Текст книги "Супершпионы. Предатели тайной войны"

Зачем тогда эта телеграмма? Почему ему снова нужно ехать в Москву? Гордиевский усилием води заставил себя успокоиться. По инструкции он был обязан сообщить о телеграмме послу СССР в Великобритании. Виктор Иванович Попов был удивлен. Он и Гордиевский всегда были довольны друг другом. Попов был холериком, часто напивался и отпускал недвусмысленные шуточки в адрес посольских женщин.

Теперь он показал себя очень доброжелательным, похлопал Гордиевского по плечу и дал ему несколько советов для бесед в Москве. Очевидно, это приглашение посол рассматривал как награду – Гордиевского, видимо, вызывали на повышение. А с победителями нужно обращаться хорошо.

На следующий день, в пятницу, товарищу «Горнову» в посольство пришла новая телеграмма из Москвы. В ней «Горнову» предписывалось подготовиться к ответам на вопросы о политической, экономической и военной ситуации в Великобритании. В принципе, совершенно обычная инструкция. Гордиевский немного успокоился. Не стал ли он уже после одиннадцати лет рискованных игр двойного агента параноиком? Не страдает ли он манией преследования? Не мерещатся ли ему опасности там, где их нет? Так говорил ему его разум. Но инстинктивно он чувствовал, что этот московский разговор – искусно поставленная ловушка.

В Москве в это же время Владимир Александрович Крючков, шеф внешней разведки КГБ, сидел перед обширным деревянным письменным столом Виктора Михайловича Чебрикова. На обращенную к посетителям сторону стола он положил досье Гордиевского. Крючков с завистью смотрел на столик с телефонами Чебрикова. Председатель располагал аж семью телефонами – среди них, конечно, «вертушка», которой могли пользоваться только верхи номенклатуры. Число телефонов было важным индикатором номенклатурного ранга. С пятью телефонами уже принадлежат к высшей касте. И Чебриков благодаря своему месту и своему ведомству принадлежал к этой элите.

– Он приедет? – спросил Чебриков.

– Если он действительно проницательный человек, – ответил Крючков, – то он разгадает наш замысел и останется в Англии. Но я думаю, что он приедет.

– Что у нас есть против него?

– Пока ничего важного. Но есть много указаний на то, что он – слабое место.

– Тогда позаботьтесь о том, чтобы он в Москве столкнулся с фактами. Нам нужно его признание.

– Мы сделаем все, что можем, товарищ Чебриков. Но нам для этого нужно некоторое время.

– Хорошо, у Вас оно есть. Но получите однозначный результат.

В это же время в Вашингтоне, Федеральный округ Колумбия, Олдрич Хэйзен Эймс, шеф отдела контрразведки ЦРУ, кладет на свой счет девять тысяч долларов США. Это его первый гонорар, выплаченный КГБ наличными – за указание Эймса на то, что в Лондоне есть «дыра».

После обеда в тот же день Гордиевский в Лондоне вышел на связь с МИ 6. МИ 6 среди британских спецслужб отвечает за внешнюю разведку, МИ 5 – за контрразведку. По своей официальной деятельности как будущий резидент КГБ Гордиевский был объектом МИ 5, а по своей неофициальной – как шпион – нелегальным сотрудником МИ 6.

Тайно он надеялся, что его хозяева посоветуют ему не ехать в Москву, потому что это слишком опасно. Но коллеги не доставили ему этого удовольствия. По их данным, как они объяснили, нет ни малейшего намека на то, что что-то раскрылось. Больше они ничего не сказали. Но они дали понять Гордиевскому, что для британской разведки чрезвычайно важно узнать, что хотят сказать товарищи Чебриков и Крючков о советской политике вообще и о политике КГБ по отношению к Великобритании. Они пообещали держать его в поле зрения и позаботиться о его безопасности. Но какое значение может иметь гарантия британской разведки в столице Советского Союза? Сигнал был ясен: «Ты должен ехать в Москву». Итак, он поехал. Но до этого ему нужно было выполнить еще одно официальное, давно запланированное задание.

В субботу 18 мая нужно было передать британскому «нелегалу» – так на разведывательном жаргоне называют тайно действующих агентов – восемь тысяч фунтов стерлингов. Гордиевскому нужно было выполнить это задание, так как у него был дипломатический паспорт, который защитил бы его в случае разоблачения.

Ирония акции состояла именно в том, что Гордиевский – сам «нелегал» МИ 6 – и без этого был защищен. Но он все таки никогда не информировал МИ 6 обо всех акциях, которые проводил в качестве офицера КГБ. Это знала британская разведка – и это «джентльменское соглашение» было частью сделки. МИ 6 узнавала лишь то, что ей хотел сообщить сам Гордиевский. Предатель оставался господином своего предательства.

В его двойной шпионаж не входило, к примеру, дело д-ра Юсефа Даду, вице-президента Африканского Национального Конгресса – организации чернокожих южноафриканцев. которая тогда была запрещена не только в самой ЮАР, но повсюду считалась преступной организацией. Советский Союз поддерживал АНК, лидер которого Нельсон Мандела тогда сидел в тюрьме, деньгами и оружием. Если поставки оружия обычно проходили через столицу Замбии Лусаку, то Лондон был основным пунктом для передачи денег. Между июлем и декабрем 1982 года Гордиевский на нескольких встречах передал всего около двухсот тысяч долларов США для АНК – а кроме того, еще восемьдесят тысяч долларов для Коммунистической партии ЮАР. Деньги поступали от советского Внешторгбанка и при прибытии в Лондон были еще упакованы в его пачки. Даду набивал себе карманы долларовыми банкнотами, подписывал квитанцию и исчезал – «денежный курьер». Гордиевский всегда удивлялся, что этот африканец, беззаветно веривший в преимущество коммунистической системы, совсем не боялся нападения разбойников. В любом случае, МИ 6 не узнало ни слова о денежных перевозках Даду. Также и в нынешней акции молчание было золотом.

18 мая 1985 года Гордиевский взял подготовленный техниками резидентуры кирпич, пустой внутри – чтобы уложить в него как раз четыре сотни банкнот по двадцать фунтов каждая. Он засунул кирпич в пластиковый кулек и отправился вместе с дочерьми Марией и Анной в парк, где была назначена передача. Обе дочки прекрасно говорили по-английски. Мария посещала первый класс школы «Church of England», и Гордиевский охотно рассказывал, как она, однажды вернувшись домой, прочитала молитву «Отче наш» на прекрасном английском языке. Этому еще предстояло сыграть свою роль.

Корамс Филд в Блумсбери находился недалеко от лондонского делового центра и был соответственно полон людьми. Дочки Гордиевского, четырех и пяти лет, бегали по парку. Лучшей маскировки трудно было найти. Разведчик КГБ осмотрелся, вынул кирпич из кулька и положил его на краю пешеходной дорожки.

Затем он купил два «хот дога» для дочек и покинул парк. Риск состоял в том, что за предусмотренные пятнадцать минут между уходом Гордиевского и появлением «нелегала» какой-то прохожий мог бы поднять и забрать с собой кирпич. Кирпич ведь был хорош и красив. В таком случае Гордиевскому пришлось бы нести ответственность. Но передача сработала. «Нелегал» (псевдоним «Дарио») прибыл во время и забрал кирпич вместе с содержимым. Акция прошла в соответствии с планом.

Гордиевский не мог знать, что это была его последняя операция в карьере двойного агента. На следующее утро в половине седьмого утра «Форд Гранада» советского посольства стоял перед квартирой Гордиевского на Кенсингтон-Хай-Стрит. Водитель привез его в аэропорт Хитроу, на утренний рейс «Аэрофлота» в Москву.

Было воскресенье, 19 мая 1985 года. Жена и дети остались в Лондоне. О своих опасениях он ничего им не сказал. Лейла Гордиевская не знала, что ее муж ведет опасную игру. Во время прощания Гордиевский сказал своей жене: «Я позвоню тебе из Москвы, когда буду вылетать, и ты с детьми встретишь меня в аэропорту!» Недели через две, до среды, он должен вернуться.

Шереметьево-2 – самый современный из московских аэропортов. Здесь приземляются самолеты из заграницы. Перед несколькими пропускными пунктами сразу возникают большие очереди. Со своим дипломатическим паспортом Гордиевский мог проходить через особое окошечко, где никого перед ним не было. Пограничник взял его паспорт, ввел его фамилию в свой допотопный компьютер, и несколько раз перелистал все страницы. Затем он ждал – пять, десять, пятнадцать минут, которые казались все более долгими. Пограничники в Шереметьево подчинялись Главному Управлению Пограничных войск КГБ СССР. Гордиевский, конечно, знал это.

Его беспокойство возросло, когда пограничник схватился за телефон и произнес что-то в трубку, что для ожидавшего за стеклом выглядело примерно как «Он здесь!» Информировал ли этот человек своего командира? Что это значит: слежка, наблюдение, контроль? Обоснован ли его страх?

Через час он открыл дверь своей квартиры на Ленинском проспекте, дом 109. В этот момент Гордиевский понял, что КГБ действительно следит за ним. Квартира подверглась обыску! Олег и Лейла всегда пользовались лишь двумя из трех дверных замков. А теперь были закрыты все три замка. В принципе, это отдавало любительством – неужели они хотели намекнуть ему, что он «под колпаком»? Кроме этого, никаких изменений в квартире не обнаружилось. Лишь при проверке в ванной Гордиевский в еще запечатанной пластиковой упаковке бумажных полотенец обнаружил маленькую дырочку, которой до этого не было. Если они вышли на его след, то их интересовали самые мельчайшие детали. А кроме этого было еще кое-что.

Под своей кроватью Гордиевский спрятал стопку книг, которые в тех условиях все еще считались в СССР «антисоветскими». В начале эры Горбачева понятий «гласность» и «перестройка» еще не было. Какие книги? Например, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, журнал «Континент», немного Сахарова и Пастернака. Подобные книги, которые на Западе выходили на русском языке, правда, охотно покупались журналистами, дипломатами, коммерсантами (и шпионами) – но официально библиотека под кроватью все равно считалась «подрывной». Эти книги были запрещены в Советском Союзе. Здесь сыщики КГБ не оставили следов, но они, несомненно, нашли эту стопку.

В Лондоне Гордиевский еще чувствовал настоящий страх. Теперь это было странное чувство безысходности.

– Я чувствовал себя в безвыходном положении. К страху я уже привык. Я тренировал это. Я всегда знал, что мой конец может быть трагичным. Я понимал, что меня когда-нибудь могут расстрелять. И теперь, видимо, этот час настал. Но этот страх был еще хуже. Он всегда был во мне, его нельзя было подавить.

Он попробовал заняться нормальными делами, сел на кровать, взял телефонную трубку и позвонил своему шефу Грибину, начальнику третьего отдела ПГУ:

– Николай Петрович, я снова в Москве. Что мне нужно делать?

– Хорошо, Олег Анатольевич. Вас кто-то завтра заберет.

Тон Грибина был сдержанней, чем обычно. Телефонный разговор еще более насторожил Гордиевского.

На следующее утро младший офицер на черной служебной «Ладе» КГБ доставил Гордиевского в Ясенево. Ясенево это пригород многомиллионной Москвы, прямо на шоссейном кольце, окружающем столицу. Как и многие другие современные постройки в Москве, штаб КГБ тоже был построен финскими архитекторами. В Ясенево располагается Первое Главное Управление (ПГУ) КГБ, занимающееся внешней разведкой; большой и герметически закрытый от окружающего мира комплекс с дачами, гаражами, поликлиникой, спортзалами и бассейнами.

В центре комплекса – двадцатидвухэтажное офисное здание в форме латинской буквы Y. Вдоль проволочных заграждений под током круглые сутки патрулируют вооруженные солдаты.

В центре Парка разведчиков стоят напротив друг друга две колоссальные статуи: здесь обязательная голова Ленина из гранита, там «неизвестный разведчик» из бронзы.

Персонал ПГУ увеличился с 3 тысяч человек в 1965 году до 12 тысяч в середине 1985 года. Но даже так Первое Главное Управление оставалось по масштабам КГБ маленьким. Только Главное Управление Пограничных войск охватывает более двухсот тысяч человек. Но зато реноме внешней разведки – самое лучшее в КГБ. Его баланс успехов стал легендарным. Первое Главное Управление олицетворяло собой глаза и уши службы. Оно вербовало элиту «чекистов», как они называли себя тогда и называют до сих пор – по имени первой социалистической спецслужбы – ЧК.

Гордиевский всегда гордился своей принадлежностью к ПГУ. Студентом он мечтал о работе в Министерстве иностранных дел. Но затем вербовщик КГБ, его собственный брат, легко поймал его на крючок: жажда приключений, пребывание за границей… в начале шестидесятых годов немногое было нужно чтобы соблазнить молодого честолюбивого студента службой в КГБ.

В Ясенево Гордиевского провели в пустую комнату в третьем отделе и приказали ждать там. Когда и на второй день ничего не произошло, он попросил о встрече с Чебриковым и Крючковым. «Вам скажут, когда придет время».

Целую неделю ничего не происходило. Гордиевский ждал каждый день до восьми часов вечера телефонного звонка, который прояснил бы его судьбу. Но ничего не случилось. Видимо его хотели «сварить всмятку». Официально он занимался тем, что готовил отчеты об операциях КГБ в Великобритании. Но это было быстро сделано. У него было время, много времени, чтобы подумать, где его слабое место.

В чем его могут обвинить? Это могло быть, к примеру, дело Ховик. Гунвор Гальтунг-Ховик была норвежкой. В начале сороковых годов во время немецкой оккупации она влюбилась в русского военнопленного по имени Владимир Козлов и помогла ему бежать в Швецию. После немецкой капитуляции она всеми средствами добилась приема на работу в МИД Норвегии в качестве секретарши – ведь она так хотела в Россию, к Владимиру.

В 1947 году ей удалось попасть на работу в норвежское посольство в Москве. Владимир уже ждал ее. Правда, он успел жениться – но какое это имело значение? Мир был прекрасен. Но Козлов успел стать и связником советской разведки, которая к этому времени снова сменила имя – с НКВД на МГБ. Продлилось не долго, пока Гунвор Ховик передала своему возлюбленному документы из посольства. Теперь ее можно было шантажировать – и так продолжалось тридцать лет. Она была шпионкой по любви, потом агентессой из страха, в конце концов – по привычке. В конце она просто уже не знала иной жизни.

В 1956 году Гунвор вернулась в Норвегию и работала секретарем в Министерстве иностранных дел. Под псевдонимом «Грета» она до 1977 года снабжала КГБ тайными документами НАТО, протоколами заседаний кабинета министров, документами со стола норвежского министра иностранных дел – очень интересными материалами для чтения.

Будучи заместителем резидента КГБ в Копенгагене, Гордиевский узнал о существовании «Греты». Он немедленно проинформировал британскую разведку. Та передала намек норвежским коллегам.

В начале 1977 года Гунвор Ховик была арестована с поличным – в тот момент, когда она хотела передать своему ведущему офицеру-связнику Александру Принципалову секретные документы. Принципалов сослался на свою дипломатическую неприкосновенность и был отпущен, после того, как в его кармане было зарегистрировано наличие денег в сумме двух тысяч крон – премия для его агентессы.

Гунвор Ховик оказалась крепким орешком. На допросах она настаивала на том, что она имела лишь любовную связь с Владимиром Козловым, советские дипломаты время от времени передавали ей письма от него – только для этого она с ним и встречалась. Норвежские методы допроса не так грубы, как, к примеру, латиноамериканские – но со временем и они срабатывают отлично. После недели психологической обработки Гунвор Ховик сломалась и признала, что в течение трех десятилетий шпионила на советскую разведку. До того, как против нее начался судебный процесс, она умерла от инфаркта в тюремной камере.

Через год – Гордиевский как раз служил в центральном штабе – Виктор Грушко, в то время шеф третьего отдела, сказал во время одного заседания: «Наш друг Ким Филби написал отчет о деле Ховик. Мы попросили его объяснить, почему, на его взгляд, провалился наш агент. Ее имя и национальность были изменены. У Филби есть лишь одно объяснение: в нашем отделе – предатель». И Грушко по очереди посмотрел на всех присутствующих.

В центре сидел Гордиевский. Он был готов провалиться сквозь землю. Кровь прилила к лицу. Заметил ли это Грушко? Он чувствовал себя пойманным. Но последствий не было. Отчеты «Греты» проходили через очень многие столы. То, что потеря «Греты» не нанесла сильного удара по КГБ, норвежцы заподозрили быстро. Они подслушали телефонный разговор жены сотрудника КГБ в Осло Владимира Шишина с мужем, когда она спросила, не случилось ли чего-то серьезного. Беспечно, слишком беспечно он ответил: «Могло быть и хуже».

Так оно и было. Ведь у КГБ в Осло на крючке была совсем другая рыба, по сравнению с которой высоко оцениваемая «Грета» казалась маленьким пескариком: Арне Трехольт. Наряду с Гансом-Йоахимом Тидге – шефом контрразведки ФРГ, он был самым важным агентом КГБ в те годы.

Трехольт привлек к себе внимание КГБ еще в конце шестидесятых годов. Молодым студентом политологии он устраивал в Осло демонстрации против «американского империализма». Резидентура КГБ посеяла семя, которое уже скоро на удивление удачно проросло. Трехольт был тщеславен, и его легко убедили в собственной значимости.

Его первым контактным лицом в КГБ был Евгений Беляев, который в начале инвестировал в молодого человека несколько ужинов, проведя их в дискуссиях о международной и особенно о норвежской политике. Он создал у Трехольта чувство, что его не только воспринимают всерьез, но и считают человеком.

На самом деле интересен Трехольт стал лишь тогда, когда его сделал своим ассистентом известный адвокат и политик Йен Эверсен. По опробованной методике КГБ Беляев сделал так, что Трехольт за пару переданных сведений получил немного денег. Но час Трехольта пробил лишь при преемнике Беляева Геннадии Титове.

Титов, по словам Гордиевского, был «самый преступный и жестокий офицер КГБ, с которым я когда-либо встречался». Титов был льстецом и, конечно, дал Трехольту понять, насколько он блистателен и образован – призван к чему-то много большему.

Когда наставник Трехольта Эверсен стал министром, он сделал своего подопечного государственным секретарем. Теперь Трехольт поставлял своим заказчикам все, что они хотели: прежде всего, документы о норвежской внешней политике и политике в области безопасности.

Так как Норвегия была стратегически важным членом НАТО, эти документы были очень важны для Советов – особенно, когда Трехольт получил доступ к документам с наивысшим грифом секретности «Cosmic Top Secret». Арне Трехольт считался перспективным агентом. Советы надеялись, что он однажды станет министром иностранных дел. Шансы для этого у него были. Лучше нельзя себе было и представить: помимо советского суперагента Урхо Кекконена, президента нейтральной Финляндии, на КГБ работал бы и министр иностранных дел одной из стран НАТО. Но для этого Трехольту еще предстояло сделать карьеру.

Когда Титов после разоблачения «Греты» был выслан из Норвегии, он переубедил шефа ПГУ Владимира Крючкова в необходимости, «вести» в будущем своего суперагента Трехольта непосредственно из центра. Так он в дальнейшем встречался с Трехольтом в Вене и Хельсинки, обоих любимых местах встреч советской внешней разведки. Но во время одной из таких встреч Трехольта и Титова тайно сфотографировал агент ЦРУ. Потому что Гордиевский выдал Трехольта МИ 6. А так как это произошло в тот момент, когда англичане усиленно улучшали свой пострадавший имидж перед коллегами из ЦРУ, то они передали дальше горячую наводку. Правильно – или неправильно – они наши союзники!

Теперь петля все сильней сжималась вокруг топ-агента. В конце 1978 года его перевели в представительство Норвегии в ООН в Нью-Йорке. Это оказалось лучшим местом и моментом для КГБ. Ведь как раз в это время маленькая Норвегия стала членом Совета Безопасности ООН. Так Трехольт встречался в Нью-Йорке в тихих ресторанчиках Манхэттена с местным сотрудником КГБ Жижиным, ведя доверительные беседы, во время которых «собутыльники» тайно меняли секретные документы Совета Безопасности на наличные доллары.

В начале 1984 года Титов за его патриотические заслуги в деле суперагента Арне Трехольта получил уже звание генерала.

Осло посетил министр иностранных дел США Джордж Шульц. Во время визита Трехольт исполнял функции представителя норвежского МИД по связям с прессой. Как только Шульц улетел, Трехольт купил авиабилет в Вену, чтобы передать своему ведущему офицеру Титову горячие сведения о событии. В его «дипломате» лежали 66 документов с грифом «топ сикрет».

Когда Трехольт поднимался на борт самолета авиакомпании SAS, его арестовал Орнульф Тофте, заместитель шефа норвежской контрразведки.

Он всего лишь хотел перебросить «мост между Востоком и Западом», защищался на процессе разоблаченный шпион. В это он мог вполне сам поверить, констатировали судьи, говоря о «невероятном самомнении» Трехольта. Но тем не менее они приговорили его к 20 годам тюрьмы. Ведь была доказана жадность Трехольта. Конфискованы были остатки его шпионских гонораров – около миллиона норвежских крон.

Арест Трехольта – тоже на счету Гордиевского. Титов никогда не стал бы генералом, если бы его питомца норвежская контрразведка арестовала на месяц раньше. Генеральскую звезду нельзя было отобрать, но в наказание Титова перевели в ГДР – в представительство КГБ в Восточном Берлине (Карлсхорст).

А затем последовало дело англичанина Майкла Беттани, попавшего в прострацию сотрудника МИ 5. Утром на Пасху 1983 года Аркадий Гук, резидент КГБ в Лондоне (псевдоним «Ермаков») нашел у своей двери конверт, заброшенный через щель почтового ящика.

Содержание письма представляло собой детальный отчет британской контрразведки о трех недавно высланных офицерах советской разведки. с подробностями их разоблачения.

В продвижении по службе Беттани обошли – прежде всего, из-за проблем с алкоголем. Разведчики хватаются за бутылку не реже, чем обычные люди. Но если британский офицер разведки свою тягу к преодолению проблем с помощью спиртного показывает слишком часто, то от этого страдает не только его здоровье, но и его карьера. Очевидно, это и было причиной его даже не особо тайного предложения.

Беттани предлагал совершенно секретные сведения прямо из логова британского льва. Свежий материал из МИ 5! Это было мечтой любого резидента КГБ, надо полагать. Но Аркадий Гук, пикантным образом, сам закоренелый пьяница, посчитал этот акт направленной провокацией и решил игнорировать предложение Беттани.

Перед Гордиевским встал острый вопрос. Нужно ли ему предупредить своих друзей из британской разведки и поставить этим на карту свою безопасность или лучше предоставить делу возможность развиваться естественным путем? Если МИ 5 возьмет Беттани, это насторожит Москву. Ведь в лондонской резидентуре о предложении Беттани знали три человека: Аркадий Гук, его заместитель Леонид Никитенко и Гордиевский. То, что кто-то из этого трио – предатель станет ясно не позднее, чем начнется судебный процесс против Беттани.

Решение вскоре пришло к Гордиевскому. Ведь Беттани снова предложил лондонскому филиалу КГБ свои услуги. Он мог доказать, что в советской сети безопасности есть «три дыры», и он может их назвать. Теперь быстрое действие для Гордиевского было продиктовано самозащитой. Ему следовало исходить из того, что он сам – одна из этих «трех дыр».

Двойной агент Гордиевский информировал МИ 5. Аркадий Гук остался глух и настаивал на тезисе о провокации. Беттани почти разочаровался ввиду малого интереса к нему со стороны лондонской резидентуры и решил обратиться к венской резидентуре КГБ. За несколько дней до своего вылета в австрийскую столицу его арестовали.

Разразился скандал. В демократических странах процессы проводят открыто – и на процессе становится ясно, о чем идет речь. Аркадий Гук был полностью опозорен. Упустить такую возможность – получать информацию из первоисточников – как говорят англичане, «прямо из рта лошади», возможность, которой у советской разведки не было со времен «Великолепной пятерки»! А кроме того, англичане объявили Гука «персоной нон грата» и выслали из страны. В Москве он так и не стал на ноги. Но в штабе КГБ завыли сирены.

Кто был «кротом» в Лондоне? Сам Гук? Ну вряд ли! Для этого он слишком туповат. Никитенко? Скорее он. Или Гордиевский. Теперь он, двойной агент, сидел один в своем кабинете, в центре КГБ, далеко от семьи, оторванный от заказчиков. Они вышли на его след, он чувствовал это. Но ничего не происходило – целую неделю.

Положение изменилось в начале следующей недели. В понедельник, 27 мая в полдень зазвонил телефон. У аппарата был генерал Виктор Федорович Грушко, заместитель начальника Первого Главного Управления (псевдоним «Северов») – коммунистический солдафон наивысшей пробы. Грушко объяснил, что его, как избранного эксперта, ожидают на конференции по вопросам выработки новой стратегии для внедрения советских агентов в Великобританию.

– А беседа с руководством? – спросил Гордиевский.

Нет, пока придется подождать. Пока речь идет о внедрении. Грушко – какая честь! – сам подвез Гордиевского на своей черной «Волге» по московской кольцевой дороге на комфортабельную по советским критериям дачу, где их уже ожидали еще два офицера разведки. Гордиевский их никогда до этого не видел.

Супружеская пара официантов принесла обед в виде бутербродов. Армянского коньяка было вдоволь. Грушко и другие пили его не меньше, чем сам Гордиевский. Затем открыли вторую бутылку коньяка. Официант налил Гордиевскому. Через пару секунд он почувствовал, что с ним что-то не в порядке. Ему подсыпали наркотики.

Грушко вышел из комнаты, двое других начали допрос. В коньяк было добавлено химическое вещество, которое специально создано для таких случаев в лаборатории Управления К (контрразведка, разоблачение внутренних утечек). Вещество должно было, с одной стороны, снизить порог тормозных рефлексов человека, расслабляя его и заставляя говорить, с другой стороны – отключить контрольные механизмы его мозга.

Ему казалось, что он сам сидит перед собой. Одна его часть видела, как другая без умолку говорит. Сначала они его спросили, знает ли он «других перебежчиков». Он ответил: «Нет». Но они продолжали: «Ну, признай же, что ты английский агент. Мы знаем это. У нас есть неопровержимые доказательства». Гордиевский снова только отрицал: «Нет, нет, это ошибка. Меня не вербовали. Я не агент!». Потом, чтобы сбить его с толку, они стали задавать другие вопросы: «Как можешь ты гордиться тем, что твоя дочь Мария читает молитву «Отче наш» на английском языке? Ты – чекист, разведчик!»

Все это звучало для него, как доносящееся издали. Но внутренний голос из еще нормально функционирующей части его мозга сигнализировал ему: «Ага, значит, они знают, что маленькая Мария знает «Отче наш» на английском языке». Об этом он в Москве говорил только один раз, сидя на софе своей матери. Значит, в ее квартире установлены «жучки»! Затем они спросили его: «Под Вашей кроватью Вы спрятали антисоветские книги! Как Вы могли вообще незаконно ввезти эту писанину в страну?»

Какое-то время Гордиевский лежал на полу, потому что наркотики сделали свое дело. Оба мужчины, очевидно, играли, распределив свои роли. Тот, кто постарше. с бледным лицом, казался больным. Он вел себя сдержанно. Позже Гордиевский узнал, что это был генерал Голубев из отдела К ПГУ, занимавшийся поиском двойных агентов в собственных рядах.

От чекиста помоложе исходила большая опасность. Он казался умнее и задавал жесткие вопросы. Позднее Гордиевский идентифицировал его по фотографиям в досье британской разведки. Это был полковник Буданов, собака-ищейка отдела К.

Буданов поднял лежавшего на полу Гордиевского и грубо прислонил его к столу, на котором лежали остатки фатального обеда: «Признайся, наконец, что тебя завербовал П. «П. был британским разведчиком из МИ 6. «Им было нужно, – говорит сегодня Гордиевский, – мое признание. И я, несмотря на наркотики, чувствовал, что я ни в чем не сознался. Я только говорил: «Я не знаю, о чем Вы говорите!»

Голубев и Буданов оставили его лежащим на полу. Гордиевский лежал возле обеденного стола, был в сознании, но не мог встать. Он находился в состоянии пациента, накачанного наркотиками перед операцией, который, однако, все же мог наблюдать за своей операцией в полном сознании.

Через некоторое время Голубев вернулся и принес напечатанный на машинке лист бумаги. «Это Ваше признание», – сказал он. – «Вы только что признались в том, что Вы английский шпион. Теперь Вы должны подписать это признание!» Гордиевский попытался громко протестовать, но мог только шептать: «Нет, это неправда. Нет, это не так!» Затем он потерял сознание.

Когда он проснулся следующим утром, его мучили ужасные головные боли. Он лежал на верхнем этаже дома, снова появилась супружеская пара официантов дачи и принесла ему кофе. Гордиевский спросил их: «Вы подсыпали мне что-то вчера в пищу?» Оба непонимающе посмотрели на него и пожали плечами. Очевидно, им приказали не разговаривать с ним. Это были профессионалы – специалисты по обслуживанию «гостей» на одной из оборудованных камерами и магнитофонами дач для допросов КГБ.

В половине десятого появились Голубев и Буданов. Они вели себя так, как будто вчерашний допрос был обычной нормальной беседой. Буданов спросил Гордиевского, какие части Англии он уже знает. Гордиевский ответил, что он был на нескольких партийных съездах Лейбористской партии в Блэкпуле и Брайтоне, а так – лишь в Лондоне.

Буданов еще немного поболтал о британских обычаях – «Кухня вовсе не так плоха, как ее обычно готовят, не так ли?» – а затем внезапно спросил: «Почему Вы вчера вели себя так высокомерно? Сегодня Вы настроены намного более по-товарищески!» Гордиевский попросил прощения и объяснил, что ему было нехорошо, а подробности он не может вспомнить.

Он подумал, что лучше всего молчать о том, что некоторые «подробности» очень хорошо запечатлелись в его памяти. Буданов сказал: «Вчера Вы обвинили нас в том, что мы возрождаем атмосферу 1937 года, времени сталинских чисток. Мы докажем Вам, что Вы не правы».

Служебная машина КГБ привезла его домой, на Ленинский проспект. Гордиевский упал на кровать. Он очень устал, но заснуть не мог. Лишь теперь он почувствовал свой страх. Он совершил огромную ошибку, вернувшись в Москву. Здесь он у них в руках. Но, очевидно, они дали ему время передохнуть. Двадцать лет назад его просто расстреляли бы даже по одному подозрению. Теперь КГБ нужны доказательства. Они надеялись на какую-то его ошибку. Если он угодил в западню, и, не желая этого, доставит им еще недостающие улики своей измены, несомненно, они его казнят. Гордиевский был прав.