Текст книги "Феноменальный П. Т. Гелиодор"

– Хотите карамельку? – спросила Сельма, протягивая кулёк.

– Нет, – ответил П. Т.

– Спасибо, – сказала Алиса.

К усадьбе они возвращались другой дорогой и встретили новых жителей Согатака, которых П. Т. не преминул подробно описать. Например, Дикаря-Одиночку Маллигана, посмотревшего на них исподлобья с другой стороны улицы.

– Этот парень настоящий дикарь, – сказал П. Т. – Не в том смысле, что он дерётся, не моется и грязно ругается, нет. Но его нашли в лесу, когда ему было шесть. Его вырастили медведи. Пришлось ловить его сетями, потом приручать. Он свирепый, держись от него подальше.

У Дикаря Маллигана один глаз открывался больше другого, спутанные волосы походили на перепелиное гнездо, а желтоватые зубы росли так редко, что в щель можно было просунуть веточку. В нём и правда было что-то от обезьяны или от древнего пещерного человека, и нетрудно было представить, как он отчаянно сопротивлялся, чтобы его не поймали.

Алиса подумала, что в маленьком городке штата Коннектикут живут весьма любопытные представители человеческого рода. Возможно, и не все истории П. Т. так уж правдивы, но почему бы им не поверить? В её жизни не хватало фантазии, которая в избытке присутствовала у чудного мальчика, который шёл сейчас с нею рядом.

Ах да, и ещё кое-что.

Пушинка была немая.

Но для П. Т. Гелиодора это не имело значения.

Глава 3
Шалтай-Хватай

Теперь П. Т. часто гулял с Алисой. Он считал Пушинку отличной спутницей.

Во-первых, она никогда не ныла, хотя достаточно было взглянуть на её платье и её манеры, чтобы понять, что это воспитанная девочка и дочь состоятельных родителей (с которыми неведомо что произошло). Наверное, думал П. Т., она привыкла жить совсем по-другому; но, может быть, это другое ей порядком наскучило.

И ещё она теперь часто смеялась. Поначалу она и улыбалась-то сдержанно и натянуто, и то изредка. Но шли недели, недели складывались в месяцы, и со временем всё изменилось. Алиса доверяла П. Т. больше, чем собственным родственникам, Уолдо и Генриетте, не говоря уже о двоюродных братьях Сэмюэле и Калебе, которых она считала полоумными и опасными. Зато П. Т. был полон ослепительных идей, которые её радовали. И, что самое главное, он говорил с ней, притом не как остальные. Он общался с ней так, словно она могла ответить. В отличие от других, он её слышал – угадывал её мысли. Как ему это удавалось?

Тетя Генриетта твердила, что П. Т. – неподходящая для неё компания.

– Он из семьи мечтателей. Его отец работал у нас конюхом, но плохо кончил. Сам же поранился и не придал этому значения – он же вечно витал в облаках. Воображал себя королём Никель-Айленда. Пф, какое там королевство! Никель-Айленд – гиблое болото. Когда-то Гелиодоры были землевладельцами. Вернее, не они сами, а их предок, но он проиграл всё состояние в карты. Говорю же, они странные. Я держу их мать только потому, что она тянет пятерых детей. Да вдобавок двоим её отпрыскам мы тоже дали работу. А нрав у неё отвратительный. Строптивая, молчаливая – не поймёшь, что у неё на уме. Похожа на тебя, раз уж к слову пришлось… Ведут себя так, словно все им чем-то обязаны, ни разу не поблагодарили нас с Уолдо, а мы ведь к ним так щедры! Никакой признательности. И между прочим, чтоб ты понимала, мы не обязаны их держать! А этот П. Т. И вовсе сущий бездельник. Его частенько ловят, когда он слоняется по поместью, занимаясь чем угодно, только не тем, за что ему платят. Так что поменьше с ним якшайся, не то переймёшь его дурные привычки, потом не избавишься. Да ты меня слушаешь ли? Твои отец с матерью в гробу бы перевернулись, дойди до них, что ты тайком встречаешься с этим Гелиодором! А ты думала, я не знаю? Знаю прекрасно! Как и то, что ты втихаря танцуешь. Неужто собралась стать балериной? Даже и не надейся: ты хоть и мила, да нема, ни слова сказать не можешь. А сама небось мечтаешь о счастье да о любви? Никто тебя не полюбит, дорогуша, так и знай. Единственное, на что ты можешь рассчитывать, – это что мы разрешим тебе побыть у нас подольше. Так что молись, чтоб ты не надоела дяде Уолдо, иначе он отправит тебя обратно в Филадельфию, как пить дать отправит… Эй, ты слушаешь меня или нет?

Алиса больше не слушала. Она была немой, но иногда ей хотелось вдобавок ещё и оглохнуть, чтобы не слышать околесицу, которую тётушка могла нести бесконечно.

Какая разница, подходящая компания для неё П. Т. или нет? Да и что это значит – подходящая компания? Неужели богатство Сэмюэля и Калеба делает их подходящими? Алиса ещё не встречала таких чокнутых, как эти двое. Старшего, Сэмюэля, который время от времени принимался выть, она боялась. Он пронизывал её ледяным взглядом, от которого хотелось сквозь землю провалиться или сию секунду оказаться в Филадельфии, даже если там её никто не ждёт.

Хотя П. Т. говорил, что братья Петтигуферы безобидны, что они чудаки. И примерно так же повторяли все жители Согатака.

Но ей казалось, что в головах у Сэмюэля и Калеба кишат злые, как змеи, мысли, два огромных шипящих клубка злых-презлых мыслей. Алиса старалась никогда не оставаться с братьями Петтигуферами наедине, особенно с Сэмюэлем.

– Я тебя защищу, – сказал ей однажды П. Т. – Я сумею, не беспокойся.

Алиса последовала его совету. Она не беспокоилась, когда П. Т. был поблизости, когда разговаривал с ней, угадывал её мысли.

Вместе они ловили щук и сомов.

– Ты можешь испачкаться, – предупредил её П. Т.

– Ну и что? – ответила она. – Это всего лишь одежда.

– Но твои милые розовые сапожки…

– Они не розовые.

– А какие?

– Персиковые.

П. Т. очень терпеливо объяснял Алисе, где лучше ловить щук: в камышах, у затопленных брёвен, в заросших кувшинками водоёмах. Рассказывал, какую наживку использовать (он считал лучшей приманкой деревянную рыбку со свинцовым шариком), как подсекать и, конечно же, как вытягивать щуку, остерегаясь её острых зубов.

– А сом больше всего любит куриную печень, – объяснял П. Т., нанизывая на крючок окровавленную приманку. – Или кукурузные зёрнышки.

Алиса внимательно его слушала и старательно подражала.

– Ловить сома нужно рано утром, лучше в пасмурную погоду. Ищи его у берегов или у больших валунов, где встречаются течение и стоячая вода. А ещё я умею плести ловушки из тростника и прутьев! Закрепляю их палкой на каменистом дне и кладу туда куриную печень. В ловле сома мне нет равных! Однажды я поймал рыбину весом двадцать фунтов, спроси любого! Прозвали того сома рыбой-пумой, вот какая была махина!

П. Т. гордился своими познаниями, и ему даже в голову не приходило, что Алисе это может быть неинтересно. Очень уж она была непохожа на его сестёр. И на всех, кого он встречал.

Иногда она танцевала для него.

– Придёт день, и ты полетишь по-настоящему, – восхищённо глядя на неё, говорил П. Т. – Будешь лететь высоко-высоко в небе, меж облаков, над полями и домами.

Взамен Алиса научила его писать и считать.

– Тебе это пригодится, – сказала она хрустальным голосом, который слышал только он.

Что касается арифметики, тут П. Т. проявил необычайную прилежность. Как-то утром он поразил Уолдо Петтигуфера и мистера Джима Класки, рассчитав с точностью до двух футов ожидавшую разгрузки партию древесины.

– С такими задатками ты мог бы далеко пойти, – сказал ему управляющий.

Но Уолдо Петтигуфер лишь поморщился. Он считал П. Т. мечтателем, таким же, каким был его отец, а мечтателям никогда не удаётся добиться чего-то стоящего в этой жизни.

* * *

Путешествие с П. Т. на Никель-Айленд тёплым сентябрьским днём стало для Алисы незабываемым событием. Теперь П. Т. хорошо знал дорогу. Он уже бывал там три или четыре раза, и «те самые, с Никель-Айленда», как он называл жителей болота, приняли его как своего.

– Что я скажу дяде и тёте, когда они потребуют объяснить, почему меня так долго не было? – спросила Пушинка.

– Ничего. Просто не объясняй, – ответил П. Т.

– Но они же будут спрашивать, где я была.

– А ты не отвечай! – засмеялся П. Т.

Он был прав. Плюс немоты заключался в том, что от немого довольно сложно добиться ответа. Собеседники быстро уставали и отказывались от дальнейших расспросов.

А вот среди недостатков немоты было то, что немого человека считали неполноценным, словно и с рассудком у него не всё в порядке. С Алисой, которая была немой от рождения, часто обращались именно так.

Тем утром у кромки болота альбинос Ронни Андервуд нёс вахту не слишком внимательно. Ронни исполнял обязанности караульного общины – следил за чужаками, отважившимися прийти на болото, и, если чуял опасность, предупреждал остальных. В прошлом горожане несколько раз устраивали карательные походы на болото. Некоторые фанатики считали, что тем, кто слишком отличается от обычных горожан, не место даже в окрестностях города, – эти фанатики и возглавляли толпу. Однажды отец П. Т., Майлус Гелиодор, положил этому конец, заявив о праве собственности на Никель-Айленд, а значит, и о праве приютить на своей земле любого и на столько, на сколько сочтёт нужным. В другой раз жители общины под предводительством несокрушимой Перлы Эрлман, карлицы, хорошенько проучили непрошеных гостей, до смерти их напугав, – это надолго отбило у горожан охоту соваться в глушь илистого болота.

В последнее время жители Согатака и Никель-Айленда заключили молчаливое соглашение: живи сам и дай жить другим.

Однако осторожность никогда не повредит, и Ронни продолжал нести караул.

Ещё издали заметив П. Т. с незнакомой девочкой, Ронни улыбнулся. Сразу было видно, что П. Т. о ней заботится. Во-первых, потому что он привёл её на Никель-Айленд. А ещё потому, что он поддерживал её, помогал ей, показывал, куда ступать, постоянно разговаривал с ней и улыбался. С сёстрами он вёл себя иначе: старался их обогнать, говорил, что, если они хотят добраться до Никель-Айленда, им придётся доказать, что они справятся без него и сами найдут тропу.

Когда П. Т. и Алиса дошли до деревни, их уже ждали. Перла вышла из хижины обычной своей раскачивающейся походкой и направилась навстречу новоприбывшим. Выражение её лица, как всегда, оставалось хмурым и грубоватым, но живые чёрные глаза лучились радушием.

– Кого это ты привёл, П. Т.? – спросила она.

– Подругу, – ответил П. Т. – Алису. Пушинку!

– Пушинку? – повторила Перла, разглядывая Алисины сапожки персикового цвета. – Она мне нравится! Я бы тоже хотела быть пушинкой. Но я больше похожа на неотёсанную глыбу!

Алиса рассмеялась.

– Это Перла, – представил карлицу П. Т. – Главная здесь, на Никель-Айленде.

– Никакая я не главная, – ответила Перла. – Мы – община: держимся все вместе, чтобы выжить. Отец П. Т., Майлус, дал нам шанс, за это мы вечно ему благодарны. Как и его сыну, П. Т., – за то, что он решил продолжить добрую семейную традицию. Правда же, П. Т.?

– Конечно, Перла! А вот и Ронни, – продолжил мальчик, представляя Алисе альбиноса. Она умело скрыла изумление, улыбнулась и присела в реверансе.

Ронни изумился не меньше девочки: никто никогда не приветствовал его так учтиво. Он смущённо опустился на одно колено, словно собрался молиться, и неловко поцеловал Алисе руку.

Перла рассмеялась.

– Брось, Рон! Тебе это не идёт! Надеюсь, вы позавтракаете с нами?

Община готовила столы перед хижинами. На несколько деревянных чурбаков уложили две широкие доски, из тростниковых лачуг принесли миски и горшки. Джойс Хит, чернокожая старушка с седыми волосами, – та самая, которая недавно спрашивала П. Т., не прогонит ли он их с Никель-Айленда, – шла от костра, сгибаясь под тяжестью большого медного котла.

– Эй, парень! – крикнула она П. Т. – Чего стоишь, помоги же мне! Эта штука тяжеленная, как нечистая совесть!

В котле был горячий гамбо, острый суп с мясом, рыбой и рисом, сваренный на костре перед хижинами. Джойс родилась на юге и долго жила в устье великой реки Миссисипи. Оттуда происходили её говор и рецепты.

У другого костра, чуть дальше, стоял необыкновенно тощий человек и, прикладываясь время от времени к фляжке на ремешке, что-то жарил. В котле перед ним булькало тёмное, грязного цвета масло.

– Что это у тебя, Сперг? – спросил его П. Т.

– Фрикадельки. – У тощего Сперга оказался очень тонкий голос. – Из болотного аллигатора.

П. Т. рассмеялся удивлению Алисы.

– Ты никогда не пробовала мясо аллигатора?

– Нет, – ответила Алиса. – Но если мистер Сперг его жарит, значит, это вкусно. Верно, мистер Сперг?

– Айван, – ответил он. – Для вас просто Айван, – и глотнул из фляжки.

– У него там молоко, – шёпотом пояснил П. Т. – Из-за того, что он такой тощий, мать велит ему пить больше молока. Поэтому он никогда не расстаётся с фляжкой. А за хижиной он держит козу по кличке Пернилла.

Айван Сперг был долговяз, но весил едва ли сорок пять фунтов. Столько же весила рука Евы Рубишо, великанши, ближайшей соседки Джойс Хит. Ева Рубишо была дочерью уличных артистов, и её с детства учили поднимать тяжести – животных и людей. Родители Евы погибли: их раздавил медведь, которого они пытались поднять. Оставшаяся сиротой Ева от страха много ела и выросла сильной, высокой женщиной размером с гардероб.

Абсалон и Ронни Андервуд разительно отличались по цвету кожи. У Ронни она была белоснежная, а у Абсалона – чёрная как смоль. Белыми у Абсалона были только зубы, слишком крупные для его рта. С острыми и жуткими зубами Моисея они бы, конечно, не сравнились, но величиной были с ноготь большого пальца.

Стоявший рядом рослый здоровяк протянул Алисе руку.

– Приятно познакомиться. Меня зовут Гонсало, – сказал он. Длинные спутанные волосы его были заложены за уши.

Алиса улыбнулась и посмотрела на его необычную руку. Вместо пяти пальцев у Гонсало было шесть.

Она пожала протянутую руку, не выказывая своего удивления.

– А на левой у меня их даже семь, – любезно пояснил Гонсало, показывая ей пальцы другой руки. – И на ногах пальцев больше чем нужно, – добавил он. – Но обычно я ношу башмаки, так что их не видно! – И засмеялся.

Алиса и П. Т. тоже засмеялись. Их собеседник, Гонсало Очоа по прозвищу Левша, был испанцем по происхождению. Он умел играть на концертине. Когда-то он музицировал на улице – во фраке, с галстуком-бабочкой и в цилиндре, который делал его ещё выше, хотя он и так был немаленького роста. Особых музыкальных талантов за Гонсало не водилось, но прохожие останавливались поглазеть, как проворно бегают его многочисленные пальцы по кнопкам, и охотно бросали ему несколько центов. Однако потом Гонсало попал в беду: кто-то избил его, испугавшись необычных рук, и в конце концов он оказался на Никель-Айленде.

Гонсало был не виноват, что он таким появился на свет. Как и остальные: Ронни родился красноглазым альбиносом, Перла – карлицей, Ева – великаншей, Абсалон – зубастым, Алиса – немой, а П. Т. – мечтателем. Этому не было определённых причин.

«Те самые, с Никель-Айленда» – одинокие, непохожие, всеми отверженные, объединились в общину. Вместе они разделяли радости и невзгоды. По воле судьбы они родились не такими, как все, каждый был единственным в своём роде.

П. Т. гордился дружбой с ними – гордость читалась в его глазах, голосе, поведении. И эта гордость передалась Алисе. Это был какой-то невероятный мир, мир, где всё возможно, где нет предрассудков и важно не то, кем ты кажешься, а то, кто ты есть на самом деле. Здесь, на болоте, кишевшем мошкарой, Алиса была Пушинкой и могла летать – легко и беззаботно.

* * *

– Как же это вкусно! – сказала Алиса, изумляясь тому, что она и вправду ест мясо аллигатора.

– Ага, – согласился П. Т., жуя с большим аппетитом.

– Всё дело в специях, – с гордостью объяснил Айван Сперг и глотнул из фляжки. – И в панировке.

– Если когда-нибудь мне придётся жарить фрикадельки из аллигатора, обязательно спрошу у тебя рецепт! – засмеялся П. Т.

Гонсало сбегал в свою хижину и вернулся со старой шестигранной концертиной, с которой когда-то выступал на улице. Усевшись на скамеечку посреди поляны, он заиграл.

Все принялись подпевать и танцевать (кроме Ронни, который был всегда настороже, и лысого длиннобородого Захарии Игби, который был мрачноват и всех сторонился). Пели старую песню, «Балладу о Шалтае-Хватае», в которой говорилось вот о чём:

 
Шалтай-Хватай, одинокий стрелок,
Среди Богальюзских болот.
Когда он был юн, ему подал урок
Папаша его, живоглот.
 
 
Связал его леской и бросил мальца
В трясину на самое дно.
Плыви, аллигатор, плыви на живца:
Папаше уже всё равно!
 
 
Задумал злодейство он не сгоряча —
С тех пор он безжалостен был,
Как правую руку почти до плеча
Ему откусил крокодил.
 
 
Но юный Шалтай был силён и удал,
На берег он выбраться смог.
И больше папашу никто не встречал.
А где он – то ведает Бог!
И следом за ним богальюзский шериф
С болот не вернулся назад.
Шалтая-Хватая за глотку схватив,
Он сам оказался не рад.
 
 
И знай: в нашем крае, коль хочешь быть жив,
К Шалтаю не лезь невпопад![1]1
  Стихотворный перевод песен с итальянского Михаила Визеля.


[Закрыть]
 

П. Т. пригласил Алису на танец. Она согласилась будто нехотя, но вскоре закружилась по поляне так легко, что вся община ахнула от восхищения.

«Вот она и полетела», – подумал П. Т., неуклюже подпрыгивая и пытаясь попасть в ритм хлопающих ладоней.

Джойс Хит, которая знала песню лучше всех, танцевала у костра – сосредоточенно и с закрытыми глазами, словно жрица. Волосы её развевались, руки, как всегда дрожащие, возносились к небу.

В какой-то момент Ева Рубишо подхватила Перлу и заплясала с ней, закружив карлицу над землёй.

– Отпусти меня! – закричала Перла, притворяясь, что злится. – Сию же минуту! – Но было ясно, что ей тоже весело.

Тощий Айван Сперг кружился, как разболтавшаяся марионетка, с широкой улыбкой на лице.

– Эту песню поют на родине Джойс, – объяснила Перла, когда музыка закончилась и Ева поставила её на землю. – В южных штатах. А мы тут даже не знаем, где находится эта Богальюза!

– И хорошо, – кивнула старушка. – Нечего там делать.

– Невероятная история! – воскликнул П. Т. – А то, про что поётся в этой песне, – правда?

Джойс Хит посмотрела на него выпученными водянистыми глазами.

– Всё может оказаться правдой, – ответила она. – Зависит от нас самих. Тебе стоило бы это знать, мальчик.

Разговор прервали тревожные выкрики.

На середину поляны быстрым шагом вышел угрюмый длиннобородый Захария Игби.

– Сейчас начнётся, – пробормотал Гонсало, складывая концертину.

П. Т. заслонил Алису.

– Что начнётся? – спросила Пушинка.

– Не беспокойся. Зак чудак, но он безобидный.

Не то чтобы остальные казались Алисе без странностей и причуд, но Захария Игби выглядел совсем уж безумцем, готовым наброситься на кого угодно.

– Шалтай-Хватай! Шалтай-Хватай! – повторял он, стуча одной рукой по голове. – Шалтай-Хватай! Шалтай-Хватай!

– Где твоя шляпа, Зак? – спросила Перла, шагнув ему навстречу.

– Шалтай-Хватай! – Он опять ударил себя по голове.

Абсалон попробовал ухватить его за руку, но Зак рывком вывернулся и бросил на него жуткий взгляд.

– Не суйся, ясно?

– Ясно, ясно! – оскалился Абсалон и поднял обе руки, словно сдаваясь.

– Кто-нибудь, принесите ему шляпу, – попросила Перла. – И воды.

П. Т. мельком глянул на Алису и понял, что ей страшно: она же не знает, почему этот бородач так изменился, услышав нелепую песенку.

– Это всё из-за солнца, – объяснил П. Т.

– Ему нельзя долго ходить без шляпы, – добавила Перла. – Так кто её принесёт?

Из хижины появилась хромая девочка с широкополой соломенной шляпой в руке.

– Нашла! – крикнула она.

– Молодец, Минни. Неси сюда.

Родители отказались от Минни, потому что она родилась увечной, с вывернутыми искривлёнными ножками – они решили, что в этом виноват вселившийся в девочку дьявол. Минни выросла в семье старого протестантского священника, а когда он и его жена умерли, девочка сбежала, чтобы её не сдали в приют. Она так и жила на улице, пока её не встретил отец П. Т. и не забрал с собой на Никель-Айленд.

Минни подошла и протянула шляпу Перле.

– Вот твоя шляпа, Зак, – сказала Перла самым ласковым тоном, на какой только была способна. – Надень.

Захария продолжал стучать себя кулаком по голове. Звук получался глухой, словно два полена бились друг о друга.

– Иди в тень, Зак, – спокойно продолжала Перла. – Тебе полегчает.

Ронни подошёл ближе. В руке у него была мокрая тряпица.

– Разреши Ронни обтереть тебя, – сказала Перла.

– Как знать, что Шалтай готов сотворить, – бормотал Зак. – Чтобы не дать себя погубить!

– Нет-нет, Шалтай себя в обиду не даст, – улыбнулась Перла. – А ты дашь намочить тебе голову и наденешь свою замечательную шляпу, правда же?

Ронни осторожно протянул руку с мокрой тряпицей. Зак позволил протереть себе лоб, затем, схватив шляпу, нахлобучил её на голову.

Перла кивнула Абсалону и Гонсало, и те проводили Зака в тень одной из хижин.

– Дайте ему поесть, – сказала Перла и вздохнула с облегчением.

Алиса разволновалась. Её растерянный вид тронул Перлу, она подошла и обняла девочку маленькой рукой.

– Уже всё в порядке, – успокоила она Алису. – У Зака очередной тепловой удар. Всё из-за металлической пластины…

– У него здесь кусок металла, – П. Т. дотронулся до своей головы. – В черепе!

– Зак – бывший моряк, – продолжала Перла. – Он сражался в войне за независимость. В июне 1813 года, во время морского сражения в Бостоне, его ранило в голову, он тогда был мальчишкой. Из-за травмы он не помнит свою жизнь до того рокового дня. Чтобы спасти его, врачам пришлось вставить ему в череп металлическую пластину. С тех пор в жару, когда пластина нагревается, у Зака случаются приступы ярости. Из-за этого у него было много неприятностей, вплоть до тюрьмы. Единственное, чем ему можно помочь, – это охлаждать голову и отправлять его в тень.

– А после приступа, непонятно почему, у него жутко разыгрывается аппетит! – засмеялся П. Т.

* * *

Когда Алиса и П. Т. возвращались домой, дорогу им переполз толстенный чёрно-зелёный уж.

– Кто-то следил за вами до кромки болота, – сказал уж. Затем, не дожидаясь ответа П. Т., он исчез под илистой поверхностью.

П. Т. не рассказал об этом Алисе, решив, что не стоит её волновать. Но всю дорогу домой он задавался вопросом, кто и зачем мог их преследовать.

Как и ожидалось, Генриетта Петтигуфер была в бешенстве из-за необъяснимого отсутствия племянницы. Следуя совету П. Т., Алиса не отвечала на тётины вопросы и, хотя выглядела раскаявшейся, в глубине души улыбалась. Когда тётя Генриетта сообщила, что в наказание на три недели запретит племяннице покидать усадьбу, Пушинка подумала, что такое наказание ничтожно по сравнению с чудесным днём, который она провела на Никель-Айленде. Тем вечером, в тишине своей комнатки, счистив грязь с любимых персиковых сапожек, она безмятежно уснула, мечтая снова танцевать на поляне среди деревни и, конечно же, летать.

На следующий день Алиса гуляла в уединённом местечке около одного из усадебных прудов в берёзовой роще, когда услышала у себя за спиной треск сучьев. Она испуганно обернулась, и тут перед ней возник Сэмюэль Петтигуфер. Девочка улыбнулась, но почувствовала себя неуютно, как всегда в присутствии Сэмюэля.

Сэмюэль держал в руке хлыст для верховой езды.

Наверное, он шёл из конюшен, где работал П. Т., сказала себе Алиса. Мысль, что П. Т. где-то неподалёку и мог видеть Сэмюэля, немного её успокоила.

– Доброе утро, кузина, – сказал Сэмюэль.

Алиса кивнула.

– Ах да! – воскликнул юноша так, словно только что вспомнил. – Ты же не можешь говорить.

«Могу, – подумала Алиса. – Но ты меня не слышишь».

– Интересно, что творится в твоей головке, – продолжал Сэмюэль, подходя ближе.

Алиса невольно отошла подальше от берега.

– Невозможно догадаться, о чём ты думаешь. Может, оно и к лучшему. Иногда ведь лучше промолчать, да?

Алиса пожала плечами и направилась к дому.

– Не так быстро, – сказал Сэмюэль, преградив ей дорогу. – Вчера ты так не спешила, когда бродила по болоту со своим дружком-конюхом.

Алиса окаменела. Сэмюэль следил за ними. Много ли он разузнал о Никель-Айленде?

Она встревожилась: тайный мир общины должен остаться тайным.

Она посмотрела на Сэмюэля с удивлённым видом, словно говоря, что не имеет понятия, о чём он.

– Я вас видел, – повторил он. – И, уверяю тебя, я выясню, что вы там замышляете.

Алиса широко раскрыла глаза. Она не доверяла Сэмюэлю, и теперь ей стало страшно: вдруг он чем-то навредит жителям Никель-Айленда?

– Если ты хочешь, чтобы я притворялся, будто ничего не знаю, и не рассказал родителям, где вы были, будь со мной полюбезнее. Гораздо любезнее обычного, – произнёс он жеманно, с хитрецой.

Алиса попыталась обойти Сэмюэля и проскользнуть к дому. Но он схватил её за руку, крепко стиснул и жутко улыбнулся.

– Что это ты уходишь, когда я с тобой разговариваю? Нехорошо. И вот что я тебе скажу, кузина. Никому нет дела, что тут сейчас с тобой произойдёт. И знаешь почему? Потому что ты бедная немая девочка, а мои родители считают тебя никчёмной. Ты никто против меня, ясно? Советую тебе быть паинькой и не злить меня, иначе… – Он поднял хлыст над головой и сделал вид, что замахивается.

Девочка невольно зажмурилась и прикрыла лицо свободной рукой. Сэмюэль зашёлся безумным, страшным смехом. А потом он завыл, и по Алисиной спине побежали мурашки.

– У-у-ху-ху-ху-ху-у-у! Я волк, кузина! У-у-ху-ху-ху-у-у! Боишься волков? А? Боишься?

Он кружил вокруг неё как хищник, тяжело дыша. От него несло перегаром, Алиса терпеть не могла этот запах. И тут Сэмюэль ударил её хлыстом. Сначала несильно – хлыст только скользнул по юбке, потом по рукам, потом резче и злее, будто она лошадь, которую нужно подстегнуть.

Алиса побежала.

Сэмюэль бросился за ней.

– Всё равно не убежишь! У-ху-ху-ху-ху-у-у! Я тебя поймаю!

– Оставь её в покое! – Голос П. Т. разрезал воздух как нож.

П. Т. стоял в пятидесяти шагах на берегу пруда. Уверенный, решительный, с вилами в руках.

На мгновение Сэмюэль опешил. Он не ожидал, что его игре кто-то помешает. И уж точно не думал, что этим кем-то окажется сын покойного конюха.

– Убирайся к себе в конюшню подобру-поздорову, – прошипел Сэмюэль: привычная заносчивость уже вернулась к нему.

– И не подумаю, – П. Т. приближался к ним быстрыми шагами.

Алиса затаила дыхание. Она была спасена, но что теперь будет с П. Т.?

– Это ты убирайся подобру-поздорову, пока я не проткнул тебе кишки. Я ясно выразился? – Сэмюэль рассмеялся, но смех вышел неестественным, его уверенность улетучивалась на глазах. – Ты ведь знаешь, что волки кусаются, так? – спросил он, напуская на себя грозный вид.

– Ты не волк. Ты всего лишь мерзкий пьянчуга.

– Поганец! – взорвался Сэмюэль, бросившись на П. Т.

П. Т. схватил вилы обеими руками и, когда Сэмюэль подбежал ближе, ткнул его в грудь.

Юный Петтигуфер закашлялся и отскочил. В его глазах отразилось замешательство. Этот смехотворный голодранец посмел его ударить?! Его, Петтигуфера!

Он перевёл дух и снова пошёл на П. Т., размахивая хлыстом.

– Предупреждаю тебя, Сэмюэль, – сказал П. Т. – Не делай этого.

– Не указывай мне, что делать, а что нет! Ясно?

Лицо его исказилось безумием, он взвыл и, опустив голову, вновь бросился на врага.

Алиса с ужасом смотрела на драку. Она боялась, что П. Т. пострадает или, что ещё хуже, навредит Сэмюэлю. Тогда неприятностей не оберёшься. Уолдо Петтигуфер не позволит П. Т. выйти сухим из воды.

Широко расставив ноги, П. Т. хладнокровно ждал нападения, а когда Петтигуфер приблизился, П. Т. увернулся и подсёк его под колени.

Сэмюэль растянулся на илистом берегу пруда. Он весь вывозился в грязи, самолюбие его было уязвлено.

– Скорее отсюда! – сказал П. Т. Алисе.

Они взялись за руки и, не оборачиваясь, помчались к усадьбе.

– Знаю, – сказал П. Т. у крыльца дома Петтигуферов. – Он никогда этого не простит. Но у меня не было выбора.

– Спасибо, – Пушинка приблизилась губами к щеке П. Т. и запечатлела на ней лёгкий, едва ощутимый поцелуй.

– А что ещё я мог сделать? – смущённо хмыкнул П. Т.

Он ушёл, расправив плечи и звонко щёлкая подтяжками.