Текст книги "Морские титаны"

– Благодарю вас, Мигель, – произнес он.

– Ах, мой честный Хосе! – вскричал Лоран. – Наконец-то ты вернулся! Добро пожаловать.

Он подвинул к индейцу стул, на который тот скорее упал, чем сел, так был изнурен.

– Позвольте две минуты, чтобы перевести дух, – сказал он с грустной улыбкой, – и я дам отчет в возложенном на меня поручении.

Все окружили индейца. Береговые братья полюбили его, столько в нем было врожденного величия и простоты, да и со времени их прибытия в Панаму он оказал им неоценимые услуги.

Глава IV. Здесь начинает вырисовываться личность краснокожего проводника Хосе

Полубессознательное состояние от истощения сил, в которое был повергнут проводник, очень встревожило Лорана.

Не раз он мог оценить всю энергию и самоотверженность великодушной натуры вождя. На его глазах индеец совершал подвиги, требующие такой силы и неустрашимости, что Лоран в глубине души не мог допустить, будто одна лишь усталость могла настолько подкосить его силы; вероятно, страшное, раздирающее сердце горе было причиной такого отчаянного состояния духа этого человека.

Облик Хосе не утратил своего обаяния, глаза его были так же ясны и блестящи, лоб гладок, но было видно, сколько он вынес жестоких мук, сколько раз задыхался в борьбе с отчаянием; ошибиться в признаках Лоран не мог. Движением руки он удалил флибустьеров. Те немедленно вышли.

В столовой остались только неразлучные с Лораном Тихий Ветерок, Мигель Баск и Бартелеми, от них он тайн не имел.

Вследствие отдыха или укрепляющих средств, которые ему были даны, краснокожий начал понемногу приходить в себя: он поднял голову, взгляд его перестал быть холодно неподвижным и в нем появился проблеск сознания.

Хосе точно приходил в себя после глубокого сна или длительного обморока, если можно так назвать то состояние, когда мозг человека полностью отключается, в то время как тело его продолжает механически действовать.

– Вы должны презирать меня, сеньоры, – с горечью сказал краснокожий.

– За что? – с участием спросил Лоран.

– Вы считали меня сильным, а я оказался слаб, как женщина.

– Мы жалеем тебя, друг, ведь только жестокое горе могло сломить такую могучую натуру, как твоя.

– Почему вы так думаете, сеньор?

– Я вижу это, друг мой, я чувствую сердцем. Все мы любим тебя и разделяем твое страдание, но пусть твои тайны остаются неприкосновенными, никто из нас не имеет права стараться проникнуть в них.

– Плох тот друг, кто силой втирается в доверие, – заметил Бартелеми.

Хосе опустил голову на грудь и тяжело вздохнул. Но почти тотчас он снова выпрямился, и в глазах его сверкнула молния.

– Сеньоры, – сказал он твердым голосом, – настала минута, когда я должен открыть вам все.

– Не лучше ли, мой честный Хосе, – перебил его Лоран, – отложить это до другого раза? Ты еще очень слаб.

– Ошибаетесь, сеньор; напротив, я силен, я поборол свое горе и уже не веду себя как тряпка! Время не терпит, я должен просить вас об услуге.

– Говори, Хосе, мы тебя слушаем.

– Только не здесь, а в вашем тайном кабинете.

– Так пойдем, друг, считай свою просьбу уже исполненной.

– Благодарю вас, капитан. Пойдемте, господа.

Лоран надавил на пружину в стене, потайная дверь отворилась и мгновенно захлопнулась за флибустьерами.

Они очутились в довольно большой комнате с удобной мебелью, как и повсюду в доме.

Все сели.

– Теперь, друг Хосе, говори, мы тебя слушаем, – сказал Лоран.

– Позвольте, капитан, сперва о ваших делах, а о моих после. Я принес вам вести.

– Важные вести? – вскричали в один голос флибустьеры.

– Вы сами увидите, господа. Знайте только, что я все бросил, все забыл, чтобы поскорее сообщить их вам. Сегодня в полночь я отправился из Чагреса и, преодолев сильнейшие затруднения, прошел перешеек за десять часов. Самый быстрый курьер не прибыл бы сюда раньше вечера, если бы вообще прибыл, – заключил он со странной улыбкой.

– О, приятель, ты сильно возбуждаешь мое любопытство, – заметил Тихий Ветерок.

– Говори же скорее, мы все превратились в слух! – с живостью вскричали остальные.

– Слушайте же, сеньоры. Город Пуэрто-Бельо был осажден три дня тому назад флибустьерской эскадрой из двадцати четырех кораблей, город и форты были захвачены врасплох и, несмотря на упорное сопротивление, взяты за четыре часа.

– Это правда, Хосе? – спросил Лоран в порыве восторга.

– Я сам видел, – просто ответил индеец.

– Тогда нечего и сомневаться, – заключил Тихий Ветерок.

– Кто командует эскадрой? – осведомился Бартелеми.

– Морган.

– Морган! – радостно воскликнули флибустьеры.

– Он самый. После взятия города я явился к нему. Морган знает меня, он принял меня отлично, да к тому же у меня были хорошие рекомендации. Отпустив меня, он передал мне два письма к вам, капитан Лоран.

– Два письма?

– Да, одно от Монбара, другое от него.

– И где эти письма?

– Вот они, – сказал Хосе, снимая через голову кожаную сумку, висевшую у него на груди, и передавая ее капитану.

Лоран вынул из сумки два письма.

– Прочтите, – сказал индеец.

– Постой, – возразил капитан, – одну минуту! Каково бы ни было содержание этих писем, я обязуюсь от своего имени и от имени своих друзей – присутствующих и отсутствующих, – что бы ты ни потребовал в награду, исполнить немедленно, не задумываясь, без обиняков и проволочек, и клянусь, Хосе, слово свое я сдержу во что бы то ни стало.

– И мы клянемся! – вскричали флибустьеры.

– Благодарю вас, сеньоры, – сказал индеец с просиявшим лицом, – я запомню ваши слова.

– Теперь слушайте, братья, – продолжал Лоран. Он развернул одно из писем и стал читать:

Любезный и дорогой Лоран! Я уже почти что отчаялся в возможности дать вам о себе известие, хотя это было необходимо, когда случай или, вернее, счастливая звезда помогла мне встретить нашего друга Хосе, которому мы можем полностью довериться; впрочем, чтобы выразиться точнее, не я встретился с ним, а он отыскал меня. В двух словах сообщаю вам следующий факт: Пуэрто-Бельо в наших руках, я стараюсь укрепиться в нем как можно надежнее, чтобы нам было где укрыться на случай неудачи нашего главного предприятия и, следовательно, отступления. Необходимо иметь наготове убежище для наших кораблей и место для склада запасов. Будьте же настороже, чтобы не ударить в грязь лицом, когда настанет ваша очередь действовать. Теперь я прошу только об одном, но это вопрос первостепенной важности: необходимо во что бы то ни стало суметь перехватить гонцов, которых испанцы наверняка отправят в Панаму с известием об их поражении и с требованием о помощи.

Как вы понимаете, любезный Лоран, необходимо, чтобы наше успешное нападение оставалось в тайне. Я набрасываю эти строки второпях, Хосе страшно торопит нас, справедливо утверждая, что каждая потерянная минута может обернуться страшным бедствием. Более подробные сведения вы найдете в письме Монбара, которое Хосе передаст вам вместе с моим.

Теперь можно надеяться на лучшее, любезный Лоран, испанцы, кажется, не на шутку попались в расставленные нами сети. Дружески пожмите от меня руку нашим друзьям – Тихому Ветерку, Бартелеми, Мигелю Баску и всем другим. Итак, пляска началась, за музыку заплатят испанцы. Простите, что несу вздор, – от радости я совсем обезумел.

Всегда ваш

Морган

Пуэрто-Бельо, апрель 1668 г.

– О-о! Вот так новость! – вскричал Тихий Ветерок.

– Молодец Морган! – сказал Мигель Баск.

– Однако он прав, – заметил Бартелеми, – надо наблюдать за гонцами.

– Но как? – возразил Лоран.

– Не беспокойтесь на этот счет, сеньоры, – вмешался Хосе с тонкой улыбкой, – я принял меры: ни один гонец не проскользнет незамеченным. Что могли бы вы сделать одни в незнакомом вам краю? А мне это было легко, и я все устроил.

– Как же?

– Не беспокойтесь, повторяю вам, сеньоры, – на первый случай довольствуйтесь моим словом, вскоре вы сами все узнаете.

– Пусть так, Хосе.

– Теперь читайте скорее письмо Монбара.

– И то правда. Слушайте же, братья.

Лоран развернул письмо Монбара и тотчас приступил к чтению.

Письмо было следующего содержания:

Дорогой мой брат!

Когда ты получишь это письмо, Пуэрто-Бельо будет в нашей власти.

Морган сообщит тебе все подробности о взятии города, мне же надо потолковать с тобой о другом предмете, не менее важном, – о плане, который мы задумали привести в исполнение. Вот он…

Тут Монбар излагал в самых мельчайших подробностях план, который обсуждали и окончательно утвердили в Пор-деПе. Он давал Лорану отчет о числе судов, составляющих флот, о том, как они были распределены, сколько человек назначалось к высадке, какие действия предписывались каждой эскадре, наконец, где назначался общий сборный пункт. Продолжал он следующим образом:

Когда все эти различные предписания будут исполнены, Пуэрто-Бельо и Санта-Каталина взяты, Чагрес блокирован, а флот собран у Сан-Хуана, тогда наступит твоя очередь, брат, тут-то твой краснокожий проводник Хосе сделается для тебя неоценимым – не только благодаря своему острому уму и безграничной преданности нам, но еще и из-за влияния на своих соотечественников. Это влияние огромно. Если он еще ничего не говорил тебе, я открою тайну, известную мне одному, – настал час сорвать с нее покров…

Лоран остановился и взглянул на Хосе.

– Продолжать, друг, – спросил капитан, – или пропустить строки, очевидно, касающиеся одного тебя?

– То, о чем вам пишет Монбар, капитан, – ответил Хосе с улыбкой, – я только что был намерен рассказать сам. Читайте же, это сбережет нам драгоценное время и избавит меня от длинного рассказа.

– Раз ты желаешь этого, то я продолжаю. Капитан Лоран снова принялся за чтение:

Я знаю Хосе лет пятнадцать, при первой нашей встрече он спас мне жизнь. Тогда Хосе носил имя Туш-и-Дур-Амг. Он был сыном могущественного вождя многочисленного и грозного племени индейцев валла-ваоэ, которое никогда не покорялось испанцам и чуть ли не единственное из всех племен Центральной Америки сумело сохранить свою независимость. Туш-и-Дур-Амг был метисом по матери, испанской креолке, похищенной ребенком в одном из набегов, взращенной в племени и со временем сделавшейся женой его отца.

Пробыв около года у индейцев валла-ваоэ, которые обращались со мной прекрасно, я наконец нашел возможность возвратиться на Тортугу. Расставаясь с моим другом Туш-и-Дур-Амгом, мы обменялись с ним клятвой в вечной дружбе. Прошло пятнадцать лет. Я не имел никаких известий о своем друге и мог только предполагать, что он вполне счастлив. Месяцев пять тому назад мы возвратились из экспедиции в Леоган и стали на якоре. Первым человеком, которого я встретил по прибытии, был он. Я узнал его с первого взгляда, увел к себе и старался отплатить ему в Леогане за гостеприимство, оказанное мне его племенем…

– У Монбара сердце великое, как мир, – перебил индеец с чувством, – он ничего не забывает!

– Мы его братья, – ответил Лоран. – То, что обещает он, исполним и мы. Друг Монбара – наш друг и брат.

– Знаю и благодарю еще раз, но прошу вас читать, время дорого.

Лоран продолжал:

…Много разных событий произошло за пятнадцать лет нашей разлуки. Оказалось, что мой друг был несчастлив и нуждался теперь в моей помощи: отец его умер, враг Туш-и-Дур-Амга из ревности восстановил против него всех негодяев племени и сумел не только помешать его избранию в главные вожди племени под предлогом, что он метис и в жилах его течет испанская кровь, но еще и добился того, что его приговорили к изгнанию с женой и дочерью, прелестной, кроткой девушкой, которую я видел мельком, однако сохранил о ней неизгладимые воспоминания. Хотя и в изгнании, Туш-и-Дур-Амг сохранил дружеские связи со своим племени, и с моей помощью, как он сказал, ему легко будет прогнать того, кто завладел его местом, и занять положение, которое принадлежит ему по праву: индейцы валла-ваоэ только и ждут случая, чтобы перейти на его сторону и восстать.

Что я мог сделать? Я был в бешенстве от своего бессилия и, желая во что бы то ни стало помочь другу, пожалуй, совершил бы непоправимую глупость, как вдруг ты, словно сама судьба, внезапно предоставил мне средство, которого я напрасно искал, предложив нашу пресловутую экспедицию в Панаму, так удачно начатую теперь. Остальное тебе известно. Настало время решительных действий. Надо договориться с Хосе, чтобы племя валла-ваоэ восстало одновременно с нашими действиями, индейцы будут для нас неоценимыми союзниками благодаря своей храбрости и прекрасному знанию местности, где нам предстоит действовать.

Я вполне полагаюсь на тебя и на Хосе относительно мер, которые следует предпринять. То, что вы сделаете, наверняка будет хорошо. Единственно, необходимо наладить между тобой и моей штаб-квартирой постоянную связь, чтобы обоюдно извещать друг друга о каждом шаге и действовать согласованно. Это главное условие успеха.

Даю тебе полномочия поступать так, как считаешь нужным; все, что ты сделаешь, я одобряю заранее. Итак, вперед, и без колебаний!

Кстати, я встретил и забрал с собой Олонэ с твоим кораблем и узнал от него о твоей благополучной высадке. До сих пор все идет прекрасно, и в будущем можно рассчитывать на полный успех.

Поручаю твоим попечениям наших старых друзей Мигеля, Бартелеми и других, в особенности нашего друга-индейца.

Всегда любящий тебя брат

Монбар

В море, на адмиральском корабле

Март 1668 г.

Лоран положил письмо и обратился к индейцу:

– Теперь ваша очередь говорить, Туш-и-Дур-Амг, – сказал он улыбаясь, – мы готовы выслушать вас и помогать вам изо всех сил.

– Продолжайте называть меня Хосе: под этим именем вы узнали меня, капитан, и потому оно мне мило.

– Пожалуй, – сказал Лоран, пожав ему руку. – Что ты, со своей стороны, прибавишь к этому письму? Как оно ни обстоятельно, однако некоторые факты остаются во мраке; чрезвычайно важно, чтобы ты сообщил их нам.

– Вы правы, капитан, я прямо сейчас и приступлю к этому. Враг, который стремился причинить мне вред и, увы! принес столько зла, известен.

– Мне?

– Это презренный Каскабель, заклинатель змей.

– О! Этот человек просто отвратителен, на его лице лежит печать гнусных свойств души.

– Не всегда он был таким: после моего изгнания из племени его прогнал вождь, которого избрали на мое место, тут он исчез на целых четыре года, и никто не знал, куда он делся или что делал в это время; по возвращении же его нельзя было узнать – так он изуродовал себя по причине, ему одному известной и, надо полагать, связанной с каким-нибудь страшным преступлением. Вернулся он в этот край почти одновременно с доном Хесусом Ордоньесом, в особенности же меня поразила эта странная случайность, когда я вскоре убедился, что эти двое знают друг друга давно. Однажды Каскабель исчез опять, на этот раз его отсутствие длилось еще дольше, но наконец он вернулся, став заклинателем змей.

– И очень даже ловким. Он показывал нам страшные образчики своего искусства.

– Да, я видел.

– Как же ты-то узнал его?

– Провести можно всех, капитан, только не врага. Чтобы узнать его, мне было достаточно одного взгляда, так я и сказал ему.

– Напрасно, этим ты заставил его быть настороже.

– И сам теперь вижу, – со вздохом согласился Хосе, – но поздно, как всегда.

– А ты не знаешь, видится ли он с доном Хесусом по возвращении?

– Часто, они постоянно общаются.

– Странно! Какая связь может существовать между этими двумя людьми?

– Кто знает, не преступление ли?

– Это возможно. Продолжай.

– Что же мне сказать вам еще, капитан? У меня сердце разбито, меня постигло ужаснейшее несчастье.

– Тебя?! – вскричал с участием Лоран.

– Увы! Моя милая дочь, моя Аврора!..

– Что с ней? Договаривай, друг?

– Два дня тому назад я вошел в свою хижину и нашел лишь изувеченные тела троих слуг, моя дочь исчезла.

Индеец закрыл руками лицо и зарыдал.

– Похищена! Кто же презренный похититель?

– Каскабель.

– Он!..

– Я уверен, что он: целых пять часов я шел по его следам, двести человек моих единоплеменников бросились за ним в погоню. Увы! Вернут ли они мне моего ребенка?

– Надейся, брат! Бог за тебя. Но надо торопиться, нельзя терять ни минуты. Ей-богу, мы спасем бедняжку во что бы то ни стало. Говори, что нам делать?

– Полно, Хосе, – ласково сказал Мигель, – теперь не плакать надо, оставь слезы женщинам и будь мужчиной; мы все станем грудью за тебя, если понадобится.

– Да, вы правы! – вскричал индеец, вскакивая. – Благодарю, что вы заставили меня опомниться. Я отомщу! Капитан, можете вы выделить мне пятнадцать человек?

– Всех, кто со мной здесь, если желаешь!

– Нет, пятнадцати довольно, да и в этом случае я верну вам половину через двое суток: скоро вам самим понадобятся все ваши люди.

– Знаете, ведь завтра я еду на асиенду дель-Райо вместе с доном Хесусом.

– Понятия не имел, но путешествие это совпадает с моими замыслами, это перст Божий! Надежда опять пробуждается в моем сердце. Осуществляя свои планы, вы содействуете и моему делу.

– Каким образом?

– Валла-ваоэ ждут только моего прибытия к ним, чтобы признать меня своим вождем. Тот, кого избрали на мое место, принял его лишь с той целью, чтобы облегчить мне возможность вернуться, это мой родственник, он любит меня…

– Не опрометчиво ли ты доверился ему? – перебил Лоран.

– Нет, – с живостью возразил индеец, – я уверен в нем, мы не бледнолицые, чтобы изменять друг другу без важной причины. Нынешний вождь сам расположил сердца и умы воинов валла-ваоэ в мою пользу и проложил мне путь к возвращению, когда же он убедился, что успех несомненен, то лично сделал первый шаг, обратившись ко мне с предложением. Долго я колебался, но в конце концов ему все-таки удалось побороть мое несогласие и заставить меня вновь принять власть.

– Вот странная политика!

– Не правда ли? Тут я открыл вождю – разумеется, с величайшей осторожностью, – что Монбар затевает экспедицию против испанцев. Я намекнул при этом, что не худо бы, пользуясь случаем, который может никогда не повториться, отомстить испанцам за старое и навек упрочить за нами независимость, которой они грозят. Вождь представил мое предложение на суд Большого совета.

– И что же?

– Союз заключен, я взял на себя обсудить и принять условия, акт подписан, вот он.

С этими словами он достал из-за пазухи кусок очищенной от шерсти оленьей кожи, покрытой странными иероглифами вроде кабалистических знаков, которые служат индейцам письменами. Понять их очень легко, когда имеешь к ним ключ.

Хосе подал кожу Лорану, который тотчас подписался на ней и дал подписаться товарищам.

– Что вы делаете? – спросил индеец.

– Как видите, подписываюсь, вот и готово. Он отдал акт.

– А условия?

– Раз их принял ты, принимаем и мы. Впрочем, ты сообщишь нам эти условия.

– Вот они, я полагаю их выгодными.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Валла-ваоэ готовы в случае войны выставить тысячу пятьсот воинов, пока же вы можете располагать тысячей воинов союзного войска. По моему распоряжению после взятия Пуэрто-Бельо пятьсот человек валла-ваоэ рассыпалось по всему перешейку, чтобы перехватывать испанских курьеров и не позволить им пробраться в Панаму. Можете быть уверены, ни один не проскользнет.

– Отлично, вот славное распоряжение!

– Еще тридцать разведчиков, число которых, однако, может быть увеличено по мере необходимости, составят эстафетную цепь между пунктом, который вы займете, и Сан-Хуаном, где расположится штаб-квартира Монбара. Вы убедитесь на деле, как быстро будут доставляться известия.

– Очень хорошо, дальше.

– Остальные воины останутся под моей командой и будут наготове исполнить ваши приказания… Довольны ли вы, капитан?

– Ваши распоряжения превосходны, менять ничего не нужно.

– Тем лучше! А теперь о требованиях моего племени.

– Говорите.

– Две тысячи ружей с двадцатью зарядами пороха и пуль на каждое, две тысячи сабель и две тысячи кинжалов.

– Согласен! Требование вполне обоснованное. Вооруженные таким образом, ваши единоплеменники могут не опасаться испанцев.

– Правда, их прежнее оружие вовсе не страшно белым, железо они ковать не имеют, испанцы же остерегутся снабдить их хорошим оружием или наставлением, как им воспользоваться.

– Понятно; это все?

– Нет, они желают, чтобы вы прислали на несколько дней кого-нибудь из ваших собратьев выучить их обращаться с огнестрельным оружием.

– И это условие я принимаю, находя естественным и справедливым, любезный друг, нет ли еще чего?

– Есть, но они боятся, что вы откажетесь это исполнить.

– Все-таки скажите, мы увидим.

– Они говорят, видите ли, что не всегда же вы будете снабжать их порохом и пулями, а когда их запас истощится, ружья не могут им служить.

– Само собой разумеется, но стоит им захотеть, и это затруднение будет устранено.

– Каким образом?

– Пусть сами готовят порох и льют пули, черт возьми!

– Как! Вы согласились бы, капитан?..

– Открыть им секрет? С превеликой охотой! – с живостью перебил Прекрасный Лоран. – Разве они не будут пользоваться этими средствами обороны против наших общих врагов – испанцев? Напротив, нам это на руку, – засмеялся капитан. – К тому же порох делать легко, в здешнем краю есть все, что для этого требуется, то есть сера, селитра и уголь, вам только надо научиться смешивать эти три вещества, это будет несложно, достаточно увидеть раз или два. А свинец, чтобы лить пули, вы будете брать у испанцев, вот и все. Желаете вы еще что-нибудь?

– Нет, капитан, мне остается только от души вас поблагодарить.

– Полноте, сперва еще нужно все исполнить. Когда вы отправляетесь?

– Сейчас, если возможно. Чем быстрее я окажусь в дороге, тем скорее отыщу дочь.

– И то правда. Бартелеми, отбери четырнадцать из самых смышленых твоих товарищей, и все пятнадцать отправляйтесь к Хосе.

– Сейчас отобрать?

– Конечно, наш друг ждет.

– Мигом будет сделано. Бартелеми вышел.

– Ты уверен, что никто вас не подкараулит?

– Ручаюсь, мы пройдем большим подземельем.

– О! Тогда я спокоен. Лошади у вас есть?

– Я поставил шестнадцать в тайных конюшнях.

– Можете ли вы взять с собой мулов, не рискуя привлечь внимание?

– Конечно, можем.

– В таком случае вы возьмете с собой два ящика с ружьями, саблями и кинжалами, словом, человек на сто оружия, а кроме того, два ящика с порохом и пулями. Ты ведь знаешь, где все это?

– Знаю, капитан, вы поступаете великодушно.

– Просто исполняю свой долг, и более ничего. Он сел, написал письмо и запечатал его.

– Вот два слова к Монбару, повидайся с ним при первой возможности, дай ему подробный отчет о том, что мы сделали и что сделал ты сам, он выдаст тебе все оружие и боеприпасы, которые означены в договоре. Через неделю твои воины должны быть в состоянии принять деятельное участие в экспедиции.

– Положитесь на меня.

Спустя полчаса Хосе простился со своими друзьями и уехал в обществе Бартелеми и четырнадцати хорошо вооруженных буканьеров.

События начинали следовать одно за другим со страшной быстротой, чтобы в конце концов привести к чудовищной катастрофе.

Испанцы же продолжали пребывать в полнейшей беззаботности.