городскую застройку и ставших на какое-то время символом культурной жизни столицы…

Музей Старого Петербурга стал одним из знаковых событий того процесса сближения, объединения культурных идей и сил, который определил пережитый в эти годы Петербургом один из важнейших этапов его культурной истории.

Первой ласточкой явилась состоявшаяся в юбилейном мае 1903 года выставка «Старый Петербург». Подтверждавшая неустанно проводившуюся группой «Мир искусства» пропаганду того, насколько значительна – и сама по себе, и для общества в целом – «художественная составляющая» Петербурга выставка эта неожиданно показала, что истинной старины в городе сохранилось совсем не так много, как привыкли считать, и что образ города за последние полстолетия сильно изменился, многое при этом утратив.

И началось все с осознания необходимости сохранить, сберечь то ценное, что обречено было погибнуть, исчезнуть при неизбежных для огромного и непрерывно растущего современного города перестройках и ломках – «прекрасные архитектурные и скульптурные детали: карнизы, фризы, кронштейны, затейливые капители, кафельные и фарфоровые печи» и т. п. Так писал Александр Бенуа в 1907 году, излагая одну из фундаментальных идей будущего Музея Старого Петербурга.

Необходимо было торопиться. Ломки, перестройки следовали одна за другой: готовился снос громадного здания построенного еще при Петре по проекту Трезини Гостиного двора на Васильевском острове, ходили упорные слухи о том, что «Новая Голландия» будет продана на снос некой американской компании. Интенсивная застройка города, его центральной части угрожала несметными утратами тех «подробностей, деталей» прошлого, без которых мертвеет историческая память.

А.Ф. Гауш, Г.К. Лукомский, П.Ю. Сюзор, А.Н. Бенуа, И.А. Фомин, В.Я. Курбатов. 1911 год

В 1907 году при Обществе архитекторов-художников возникает Комиссия по изучению и описанию старого Петербурга. В ее составе – виднейшие мастера культуры: Александр Бенуа и его старший брат архитектор Леонтий, архитекторы Павел Сюзор, Лев Ильин, Владимир Шуко, Иван Фомин, искусствоведы Николай Врангель, Пётр Вейнер, Николай Лансере, профессор химии, знаменитый исследователь и пропагандист художественного образа Петербурга Владимир Курбатов и другие.

Само по себе объединение этих людей вокруг «идеи Старого Петербурга» – замечательно. Сам город стал их объединителем. Согласие было обретено почти сразу и отразилось в разработке программы будущего музея.

Его главное направление можно коротко обозначить так: «ВСЕ о Петербурге» (правда, хронологический «предел» определялся 1840 годом). Книги и рукописи, посвященные Петербургу, общие и частные планы и чертежи, фотографии и литографии, картины, акварели и гравюры – все это должно было собираться в будущем музее. Но особое внимание уделялось поиску, выявлению и сохранению тех «подробностей» предметного мира, жизненной среды, уличного и домашнего быта, которые реже всего сберегаются людьми и быстрее всего утрачиваются, исчезают навсегда: ткани и одежда, керамика и стекло, изделия из дерева и металла, технические приспособления и ремесленные инструменты… Даже мебель и фарфор, музыкальные инструменты и игрушки сохранялись лишь при их особой ценности, раритетности, предметы же «рядового», повседневного быта люди беречь не привыкли и расстаются с ними навсегда и без сожаления. Музей Старого Петербурга намеревался все это разыскивать, сберегать, показывать, изучать. Именно сочетание этих функций (собирательной, экспозиционной, просветительской и научной) было заложено в основание нового музея. Предусматривались такие формы работы по «пропаганде» Петербурга и его традиций, как лекции и чтения, тематические вечера, концерты и спектакли, издание популярной и научной литературы, проведение аукционов, балов и лотерей. Короче говоря: практически «на пустом месте» предполагалось создать заново не просто «музей для осмотра», но научно-просветительный центр, под крышей которого и вокруг него сосредоточилась бы вся работа по изучению, охране и популяризации историко-культурных памятников Петербурга и его традиций.

Дом П.Ю. Сюзора. Кадетская линия, дом 21

На первом этапе работу по созданию Музея Старого Петербурга возглавил Граф Павел Юльевич Сюзор – немолодой уже архитектор, очень много строивший в Петербурге во второй половине XIX и в начале XX века. Под его руководством был составлен проект «Положения» о музее, направленный 26 июня 1908 года в Министерство внутренних дел, документ этот получил утверждение 12 декабря того же года.

Граф Сюзор сделал будущему музею и поистине царский подарок – принадлежавший его семье еще с 1880 года великолепный трехэтажный дом на Кадетской линии Васильевского острова, № 21. Сохранивший внутри часть, построенную в первой половине XVIII века, дом этот с дворовыми флигелями был в 1830-1840-е годы приобретен и перестроен архитектором Александром Брюлловым. Здание становится одним из самых изысканных в художественном отношении петербургских особняков, сооруженных в этот период. О парадной лестнице, «Помпейской зале» с великолепной росписью, гостиных и кабинетах парадного, второго этажа этого здания с восхищением писали петербургские журналы середины XIX века.

Старый Гостиный двор на Биржевой линии В.О. Фото Н.Г. Матвеева. 1900-е годы

Кроме этого здания Павел Сюзор приобрел для Музея Старого Петербурга еще одно поблизости, в Волховском переулке, – огромный, великолепно отделанный дом, принадлежавший знаменитому откупщику екатерининского времени Савве Яковлеву и остававшийся у его наследников. Позднее, уже в послереволюционные годы, в этом доме собирались архитектурные и художественные детали из брошенных особняков и богатых квартир, из закрытых храмов и т. п.

Старый Гостиный двор на В. О. Слом. 1907 год

7 октября 1909 года состоялось собрание учредителей музея, на котором избрали правление музея и его дирекцию. «Можно считать, что с этого момента музей зажил собственной жизнью» – читаем мы в одной из столичных газет. Уже к этому времени в «доме Брюллова» были собраны основы будущих коллекций – главным образом из даров от разных коллекционеров и владельцев: изобразительные материалы, фотографии, архитектурные фрагменты – литье, двери, решетки, карнизы и пр.

Тщательно производилось фотографирование во всех старых постройках, предназначенных к сносу или перестройке. Единственный в то время зал музея (в бывшей студии Александра Брюллова) едва вмещал собранные экспонаты.

Наиболее крупной и значительной коллекцией, подаренной в этот период музею, стала принадлежавшая князю Владимиру Аргутинскому-Долгорукову (1874–1941) коллекция из 220 произведений разных художников, изображавших архитектурные достопримечательности Петербурга.

Экспозиция музея Старого Петербурга. 1920-е годы

Коллекция эта экспонировалась на знаменитой Историко-архитектурной выставке, проходившей в Академии художеств в 1911 году, и после этой выставки, в организации которой Музей Старого Петербурга играл основную роль, была подарена музею. В январе 1914 года директор музея и издатель знаменитого журнала «Старые годы» Пётр Вейнер подарил музею великолепную коллекцию подлинных чертежей и документов Джакомо Кваренги; в следующем году музей получил восемь рисунков Монферрана, связанных со строительством Исаакиевского собора…

В музее проходили научные доклады, велись обмеры и фотографирование старых зданий, обследовались старинные дома и частные коллекции. Обсуждаются идеи создания при музее «Архива хорошего вкуса», «Монументальной летописи города и его жизни», «Справочного бюро архитектурных образцов»…

В 1914 году, незадолго до начала войны, Музей Старого Петербурга хотели разместить в помещении Музея военно-учебных заведений, находившегося на Университетской набережной, рядом с дворцом Меншикова. Но развернуть здесь экспозицию не удалось, и материалы музея, по-прежнему «законсервированные», в начале 1918 года перевезли в Зимний дворец, а отсюда вскоре – в созданный в том же 1918 году и открытый 8 ноября 1918 года Музей города, которому передан весь огромный комплекс строений Аничкова дворца.

Ставший с этого времени частью – и важнейшей – Музея города, преемник Музея Старого Петербурга, разместился в бывшем Запасном доме Аничкова дворца – в так называемом «Серебряковском доме», построенном по проекту Л. Руска на берегу Фонтанки. В 19 залах второго и третьего этажей была размещена уникальная экспозиция, представлявшая историю и жизнь Петербурга от основания города до середины XIX века, от Леблона до Монферрана. При передаче комплекса Аничкова дворца Дворцу пионеров коллекции эти переместили в Петропавловскую крепость, и ныне они составляют часть тех богатств, которыми славится наш нынешний Музей истории Петербурга.