Текст книги "…Ваш маньяк, Томас Квик"

– Да-да, – продолжает Йорген Перссон. – А как ты относишься к вопросу об адвокате? Я могу продолжать беседовать с тобой, а адвоката мы обсудим потом. Или ты хочешь адвоката? На каком этапе ты хотел бы подключить адвоката?

– Да, вопрос, конечно, непростой, – констатирует Квик. – Об этом мы как-то не подумали.

– Не подумали, – подтверждает свидетель допроса Перссон. – И я ничего не могу сказать по этому поводу.

– Мы ничего не можем сказать, – соглашается Квик.

– А я не адвокат, – говорит Чель Перссон.

– Нет, – кивает Квик. – Мне кажется, если мы хотим соблюсти все формальности, как положено, то он должен присутствовать с самого начала.

Не получив поддержки ни со стороны своего врача, ни со стороны полицейского, Томас продолжает развивать свою мысль:

– Адвокат может быть важен в том отношении, что он будет выступать как бы нейтральной силой во всей этой истории. По-моему, это было бы очень хорошо.

Но так не получается. Йорген Перссон отключает магнитофон и «обсуждает этот вопрос», как он записывает потом в протоколе. И когда магнитофон снова включается на запись, допрос продолжается – без адвоката.

Когда я пятнадцать лет спустя читаю Стюре Бергвалю о том, как он достаточно обоснованно выступал в пользу того, чтобы с самого начала прибегнуть к помощи адвоката, он произносит:

– Мне так больно слышать, как все это получилось. Возмутительно. И прекрасно узнаю всю ситуацию, свое желание пойти навстречу Челю Перссону. Если бы я признался, что все, о чем я рассказывал на психотерапевтических сеансах, было выдумкой, я поставил бы Челя в дурацкое положение. Да и самому опозориться перед Челем мне тоже не хотелось.

В течение нескольких месяцев три раза в неделю он обсуждал убийство со своим врачом, который неожиданно стал свидетелем на допросе и по отношению к которому Стюре, находящийся на принудительном лечении, попал в исключительную зависимость.

– В этой ситуации для меня было просто невозможно признаться, что я лгал на протяжении сотен психотерапевтических бесед, – вздыхает Стюре.

Я прошу его пояснить, что он имел в виду на том допросе 1993 года, говоря, что адвокат мог бы быть «нейтральной силой во всей этой истории».

– Я имел в виду, что адвокат мог бы стать противовесом Челю Перссону и мне, что он мог бы спросить: «Все это действительно правда, Стюре?» И посоветовать нам не торопиться.

Когда допрос продолжается, Квику приходится подробно рассказать, как он обманом заманил Юхана, как затащил его в машину и ударил головой о приборную доску, так что тот потерял сознание.

– Что происходит затем? – спрашивает младший инспектор полиции.

– Мы уезжаем из этого района, и я по-прежнему не знаю, куда мы едем, но через некоторое время мы прибываем к Стадсбергет в Сундсвалле, и я паркуюсь там. Я достаю Юхана из машины, и мы заходим довольно далеко в лес. Там происходит сам… стало быть, там я его и задушил.

Позднее во время того же допроса Перссон спрашивает его, куда он дел тело.

– Оно под большим камнем, в каменистом месте, – отвечает Квик.

– Когда тело оказалось там? – уточняет Йорген Перссон.

– Тогда же, в то же утро.

– Угу, – кивает Йорген. – Ну что, сделаем перерыв на обед?

Во второй половине дня допрос продолжается с того места, на котором они прервались, с событий на Стадсбергет, где Квик, как он утверждает, задушил Юхана и спрятал тело.

– И как ты это делаешь – когда душишь его? – спрашивает Йорген Перссон.

– Ну, это, руками, – отвечает Квик.

– Произошло что-нибудь особенное перед тем, как ты задушил его?

– Нет, ничего такого.

Но когда ему задают дополнительные вопросы по поводу того, с какой целью он заманил Юхана к себе в машину, Квик вспоминает, что он изнасиловал Юхана, прежде чем задушить его.

– И потом, когда он мертв, – что ты делаешь? Я имею в виду – ты сказал, что он оказался под кучей камней, я это имею в виду.

Тут рассказ принимает новый и совершенно неожиданный оборот:

– Я снимаю с него обувь и то, что у него на ногах, – не знаю, как это лучше назвать. И тут я не совсем уверен. Мне кажется, хотя я точно не знаю, что его одежду я прячу на… на… ну, там, где мы находимся. Я сворачиваю одежду и прячу под камнями или что там еще есть. Затем я иду за одеялом, которое лежит у меня в машине, и заворачиваю его. И мне кажется, что я не прячу его тело на Стадсбергет, а уезжаю с ним прочь. И я еду примерно тем же путем, которым мы приехали, и беру на север, то есть мы снова выезжаем из Сундсвалля и продолжаем ехать на север в сторону Хэрнёсанда. И мне кажется, что я вдоль дороги нахожу маленькую лесную дорогу, на которую сворачиваю, и нахожу место, где прячу его.

Квик рассказывает про место, своего рода «углубление в ландшафте», где он нашел несколько камней, которые можно поднять. Переместив их, он кладет туда тело, а затем возвращает камни на место. Йорген Перссон терпеливо выслушивает все версии Квика по поводу того, что произошло – или, может быть, произошло, однако цепляется к деталям в его рассказе:

– Давай вернемся вот к какому моменту, Стюре. Ты сказал, «мне кажется» по поводу тела. Ты уверен, что снова загрузил его в машину и уехал с ним, или ты точно не знаешь?

– Точно не знаю.

– То есть, возможно, тело все-таки лежит на горе Стадсбергет, верно?

– Да, – признает Квик.

Теперь младший инспектор Перссон задумался по поводу другой детали во время допроса, которая показалась ему странной.

– Откуда ты знаешь, что вы едете к Стадсбергет? Ты знал название этого места? Меня это заставило задуматься.

Квик поворачивается к Челю Перссону и отвечает, глядя на него:

– Это я знаю в результате нашей совместной поездки – что это место называется Стадсбергет. Раньше я этого не знал – так мне кажется.

– Расскажи, как прошла та поездка, – просит Чель Перссон.

Но Йорген Перссон не дает Квику рассказать о поездке. Вместо этого он обращается к свидетелю допроса:

– Стало быть, вы ездили туда – в Сундсвалль?

– Мы там были. Именно так.

В материалах допроса не содержится ответа на вопрос, что психотерапевт и Квик делали в Сундсвалле на горе Стадсбергет и зачем они поехали туда.

Зато есть другой вопрос, очень интересный, с точки зрения оперативной полицейской работы: Квик рассказывает, что вся машина изнутри была перепачкана кровью. Он подробно описывает, как помыл машину внутри и смыл все следы крови на заправке по пути домой. Во время той остановки он воспользовался случаем позвонить матери, с которой жил, и сказал ей, чтобы она за него не беспокоилась.

Квик обращается к своему врачу:

– Понимаю, что я навязчив, Чель, но не мог бы ты проверить, поставили ли они кофе?

Чель Перссон покидает помещение, чтобы принести кофе, и младший инспектор Перссон, улучив минутку, спрашивает, что произошло во время той поездки в Сундсвалль, которую предприняли он и его психотерапевт. Чтобы младший инспектор понял цель этой поездки, Квик должен объяснить ему, как память поступает с травматическими переживаниями.

– Это событие было полностью скрыто от моего сознания. В осознанной памяти сохранились лишь фрагменты. Мы с моим психотерапевтом долго и интенсивно работали. Мы встречались три раза в неделю в течение длительного срока, и постепенно эти барьеры стали ослабевать. На восемьдесят процентов я знал, что убил Юхана, но у меня оставалась внутренняя лазейка, что это невероятно и не может быть правдой. И тогда мы делаем следующее – мы едем в Сундсвалль, и я не знаю, куда надо ехать. Мой врач сидит за рулем, а я сижу рядом, и вот мы приезжаем в Сундсвалль, и я не знаю, куда дальше.

– Именно так, – подтверждает Чель Перссон, который только что вошел в комнату с кофе.

– Но постепенно я начинаю узнавать это место, – продолжает Квик.

– Могу добавить, что я-то знал, куда нам ехать, – указывает Чель Перссон.

– Да, именно так, – говорит Квик.

– Но я хотел, чтобы ты сам показал мне дорогу туда. Я заранее узнал, где жил Юхан. Я хотел, чтобы ты привел нас туда, и я дал тебе это сделать в какой-то степени, и мне только чуть-чуть пришлось помочь тебе, – добавляет Чель Перссон.

Квик рассказывает, как он узнал место, когда они проезжали универмаг «Obs!», и смог указать примерное направление. Однако он оказался не в состоянии указать, где надо свернуть с главной дороги, о чем ему тут же напоминает Чель Перссон.

– Да-да, – кивает Квик.

– Я заметил, что мы едем не туда, – говорит Перссон.

Наконец они добрались до дома Юхана, и Квик хочет рассказать, как он отреагировал, увидев дом.

– Да, и тут я понял, что у меня была лазейка, что это невероятно, что этого не может быть. Но когда мы оказались там, я увидел все это и понял, что это правда.

– Тогда ты это почувствовал?

– Да, совершенно верно.

– И теперь ты абсолютно уверен, что это правда?

– Да, после той поездки. Именно та поездка закрыла… замкнула…

Полицейский Перссон выслушивает рассуждения Квика и пытается понять его метафоры по поводу лазейки и того, как поездка в Сундсвалль замкнула круг. Одновременно он, кажется, понимает, что в рассказе отсутствуют конкретные сведения, указывающие на то, что Квик бывал в Сундсвалле раньше и что он убил Юхана. Его смущает, что признание сделано сейчас, двенадцать с половиной лет спустя после самого события.

– Стюре, ты что-нибудь предпринимал для того, чтобы сообщить своему окружению, что это сделал ты? – спрашивает он.

– Я не знал, что это сделал я, – отвечает Квик.

– Ты не знал?

– Именно это и есть самое трудное.

Квик объясняет, что он, как и все, читал газетные статьи об исчезновении Юхана и еще тогда подумал, что он мог совершить такое. Однако вытеснил все эти мысли. Он описывает длительный процесс психотерапии, в результате которого в его памяти постепенно начинают пробуждаться воспоминания об убийстве Юхана.

– Поначалу скорее как фантазии, – уточняет Чель Перссон.

– Да, именно, – соглашается Квик.

– Так-так, – произносит младший инспектор. – Стало быть, ты не бывал там потом и ничего не менял – не искал одежду, не изменял положения тела?

– Нет, – с уверенностью утверждает Квик.

– Ты в этом совершенно уверен? Или все же есть некоторая вероятность того, что ты там был?

– Нет, мне кажется, такой вероятности быть не может, нет.

– Мы прервались, когда добрались до Стадсбергет и обнаружили, что деяние произошло там. После этого мы прекратили поиски и поехали в клинику, – поясняет Чель Перссон.

– Точно, – соглашается Квик.

– Да, больше ты и не мог, – говорит врач Перссон.

– Так-так, – говорит полицейский. – Вы не заходили в лес и ни к чему не прикасались?

– Мы вошли в лес на несколько шагов, – отвечает врач.

– Всего на несколько шагов, – подтверждает Квик.

– Ты узнал это место, и мы тут же отправились назад, – говорит Чель Перссон.

Во время этого первого допроса Квик признается еще в одном убийстве мальчика, имевшем место до 1967 года где-то в Смоланде – возможно, в Альвесте. Квик рассказывает, что он ехал на машине с мужчиной на десять лет старше себя, которого мы будем называть Сикстеном Элиассоном. Сикстен был гомосексуал, но, будучи членом Армии Спасения, вынужден был скрывать свою ориентацию за брачным фасадом.

– У него был такой черный… как называются эти машины? – спрашивает Квик.

– «Студебеккер», – подсказывает Чель Перссон.

– Да, именно так, – говорит Квик.

– Очень необычная марка, – уточняет врач.

– Да. – Квик вдруг вспоминает, какая же именно машина была у Сикстена. – Это была «Изабелла».

– «Боргвард Изабелла», – поправляет Чель Перссон.

– Точно, – соглашается Квик.

– А что произошло с тем мальчиком?

– Его спрятали. Я его спрятал.

– Где ты его спрятал?

Квик снова поворачивается к своему психотерапевту:

– Об этом я тебе рассказывал, правда? О той полусгнившей лестнице, которую я поднял и под ней образовалось пространство?

– Ты говоришь – лестница? – удивился Перссон.

– Это была большая лестница, так сказать, частично покрытая травой и землей, и на самом деле она уже почти сгнила. Но когда я поднял ее, за ней потянулся поверхностный слой земли.

– Да-да, ею давно не пользовались…

– Точно, и она много лет пролежала в лесу.

Младший инспектор Перссон спрашивает, знает ли Квик что-нибудь еще о мальчике. Как его звали? Откуда он взялся? Сколько ему лет?

– Ну, он был моего возраста или на пару лет моложе. И его, как мне кажется, звали Томас.

– Тело мальчика нашли после убийства?

Квик не может припомнить, чтобы они обсуждали это на психотерапевтическом сеансе, и обращается к Челю Перссону, который тоже не помнит, говорил ли Квик что-нибудь по этому поводу. Квик поясняет, что тело, как ему кажется, не могли найти еще много лет.

Хотя Квик без всяких обиняков признается в убийстве Юхана из Сундсвалля и Томаса из Смоланда, полицейский не удовлетворен.

– У меня возникают мысли, что, может быть, был кто-то еще, кого… кого ты убил, – аналогично тому, о чем ты сейчас рассказал.

– Нет, – качает головой Квик. – Учитывая тот факт, насколько хорошо эти события были скрыты в моем сознании, я, конечно, не могу категорически ответить «нет». Я могу сказать только: «Нет, не думаю». Вот так я могу ответить на этот вопрос.

– Но есть ли в твоих мыслях некий период, где, как ты чувствуешь, может быть что-то еще? Есть ли у тебя какие-нибудь воспоминания, что-то в тебе, что подсказывает?..

– Нет, никаких воспоминаний, – терпеливо отвечает Квик, но Йорген Перссон не сдается.

– Но что-нибудь в твоих мыслях, что заставляет тебя думать, что был еще кто-то?

– Нет, ничего другого не было, и, как я только что сказал, это оказалось настолько скрыто в глубинах сознания, настолько хорошо запрятано, что я не могу исключить возможность, что это произошло.

– У тебя есть еще какие-нибудь смутные воспоминания о чем-нибудь?

– Нет, – отвечает Квик.

Возможно, доктор Перссон рассказал о «фантазиях и представлениях» Квика по поводу «Петера и Микаэля». Как бы там ни было, полицейский не сдается. Раз за разом он пытается добиться от Квика признания в других убийствах.

– Я подумал – может быть, имеется еще что-то скрытое, – с нажимом говорит он. – О чем у тебя есть смутные представления или какие-то мысли.

Но все бесполезно. Квик отказывается признаться, что он совершил еще какие-то убийства, и в конце концов Йорген Перссон предлагает на этом закончить.

Допрос продолжался три часа, и Квику предъявлено подозрение в убийстве.

В полицейском участке Борленге старший прокурор Ларс Экдаль получает устный отчет о допросе. И это первый и последний раз, когда полиция Борленге имеет дело с Томасом Квиком.

Бесцельные поездки и кружные пути

Поскольку убийство Юхана Асплунда произошло в Вестерноррланде, это дело попало на стол прокурора Кристера ван дер Кваста в региональной прокуратуре в Хэрнёсанде.

Кристеру ван дер Квасту было сорок восемь лет от роду, он родился и вырос в Стокгольме. После получения юридического образования некоторое время работал помощником судьи в суде первой инстанции в Сёдерторне в последние годы 60-х, после чего стал помощником прокурора в Умео и Эстерсунде.

После прохождения стратегически важного курса экономики среднего и крупного бизнеса он был в 1986 году назначен окружным прокурором Хэрнёсанда, где его специализацией должна была стать экономическая преступность. В 1990 году социал-демократы заявили, что экономические преступления станут приоритетной областью для правоохранительной системы, и в том же году ван дер Кваст был назначен старшим прокурором. Его главный успех в бытность окружным прокурором – дело так называемой фирмы консультантов по лизингу, в котором фигурировали более двадцати обвиняемых и по которому в 80-е годы последовало несколько процессов, – закончился, однако, обжалованием приговоров, снижением сроков и оправданием в суде второй инстанции. Кроме того, экономическая преступность в лене Вестерноррланд была не столь обширна, так что ван дер Квасту приходилось заниматься и другими делами. Его единственное на тот момент расследование убийства – зарезанной ножом Эвы Сёдерстрём – дало нулевой результат. В 1992 году он целиком посвятил себя делам о превышении скорости.

Телефонный звонок из прокуратуры Борленге 1 марта 1993 года, должно быть, возвестил о наступлении долгожданных перемен. Правда, не менее десяти сумасшедших уже признались в убийстве Юхана Асплунда. А теперь к ним еще добавился пациент Сэтерской психиатрической клиники.

Между тем признание надлежало проверить, и для этого Кристеру ван дер Квасту понадобился следователь. Выбор пал на Сеппо Пенттинена, следователя по наркоделам из Сундсвалля, который после двадцати трех лет безупречной службы по-прежнему носил звание младшего инспектора полиции, аналогично самому ван дер Квасту привык заниматься делами совсем иного рода и до этого момента был никому не известен.

Однако вскоре эта ситуация коренным образом изменилась.

Едва новые следователи закончили свой первый допрос в Сэтерской клинике, как Анне-Кларе Асплунд позвонил репортер из «Экспрессен» и сообщил, что «какой-то мужик из Фалуна» сознался в убийстве ее сына Юхана.

Затем прошло совсем немного времени, и репортер криминальной хроники Губб Ян Стигссон нашел тайный источник – «одного из следователей», как он выражается в статье, – давший ему главный сюжет в его журналистской жизни. Его первая статья о Томасе Квике была опубликована в «Дала-Демократен» 10 марта 1993 года под заголовком «Житель Фалуна признается в убийстве исчезнувшего мальчика».

«Если данное признание истинно, это означает, что самое скандальное дело Швеции наконец-то раскрыто», – писал Стигссон. «Один из следователей» поведал ему, что окончательные доказательства еще не найдены, тело Юхана не обнаружено.

Хотя история выглядела достаточно неубедительно и «человек, имеющий доступ к материалам следствия, выразил сомнения в рассказе мужчины», Стигссон не мог удержаться, чтобы не раскрыть личность подозреваемого. Он пишет, что человек, признавшийся в убийстве Юхана, – «сорокадвухлетний житель Фалуна, известный похититель директора банка из Грюксбу». Тем самым вопрос о том, что это за житель Фалуна, стал абсолютно ясен всем, кто когда-либо знал Стюре Бергваля.

На следующий день Стигссон продолжил освещение следствия и заявил, что «житель Фалуна указал место, где похоронено тело Юхана».

– Он сообщил сведения о нахождении тела, с которыми можно работать, – заявил руководитель следствия Кристер ван дер Кваст газете «Дала-Демократен». – Разумеется, это для нас исключительно важно. Расследование до нынешнего момента тормозилось тем, что тело так и не было найдено.

Статья была проиллюстрирована большой фотографией Стюре Бергваля в полный рост и его пса Апфолда, шотландского дирхаунда – по всей вероятности, единственного представителя этой породы в Фалуне. «Из соображений журналистской этики» лицо Стюре затемнено. Несколько дней спустя в руках Стигссона оказалась фотография Стюре на велосипеде. И снова газета «защитила его личность», затуманив лицо.

Когда утечка информации о следствии прекратилась, Стигссон обратился к грабителю Ларсу-Инге Свартенбрандту, сидевшему в Сэтерской больнице вместе с Квиком.

– Он наверняка говорит правду, – заявил тот газете «Дала-Демократен».

В субботу 13 марта Чель Перссон во второй раз отправляется с Томасом Квиком в Сундсвалль. С ними в машине находятся Йоран Франссон и санитар из больницы. Возле Мюре в Ньюрунде они встречаются с Кристером ван дер Квастом, адвокатом Гуннаром Лундгреном, а также инспектором полиции С. Г. Карлссоном и младшим инспектором криминальной полиции Сеппо Пенттиненом.

Пенттинен садится за руль той машины, в которой едет Квик, и все направляются в сторону Стадсбергет в Сундсвалле. Поездка проходит нормально, если не считать нескольких мощных приступов беспокойства у Квика по поводу того, что ему предстоит. Когда они прибывают на место, Квика ведут по той самой тропинке, по которой он уже прошел однажды с Челем Перссоном.

На этот раз прогулка пробуждает у Квика сильный приступ страха, так что Франссону и Перссону приходится вести его под руки. Квик дает понять, что он хочет свернуть вправо, но это вызывает такие тяжелые симптомы страха, что он «откидывается на руки сопровождающих его врачей».

В конце концов они добираются до того места, где Квик, как он утверждает, убил Юхана. Он садится на камень, разводит руки под углом сорок пять градусов и заявляет, что в этом секторе он спрятал одежду Юхана. Когда его просят выразиться более точно, он начинает путаться и не может сказать ни насколько глубоко в лесу полицейские должны искать, ни как выглядит место, где находится тайник. Борясь с тяжелым приступом, он рассказывает, как отнес Юхана обратно в машину.

Йоран Франссон пишет в своем отчете:

«Пациент побывал на допросе после того, как признался в убийстве мальчика Юхана Асплунда из Сундсвалля, которое долгое время оставалось нераскрытым. На следующей неделе планировался выезд на место преступления, но, поскольку произошла утечка информации из полиции, а интерес прессы огромен, мы провели выезд сегодня в обстановке величайшей секретности. […] Во время похода по лесу у Стадсбергет у пациента наблюдали нарастающие симптомы страха, он то и дело терял ощущение реальности и попросил нас отвести его назад, что и происходит после конкретных указаний времени и места. Последний участок дороги нам с Челем приходится буквально нести его. Его охватил сильный ужас, он прерывисто дышит. Чтобы избежать гипервентиляции, мы даем ему подышать в полиэтиленовый пакет».

«После непродолжительного отдыха и посещения туалета, а также подкрепившись кофе и бутербродами, Квик сообщает, что он в состоянии продолжить выход на место преступления», – отмечает в своем отчете Сеппо Пенттинен.

Поездка продолжается по неопределенному маршруту в соответствии с указаниями Квика, который испытывает затруднения на каждом повороте и у каждой развилки. Квик утверждает, что он «скорее всего, ехал проселочными дорогами» до универмага «Obs!», что, как вскоре выясняется, невозможно, он «вроде вспоминает», что он ехал так-то, или «у него осталось впечатление», что он ехал сяк-то.

Полицейским приходится вносить в маршрут «некоторые коррективы», а Квик явно держится очень неуверенно и «пытается логически вычислить, какую дорогу он бы выбрал». Йоран Франссон поясняет в карточке, как осуществлялись поиски:

«Пациент руководствуется чувствами, которые Чель [Перссон] помогает ему интерпретировать. Когда ему кажется, что он узнает какой-либо фрагмент местности, у него начинается тяжелый приступ с острой болью в груди. Сейчас у него к тому же сильная головная боль. Снова гипервентиляция, снова предлагается подышать в полиэтиленовый пакет. Ему дается еще 5 мг стесолида и 2 цитодона от головной боли».

После двухчасовых метаний по инструкциям Квика, как явствует из карточки, его просто-напросто решили не слушать:

«Полицейский предлагает другую дорогу, на которую он отреагировал, и когда мы едем по этой дороге минут десять, то попадаем в места, которые он ранее довольно подробно описал на полицейском допросе. Здесь у него снова начинается тяжелый приступ, однако он лучше держит себя в руках, чем в прошлый раз».

Машины въезжают на открытое пространство, припарковываются. Сеппо Пенттинен записывает в своих заметках по поводу выезда на место преступления:

«В 16.15 Квик выходит из машины и говорит, что узнает место. В машине у него был тяжелый приступ страха, и он не мог заставить себя смотреть вправо, где виднеется край скалы с каменными глыбами. Он проходит пешком по правой стороне огороженной территории, намереваясь указать то место, где спрятал тело Юхана Асплунда. На этом этапе его окружают врачи и санитар. Ему трудно поднять глаза на край скалы».

Теперь Томас Квик признается, что расчленил тело Юхана. Он указывает «с определенной долей уверенности», где он спрятал голову и где полиции искать остальные части тела. После трех с половиной часов он совершенно измотан, и Кристер ван дер Кваст приходит к выводу, что подозреваемый сообщил все, что мог сообщить. Следственный эксперимент, связанный с расследованием преступления, завершается.

Весной 1993 года среди патрульных со служебными собаками, экспертов и прочих специалистов, прочесывающих указанные Квиком места, по-прежнему высок уровень оптимизма. А читатели «Дала-Демократен» могут каждый день отслеживать, как происходят поиски тела Юхана Асплунда, благодаря отчетам Губба Яна Стигссона.

19 марта публикуется седьмая статья о Квике за десять дней. «Результат равен нулю», – сообщает Стигссон. Разочарование очевидно.

– Мы оказались в очень странной, необычной ситуации, – поясняет в статье Кристер ван дер Кваст. – В отличие от других случаев, у нас есть человек, признающийся в совершении тяжкого преступления. Нам же предстоит каким-то образом подтвердить, что он говорит правду.

В ходе полицейских допросов, проводимых параллельно с поисками, Квик излагает все новые и новые версии произошедшего. 18 марта он заявляет, что распилил тело на несколько частей при помощи ножовки. Сеппо Пенттинен уточняет, как ему удалось отделить голову от тела.

– Тебе было тяжело запустить пилу в мягкие ткани? – спрашивает он.

– Да, – соглашается Квик. – Довольно неприятное занятие.

Он говорит, что оставил голову на гребне холма в Овике на окраине Сундсвалля. Затем поехал к другой горе, донес тело Юхана до вершины и там сбросил в пропасть.

21 апреля Квик рассказывает вместо этого, что он замотал тело Юхана в коврик из машины. Голова осталась в Овике, а остальные части тела были уложены в картонную коробку с надписью «Корснэс Брэд». Он поехал в сторону Хэрнёсанда и остановился возле моста Сандбрун, где выбросил коробку со всем ее содержимым в реку Онгерманэльвен. В конце концов допрос пришлось прервать из-за сильного приступа страха у пациента.

Машину, которой пользовался Стюре во время убийства Юхана, он, по его словам, одолжил у одного своего знакомого гомосексуала. Казалось бы, ничего странного. Пока следователи не взялись за проверку этого обстоятельства.

Владельца автомобиля, которого мы здесь будем называть Турд Юнгстрём, телефонный звонок привел в состояние шока. Он не мог взять в толк, почему сотрудник криминальной полиции желает с ним встретиться. Однако ему удалось добиться, чтобы допрос проводился в нейтральном месте, вдали от чужих глаз – в номере 408 отеля «Scandic Hotel» в Фалуне.

– Я не знаю никакого Томаса Квика и никакого Стюре Бергваля, – заверил Юнгстрём.

Только когда Сеппо Пенттинен описал внешний вид Стюре Бергваля, память Юргстрёма прояснилась.

– А может, это тот самый Стюре, который сейчас находится в Сэтерской больнице?

Его Юнгстрём помнил. Он рассказал, что они были знакомы лет десять-двенадцать назад.

– Мы виделись раз семь-восемь и занимались сексом, – признался он. – Мы встречались в сауне в спортивном комплексе «Лугнет». Наши встречи всегда происходили по вторникам, потому что это был мой единственный выходной. Я работал тогда продавцом в продовольственном магазине.

По словам Юнгстрёма, свидания всегда происходили одинаково. Он приезжал в «Лугнет» на машине, а Стюре – на велосипеде из своего дома в Корснэсе.

Следователь спросил его, не владел ли он в 1980 году случайно голубым «Вольво»?

Юнгстрём ответил, что у него за всю жизнь перебывало много всяких машин, по большей части «Вольво», но ни одной голубой среди них не было. А темно-синяя не подойдет?

Протокол допроса оставляет однозначное впечатление, что Юнгстрём отвечает на вопросы откровенно и всячески старается угодить. Но когда младший инспектор полиции Карлссон стал утверждать, что Юнгстрём одолжил свой «Вольво» Стюре Бергвалю, готовность Юнгстрёма к сотрудничеству внезапно закончилась.

– Ничего подобного! Я очень берегу свои машины и никогда в жизни никому их не одалживал. Кроме своей жены, разумеется, – добавил он.

Турд Юнгстрём ответил честно на самые щекотливые вопросы, но категорически отрицал, что давал свою машину Стюре. Допрос закончился тем, что следователям не удалось ни на миллиметр сдвинуть его с этой позиции.

На следующий день Кристер ван дер Кваст заявил журналистам, что Томас Квик назвал человека, одолжившего ему машину, использовавшуюся во время убийства. Но в его описании владелец машины предстает скользким типом, любой ценой пытающимся уйти от ответственности.

– Поначалу он вообще отрицал, что знаком с сорокатрехлетним подозреваемым, но потом вынужден был признать это. У них были отношения такого рода, что сведения о них могут сегодня очень повредить этому человеку, если его имя будет предано огласке.

На следующий день после допроса Турда Юнгстрёма Сеппо Пенттинен отправляется в Сэтер, чтобы допросить Квика. При допросе присутствует Йоран Франссон.

– Давай немного поговорим о том, как у тебя с водительскими правами, и все такое, – начинает Пенттинен. – Когда ты получил права?

– В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, – отвечает Квик.

Все присутствующие должны отметить странность этого ответа.

– В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом? – переспрашивает Пенттинен с искренним удивлением.

Он подъезжает с одной, с другой стороны, переспрашивает, но ответ остается неизменным. Стюре получил свои первые водительские права в 1987 году и до того не имел никакого водительского опыта.

– А сама поездка по окрестностям Сундсвалля – у тебя не возникало, так сказать, затруднений при перемещении в одиночку на машине? – интересуется Пенттинен.

– Нет, вовсе нет. Никаких проблем, – заверяет Квик.

На следующий день Пенттинен навещает Эву, младшую сестру Квика.

– Эва, ты считаешь, что Стюре мог уверенно вести машину в тысяча девятьсот восьмидесятом году?

– Нет, я никогда не видела Стюре за рулем машины до тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, – отвечает она. – Он научился ездить только в восемьдесят седьмом – перед тем, как сдать на права.

Эва вспоминает, что Стюре всегда был плохим водителем, – у него возникали проблемы с переключением передач и после того, как он получил права.

Турда Юнгстрёма срочно вызывают на допрос в тот же вечер. Несмотря на большие усилия со стороны следователей, он непоколебим.

«Юнгстрём не меняет своего мнения, он на 100 % уверен, что не одалживал Стюре Бергвалю свою машину», – отмечает Пенттинен в протоколе допроса.

На следующий день, 18 марта, он снова приезжает в Сэтерскую больницу, чтобы расколоть этот крепкий орешек – загадку с автомобилем. Сеппо раскладывает перед Квиком набор цветных карточек. Квик останавливается на цвете под кодовым названием Tintomara 0040-R90B.

– Такой светлый? – восклицает Пенттинен. – Цвет машины?

– Угу.

– Так… Тогда я должен сообщить тебе, что мы связались с Юнгстрёмом. Мы беседовали с ним не далее как вчера вечером, и выяснилось, что в названный период времени он не владел голубым автомобилем «Вольво».