Текст книги "100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича"

Самый главный дворец

Он был первым в моей жизни Дворцом, порог которого я переступил много лет назад. Потом было много-много разных дворцов, но такой встречи, как с этим, не случалось больше никогда.

Переступил порог и сразу почувствовал, что это – мой Дворец, что он принял меня как своего. И сразу вовлек в необыкновенную атмосферу азартной, задорной и очень-очень умной и серьезной игры. Игры, у которой был не только сюжет, легенда и строгие правила, но и глубокий смысл: поиск себя, удовлетворение своих интересов и любознательности, самореализация и самоориентация в окружающем мире. В мире науки, художественного творчества – в мире людей.

Игра была увлекательной и деловитой, каждый сам выбирал для себя роль по вкусу и по способностям. Проходила игра на множестве дворцовых площадок: в великолепных залах и гостиных и в уютных предметных кабинетах главного дворцового здания, в построенных великим Кваренги двухэтажных флигелях отделов художественного воспитания и технического творчества, на репетициях и концертах потрясающего дворцового Большого хора и оркестра, которыми руководил Исаак Дунаевский. Были у игры штаб и командный пункт, размешавшиеся в небольшом кабинете первого директора дворца Натана Штейнварга.

Это был необыкновенный человек – один из самых удивительных и замечательных, встреченных мной в жизни. Неброский, невысокого роста и худощавый, спокойный и неторопливый с виду, он обладал потрясащей справедливостью и распорядительностью, умением убеждать людей и влиять на них огромной энергией. Энергией любви к детям и глубокого уважения к ним.

Игра шла постоянно, и почти всегда в ней с увлечением участвовали «представители старшего поколения» – седые или лысые, бородатые и в галстуках ученые люди. Профессоры и академики, выдающиеся изобретатели и конструкторы, актеры, писатели, художники – цвет тогдашней ленинградской интеллигенции. В ее среде приглашение из Дворца к тому или иному участию в его работе рассматривалось как очень серьезное и побуждало к сотрудничеству…

Дворец – это прежде всего резиденция: официальная, парадная или жилая, семейная. Аничков дворец за свою историю исполнял разные функции и играл различные роли в жизни царствующего семейства. А после революции в нем был создан открытый в ноябре 1918 года Музей города – уникальное научное, просветительное и учебное учреждение, ставшее одним из мировых центров изучения проблем современного города.

У каждого дворца непременно должен быть хозяин. Не владелец, не «пользователь», а именно полновластный хозяин. И далеко не каждый владелец, даже если он знаменитый музей, имеет право называться таким хозяином. Тем более что мы нередко проявляем излишнюю «щедрость», возводя в ранг дворца прекрасные особняки, великолепные архитектурные комплексы, принадлежавшие частным лицам, – они, бесспорно, выдающиеся памятники истории и культуры, но все же не дворцы. И тем более странно употреблять это слово в названиях таких объектов, как, например, Дворец труда, или Ледовый дворец, или Дворец фестивалей…

А у Аничкова дворца на протяжении вот уже 70 лет есть замечательный хозяин – может быть, самый лучший, надежный и достойный из всех возможных. И притом – хозяин навечно, несменемый. Этот хозяин – «дети Дворца» (или, если угодно, «дворцовые дети») – насколько поколений ленинградских и петербургских мальчиков и девочек, юношей и девушек, выросших в этом городе и прошедших вместе с ним все этапы его непростой истории.

Большую часть этого времени он назывался Ленинградским Дворцом пионеров. Это была марка высочайшей пробы, один из главных и абсолютно бесспорных «брендов» нашего города. И мне, признаться, жаль, что в суматошной неразберихе демократических реформ недавнего времени мы, одержимые невыполнимым намерением «деидеологизировать» наше общество, «выплеснули» из названия Дворца лучистое, задорное, энергичное слово, на всех языках обозначающее в первую очередь понятие «первопроходец», «открыватель нового»…

Домом таких юных, неуемных первопроходцев и открывателей питомцы Дворца (и одновременно его хозяева) были всегда; такими же остаются они и сегодня, когда «педагогическая территория» Дворца расширилась, разрослась необычайно (Театрально-концертный комплекс «Карнавал», Аничков лицей, Школа олимпийского резерва, Эколого-биологический центр «Крестовский», великолепный лагерь «Зеркальный» на Карельском перешейке, десятки новых кружков и научных секций, олимпиады и конкурсы, турниры и концерты). И еще много-много «всякого другого». На все вкусы, на поддержание и совершенствование в самых разных областях науки, техники, художественного творчества. Дворец с самого своего создания не имел «узкого профиля», замкнутой на саму себя специализации. Идея энциклопедичности, заложенная в фундамент Дворца семь десятилетий назад, остается неизменной, и эта неизменность тщательно оберегается. Только масштаб задачи и ее актуальность со временем меняются, усложняясь.

Лицо наступившего XXI века, его приоритеты и векторы проявляются все более четко. Непосредственное производство материальных ценностей, капитал как таковой уступают первенствующую роль «производству интеллектуального продукта», обогащению, умножению «интеллектуального ресурса». На первый план выходят умение обращаться с информацией, способность к анализу, обобщениям и прогнозам, владение методикой приобретения новых знаний, личная готовность к тому, чтобы принимать решения и отвечать за их исполнение. Очень жаль, но к решению этих поистине «судьбоносных» задач современная школа (и вовсе не только наша, отечественная) не готова – ни стратегически (концептуально, теоретически), ни тактически (методически). А та сфера, которая почему-то именуется системой «дополнительного» образования, нацелена именно на решение этих задач.

Дворец – центральное звено, традиционно цитадель и «опытное поле», экспериментальная лаборатория «дополнительного образования». Опыт, накопленный и и постоянно пополняемый, огромен и уникален. И, думается, совсем уже недалеко то время, когда «дополнительное образование» станет ведущим, а все наработки, сделанные прекрасным педагогическим коллективом в теснейшем творческом «союзе» с «детьми Дворца», получат широчайшее признание и распространение как важнейший и ценнейший элемент петурбургской культуры.

Деятельность Дворца, его повседневная жизнь очень многообразна. Он не только занимает ключевую позицию в центре города, на перекрестке двух его важнейших артерий – Невского и Фонтанки; он находится на главном меридиане петербургской культурной жизни, в центре «магнитного поля культуры». Он притягивает лучшую, наиболее любознательную, способную и деятельную часть школьной молодежи (а она отнюдь не малочисленна, эта лучшая часть), включая этих ребят в самую важную ныне сферу собственного творчества, в сферу созидания, а не рутинного воспроизведения.

Атмосфера – царство свободного дыхания. Во Дворце она формировалась с первых его дней, ее творили первые педагоги и первое поколение «детей Дворца» – то предвоенное «поколение читателей и мечтателей», по которому сильнее всего ударила война и гибель большей части которого стала одной из самых мучительных трагедий нашей истории. Следующие поколения знали и хранили традиции того, первого…

Среди этих традиций следует особо выделить одну: воспитание отношения к родному городу, гордости за него, заботы о нем. Знаменитый петербурговедческий клуб «Петрополь», патриотическое движение «Юные за возрождение Петербурга», ежегодные олимпиады и конкурсы, лектории и игры, посвященные Петербургу, пятнадцать выпусков книжной коллекции «Наследники великого города», в которых публикуются лучшие исследовательские работы школьников на петербургские темы – все это грани огромной работы Дворца на том направлении, на котором Петербург лидирует уже полтора десятка лет и деятельность Дворца имеет выдающееся общероссийское значение.

Сохранение, упрочение атмосферы дружелюбия, любознательности, целенаправленной энергии, сохранение строя и стиля отношений – эта задача никогда не уходила из поля зрения руководителей и педагогического коллектива Дворца. С руководителями ему на редкость повезло. Почти три десятка лет Дворец возглавляла Галина Михайловна Чернякова – замечательный организатор, выдающийся педагог и воспитатель. Бывший до последнего времени генеральным директором Дворца Владимир Николаевич Киселёв гордится правом называть себя учеником Галины Михайловны и являлся, при очень непростых нынешних условиях, отменным лидером коллектива – умным, тонким, обаятельным…

Поймите и поверьте, дорогой читатель: меня слишком многое связывает с Дворцом, чтобы я мог позволять себе опуститься до славословия и комплиментов. Я и сегодня, как и много лет назад, переступая порог Дворца, испытываю радость и волнение. Как будто и не было этих десятилетий…

Ко входу во Дворец от главных ворот ведет одна главная дорога – от широкому тротуара Невского проспекта. А из Дворца в будущую жизнь его питомцы идут по множеству дорог – в выборе самой главной для каждого роль Дворца неизменно огромна. И память о годах, проведенных здесь, не покидает «дворцовых детей» никогда.

Поэтому Аничков дворец и является самым главным среди дворцов нашего одного из «самых дворцовых» в мире города…

Старая брошюра

Мы иногда – под настроение – перебираем эти бумаги. Каждая из них возвращает нас к событиям, к ушедшим друзьям. Нам кажется, что все это интересно и важно только для нас самих и должно уйти вместе с нами. Так, к сожалению, думают и те, кто выбрасывает, уничтожает этот «бумажный хлам» – не догадываясь, что каждый такой архив – памятник своего времени. Времени ушедшего, ставшего мигом истории, но хранимого ею.

Культура интереса и уважения к жизни ушедших людей и к оставленным ими на земле следам у нас еще, на беду, очень низка. На беду – потому что наше отношение к нашей истории – наша национальная беда.

Есть такой архив и у меня. И мне бы очень не хотелось, чтобы он исчез, распылился после меня. Потому что в нем запечатлены какие-то грани времени, прожитого мной вместе с моим поколением, с моей страной. Недавно, разбирая одну из папок давних лет, я нашел в ней брошюру, напомнившую событие, произошедшее в Ленинграде 60 лет назад и тогда вызвавшее большой интерес ленинградской общественности и многочисленные отклики. О нем я и хочу рассказать.

Стояла предвоенная ленинградская весна – ранняя и дружная. В один из теплых апрельских дней во Дворце пионеров, в Аничковом дворце, состоится Первая научная конференция школьников Ленинграда, ставшая и последней: война помешала продолжить это удивительное начинание.

Двадцатистраничная брошюра, о которой идет речь, – программа этой конференции. Не знаю, наберется ли сегодня десяток сохранившихся экземпляров из напечатанных тогда трехсот.

Это была затея замечательная, перспективная, умная. До сих пор никем не повторенная ни «по формату», ни по составу участников. Идея принадлежала одному из создателей и первому руководителю Дворца пионеров – незабвенному Натану Штейнваргу. Она была подхвачена всеми сотрудниками Дворца, всеми кружковцами и – что особенно интересно – выдающимися представителями ленинградской науки, крупнейшими учеными страны. Никто из них не отнесся к этой идее как к некоей игре в науку, никто не дал своего имени в качестве члена жюри «напрокат», для придания большей солидности. Судите сами. Те, кому предстояло бы (если бы не война) войти в завтрашний день науки, выступали со своими докладами не только перед сверстниками, но и перед очень серьезными членами жюри (они именовались «научными комитетами» секций), среди которых были академики Е. Павловский, В Жирмунский. Д. Ниливкин, В. Струве, Л. Берг и К. Быков, знаменитые профессора Б. Эйхенбаум, Г. Гуковский, Н. Качалов, В. Визе, С. Лурье, Г. Фихтенгольц, А. Смирнов.

Нечасто происходят в «большой» науке акции, собирающие такое созвездие выдающихся ученых. Рядом с ними в «научных комитетах» были тогда скромные кандидаты наук, позднее ставшие видными учеными, и здесь же, рядом, – учителя ленинградских школ, замечательные педагоги, воспитавшие тех, кто один за другим поднимался на секционные кафедры.

В это, понимаю, нам сейчас трудно поверить, но все названные выше замечательные ученые не «числились», а работали на конференции школьников исследователей.

Лист из брошюры с программой Первой научной конференции школьников Ленинграда

На восемь дней она стала центральным событием ленинградской научной жизни. Вся атмосфера этой конференции была серьезной и доброжелательной, деловой и праздничной. Маститые академики и задиристые кандидаты наук не «снисходили» до школьников, не играли с ними, обращаясь «мой юный коллега» (вообще это слово тогда вовсе не было в моде), не делали скидки на возраст.

Мы привыкли к тому, что любое подобное мероприятие обставляется набором традиционных атрибутов – одинаковых, предсказуемых, наскучивших: вступительное слово именитого гостя, поздравления и т. д. В Аничковом дворце в предвоенную весну ничего подобного не было – если не считать самого Дворца-праздника. Серьезность, деловитость, основательность и увлеченность без всякой помпы и внешнего блеска определяли настрой, царивший здесь. Это была не игра в науку с подражанием внешним приметам «взрослых научных» научных симпозиумов, с досадным наукообразием, которое так часто задавливает оригинальность, свежесть и очарование исследования, сделанного юным человеком. Это была сама наука – в ее самом юном, неуемном, увлекающемся и заблуждающемся прекрасном образе!..

Иной читатель решит, что это – сентиментальное преувеличение, естественное и простительное, впрочем, поскольку речь идет о событии 60-летней давности. Нет! Доклады, звучавшие на конференции (а их было 88 по одиннадцати научным секциям), были результатом собственного исследования, собственного поиска, собственного труда. Не пресловутый, так настойчиво культивируемый сегодня «школьный реферат», не пересказ чужого, а самостоятельно добытая научная информация, результат самостоятельных размышлений над указанным и прочитанным. Пусть маленькая кроха, но свое слово, свой взгляд, проба себя в научном творчестве.

Немного статистики – вдумайтесь в нее: из 88 докладчиков 32 выпускника-десятиклассника, один воспитанник ремесленного училища и несколько учащихся военных спецшкол, 26 девятиклассников, 17 восьмиклассников, 8 семиклашек и по одному представителю пятых и шестых. Один из них, Володя Мальчонок из 227-й школы, докладывал о малолитражном двигателе внутреннего сгорания.

Это были не только ребята из разных ленинградских школ, но и члены многочисленных научных кружков самого Дворца пионеров и ребята из кружков при солидных академических институтах (Пединиституте им. Герцена, Технологическом институте), воспитанники научной станции школьников Ленинградского университета и, конечно, знаменитого перель-мановского Дома занимательной науки.

Страна, ее большая наука готовили пополнение исследователей на завтра и послезавтра. И делали это вдумчиво, щедро, с размахом. И выбирать было из кого – в жизнь вступало поколение читателей и мечтателей…

«Ах, война, что ж ты сделала, подлая…» Где вы, мои тогдашние ровесники, мои «школьные коллеги»? Одни погибли в блокаду, другие сложили голову на фронте. Да и из тех, кто выжил, уже многих нет. Другие исследователи взялись за темы, которым были посвещены ваши доклады на той конференции, и довели их до конца. Но некоторые из этих тем так и остались навсегда докладами на школьной конференции. Докладами, написанными в тонких тетрадках и прочитанных лишь однажды – но с таким волнением.

Вот лишь некоторые темы тех докладов. Они взяты мной из брошюры наугад: «Маяковский и Блок», «Творчество Тацита», «Энергия и энтропия», «Радиоактивность и ее применение в геологии», «Об источниках исторических хроник Шекспира», «Структурный анализ Имантаусского массива», «О скоростях нервных процессов», «Экстремальные значения квадратного трехчлена», «Исследование утомления при статической работе», «Влияние дыхания в противогазе на организм человека», «Катодное телевидение». Какой диапазон интересов!

Только мирные темы – и это за восемь недель до начала войны. Таков знак того времени. Код моего поколения.

Сегодняшний день – компьютеры, «умники и умницы», гимназии и лицеи, «малые академии» и ученические научные общества, десятки конференций и предметных олимпиад. Время информационного взрыва, Интернета, фантастических конкурсов в элитные вузы и разгула двусмысленного репетиторства. Поразительная осведомленность сегодняшних школьников в изысканных тонкостях некоторых «актуальных» наук спокойно уживается с потрясающей неосведомленностью в других научных областях, с откровенным бескультурием. Мы много приобрели за последние десятилетия, но многое, к сожалению, и утратили. Закон диалектики. Утратили, в частности, ту непосредственную бескорыстную любознательность, которая направляла научный поиск юных ленинрадцев-исследователей, участников той конференции. Утратили и способность представителей большой науки радоваться успехам молодых коллег и желание помочь этим коллегам в поиске самих себя в науке. Это очень грустная утрата.

Фильтр времени – мощный фильтр. Пропуская через него свои воспоминания и размышления, приходишь к выводу: настоящий успех молодежи, ее посильное приобщение к настоящей науке – там, где изначально задан высокий уровень трудности, где выше всего ценится стремление найти и осмыслить, а не школярская тяга к пересказу. Там, где поиск юных поддерживается искренним доверием и заинтересованной помощью старших мастеров науки. Ведь молодость – это поход в неизведанное.

Случилось так, что за последние годы мне часто приходилось бывать в Концертном зале Аничкова дворца. Я там много раз выступал, читал лекции, присутствовал на разных торжествах. В этом зале мне вручали диплом Анциферовской академии «За общий вклад в петербурговедение». И каждый раз, попадая в эти стены, я испытываю странное и сильное чувство. Ведь именно здесь 60 лет назад в воскресенье 26 апреля была завершена та Первая научная конференция школьников Ленинграда. Это было совместное заседание двух секций – истории и литературы. И «героями» заключительного дня конференции были Пётр Великий и Пушкин – потому что им был посвещен доклад, которым я, московский десятиклассник, завершал конференцию.

Это был незабываемый день. Четырехчасовое – с вопросами, спорами, обсуждением – заседание в забитом до отказа Концертном зале. Виднейшие ленинградские историки и литературоведы в составе жюри, их серьезность и доброжелательность. И охвативший меня в течение всего этого времени задор, «кураж». И поздравления, и пожелания. И то, как мы толпой вывалились на Невский и еще долго бродили, болтая, споря и смеясь по залитым весенним светом улицам прекрасного города – города Петра и Пушкина. Мы дышали этим городом, мы им жили, мы были влюблены в него – так же, как были влюблены в жизнь.

Это было 27 апреля 41-го. Оставалось три дня до Первомая и всего 55 мирных дней…

Вместо заключения

Имя города

Его Царское Величество… велел тое крепость на свое государское именование прозванием Петербургом обновити.

Первая русская газета «Ведомости». № 29 от 4 октября 1703 года

Вот наконец-то, почти дочитав книгу до конца, мы добрались до разговора о том, как появилось, что означает название нашего города. Тема заслуживает самого серьезного разговора – именно потому, что многое в ней остается спорным, непонятным. Город и в этом отношении предлагает нам непростые загадки и обещает интересные сюрпризы.

Мы в течение вот уже трех с лишним веков привыкали или приучали себя к простому, не вызывающему ни вопросов, ни сомнений варианту: город наш назван в честь святого апостола Петра, одного из ближайших учеников Христа; позднее апостол Пётр становится первым папой Римским, главой католической церкви. Но загадка таится в самом названии нашего города. Первая часть этого названия – римского происхождения, обозначает «святой» (и христианский деятель, причисленный к лику святых, и какой-либо священный, сакральный предмет христианского бытия). Слово это в различных формах (сент, сен, сан, санкт, санктъ и др.) мы встречаем в названиях тысяч городов и городков. Вторая часть в названии нашего города – широко распространенное в христианском мире имя «Пётр» («камень» по латыни). Третья часть в названии означает собственно «город», а именно большое городское поселение. В значении средневековая городская крепость, цитадель слово это в начале XVIII века уже почти не употреблялось.

Мы приходим к неожиданному и очень странному выводу: названия всех трех частей, входящих в «имя» нашего города, ни в одном языке равноправно и равнозначно не присутствуют. Более того, в документах, относящихся к раннему периоду истории Петербурга, мы непременно встречаемся с труднообъяснимым разнообразием написания этого названия: через дефис и без него, с твердыми знаками после первой части и между второй и третьей, сан, сант, санкт, питербург, Петербург, петрезбург, петерсзбург, бург, бурк, бурх с твердым знаком на конце или без него. Таких вариантов написания названия города в разных документах, относящихся к первому десятилетию его истории, насчитывается более десяти. Уже эти обстоятельства наводят на размышления: название нового города представляется искусственным. И одновременно с ним появляются совершенно новые топонимические коды, имеющие с официальным названием только один общий элемент: имя Петра. Вероятно, именно этот элемент и есть главный в названии города.

Некоторое время назад в грандиозной коллекции документов Александро-Невского монастыря я обнаружил относящуюся к 1718 году челобитную крестьян, в которой они не только называют себя жителями монастырских сел «Купсина» и «Волкова» (надеюсь, понятно, о каких населенных пунктах речь) но и употребляют, впервые, вероятно, сокращение «Питер»… У нас есть возможность, опираясь на бесспорные первичные документы, воссоздать интереснейшую хронологическую картину событий, относящихся к тому короткому периоду, который мы привычно называем временем («моментом») «основания», «рождения» Петербурга.

Самое главное – это то, что 16 (27) мая 1703 года в устье Невы был не заложен, основан новый город, а было лишь обозначено намерение соорудить на маленьком Заячьем острове крепость, в центре которой должен возвышаться собор. В документах, относящихся к ближайшему после этих событий времени, да еще и много спустя, «городом» называлось не городское поселение со всеми его обязательными для города свойствами, а крепость, «город» как огороженное крепостными стенами место. Именно в таком качестве следует рассматривать все упоминания «города» в районе Заячьего острова, встречаемые в документах.

Давайте же, наконец, будем различать два совершенно разных по своему характеру, масштабу, размаху, значению события, с которых начинались и Санктпетербургская крепость на Заячьем острове, и родившийся рядом с ней будущий великий город.

И в этом случае у нас есть надежное основание опереться на документы, снимающие сомнения в том, как и что происходило на соседних островах невской дельты с середины мая до конца июня 1703 года. В Москве, в старом особняке на Большой Перловской улице, уже очень давно располагается мало кому известная из рядовых жителей столицы величайшая национальная сокровищница, в которой хранятся все главные документы нашей истории до XVIII века – Российский государственный архив древних актов. Просто перечислить важнейшие документы и коллекции, хранящиеся здесь, совершенно невозможно, настолько велико их научное значение и бесценно само их существование. Скоро уже сто лет, как в этот московский архив были из Петрограда перевезены коллекции ценнейших документов, среди которых большинство относится к XVIII веку. В их числе грандиозное собрание подлинных документов, связанных с Петром Великим и его эпохой, – «Кабинет Петра Великого». Почти три сотни громадных по объему томов, переплетенных в красную телячью кожу, с позолоченными корешком и обрезом. В 1-м Отделении этого документального собрания – бумаги, непосредственно связанные с Петром: дипломатические и личные письма, интереснейшая переписка с громадным количеством сотрудников и сподвижников, записные книжки, собственноручные корабельные чертежи и многое другое. Во 2-м Отделении – специально подобранные ближайшими сподвижниками царя документы, адресованные ему: проекты, планы, прошения, отзывы, огромная деловая переписка.

Сотрудники Кабинета царя работали аккуратно и толково. На каждом конверте рядом со взломанной печатью красного сургуча помета одного из секретарей с точным указанием, когда, где и каким образом был доставлен в царскую канцелярию данный документ… Я всегда с непреодолимым душевным трепетом перелистываю эти бесценные тома. Одно сознание того, что этих листов когда-то касалась рука Петра, а позднее их читали выдающиеся отечественные ученые и историки, – одно это сознание не может оставить равнодушным настоящего исследователя… А теперь откроем второй том 2-го Отделения «Кабинета Петра Великого», содержащий бумаги и письма, относящиеся к 1703 году – году основания Петербурга.

Один из ближайших сподвижников Петра адмирал Федор Апраксин, находясь на корабельной верфи в Воронеже, 18 июня отправляет оттуда деловое письмо на имя Петра, работающего при строительстве крепости на Заячьем острове. Письмо Апраксина от 18 июня было, как это помечено на конверте, «принято с почты в новозастроенной крепости июня 28 день 703 года». Вскоре в Походную канцелярию Петра поступает письмо из Москвы от Тихона Стрешнева, датированное 22 июня. На конверте надпись: «Принято в Сантъ-Питербурхе июня 30 дня 703 года». На первое из этих писем Ф. Апраксину Пётр отвечает 1 июля с пометой: «Из Санктпитербурха».

Вот и неожиданная разгадка: 28 июня города еще нет, он еще не окрещен, а 30 июня у него уже есть имя. Между этими двумя датами всего один день. Но такой необычный день – 29 июня, День Петра и Павла. Новый город, которого еще не было и долго еще не будет, был окрещен в день именин царя Петра и, безусловно, в его честь!

Я далек от мысли предлагать пересмотр даты празднования дня рождения нашего города. Давайте сохраним все, как есть, при этом считая эту дату условной, датой, когда произошло частное событие. Но вычеркивать день крещения будущего города из его истории и из нашей памяти вряд ли справедливо…

19 июля (1 августа н. ст.) 1914 года Российская империя вступила в Первую мировую войну. Первые же дни войны были отмечены невероятным, доходившим до истерии, патриотическим воодушевлением и чудовищным всплеском антигерманских демонстраций и погромов. Ничего подобного российская столица никогда не переживала. Руководство страны должно было отреагировать на происходящее. Через две недели было решено переименовать столичный город. История эта сама по себе настолько интересна и необычна, что заслуживает более подробного изложения, тем более что события эти в исторической литературе практически не освещены.

18 августа, в понедельник, в день, когда исполнился месяц со дня начала войны, император Николай II после утренней прогулки начал в своем рабочем кабинете в Александровском дворце прием посетителей.

Первым в кабинет Николая II вошел министр землеустройства и земледелия Александр Васильевич Кривошеин. Записи беседы императора с министром не сохранилось. Но тема беседы определяется без труда. Кривошеин, говоря о патриотическом возбуждении народных масс и о необходимости «сыграть» на нем, настаивал на переименовании столицы. Привычное название ошибочно принималось большинством населения за немецкое (на самом деле оно «не было ни на каком определенном языке»), и Кривошеин был убежден, что этот нравственный узел, завязанный еще Петром Великим, надо развязать.

Давным-давно существовал – и существует до сих пор – строжайший порядок прохождения любого серьезного документа через сложную делопроизводственную процедуру: регистрация входящих и исходящих номеров документа, мнения о нем, переписка по поводу поднимаемых вопросов, визы, поручения и прочее. В данном случае ничего этого не было, никаких следов прохождения одного из важнейших в истории Петербурга актов до нас не дошло. Министр Кривошеин, скорее всего, покинул Александровский дворец в Царском Селе, увозя с собой просто устное согласие императора на принятие решения о переименовании столицы. Выходя из кабинета после аудиенции, Кривошеин встретил в приемной прибывшего министра юстиции И. Щегловитого и никак не сообщил ему о только что принятом решении. Ничего не сказал об этом министру юстиции и сам император. Щегловитов узнал об этом из официального письма, присланного министром земледелия. Документ такого содержания из Министерства земледелия на Исаакиевской площади был срочно переправлен в Государственный совет, располагавшийся в Мариинском дворце, оттуда перевезен на Малую Садовую улицу, в министерство юстиции, к сведению министра И. Щегловитого, оттуда – на Моховую улицу в дом председателя Совета министров И. Горемыкина, а после возвратился на Сенатскую площадь, в канцелярию Сената, от имени которого коротенькое, всего восемь газетных строчек, и лишенное каких-либо мотивировок и объяснений сообщение о решении императора о переименовании столичного города Санкт-Петербурга в Петроград было на следующий день, 19 августа, опубликовано во всех газетах империи. С этого момента решение вступило в силу.

Впрочем, выдающимся политическим событием это переименование не стало. Хотя Россия прожила с этим названием почти десять лет – и каких! Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, три с лишним года Гражданской войны, послевоенный перевод новой России на мирные рельсы, нэп и грандиозные изменения, пережитые страной после окончания Гражданской войны и до смены руководства страны.

В начале 1924 года наступает новый период истории страны и ее бывшей столицы. 26 января 1924 года II Всесоюзный съезд Советов, работавший в Москве, принимает предложение тысяч рабочих коллективов о переименовании Петрограда (города памяти Петра Великого) в Ленинград (город памяти Владимира Ульянова-Ленина). Одновременное предложение громадного числа петроградских рабочих коллективов о захоронении тела Ленина в Петрограде принято не было.

Так наступил новый, третий, период истории Петербурга, период, когда город начал жизнь с новым именем. Он продолжался почти 68 лет. После него наступает четвертый по счету и продолжающийся доныне период жизни города с «возвращенным историческим именем».