Текст книги "Канареечный вальс"

Гюля Мехтиева
Канареечный вальс

© Гюля Мехтиева, 2010

Из книги «Полет часов»

«Затеряться в мире – не задача…»

 
Я не раз затеривался в море
С горлом, полным нежности и боли.
 

Ф.Г. Лорка

 
Затеряться в мире – не задача.
Кто-то знает истинные тропы,
Кто-то ходит верными путями,
Ну а мы, слепцы, бредем на ощупь.
 
 
Пилигримы, шествуем в потемках,
Позабыв нетленные советы.
Слышим только отзвук моря,
Видим дня незримые отсветы.
 
 
Затеряться в мире – это праздник,
Праздник изначальной сути.
Никому не высказать ту радость,
Что владеет сердцем безоглядно.
 
 
Никому не высказать то счастье,
Неподвластное слепому року,
Что зовет, манит и тонет,
Обещаний сладкозвучных полно.
 

1999

«Нежность – это плевок осы…»

 
Нежность – это плевок осы.
Плавность – это часов полет.
Верность – это отсвет росы.
Горечь – это души налет.
Скрипка – бездна счастливого зла,
Музыкой возвеличенного до высот.
Как бы обманна она ни была,
Радует сердце веселый полет.
Смех – потусторонний звук.
Тополь – скелет судьбы.
Взгляд твой так рано потух.
В черный креп облачились холмы.
Поцелуи усталого солнца все так же
                                           тонки.
Время отбрасывает тени на изгибы
                                     твоей руки.
Две луны в водах отражены,
Иглами мечты к волнам пригвождены,
К сердцам пригвождены.ц
 

1999

«Заметить искорки в пугливом пламени…»

 
Заметить искорки в пугливом пламени,
Облечь грядущее в иносказание.
Забыться поутру в кустистом вереске.
Продлиться за полночь в чуть слышном
                                            шелесте.
Занять последние монеты времени,
Изведать тяготы чужого бремени.
Достигнуть вышнего, забот избегнув,
Радеть за ближнего, сомненья свергнув.
 

1999

«Я надышался свежестью апреля…»

 
Я надышался свежестью апреля,
Весенних песен криком накричался.
Ведь после ливня голубеет небо,
Переполняя дружеским участьем
Ко всей земле, ко всей нелепой жизни,
Простершей неустойчивости грани
К вершинам нашего сознанья.
С наивностью росы едва ли
Осмелился б поспорить,
Да не в этом дело.
Мне мудрости апрельской не оспорить,
А счастье от избытка онемело.
И слух пронзили сотни чистых звуков
Доверчиво, забыто и несмело.
Я различил в них новые мотивы,
Я погрузил в них с головою тело.
 

1999

«Грусть, тихая грусть слетает на душу…»

 
Грусть, тихая грусть слетает на душу.
Замок хрустальный тобою разрушен.
Мир затопила слепая вода
Навсегда, навсегда!
 

1999

Дождливый Баку

 
Душа моя, остылая душа,
Изъедена тоскою.
 
 
Все слышу моря шум,
Все жду иную песню,
Но свет иль мрак –
             не вижу,
             не чувствую –
             не различаю.
 
 
Баку дождливый
так ли ты хорош?
И дробится ль о камень
Волны усталой плеск?
Несется вдоль окраин
Зари последней всплеск.
 
 
Нарвать цветов зимой
В садах… не знаю, где-то
Сложить у ног твоих
Коричневое лето.
 
 
И ветра крик, воспрянув,
Сорвать с кирпичной крыши.
И в город мой нагрянув,
Забыть о вечной тиши.
 
 
Баку, Баку, пугливый и тревожный,
И думать о минувшем, пожалуй, невозможно.
И невозможны детства задумчивые пени,
Я потону с тобою в тенетах смуглой лени.
 

1999

«Мне не видать морского берега…»

 
Мне не видать морского берега,
Не вдыхать солоноватого запаха прибоя,
Не ощущать твоих рук, теплых от усилий,
Не прибавлять ко вселенной бытия,
Не намереваться измерить расстояние
Между мечтой и удачей.
Не прикасаться к бугристой коре деревьев,
Взращенных заботливо чьим-то терпением,
Мне не…
 

1999

«Я забуду тебя и когда-нибудь…»

 
Я забуду тебя и когда-нибудь
Улыбнусь спокойно и просто.
Но до этого, видимо, долгий путь
Молений и поста.
 
 
И в предутренней мгле, различив силуэт, –
Твой, не твой ли, покажет время, –
Подберу безразличный ответ,
Не поверив в мирское бремя.
 
 
И поняв, что жизнь закончится так,
Смиренно и так ясно,
Повяжу вокруг пояса я кушак
Широкий, тонкий и красный.
 
 
Красный, как задремавшая боль,
Тонкий, как неверная память,
Широкий, как та земная юдоль,
Из которой я выбиралась.
 

1999

«Как осталось мало сосен…»

 
Как осталось мало сосен
В этом солнечном бору.
Разгулялась злая осень,
И не сладко на ветру,
На промозглом, на октябрьском
             в этой стылой суете.
Как осталось мало счастья
             в неприкрытой наготе.
 

1999

«Я ничего не смыслю…»

 
Я ничего не смыслю
Ни в этой морозной ночи,
Ни в смуглых отливах запястий,
Ни в сумерках летней печали.
 
 
Я ничего не помню.
И если прилив нахмурит
Брови свои одиноко,
Ему не скажу ни слова,
Не помяну в молчании.
 
 
Я ничего не вижу:
Ни сумерек, ни заката,
Ни праздничных восходов.
Только пугливые тени
Прячутся по углам.
 
 
Я ничего не значу.
И если случайно вскрикнет
Птица в предутренней рани –
Я ни о чем не жалею,
И ничего не желаю.
 

1999

«Все смешалось – бред и явь, стон и…»

 
Все смешалось – бред и явь, стон и
                                глупое позерство.
Этой жизни не смахнуть с лика
                                подлое притворство.
 
 
Все смешалось – пустота,
Суета и небытие,
И недугов пестрота,
И движенье в забытье.
 
 
К черту все:
 
 
Отлетевший дым забвений,
шумной славы суету,
Зло и сумрачность велений,
Лжи резную красоту.
 
 
К черту!
 
 
Но манит виденье,
Что-то тянет к жизни вновь,
То ли звук ночного бденья,
То ли церковки порог.
 
 
Утомленный и разбитый засыпаю в забытьи.
Словно Богом обозначен, вырван
                                     из когтей судьбы.
 

1999

«Ты – хрустальный бокал…»

Федерико Гарсиа Лорке

 
Ты – хрустальный бокал,
Ты – созвездий певучее до,
Ты – слеза на моей ладони.
 
 
Ты – немеркнущий шалый закат,
Сердце, полное боли.
 
 
Не открыть, не узнать, не понять
Мне вершины твоих творений.
Только радостно думать и знать
О прекрасном твоем воскресении.
 
 
Темноликий Христос, ты явился
В жизнь мою как великое чудо.
На распутье появился.
 
 
Ты души моей цвет и желанье,
Ты единственный, что еще длится,
Ты единственный, что навеки –
Пусть и не повторится.
 

1999

«Я люблю тебя, мой родной…»

 
Я люблю тебя, мой родной,
Мой единственный, мой нежданный.
Вот опять полыхнуло весной,
И шумят тополя пьяно.
 
 
В пьяном шуме тишь разлита,
Тишь такая, что нету мочи.
Тополиная ворожба
Путь удачливый нам пророчит.
 
 
Ворожить умеют лишь тополя,
Тополя – деревья печали –
Над седою землей
Руки свои разметали…
 

1999

«Ломается тонкий бокал…»

 
Ломается тонкий бокал,
Стекло мне вонзается в руку.
Хочу хоть бы болью согнать
С души нестерпимую скуку.
 
 
Ломается тонкий бокал.
Словно нету в вине избавленья.
Хочу я в немом исступленье
Забыть про минувший кошмар.
 
 
Сколько дней пролетело в небытии,
Сколько снов дорогих не сбылось.
И бреду я под наитием
Дерзновенных, несказанных слов.
 
 
В круговерти прошедших событий
Нам порой невдомек,
Что жизнь в изменившемся бытии
Преподала нам сложный урок.
 
 
Нам порой невдомек, что с годами
Исчезает душевная суть.
И уже никогда не измерить
Наш рассветный предсказанный путь.
 
 
И ломается тонкий бокал.
Видно, нету в вине избавленья.
И хочу я в немом исступленье
Позабыть про минувший кошмар.
 

1999

«Душа согрелась…»

 
Душа согрелась
От чего –
 
 
От слова, сказанного вскользь,
От взгляда, брошенного мельком.
 
 
Пейзажа за окном –
Пускай осеннего.
Но все ж,
И в нем проснулись блики солнца.
 
 
Гляжу в узорное оконце,
И что-то душу веселит,
Пустые мысли хоронит
На дне ее, на дне колодца.
 
 
Мало узорное оконце,
Мне чрез него не разглядеть
                                весь мир большой.
 
 
Упорством движима, стараюсь
И на везенье полагаюсь.
 
 
Авось мелькнет тот яркий свет
                                за матовым стеклом,
Заденет сказочным крылом.
 

1999

«Свет фонарей бьет мне прямо в глаза…»

 
Свет фонарей бьет мне прямо в глаза.
Мама!
Сон поглотила большая слеза.
Мама!
Стон из лесов, стон из полей,
Мама!
Белых волос твоих синяя тень,
Мама!
 
 
Много обид и много потерь
Ночью.
Мало распахнутых белых дверей
Ночью.
Много врагов, мало друзей
Ночью.
Мало оставшихся радостных дней
Ночью.
 
 
Нет, не настанет уже никогда
Завтра.
Не обернется рекою вода
Завтра.
Не прилетят из дали журавли
Завтра.
Хоть это и вечное право земли – завтра.
 

1999

«Где-то что-то оборвалось…»

I

 
Где-то что-то оборвалось
И рассыпалась удача.
Я как будто оказалась
За стеной немного плача.
 
 
Я как будто прекратилась,
И закончилась навеки.
Только время отозвалось
В опустевшем человеке.
 
 
Только время заглянуло
В час вселенского причастия,
Злое время обвинило
В неприкрытом соучастии.
 
 
В соучастии с Богом, веком, днем,
Причастии к погоде.
Злое время предрешило
Подчинение природе.
 

II

 
Я бегу, и в беге этом отражаются столетья.
Все пространство поглощают
                                золотые междометья.
Как когда-то в час заката, в час
                                спокойного отлива.
Голос лунный озадачил воды синие разлива.
Я хочу листком остаться, тонким
                                перышком желаний,
Чтобы после возродиться от постылых
                                ожиданий.
 
 
Я хочу проникнуть в тополь, в душу
                                дерева вселиться,
Зная, этот странный шелест на рассвете
                                прекратится.
И поднимутся навстречу звезды белые
                                сознанья.
Кто-то мудрый погрузится в глубину
                                иного знанья.
 

1999

«Я возвращаюсь на круги своя…»

 
Я возвращаюсь на круги своя…
Метет метель, крещенские морозы
Застенчивы, как утренние росы…
 
 
Я возвращаюсь в светлый снегопад
И красный свет в окошке на Таганке,
И пожелтелые в употребленье марки,
И яркий, зимний, солнечный наряд,
Больничный запах, ночи торжество,
Свобода – жизни нашей божество,
Успокоения неделя.
Больных просящие несмелые глаза,
Московские крутые холода, –
Все перемешено.
Мир просится наружу,
Мир просится навстречу январю.
Вороньих стай неукротимый гомон,
Березок голых инистый наряд…
 
 
Я возвращаюсь в светлый снегопад,
Бреду по снегу весело и тихо,
Забыв начала и отрезав все концы.
Снежинки, точно белые гребцы,
Гребут со мной навстречу воскресению,
И празднуют свое спасение.
 

1999

Из книги «Канареечный вальс»

«Канареечный вальс, задушевный мотив…»

 
Канареечный вальс, задушевный мотив
Исполняют продрогшие флейты.
Я сегодня, привычный покой сохранив,
Поспеваю к поздней обедне.
 
 
Я сегодня солгу, что поверила в жизнь,
Примирилась с «волшебной сказкой».
Все отчетливей голос: «Ступи за карниз», –
И покончила б с Божьей указкой.
Из асфальта пробились цветы.
                                    Я ждала,
как ждала еще в детстве рассвета.
В этот час притомившийся ласковый сон
Весь усыпан песчинками света.
 
 
Ты – душа, ты – последнее жизни звено,
Без которого память – не время.
Сберегу. Теплый лучик глядится в окно
И отводит гнетущее бремя.
 

2003

«Помогите мне, силы небесные…»

 
Помогите мне, силы небесные,
Рокового избегнуть дня!
Разорвите оковы тесные,
Заревого дайте огня.
 
 
И приникнув от тихой мудрости,
Дайте мне надышаться всласть
Отшумевшей, сгоревшей юностью,
Той, которой узнала власть.
 
 
И забыв на мгновенье о немощной,
Неудавшейся, глупой судьбе,
Призовите меня ко всенощной,
Дайте волю обресть в себе.
 
 
Помогите мне, силы небесные!
День от ясного света далек.
Разорвите оковы тесные,
Сохраните в груди огонек.
 

2003

«Люблю с тобой душою говорить…»

 
Люблю с тобой душою говорить,
Когда и тень, и свет волнуются печально.
И льются, и трепещут дни случайные.
Люблю с тобой душою говорить.
 
 
Когда не зоркий глаз, едва привыкший к тени,
Сольется с ней и будто издали,
Робки и смущены, слова смятения
Откликнутся внутри.
 
 
И мир, такой неброский и неяркий,
Рукой коснется трепетной руки.
И очертанья зыбкие подарка
Всплывут в душе сомненьям вопреки.
 

2003

«Куда-то вознамерился пропасть…»

 
Куда-то вознамерился пропасть
Привычный шум, изнеженный до скуки.
И тусклые трепещут фонари.
 
 
И льется жизнь из голого пространства,
В котором дыры, расстоянья, вехи –
Шары удачи, возвещая завтра,
Подвешены на нервах нитяных.
 
 
И словно с недомолвками струится
Тот дивный сон, который звался осень.
Меж тоненьких дерев живет синица.
Она у Бога сытой жизни просит.
 
 
А в городе оранжевая слякоть
Поблескивает в движениях дремотных,
Слетевших слов сырую мякоть
Не скрыть от этих дней бесповоротных.
 

2003

«Когда я привыкаю к однообразью…»

 
Когда я привыкаю к однообразью
Невыразительных и скучных буден,
Гул дня, исполненный фантазий,
Вещает вдруг, что мир высок и чуден.
 
 
И слышно, как откуда-то из глуби
Встают ростки, дрожат от боли ноты.
И счастье стать причастной к этой сути
Доводит до божественной немоты.
 
 
Тогда отчаянье сменяют краски
Зимы, ветров, отточенных видений.
И сложно избежать огласки
Мечтам, вместившим тысячи движений.
 

2003

«Куда ушли вы, дни…»

 
Куда ушли вы, дни,
Дни света и печали?
Оранжевые дни
Исполнены покоя.
 
 
Дрожит рука, листая
Продрогшие страницы,
Прозрачные и тихие,
Как радости ушедшие.
 
 
И слышится неясное,
И видится случайное:
Незрелой легкой поступью
Вышагивают призраки
Надежды неуступчивой,
Не внемлющей желаниям.
 

2003

«Хочу склониться над твоим лицом…»

 
Хочу склониться над твоим лицом,
И в исступленье, мне порой знакомом,
Покрыть глаза и губы градом новых,
Неведомых тебе дотоле, поцелуев.
 
 
В прозрачных снах такое может
                                сниться –
Пылинки нежности в твоих ресницах,
Густых
и трепетных, как вздохи
                                легкой лани,
Не выплатить мне Богу вечной дани
За торс и ноги,
Плеч нежнейший бархат,
Струящийся, низвергшийся на землю…
 
 
Я опасеньям времени не внемлю…
 

2002

«Сон – звон…»

 
Сон – звон,
Стук – тон.
Карамельный вкус,
Постельный искус.
Стражники зари –
Продрогшие фонари.
Порыжелая голова.
Жухлая трава
Стонет в объятьях сна.
Не одна, не одна…
 

2001

«Я так люблю тебя…»

 
Я так люблю тебя,
Что белый снег,
Колышущийся в небе – просто пена.
Я так люблю,
Что снов моих измены…
Что сонмы чувств, объявших поутру, –
Как продолженье первых теплых сказок.
 
 
Пусть жизнь полна невидимых подсказок,
Но не заметить явных перемен,
Вместивших сути призрачных желаний, –
Как не прервать цепи воспоминаний.
 

2001

«Дорисовать лазури в синеве…»

 
Дорисовать лазури в синеве
И обнаружить в неба колыбели,
Что темны старые снега,
Что потемнели даже упругие дожди.
Ты заверений клятвенных не жди –
Пусть дружбы, преданности нить
Соединит две стылые печали.
Забудь, что – в прошлом, что – вначале
Мы долго билися об лед,
Пытаясь воссоздать приход
В его таинственном великолепье.
 
 
Ну что ж, с годами мы окрепли
И утвердилися в одном,
Что в мире быстром и пустом
Нас связывают минуты откровенья,
Что наши долгие моленья
Явили результат,
Пусть для других незримый,
Но для двоих надежный –
Что разорвать усилия невозможно.
 

2000

«Я б не смогла забыть…»

 
Я б не смогла забыть.
Никогда.
Даже беспечная вода
Не унесла бы тебя и твое дыханье.
Мое ничему не внемлющее страданье –
Залог сего.
 
 
Отчего так хочется жить?
Слышу ли в голосе нити томные,
Нотки задорные.
 
 
Далеко до тебя как до старой одежды.
И даже если скомканные надежды
                                не вернуть
И на проторенную дорожку не повернуть,
Храм спасет от беды, нищеты, пустоты.
Обойдут стороною печали.
Как привычно вначале
Томилась заря.
Как потом настойчиво лился свет.
 
 
Буйной жизни дилетантами
                         нарисованный портрет –
Главное, что осталось.
 
 
Этой осенью писалось
Как-то безынтереснее
Что то будет впоследствии?..
 

2000

«Пленительный, волшебный смычок…»

 
Пленительный, волшебный смычок
В доме моем под вечер
Упоенно, вдохновенно водит сверчок.
 
 
В уголке притаился
И притворно нахмурился.
 
 
Отчего мне становится грустно,
Как услышу тебя, сверчок?
Почему слежу неотступно
За тем, как бежит смычок?
 
 
Может, вглядываюсь в грядущее,
Может, жизнь вспоминаю прошедшую?
Все слышнее, слышнее голос Нашедшего…
 

2000

Из книги «Размашистая дрожь»

«Долетит ли до берега глас?..»

 
Долетит ли до берега глас?
Тонких слов ускользающий
                                   звук
Родился у развилок разлук,
Расселился на гранях бытия,
Подобрался к кромкам жнивья.
 
 
И зовет и несет за собой
Просыпающийся прибой
И какой-то странный покой…
 
 
Отгорели былые мечты –
В красной дымке от ярких ракет
Протянулся болью их след.
 

2000

«Дороги, дороги, белые и пустые…»

 
Дороги, дороги, белые и пустые.
Куда-то уходят люди, любимые, дорогие.
 
 
Старый сон приподнял над землей:
В цветенье сад,
Что-то нашептывает
Золотой листопад
 
 
О том, что была, о том, что желала,
Далеких и близких в сердце впускала.
 
 
Его растянула до крайних размеров,
Не знала границ, пределов.
 
 
Где-то устало бормочет дождь,
Зная, былого уже не вернешь,
Не соберешь листы,
Осталось лишь замести следы.
 

2000

«Где-то давно я ловила…»

 
Где-то давно я ловила
Звуки неясные мне.
Томные шорохи плыли
В длинной густой тишине.
 
 
Долго кому-то вверяла
Мысли, созвучные дню.
По белому свету блуждала,
Погружаясь в немую тьму.
 
 
Затушила ненужные свечи,
Что горели неровным огнем.
Позабыла пустые встречи,
Отошла от всего, а потом
 
 
Где-то молча томилась,
Вдруг ушла, не оставив следа,
Только тихо, покорно катилась
За мною речная вода.
 

2000

«Изолгаться, превратив в виденья…»

 
Изолгаться, превратив в виденья
Позолоченные будни встреч.
Отказаться от тебя, предав забвенью
Жизнь, изжитую движеньем плеч.
И добраться до каких-то граней
Переливчатых, непоправимо кратких.
Вспоминать – и ничего не вспомнив,
Утереть с лица слезу украдкой.
Не заметив, не считаясь с окруженьем,
Потонуть в несдержанных рыданьях.
Растянув до невозвратности мгновенье,
Оборвать дыханье…
 

2000

«Позолоченных звезд выделяется…»

 
Позолоченных звезд выделяется
                       в черной ночи желтизна
Словно амбра, ударила в ноздри
                       шальная весна.
Серебристые песни родниковых
                       искрящихся нитей.
Провиденьем мы четко помечены:
                       бури событий
Нас колышут, как тонкий, непрочный
                       тростник.
В старых душах под вечер безудержный
                       ветер возник,
Вымел сор и очистил потайные уголки…
И оставил светиться в груди огоньки.
 

2000

«Прислушиваясь к тишине, улавливаешь…»

 
Прислушиваясь к тишине, улавливаешь
                       осколки
Когда-то несказанных фраз,
Возвращаешься к старым, излюбленным
                       мотивам,
Как будто бы утратившим на время остроту.
Невысказанные воспоминания толпятся
                       волнуются, шумят,
Подступают волнами к горлу, стискивают
                       его,
но не перекрывают дыхание,
Оставляя незримые щели, они как бы
сохраняют право на существование.
                       Надолго ли?
 

2000

«Мечты, вздымающейся к небу…»

 
Мечты, вздымающейся к небу
                       ленивый блеск.
Гитары, мучающей плоть,
                       тревожный всплеск.
 
 
Напевы, погружаясь в свет,
Несут сонет,
Рыдающий по старой встрече.
Листы заносят след,
Тянущийся к души увечьям.
 
 
И, конечно, разлад,
И шаги невпопад,
И невольная дрожь,
И извечная ложь.
 
 
Руки сложены в зыбкой надежде.
Отступают от мыслей слова.
На скрипучий песок прибрежный
Склоняется голова.
 

2000

«Очарованье звуков, высота полета…»

 
Очарованье звуков, высота полета –
Вздымается душа у пламенной мечты.
Восторга чистого налет
Спасти решусь от суеты.
 
 
В пустыню кану. В синь проникну,
Нежнейший полог в небе натяну,
Душевной силы чудные реликвии
У вечности ненадолго займу.
 
 
И буду плакать
Тихо, светло, ясно
У времени на трепетной груди.
И буду думать безоглядно
О том, что счастье – впереди.
 

2000

«Схоронила краски осень в темной…»

 
Схоронила краски осень в темной
                                   неба синеве.
Покатились две снежинки прямиком…
                                   В моем окне
 
 
В тайне чудо-рукоделья уличен
                                   пустынный двор,
Белые зимы проделки – пестрой осени
                                   укор.
От раздумий побледнели даже шишки
                                   у сосны,
На постылое безделье временем
                                   обречены.
 

2000

«Уже давно пришла пора…»

 
Уже давно пришла пора
К восторгам белой тишины приникнуть
И отпереть зазубренным ключом глубины
                                   мира,
 
 
И раскрыться навстречу радости
                                   безбрежной —
Неуловимой, неизбежной,
Не невзначай, не на мгновенье.
Чтоб каждый, кто душой устал,
Постиг минуты откровенья,
И растворился в восприятье
Всепоглощающий талант приятья,
Дарованный не Богом, но выстраданный
                                   жизнью,
Порой жестокою, порою справедливой,
Но все же откровенно милой.
 

2000

«Ночь. Шелест листвы. Прибоя звук…»

 
Ночь. Шелест листвы. Прибоя звук.
В этом странном мире разлук
Обманны не только встречи,
Но и сами разлуки.
Наверное, от скуки…
 

2000

«Я усну апрельской ночью…»

 
Я усну апрельской ночью
Пред небесными вратами,
Чтоб увидеть Вас воочию,
Унесенного богами.
 
 
Я усну апрельской ночью,
Чтоб вовек не просыпаться,
С тонкой бьющейся мечтою
Никогда не разлучаться.
 
 
Вам ли мне, не все ли равно,
Вдруг привидится былое,
Залечив немые раны,
Мы пришли искать покоя
В свет таимый, в свет незримый,
В мир большой, неповторимый,
Чуть искрящийся на солнце,
Если разглядеть в оконце.
 

2000

«Как беззаботно умирать…»

 
Как беззаботно умирать,
И воскресать, и мыслить снова, —
Да свяжет долгая зима
Над нами белые узоры!
 
 
Как сладко поднимать глаза
И замечать в неясной тени
Любви святые образа
В воздушном облаке смятенья.
 
 
Часов размашистая дрожь.
Трепещут старые мечтанья.
Мне все порой постыло, что ж —
Я в долгом счастья ожиданье.
 
 
Пусть жизнь прошла, и в ярком дне
Я обрету подобье смерти,
Я расплещусь в прохладном сне
Началом зимней круговерти.
 

2001