Текст книги "Волшебство любви"

– Она возьмет все, что ты захочешь дать ей, то есть – взяла бы, не будь эта маленькая девушка такой гордой. Ты, возможно, единственный, кто не замечал, как она на тебя смотрит. В ее прекрасных глазах сияла не только страсть. А она – из хорошей семьи. К тому же была невинна… Подобные девушки не прыгают в постель мужчины только из-за его ласковой улыбки. Конечно, теперь, когда ее нет, ты не можешь знать, что она думает и чувствует.

– Ты считаешь, что я должен поехать за девушкой? – спросил Лукас, хотя уже решил, что сделает именно это – и погонится за ней прямо до ворот Гленфера, если придется.

– Думаю, что ты обязан это сделать. Я бы на твоем месте так и поступил. Догнал бы ее и высказал все, что у меня на сердце, потому что она нуждается именно в этом. Но решать тебе. Конечно, она бедная и безземельная, и ты ничего не приобретешь, кроме нее самой, если женишься на ней.

– Думаю, ее одной более чем достаточно, – заверил Лукас, направляясь к двери.

– Потолкуй с девушкой! – крикнул Эндрю ему вслед.

– Да, потолкуй! – подхватил Йен. – У нее была не слишком счастливая жизнь, и она должна знать, что ты предлагаешь ей больше, чем теплую постель, и делаешь это не только из чувства чести и благородства.

Направляясь к конюшне, Лукас гадал: «Интересно, как кузены успели так хорошо узнать Эдину?» Дождавшись, когда оседлают лошадь, он запрыгнул в седло и галопом вылетел из Данмора. Если Эдине нужны нежные слова, он постарается их произнести. И он должен сделать все возможное, чтобы вернуть ее – пусть даже придется тащить силой. Узнав, что Эдина сбежала, Лукас сразу понял, что нуждался в ней, понял, что сладостная страсть, которую они делили, – только малая часть его чувств. И он молился, чтобы она испытывала то же самое.

Глава 8

Эдина глянула в сторону дальних холмов и тяжко вздохнула. До дома так далеко!

Но она не боялась путешествия. Конечно, погода в начале сентября могла быть холодной, но она знала, как найти или построить убежище. К тому же сейчас, в конце лета, в лесу полно еды, если знать, где искать. А она знала. У нее был Гар, оружие, и она прекрасный охотник. Так что голода она не боялась, но боялась совсем другого – того, от чего болезненно сжималось сердце и хотелось плакать… Увы, ей было необходимо покинуть то, чего она так хотела, в чем нуждалась. А в конце путешествия – Гленфер, где жил ее угрюмый дядя со своими такими же угрюмыми людьми. Она всегда была одинока, но теперь сознавала, что будет глубоко страдать из-за этого. Ведь теперь она знала, что любовь, дружба и счастье – об этом Эдина часто мечтала – действительно существуют. И жить без всего этого… Ох, какая мука!

– Думаешь, я сделала ошибку, Гар? – спросила она сидевшего у ее ног пса.

– Да, конечно. Но я начинал сомневаться, что у тебя хватит ума признать это…

Эдина вздрогнула от неожиданности; она испугалась и одновременно обрадовалась, услышав голос Лукаса, раздавшийся у нее за спиной. Она также удивилась, что не расслышала его приближения. И почему же Гар не дал ей знать, что они больше не одни?

Медленно повернувшись к Лукасу, Эдина не увидела его лошади; очевидно, он оставил ее где-то неподалеку, потому и сумел незаметно к ней подобраться.

– Ты же не гнался за мной пеший, верно? – спросила она; любопытство на время перевесило неловкость.

– Нет, конечно. Я оставил лошадь за деревьями. Никто ее не украдет. Ты все еще на моих землях. – Он скрестил руки на груди и пристально взглянул на девушку. – Ты прошла не слишком много…

– Но я иду только два, может, три часа.

– И намеревалась шагать до самого Гленфера?

Язвительность его слов начинала раздражать. Эдина вызывающе подбоченилась и заявила:

– Похоже, ты не успел заметить, что у меня нет лошади. Я могу добраться до Гленфера только одним способом – пешком.

– Не подумала, что следовало бы сказать мне о своем уходе? Обычно гости благодарят хозяина, перед тем как улизнуть из его дома.

– Я попрощалась с Малкомом, – ответила Эдина уже более миролюбиво, потому что испытывала угрызения совести из-за своего тайного побега.

– О да, ты говорила только с тем, кто ничего не понимает. И не захотела никому сказать, что уходишь.

– Я приехала в Данмор, чтобы удостовериться, что Малкому ничего не грозит и что о нем будут хорошо заботиться. Теперь опасность миновала, и у меня нет причин оставаться.

– Даже для того, чтобы как следует попрощаться с любовником?

Эдина почувствовала, что ее щеки заливает румянец.

– Одна ночь безумия не делает тебя моим любовником.

– Тогда давай превратим ночь в две – чтобы ты могла отказаться от решения улизнуть из замка подобно воровке.

Прежде чем Эдина осознала услышанное, Лукас схватил ее и перекинул через плечо, так что она от удивления не могла даже пошевелиться. Лукас же направился в сторону замка. Эдина не понимала, почему он вел себя так, словно его оскорбили, и почему отправился за ней. Но через минуту-другую решила, что ей не нравится, когда ее бесцеремонно таскают на плече, точно старое одеяло.

– Поставь меня на землю, болван! – крикнула она и ущипнула Лукаса за спину. – Гар! – позвала она. И нахмурилась, не увидев пса. – Где ты, глупое животное?!

– Он побежал в лес, уткнувшись носом в землю, – сообщил лэрд и легонько шлепнул Эдину по попке, отчего она стала бешено извиваться. – Дорогая, довольно. Иначе свалишься на землю и разобьешь свою красивую пустую головку.

– Пустую?! – Девушка снова ущипнула Лукаса, а затем ударила. После чего вдруг увидела, как он, взяв скатку с одеялом, притороченную к седлу, бросил ее на землю и расправил ногой.

Тихий крик сорвался с губ Эдины, когда Лукас снял ее с плеча, осторожно уложил на одеяло и тотчас же лег на нее сверху, так что она не успела ускользнуть. Ее попытки ударить его были пресечены с постыдной легкостью – он просто слегка сжал ее запястья и придержал руки. Эдина вперилась в него пристальным взглядом, пытаясь пробудить в себе возмущение человека, которого удерживали силой. И пыталась не отвлекаться на мысли о том, как это прекрасно – ощущать на себе тяжесть такого большого сильного тела.

Лукас заметил, как потемнели прекрасные глаза девушки – страсть, горевшая в их глубинах, явно противоречила гневу, искажавшему нежное личико. Он улыбнулся про себя; было очевидно, что Эдина желала его и, следовательно, у него не было причин для беспокойства. А его кузены, вероятно, правы. Он должен сказать ей, что чувствует. Должен предложить больше, чем мимолетную страсть.

Однако в данный момент ему было не до разговоров. Да-да, наверное, следовало напомнить Эдине о сладостном огне, от которого она убегала. Лежа в его объятиях, ослабевшая после яростных ласк, она будет более склонна выслушать все, что он должен ей сказать. А если ничего не выйдет… Что ж, он жаждал в последний раз лежать в ее объятиях, прежде чем она навсегда уйдет из его жизни.

Эдина ахнула, когда Лукас накрыл ее губы своими. Конечно, отчасти она была возмущена, и тихий внутренний голос твердил ей о грехе, предупреждал о запрете отдаваться страсти без любви и требовал, чтобы она сказала «нет». Однако же…

Когда Лукас отпустил ее руки и принялся ласкать, более громкий и сильный голос велел ей замолчать. И Эдина тихо застонала, почувствовав, как желание закипело в ее жилах, заглушая доводы рассудка. Она обвила руками шею Лукаса и ответила на его поцелуй.

В какой-то момент она вдруг поняла, что они оба уже успели раздеться. И Эдина попыталась думать о том, что делала. Конечно, ночь, которую она провела с Лукасом, была прекрасной. И каким-то странным образом необходимость защищать Малкома усилила сладость их безумных ласк. А утром не было сожалений. Не было сказано ненужных слов, и не было сделано ничего, что могло бы испортить ту чудесную ночь.

Но на этот раз они были одни, в месте, где никто им не помешает. И на этот раз она не могла использовать Малкома как причину оставаться с Лукасом – оставаться в надежде на нечто большее, чем страсть.

А Лукас тем временем прокладывал дорожку из поцелуев к ее грудям. И никаких обещаний, никаких слов о любви. Возможно, он поехал за ней просто потому, что изголодался по ласкам, по страсти, которую они делили. Возможно, не было никаких других причин…

Тут он принялся целовать ее груди, и Эдина решила, что ей все равно, почему Лукас с ней. Еще одна ночь страсти только добавит прекрасных воспоминаний, которые она будет лелеять, оставшись одна.

Обхватив любовника руками и ногами, Эдина всецело отдалась страсти.

Лукас медленно приходил в себя, сжимая девушку в объятиях. Никогда еще их ласки не были такими сладостными. Никогда не доставляли такого наслаждения. И он не мог понять, как Эдина нашла в себе силы убежать от этого. Но теперь он почувствовал, что настало время и для разговора. Следовало потребовать от нее ответов. И самому быть предельно честным.

– Послушай, Эдина… – начал он, коснувшись поцелуем ее лба и нежно, но крепко удерживая на месте, когда она попыталась вывернуться из его рук. – Дорогая, мы должны поговорить. С того момента, как мы впервые увидели друг друга, мы оба подозревали друг друга… и желали друг друга. И вместе победили моего врага. Мы даже беседовали о некоторых эпизодах нашей жизни. Теперь мы должны проглотить гордость и сомнения и потолковать о том, что должно случиться между нами.

Она смотрела на него сквозь спутанную занавесь волос, не совсем понимая, о чем он говорил. Если он собирается попросить ее быть его любовницей, остаться в замке в качестве наложницы… Ох, она не была уверена, что у нее хватит сил отказаться.

– А что может случиться между нами? – тихо спросила Эдина.

– Мне было бы немного легче говорить, если бы ты не выглядела такой испуганной, – ответил Лукас, криво улыбнувшись.

– Меня страшит неопределенность.

– Милая, ты думаешь, я поскакал за тобой только ради любовных ласк?

Эдина вздохнула.

– Я не знаю… – Сделав глубокий вдох, она решила быть абсолютно откровенной и заявила: – Я не могу остаться здесь твоей наложницей. Лучше мне сейчас уйти.

– Я не стал бы гоняться за покинувшей меня наложницей. Просто нашел бы другую. – Лукас поцеловал ее в губы и добавил: – Да, я хочу тебя в своей постели. Но также просто хочу тебя. – Он поморщился, сообразив, что сказал глупость. – Видишь ли, я раньше никогда не говорил с девушкой о таких вещах, но знаю, что не всегда умею говорить красиво.

– Скажи как можешь. Или как получится, – пробормотала Эдина. – Главное – скажи правду.

Он рассмеялся и привлек ее к себе.

– Я и сам этого не знал до твоего побега, но оказалось, что люблю тебя, Эдина Макадам. И я хочу, чтобы ты осталась со мной. Как моя жена.

– Уверен? У меня нет приданого. – Она едва могла говорить; ее душили слезы, потому что она была на седьмом небе – ошеломленная и боявшаяся, что не расслышала Лукаса как следует.

– Эдина, только в тебе я нуждаюсь. А все остальное… У меня есть земли, и я достаточно богат, чтобы удовлетворить все свои потребности. – Он нахмурился, увидев, как по ее щеке скатилась слезинка. – Дорогая, я надеялся, что ты ответишь тем же.

Она обняла его и прошептала:

– Глупый, конечно, я люблю тебя. Да, я стану твоей женой. Я так часто мечтала услышать от тебя эти слова, что побоялась: а вдруг мне сейчас все это почудилось?.. – Взяв себя в руки, Эдина взглянула на него и с улыбкой добавила: – Вообще-то у меня есть приданое. – Она указала на Гара, появившегося рядом с ними. – Вот оно, огромное и лохматое…

Лукас рассмеялся и погладил пса.

– Такое сокровище придется по душе любому мужчине. Нужно обязательно найти ему красивую сучку!

– И тогда под ногами будут вертеться его щенки. И щенки, и Малком, и, может быть, парочка наших с тобой малышей.

– Сколько захочешь. – Он нежно поцеловал ее. – И их никто и никогда не оставит одних. Как и их мать.

Эдина просияла и воскликнула:

– Я так люблю тебя, Лукас!..

– А я тебя, моя маленькая лесная красавица.

Она снова улыбнулась и оглядела окружавшие их деревья. Лес – то место, где ее бросила мать. Лес – то место, где она нашла Малкома и встретила Лукаса. И теперь в лесу они поклялись друг другу в любви.

«Так что выходит, – с радостной улыбкой думала Эдина, отдаваясь поцелуям любимого, – что и в лесу можно найти кое-что хорошее».

Волшебный сад

Глава 1

Шотландия

Лето 1390 года

– Не повесит же он меня. Ему просто нужна еда. – Роуз Кит снова и снова повторяла эти слова, вынимая из каменной печи собственноручно испеченные яблочные пирожки с открытым верхом.

Должно быть, Роуз произнесла эти слова уже в сотый раз, но спокойнее ей не стало, и она снова повторила их, наливая мед на пирожки.

Внезапно Роуз заметила, что руки ее дрожат. Ах, если она не овладеет собой – не доберется до замка. И кто-нибудь найдет ее лежащей на дороге без чувств в окружении раздавленных пирожков.

– Зачем это лэрду понадобилось меня видеть? – спросила она у черного с белым кота, растянувшегося на кухонном столе.

Но кот лишь приоткрыл один глаз, зевнул и отвернулся.

– Много от тебя пользы, Суитлинг, нечего сказать… – проворчала Роуз.

Она сняла передник и повесила его на крючок у задней двери коттеджа. День выдался ясный и теплый. Погода наверняка будет хорошей. Но тут из замка прибежал маленький Питер и передал, что новый лэрд приказал принести ему к ужину яблочных пирожков. Услышав это, Роуз почувствовала, как сердце ее покатилось прямо в ноги – в самые пятки. И оно все еще не вернулось на свое законное место, сколько бы Роуз себя ни успокаивала.

Посещения старого лэрда так ее не тревожили. В детстве она несколько раз в неделю бегала в замок – приносила еду старому лэрду. Он всегда был очень добр к ней и скорбел, когда три года назад умерла ее мать. Более того, она была уверена, что это он оставил корзинку с котятами у ее двери – пытался таким образом ее развеселить. Но старый лэрд теперь мертв, а сын приехал в замок, чтобы занять его место.

Заплетая косы, Роуз старалась припомнить мальчика, которого когда-то знала. «Темный вроде бы… – подумала она с улыбкой. – Да, темные волосы, темно-серые глаза… и смуглый». Он был удивительно добр к маленькой девочке. Она даже опечалилась, когда почти десять лет назад он уехал во Францию. Он редко и ненадолго навещал родной дом, но она тогда не видела его, так что запомнила совсем молодым, девятнадцатилетним. А теперь ему почти тридцать. Юность он провел в битвах, а все его родные умерли. Не удивительно, что он, как говорили, молчалив и угрюм…

Роуз тут же отругала себя за то, что внимала всяким слухам и сплетням.

Что ж, юноши становились взрослыми мужчинами. Добрые и улыбчивые молодые люди превращались в суровых строгих лэрдов – таков печальный закон жизни. Увы, сладостная юность скоро меркнет.

Сама же Роуз была счастливым ребенком, любимым и блаженно невинным. Но время шло, и жизнерадостное детство закончилось. Ее мать была не в силах заглушить мерзкий шепоток о женщинах из семьи Кит и остановить взрывы страха и гнева. Роуз понимала людские опасения, потому что время от времени и сама их испытывала. Но она никак не могла взять в толк, почему все это делало людей такими жестокими.

Осторожно уложив пирожки в корзинку, Роуз помолилась о том, чтобы лэрд оказался одним из тех немногих, которые ничего не чувствуют, съев приготовленную ею еду. Пусть блаженно улыбнется и возрадуется просто потому, что съел что-то вкусное. У нее, Роуз, и без того много бед. Не хватало, чтобы еще и новый лэрд смотрел на нее со страхом и подозрением…

– Что же, парни, пожелайте мне удачи, – сказала она, надевая плащ.

Роуз покачала головой, когда только двое из четырех котов, находившихся в кухне, соизволили взглянуть на нее. Как это печально, когда двадцатиоднолетней женщине приходится разговаривать с котами. Увы, после смерти матери ей почти не с кем было поговорить.

– Пссст! Роуз!..

Роуз тотчас подумала, что разговаривать с котами куда приятнее, чем с некоторыми людьми. Но тут же упрекнула себя за недоброжелательное отношение к людям и улыбнулась молоденькой девушке, вылезавшей из кустов. Мег была в том возрасте, когда ты уже не ребенок, но еще и не совсем девушка. У этой Мег был живой ум, но, к несчастью, «живой ум» очень уж интересовался всем, что было связано с Роуз.

– Боюсь, Мег, что не могу принять тебя сейчас, – сообщила Роуз, мысленно улыбаясь. – Я должна идти в замок.

– Знаю, – кивнула Мег и зашагала рядом. – Лэрд хочет видеть тебя и хочет сам попробовать твою еду.

Роуз нахмурилась.

– Откуда ты знаешь?

– Об этом шепчется вся деревня.

– О господи!

– Похоже, старый лэрд вел дневник, поскольку считал, что поможет сыну тут освоиться, если будет вести записи обо всем, что говорится и делается в замке, в деревне и в землях Данкерна.

– И в дневнике он написал о Роуз-коттедже, о женщинах семьи Кит и о саде?

– Так и есть. Превозносил твои яблочные пирожки.

– Старый лэрд был очень добр, но жаль, что он сделал это…

– Почему? Ведь молодой лэрд жил здесь несколько лет, и думаю, что он все слышал.

– Верно, – вздохнула Роуз. – Но он мог об этом забыть.

– Даже если и забыл, ему напомнили. – Мег откинула со лба свои густые темные волосы и добавила: – Да-да, мистрис Керн наверняка уже пожаловалась ему…

– Она поспешила увидеть нового лэрда?

– При первой возможности. И сразу же потащила к нему бедняжку Энн – едва он приехал. Лэрд ведь не женат, верно?

«Все хуже и хуже», – размышляла Роуз, посматривая на крепкие стены Данкерна. Джоан Керн ненавидела ее, ненавидела ее мать и была самой злобной и настойчивой противницей женщин из семейства Кит. Она вышла замуж за Керна, но, овдовев, вернулась домой. Мать Роуз шутила: мол, Керны, должно быть, устроили большой праздник, когда она их покинула. Джоан была дальней родственницей старого лэрда и гордилась этим куда больше, чем следовало, – кроме нее многие другие члены клана могли претендовать на подобную честь. По каким-то причинам Джоан всегда недолюбливала женщин семейства Кит, у Роуз было чувство, что мать знала эти причины, но так и не поделилась с ней.

– Это будет хорошая партия, – пробормотала она, гадая, почему мысль о женитьбе нового лэрда на Энн так ее раздражала. – Несмотря на свою мать, Энн – очень добрая девушка.

– Но слишком уж мягкая. Думаю, лэрд ее пугает. Недаром мистрис Керн ругала дочь по пути домой. Обзывала «робкой маленькой мышкой». Энн все время конфузилась, а если и говорила с лэрдом – то едва слышно, дрожащим голосом.

– А ты подслушивала, верно?

Мег кивнула, не выказывая ни малейшего раскаяния.

– Несколько раз казалось, что меня вот-вот поймают.

– Лэрд что-то сделал, чтобы напугать Энн?

– Они с матерью об этом не говорили. – Мег нахмурилась и почесала свой остренький подбородок.

– Да и что Энн могла сказать, если ее мамаша все стонала и ныла насчет неблагодарных детей? Говорила только, что он слишком велик, слишком темен и слишком грозен.

– Слишком грозен? – Роуз замедлила шаг.

– О, я бы не обращала внимания на эту Энн. – Мег презрительно фыркнула. – Она слишком слабая и нежная. К тому же трусиха. Стоит маленькому кролику показать зубы, и она падает в обморок.

Роуз отвела глаза и проглотила смешок. Не слишком хорошо с ее стороны слушать сплетни Мег, но она не могла удержаться от соблазна. К сожалению, только от нее Роуз и узнавала новости о происходившем в деревне.

– Я начинаю понимать бедняжку Энн, – пробормотала она, останавливаясь перед воротами замка.

– Но ты куда храбрее, – заверила Мег. – Энн никогда бы не смогла жить одна, хотя подозреваю, что иногда она об этом мечтает.

На сей раз Роуз не удержалась от смеха.

– Скверная девчонка Мег! – выпалила она, но тут же вновь стала серьезной и вздохнула, глядя в открытые ворота на толстые стены замка. – Сейчас я не чувствую себя очень уж храброй… – Она посмотрела на корзинку с пирожками. – Все время гадаю, почему лэрду понадобились мои яблочные пирожки. Может, хочет узнать, такие ли они вкусные, как считал его отец? Или ищет доказательства, что я – ведьма, злобная тварь, которую нужно выбросить из Данкерна?

– Ну… ты слишком долго думаешь об этом. – Мег стала за спиной Роуз и осторожно начала ее подталкивать, пока та не прошла в ворота. – Сама знаешь, что не можешь сбежать и спрятаться, верно? Так что лучше поскорее с этим покончить. И разве твоя еда не делает людей счастливыми и веселыми? Разве угрюмые лица не превращаются в улыбающиеся? Веселый, смеющийся лэрд не способен повесить тебя на стенах замка.

– Спасибо. – Роуз ловко увернулась от толчков Мег и нахмурилась. – Я чувствовала себя хорошо, пока ты это не сказала.

– А, вот и ты, Роуз! – воскликнул тощий молодой человек по имени Доналд. Он поспешил к ней.

– Да, вот и она, – кивнула Мег. – Ты так умен, что выследил ее здесь?

Доналд ответил девушке злобным взглядом.

– Крысиное гнездо на палке сюда не приглашали. Иди домой, девчонка.

Когда Мег вернула оскорбление в весьма впечатляющих выражениях, Роуз снова вздохнула. Доналда и Мег разделяло всего четыре года, и все же Роуз не помнила того времени, когда они не ссорились и не оскорбляли друг друга. Ее мать находила эту пару неиссякаемым источником развлечений и даже считала их ссоры брачным танцем. Флора Кит прекрасно разбиралась в людях, но Роуз иногда гадала, выживет ли эта парочка после очередной схватки.

Сделав глубокий вдох, Роуз расправила плечи и вошла в замок. Доналд и Мег не нуждаются в свидетелях своих «танцев». К тому же Мег была права, утверждая, что лучше поскорее покончить с этим визитом. Думая о встрече с лэрдом и обо всем, что могло пойти не так, Роуз едва не поддалась соблазну съесть собственный яблочный пирожок. Наверное, это помогло бы ей приветствовать молодого лэрда со спокойным сердцем и учтивой улыбкой.

Роуз помедлила в дверях большого зала, чтобы рассмотреть двоих мужчин, сидевших за столом. Роберт, управитель, был седой и длинноволосый – его Роуз сразу узнала. А вот другой… Она уставилась на молодого мужчину с длинными черными волосами и темно-серыми глазами. Конечно же, это и был новый лэрд. При ближайшем рассмотрении выявилось его сходство с отцом – сильная челюсть и длинный тонкий нос. Битвы за Францию добавили ему мускулов, но он по-прежнему оставался стройным, почти грациозным. Более того, кое-какие черты юного Адэра Дандаса все еще просматривались на его лице. Однако на губах не было ни намека на улыбку. И ни следа мягкости в скульптурных чертах лица.

Франция и ее войны превратили юношу, которого она когда-то знала, в сидевшего сейчас перед ней незнакомца.

– Мистрис Кит! – воскликнул Роберт, наконец-то ее заметивший. – Иди сюда и садись! – Управитель и лэрд встали. – Помнишь сэра Адэра?

– Помню, милорд, – пробормотала Роуз, приседая.

– Где Доналд? – спросил сэр Адэр. – Я послал его встретить тебя у ворот.

– Со мной была Мег, лэрд.

– О боже!.. – Роберт нахмурился и покачал головой, очевидно, гадая, не пойти ли спасать сына.

– Мег? – удивился сэр Адэр. – Дочка Хромого Джемми?

– Да, – кивнул Роберт. – Она и мой сын совершенно забываются при встречах и принимаются обмениваться оскорблениями. – Он взглянул на Роуз и криво улыбнулся. – Помню, твоя мать говорила, что они будут хорошей парой. Но я часто гадаю, смогут ли они вынести друг друга достаточно долго, чтобы узнать, так ли это.

– Я тоже гадаю. И никак не пойму, что заставляет их говорить друг другу гадости. – Роуз поставила корзину на стол. – Мне это кажется скорее битвой, чем ухаживанием.

Пока Роберт и Роуз разговаривали, Адэр изучал молодую женщину, которую в последний раз видел тощей и не слишком опрятной девочкой. А сейчас… Высокая полная грудь, тонкая талия и округлые бедра свидетельствовали о том, что перед ним взрослая женщина. Но у нее было все то же очаровательное личико сердечком. Волосы же, потемневшие до цвета меди, свисали до бедер густыми соблазнительными волнами, бо́льшая часть веснушек поблекла, так что осталась только небольшая россыпь на переносице изящного носика и чуть-чуть на щеках, а густые темные ресницы и изящные арки бровей подчеркивали красоту огромных глаз цвета морской волны. Ее полные губы прелестно улыбались, когда она вместе с Робертом удивлялась странному поведению молодых людей, которых оставила во дворе. Адэр же смотрел на нее, не в силах отвести глаз.

Однако что-то было не так, и он не сразу определил, что именно. Девочка, которую он когда-то знал, была жизнерадостной и веселой – в любой момент могла улыбнуться и рассмеяться. Теперь радость ее погасла, и ему было больно видеть это, хотя он не совсем понимал почему. А впрочем… какое ему дело до глупостей? Не удивительно, что радость и смех давно ушли из жизни Роуз вместе с детством. Она ведь повзрослела за то время, что его тут не было, и наконец увидела жизнь в ее истинном свете – увидела мир, полный несчастий, скорби и боли.

Адэр мысленно выругался, сообразив, что все-таки разочарован – несмотря на все свое здравомыслие. Он втайне надеялся, что Роуз и сейчас могла бы заставить его улыбнуться – как бывало прежде…

А во Франции он часто думал о Данкерне и думал о ней, смеющейся и улыбающейся. Хотя, наверное, давно пора похоронить эти глупые воспоминания.

– Жаль, что твоя мать умерла, – сказал он, когда Роуз взглянула в его сторону. И тут же поморщился от этой своей глупой попытки завести беседу.

– Спасибо, лэрд. Я все еще тоскую по ней.

– Да, конечно… Отец с великой скорбью писал о ее смерти.

– Он всегда был добр к нам, и всем нам очень его не хватает.

Адэр кивнул и коснулся ее корзины.

– Он часто говорил о кулинарном искусстве – твоем и твоей матери. Отец очень любил яблочные пирожки.

Потянувшись к кубку с вином – его наполнил для нее Роберт, – Роуз поняла, что ее руки дрожат, и поспешно сцепила их за спиной. Ее слишком живое воображение разыгралось, и она уже слышала, как лэрд обвиняет ее в колдовстве.

Стараясь овладеть собой, Роуз проговорила:

– Когда старый лэрд ел пирожки в разгар зимы, он называл их «прикосновением весны».

– Да, верно. Отец находил их… весьма утешительными. Стоило съесть один – и плохого настроения как не бывало! Он часто говорил о них, и я посчитал, что просто обязан сам попробовать. Надеюсь, моя просьба не доставила тебе неудобств.

– Нет, лэрд, – пробормотала Роуз с вымученной улыбкой.

Когда он подтянул корзину поближе к себе, она попыталась сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Юноша, которого она знала, никогда бы не стал для нее угрозой, но этого юноши давно не было, а вместо него…

Роуз почти не удивилась, почувствовав, что ее влекло к этому смуглому мужчине, но подобное влечение еще не означало, что он безопасен. Ведь мать учила: желание и даже любовь могут затуманить способность ясно мыслить и притупить инстинкты.

Когда лэрд выбрал пирожок и поднес ко рту, она стала мысленно молиться: «Господи, если еда произведет на него какое-то действие, то пусть вернет к жизни того доброго молодого человека, которого я когда-то знала».