Текст книги "Немая девочка"

– Начнется писанина, – еще раз озабоченно вздохнув, проговорила она.

– Совсем не обязательно, здесь пока только «Вермландс фолькблад» и «Нюа Вермландс». – Он сказал так, думая, что ей хотелось услышать именно это, не потому, что это было правдой.

Естественно, писать будут.

В самое ближайшее время к тем троим перед отделением присоединятся коллеги из Карлстада и конкуренты из больших стокгольмских газет. Телевидение, вероятно, тоже. Возможно, даже из Норвегии.

– Ты помнишь Омселе? – сухо спросила Пийя, мгновенно давая ему понять, что разгадала его попытку утешения. Эрик слегка вздохнул про себя. Конечно, он помнит Омселе. Тройное убийство семьи на кладбище и неподалеку. Убиты за украденный велосипед. Эрик тогда первый год учился в Полицейской академии. Они все следили по газетам, радио и телевидению за погоней по Швеции за Юхой Вальяккала и его подружкой Маритой. – Больше двадцати пяти лет назад, – продолжила ему в ухо Пийя. – Омселе по-прежнему связывают с этим. Мы хотим, чтобы люди приезжали сюда, а не бежали отсюда в страхе.

Эрик остановился в маленькой кухне, взял кофейную чашку, поставил ее на решетку автомата и нажал на кнопку с надписью «Капучино». Его внезапно охватила усталость. Терпение по отношению к Пийе лопнуло. Она не была там. В доме. Не видела в глубине гардероба маленького мальчика, которому предстояло осенью пойти в школу. Его брата в пижаме, убитого посреди завтрака.

Она не видела их.

Не видела кровь.

Безысходность.

– Я понимаю, что это плохо, – проговорил он, изо всех сил стараясь не выдать голосом раздражения. – Но погибло четыре человека. Двое детей. Как это повлияет или не повлияет на приток жителей, возможно, все-таки не самое главное, как тебе кажется?

Он наткнулся на тишину. Автомат закончил работу, поэтому Эрик взял чашку. Немного отпил, к сожалению, не особенно горячего напитка. В Карлстаде кофе был лучше.

– Ты прав, – донеслось от нее. – Прости, я сожалею, что говорила ужасно эгоцентрично.

– Ты говорила с позиций дела, которым увлечена, – ответил он. Как всегда, стоило ей уступить и попросить прощения, раздражение уходило и сменялось уколом угрызения совести. – Как всегда, – добавил он.

– Вы кого-нибудь пригласите? – спросила она с присущей ей рациональностью.

– Что ты имеешь в виду?

– Помощь. Извне.

– Нет, я не собирался, во всяком случае, пока.

В конце коридора высунулась голова Фредрики. Увидев Эрика, Фредрика устремила на него взгляд, четко показывавший, что, по ее мнению, ему следует попрощаться, с кем бы он там ни разговаривал, и зайти к ней. Эрик подчинился ее взгляду.

– Мне надо идти, поговорим обо всем вечером. Целую.

Он положил телефон в карман, отставил по-прежнему почти полную чашку и быстрым шагом направился к кабинету Фредрики за новой информацией.

Услышав, что к стеклянной двери кто-то подошел, Себастиан опустил книгу с длинным научным названием «The Psychopathology of Crime: Criminal Behavior as a Clinical Disorder»[1]1
  Психопатология преступления: Криминальное поведение как клиническое расстройство (англ.).


[Закрыть] и поднял взгляд. Ванья. Она выглядела бледной и утомленной. Достав карточку, она открыла дверь, показавшуюся тяжелее обычного. Что-то произошло. Себастиан встал и двинулся через стерильное офисное пространство. Он попытался приветственно улыбнуться, но Ванья его поначалу не увидела. Она обратила на него внимание, только когда он уже почти подошел.

– Привет, что-нибудь случилось? – спросил он и, от беспокойства за нее, преодолел последние метры быстрее обычного.

Поначалу казалось, что она не собирается отвечать. Она стояла молча и всматривалась в него. Ее красивые голубые глаза выглядели выразительнее остального лица. Складывалось впечатление, будто она сосредоточила в них всю силу, поскольку выскользнувшие под конец слова прозвучали слабо и надтреснуто, словно они разламывались где-то по пути.

– Мама… рассказала, кто был моим отцом, – в конце концов выговорила она.

У Себастиана внутри все похолодело. К этому он был не готов.

Невозможное мгновение.

Мысли завертелись со страшной скоростью.

Не могла же Анна рассказать правду? Раньше она отказывалась ему помочь. Неужели она действительно решилась?

– Кто это? – произнес он, немного восхитившись тем, что голос у него, невзирая ни на что, звучал ровно и с естественным любопытством.

– Знаешь, что она мне показала? – продолжила Ванья так, будто не слышала вопроса, но с чуть большей силой в голосе.

– Представления не имею, – сумел выдавить он, чувствуя, что самая страшная паника отступает. Видимо, на этот раз он выкрутился. Если бы Анна открыла правду, Ванья не стала бы с ним так разговаривать. Он ее знает достаточно хорошо. В отличие от него, она врать не умеет.

– Могилу. Она показала мне могилу.

– Могилу?

– Угу. Он мертв. Умер в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Его звали Ханс Оке Андерссон.

– Ханс Оке Андерссон?

Себастиан пытался приспособиться к новой ситуации, слегка восхищаясь Анной. Она сумела дать Ванье отца и сразу объявить его покойником. Креативно. Ванья совершенно очевидно аналогичного восхищения не испытывала.

– Судя по всему, она с ним просто встречалась, а когда она забеременела мной, он не захотел брать на себя никакой ответственности, – продолжила Ванья, покачивая головой. – Когда появился Вальдемар, они решили о нем не рассказывать.

– Вообще?

– Да. Она утверждает, что не хотела меня травмировать. Тем более что Ханс Оке Андерссон умер через восемь месяцев после моего рождения и у него не осталось родственников.

У Ваньи вдруг сделался сердитый вид. К ней вернулась сила, и уже не только глаза были полны энергии. Теперь он узнавал ее.

– Она, вероятно, считает меня дурочкой. Через несколько месяцев она вдруг извлекает имя кого-то, кто чрезвычайно удачно оказывается умершим. Неужели она действительно думает, что я на это поведусь?

Себастиан предположил, что вопрос риторический, и промолчал. Ванья все равно не ждет от него ответа. Слова лились из нее потоком, выплескивая сдерживаемое возмущение, только и ждавшее возможности вырваться наружу.

– Почему она в таком случае не могла показать эту чертову могилу раньше? Почему выжидала несколько месяцев?

– Не знаю, – честно ответил Себастиан.

– А я знаю. Потому что это гнусная ложь. Она просто пытается… закрыть дверь. Заставить меня заключить с ними мир.

Себастиан стоял молча. Он толком не знал, какую избрать стратегию. Защищать Анну? Помочь ей заставить Ванью поверить в ложь и идти дальше или поддержать скепсис Ваньи? Вбить еще один клин в их отношения. Что принесет ему в перспективе больше пользы? Положение сложное, но нужно выбирать. Ванья покачала головой и сделала глубокий, успокаивающий вдох.

– Единственное, что может заставить меня хотя бы задуматься о прощении, это полная откровенность с их стороны. Они должны перестать врать. Понимаешь?

Себастиан решил поддерживать Ванью. Так показалось лучше. Это давало выигрыш во времени. И прежде всего близость.

– Я понимаю. Тебе, должно быть, пришлось очень тяжело, – сочувственно произнес он.

– У меня нет сил продолжать с тобой ссориться, – тихо проговорила Ванья, честно глядя на него увлажнившимися глазами. – Я не в силах сражаться со всем миром. Это невозможно.

– Со мной тебе незачем сражаться, – ответил он с максимальной осторожностью.

Ванья слабо кивнула и посмотрела на него с откровенной мольбой.

– Тогда ты должен рассказать: был ли ты каким-либо образом причастен к тому, что Риддарстольпе не рекомендовал меня в ФБР? Это из-за тебя меня прокатили?

Себастиану пришлось напрячься, чтобы не выдать удивления. Как они опять угодили в этот разговор?

– Я ведь уже говорил, – сказал он, чтобы выиграть немного времени и собраться с мыслями.

– Повтори, – попросила Ванья, не спуская с него глаз. – Честно. Мне было бы легче смириться с этим, если дело действительно обстоит так, чем с тем, что люди, которые мне небезразличны, продолжают мне лгать.

Себастиан посмотрел на нее с максимально возможной искренностью и постарался принять вид, не уступавший в откровенности ее горю. При том, сколько было поставлено на карту, это показалось легко.

– Нет, – солгал он, обнаружив, к своей радости, что голос у него немного дрогнул от серьезности момента. – Честное слово, я не имел к этому никакого отношения.

Он заметил, как она выдохнула, как ее плечи опустились от облегчения, и у него потеплело на душе от гордости. При правильной концентрации он потрясающе хорошо умеет лгать. Он, наверное, смог бы заставить ее поверить в то, что Земля плоская.

– Одно то, что ты допускаешь мысль… – начал он с печалью в голосе, чтобы как следует закрепить ложь, но она подняла руку и прервала его.

– Не надо больше ничего говорить. Я предпочитаю тебе верить.

Себастиан быстро отключился от только что возникшего самодовольства. Что она сказала? Она предпочитает ему верить.

– Что это означает? – с искренним любопытством спросил он.

– Именно то, что я сказала. Я предпочитаю тебе верить, потому что мне это необходимо.

Себастиан смотрел на дочь, которая, казалось, вновь была близка к тому, чтобы расплакаться. В сложившейся ситуации ей действительно необходим хоть кто-то, и она выбрала его. Предпочесть верить ему – не то же самое, что полагаться на него. Но на большее она сейчас неспособна, предположил Себастиан. Теперь в его власти доказать ей, что она приняла верное решение.

– Я не собираюсь тебя разочаровывать, – сказал он.

– Ну и хорошо. – Она расплылась в улыбке, шагнула вперед и обняла его.

Она обнимала его крепче и дольше, чем он когда-либо смел надеяться.

Эрику доложили, что Ян Седер сидит в одной из двух допросных, в конце коридора. Эти комнаты носили такое название, но Эрик знал, что допросы в них проводятся не слишком часто. В основном комнаты использовались для развивающих бесед, телефонных разговоров, небольших совещаний и иногда для того, чтобы немного вздремнуть.

Фредрика сообщила, что Седер, похоже, не удивился, когда они приехали его забирать. Не рассердился и не упрямился. Поехал с ними в высшей степени добровольно. Они не сказали, почему хотят поговорить с ним, хотя он неоднократно об этом спрашивал. Просто сослались на события, в которые хотят внести немного ясности, а в детали не вдавались. Имевшийся у них на него материал Фредрика собрала в папку. Копия для Эрика лежит на столе. Под конец Фредрика сообщила, что связывалась с Малин Окерблад – руководителем предварительного следствия и прокурором, и получила санкцию на обыск дома. Она уже отправила туда коллег.

Эрик с некоторым восхищением кивнул и попросил несколько минут на то, чтобы прочесть материал. Нет ли возможности тем временем раздобыть кофе чуть более высокой температуры, чем комнатная? Ему сообщили, что нет. У них в здании. Аппарату в выходные предстоит сервисное обслуживание.

Поэтому он уселся без кофе и открыл тонкую папку.

Ян Седер, 1961 года рождения. На пять лет старше Эрика. Проживает в небольшом родительском доме, в нескольких километрах от Карлстенов. Пенсия по болезни с 2001 года. Дважды женат и разведен. Обе жены были уроженками Тайланда. В настоящий момент живет один, с тех пор как русская женщина – которую он сам, видимо, называл «эта, которую ему привезли» – покинула его в прошлое Рождество после ссоры, завершившейся заявлением о побоях, которое позже забрала.

Эрик пролистал выписку из реестра правонарушений.

Неоднократное незаконное вождение автомобиля, вождение в состоянии алкогольного опьянения, лишение водительских прав, два задержания в соответствии с законом о задержании лиц в состоянии алкогольного опьянения, нарушение закона о производстве и распространении алкогольных напитков, самогоноварение и незаконная продажа алкоголя, угрозы и насильственные действия по отношению к лицам при исполнении, нарушения закона об охоте и еще одно заявление о побоях от одной из жен, которое тоже впоследствии забрали.

Эрик закрыл папку.

Алкоголь и недостаток самоконтроля.

Несомненно, пора поговорить с Яном Седером.

Он, съежившись, сидел у стола в простой белой футболке и потертых джинсах. Из-за небритых ввалившихся щек, рыжих волос, нуждавшихся в шампуне и парикмахере, и хорошо просматривавшихся под сухой кожей тонких кровеносных сосудов возле носа с небольшой горбинкой он выглядел, на взгляд Эрика, старше своих пятидесяти. Слегка налитые кровью глаза проследили за вышедшим из комнаты полицейским в форме. Эрик и Фредрика сели. Фредрика включила стоявший на столе магнитофон. Начала с сегодняшней даты, сказала, что проводится допрос Яна Седера и закончила тем, что в помещении присутствует также комиссар уголовной полиции Эрик Флудин. На этом Фредрика замолчала. Эрик слегка откашлялся и посмотрел в несколько усталые глаза Седера.

– Мы хотим немного поговорить о семье Карлстен.

Ян издал глубокий и откровенно усталый вздох.

– В чем теперь они меня обвиняют?

– Что вы сделали?

– Ничего, но сюда заходил парень, который взял, как это называется… – Он вытянул вперед слегка подрагивающую руку. – Он взял пробы с моих рук и попросил у меня куртку, рубашку и ботинки. В чем, собственно, дело?

Эрик предпочел не отвечать на вопрос. Пока.

– Вы позавчера угрожали Эмилю и Фреду Карлстенам перед бассейном после занятий в плавательной школе, – продолжил он, не спуская с Седера глаз.

– Я им не угрожал.

Эрик повернулся к Фредрике, которая открыла лежавшую перед ней на столе папку.

– Им следовало… – полистав тонкую пачку бумаг, Фредрика начала зачитывать оттуда: – чертовски хорошо остерегаться, чтобы под следующую пулю не угодил кто-нибудь из них.

– Это звучит как угроза, – вставил Эрик.

Ян Седер перевел взгляд с Фредрики обратно на Эрика и пожал плечами.

– Я тогда немного выпил.

– И все равно это угроза.

– Я был пьян.

– Знаете, что я думаю, когда такие люди, как вы, оправдывают свои глупости тем, что были пьяны?

В комнате повисла тишина. Седер, вероятно, предполагал, что Эрик собирается продолжить, не дожидаясь от него ответа. После нескольких секунд молчания он понял, что тот продолжать не собирается.

– Нет, я не знаю, что вы думаете.

– Я думаю: неужели они считают меня идиотом? – Эрик наклонился над столом. Не сильно, но достаточно для того, чтобы Седер слегка отпрянул. – Алкоголь не генерирует новые мысли, он заставляет человека озвучивать то, что уже присутствует у него в голове, но о чем ему хватает ума помалкивать, пока он трезв. Вы угрожали их жизни.

Ян кашлянул и явно забеспокоился. Он провел ладонью по седой щетине.

– Раз так, я могу попросить у них прощения. Если я напугал парня или вроде того.

Прежде чем Эрик успел ответить, у Фредрики завибрировал лежащий на столе мобильный телефон. Эрик бросил на нее неодобрительный взгляд, который она благополучно проигнорировала, посмотрела на дисплей и, к большому удивлению Эрика, ответила на звонок. В комнате наступило молчание, пока мужчины ждали окончания разговора. Слышались только поддакивание и односложные вопросы Фредрики.

– У вас не найдется немного кофе? – еще раз откашлявшись, спросил Седер.

– Горячего нет, – ответил Эрик в тот момент, когда Фредрика закончила разговор. Эрик уже собирался отпустить язвительный комментарий и продолжить допрос, но она наклонилась к нему и зашептала ему на ухо.

Прошептала она не много, максимум три предложения, прикинул Седер, но когда Эрик вновь переключил внимание на него, казалось, будто именно эти предложения придали ему новой энергии.

– У вас есть лицензия на два нарезных ствола и дробовик, – начал он, открывая принесенную с собой маленькую папку. – Дробовик… – Эрик посмотрел в лежавшие перед ним бумаги. – Benelli Supernova, двенадцатого калибра. Это соответствует действительности?

Седер кивнул.

– Пожалуйста, отвечайте словами, – быстро вставил Эрик. – Для записи, – пояснил он, кивая на магнитофон.

– Да, – излишне громко и отчетливо сказал Седер. – У меня есть Benelli Supernova, двенадцатого калибра.

– Сейчас звонили коллеги, которые проводят у вас дома обыск. – Эрик сделал маленькую паузу и опять наклонился вперед. На этот раз еще ближе к собеседнику. С жадным нетерпением. – Они не могут найти это оружие. Вы можете сказать, где оно?

– Его украли.

Ответ прозвучал быстро и естественно. Был ли это честный спонтанный ответ или заранее отрепетированный, Эрик определить не мог. Но у него есть четверо убитых, расстрелянных из дробовика, а Ян Седер не знает, где его дробовик.

Какое совпадение.

Он не собирался сразу отбрасывать эту линию.

– Когда его украли?

– Вроде несколько месяцев назад. Где-то перед Рождеством.

– Я не вижу никакого заявления по этому поводу, – сказал Эрик, показывая на лежащую на столе папку.

– Я не заявлял.

– Почему?

Губы Яна Седера растянулись в едва заметной улыбке, впервые с тех пор, как Фредрика и Эрик зашли в комнату. «После посещения парикмахерской ему следует сходить к зубному врачу», – подумал Эрик.

– А зачем? Вы ведь за последние десять лет не раскрыли ни единой квартирной кражи.

Эрик подумал, что процент раскрытия квартирных краж действительно постыдно низок, но большинство законопослушных граждан все равно подают заявления о кражах. Особенно оружия. А Седер нет. Значит, он еще и не отличается законопослушностью.

– Такое ружье стоит, наверное, около десяти тысяч крон. – Эрик немного отодвинулся обратно, и его голос приобрел такой тон, будто он просто ведет непринужденную беседу.

– Около того, – Седер слегка пожал плечами, словно желая подчеркнуть, что не знает, сколько сейчас стоит Benelli Supernova двенадцатого калибра.

– Довольно большие деньги. Неужели вам не хотелось получить их по страховке? Для получения страховки необходимо подать заявление в полицию.

– У меня нет никаких страховок.

– Вообще никаких? – не смогла сдержаться Фредрика. Седер повернулся к ней.

– Разве это предписано законом?

– Нет, это немного глупо, но не противозаконно.

Седер опять пожал плечами. Затем почесал нос и скрестил руки на груди. Его поза явно давала понять, что он считает эту тему исчерпанной. Эрик был склонен с ним согласиться. Дальше им не продвинуться. Пора снова приближаться к Карлстенам.

– Где вы были вчера? – спросил он опять таким тоном, будто они просто пьют вместе кофе.

Эрик Флудин ударил по бесполезному кофейному автомату. Он сильно нервничал. Допрос пришлось прервать, когда Седер потребовал адвоката. Сам он, естественно, никого предложить не мог, поэтому теперь они ждали, пока до Турсбю доберется общественный защитник. Уехавшая в родительский дом Седера Фредрика только что позвонила и сказала, что пока ни одна из находок не позволяет привязать Седера к преступлению в нескольких километрах от дома. Зато один из криминалистов обнаружил в сарае на окраине его владений шкуру волка. Недавно убитого, поскольку шкура была обработана и натянута на просушке. Фредрика сухо констатировала, что они, наверное, смогут привлечь Седера к судебной ответственности за еще одно нарушение правил охоты, если им не удастся найти что-нибудь другое, после чего она положила трубку. Да еще и кофе нет.

Они не сдвинулись с места. У них есть угроза со стороны Седера и только. Если им не удастся к чему-нибудь его привязать, то придется, в принципе, начинать все по новой. Для Эрика это было первое крупное расследование после назначения. Потерпеть неудачу нельзя, а время идет. Убийца имеет уже около полутора суток преимущества, самые важные двадцать четыре часа миновали с лихвой.

Вероятно, им потребуется помощь.

Ему требуется помощь.

Он мало к кому мог обратиться. Ханса Уландера, начальника полиции Карлстада, он отбросил сразу. Уландер открыто поддерживал конкурента Эрика, Пера Карлссона, когда оба претендовали на должность комиссара уголовной полиции с расширенными полномочиями.

Когда вопрос с назначением решился, первыми словами Уландера, обращенными к Эрику, были: «Посмотрим, что из этого получится». Просить его о помощи всего два месяца спустя нельзя. Кроме того, Уландер в телефонном разговоре уже намекнул на то, что с удовольствием возьмет расследование себе, поскольку сложность требует, как он выразился, «старшинства». Ответственность за расследование осталась за Эриком только благодаря тому, что Анна Бредхольм, начальница полицейского управления лена, ему доверяла – во всяком случае, на тот момент. Но Анна была близкой подругой Пийи, и звонить ей с просьбой о помощи он не хотел. Получилось бы, что он делает карьеру, используя контакты жены. Подобные недоброжелательные слухи уже ходили, и ему никоим образом не хотелось их раздувать. Нет, ему требовался кто-то, никак не замешанный в политических играх Вермланда.

«Не справляться со всем самому вовсе не стыдно», – частенько говорила ему мать. Это, естественно, правда, но какое он создаст о себе впечатление, если при первом же крупном расследовании уже на вторые сутки пригласит кого-нибудь извне? Чтобы догадаться, что подумает Уландер, не требуется быть гением, но вот остальные… Он подорвет собственный авторитет, усложнит себе жизнь. Будет выглядеть слабым.

«Все едино», – подумал он. Если убийства Карлстенов останутся нераскрытыми, он будет выглядеть некомпетентным. Это еще хуже.

Он внутренним зрением увидел маленького мальчика, застреленного в гардеробе.

Пора вызывать на помощь самых лучших.

Ему никогда не бывало трудно смотреть на нее.

Напротив, он обычно любил скользить взглядом по ее губам, носу и щекам, чтобы в итоге остановиться на глазах. Иногда он потихоньку наблюдал за ней в офисе. В том, чтобы стоять и смотреть на нее, когда она этого не осознает, таилось нечто особенное. Чаще всего она, разумеется, чувствовала, что за ней наблюдают, и тогда он поспешно отводил взгляд и пытался изобразить непринужденный вид, но когда он потом смотрел в ее сторону, то замечал, что она улыбается.

Правда, в последнее время перед несчастьем он, к сожалению, ловил в основном ее озадаченный взгляд.

Вот такое развитие претерпели их отношения. В неправильную сторону. Как это получилось, он не знал.

Она собиралась разводиться с Микке, и Торкель надеялся сменить статус любовника на роль спутника жизни. Но этого не случилось. Отнюдь. Они виделись все реже. Она его избегала. Он скучал по ней.

Ему было трудно смириться с тем, что она видела в нем только любовника. Однако теперь он оказался перед еще более трудным испытанием, чем разочарование: ему предпочли другого.

Он больше не мог смотреть на ее лицо.

Вот как сейчас, когда она лежит на диване в гостиной, покрытая шерстяным одеялом в красную крапинку. Как он ни пытается, он видит только белую повязку, закрывающую ее правый глаз и затмевающую любимое лицо. Он знает, что надо встретиться с ней взглядом, но почему-то не может себя заставить. Выпущенная из пистолета пуля разорвала на части ее правое глазное яблоко и зрительный нерв, но, к счастью, прошла настолько косо, что вышла через висок, по словам врачей, не нанеся слишком большой травмы. Однако правый глаз оказался утерян навсегда.

Он встал, чтобы ненадолго отвлечься от повязки. Направился в сторону кухни.

– Хочешь еще кофе?

– Налей себе, – ответила Урсула. – У меня еще есть.

Торкель посмотрел на чашку в руке и почувствовал себя глупо – он почти не прикоснулся к своему кофе. Очевидно ли, что он сбегает? Но повернуть обратно уже нельзя, поэтому он все-таки пошел на кухню.

– Я немного долью, – сказал он, в основном себе.

Голос Урсулы последовал за ним.

– Как себя чувствует Ванья?

Торкель остановился возле стоящей рядом с плитой кофеварки.

На самом деле он не имел представления. В последнее время он не думал ни о ком, кроме Урсулы. Почти не бывал в офисе и, собственно, надеялся, что его команда еще долго не потребуется для каких-либо заданий. Ему хотелось сосредоточиться на Урсуле.

– Думаю, хорошо, – в конце концов ответил он.

– Ты уверен? – в голосе Урсулы чувствовалось сомнение. – Она позавчера заходила. Тогда она казалась довольно подавленной.

Слушая ее слова, Торкель якобы добавлял в чашку несколько капель свежего кофе.

– Мы с ней довольно мало виделись, – признался он. – Я слышал, что у нее какие-то проблемы дома. Но, честно говоря, не знаю.

Ему хотелось сказать: «Я думал в основном о тебе». Он повернул обратно в гостиную и снова сел.

– Да, ты много времени проводил со мной, – сказала Урсула и впервые за долгое время улыбнулась ему. – Я тебе за это очень благодарна, – продолжила она.

Она медленно потянулась и взяла его за руку. Ее рука была теплее обычного. Но такой же мягкой. Он почувствовал, как ему не хватало этого – прикосновения.

Как, оказывается, до смешного мало требовалось. Он постарался сосредоточиться на уцелевшем глазу. Серо-голубая радужная оболочка. Глаз выглядит усталым. Но все равно это она. Там, внутри. На секунду ему удалось забыть о проклятой повязке.

– Ты каждый день навещал меня в больнице и постоянно приходишь сюда. Я очень ценю это, но в то же время… – Урсула засомневалась. – …У меня немного странное чувство.

– Тебе это неприятно?

– Сказать честно?

Она осторожно выпустила его руку и отвернулась от него. Другого ответа Торкелю не требовалось. Но она продолжила, хотя уже все сказала.

– У меня двоякое чувство. Трудность в том, что ты хочешь больше, чем я. Ты заботишься обо мне, а я тебя только разочаровываю.

– Ты меня не разочаровываешь.

– Уже разочаровала. Разве не так?

Торкель кивнул. Она права. Притворяться не имеет смысла. У него так много вопросов. Но один заслоняет все остальные.

Что она делала дома у Себастиана?

То была не просто случайность. В этом он не сомневался.

Он тщательно изучил все протоколы допросов Эллинор Бергквист и Себастиана из полицейского расследования. Они представляли собой 149 плотно исписанных страниц. Из допроса в допрос Эллинор утверждала, что долгое время состояла с Себастианом в интимных любовных отношениях. Они полюбили друг друга с первого взгляда, и он попросил ее переехать к нему. Дальше Эллинор страница за страницей описывала их с Себастианом быт, который больше всего напоминал типичный семейный уклад пятидесятых. Она готовила еду и украшала квартиру, каждую пятницу покупала цветы, а он зарабатывал деньги, приходил домой к накрытому столу и желанному сексу. Так продолжалось месяцами вплоть до того, как он однажды вышвырнул ее и сменил замки, следствием чего и стало то, что она приставила пистолет к глазку на его входной двери. Ее целью было показать Себастиану, что с ней нельзя обращаться как угодно. Она хотела ранить или убить его. Раз за разом она повторяла, что не знала о том, что в квартире находился кто-то еще.

Тот Себастиан Бергман, который представал из этих 149 страниц, Торкеля удивил. Он совершенно не узнавал человека, которого когда-то называл другом и полагал, что все-таки хорошо его знает. Поначалу, прочитав только допросы Эллинор, Торкель не сомневался, что она лжет. Со всей очевидностью следовало, что у нее не все дома. Результат большой судебно-медицинской экспертизы еще не был готов, но Торкель нисколько не сомневался в том, что, когда примерно через месяц начнется судебный процесс, Эллинор приговорят к принудительному психиатрическому лечению.

Однако допросы Себастиана, по большому счету, подтвердили все сказанное ею, хотя он по-другому объяснял, как она оказалась у него дома. Она переехала к нему, чтобы быть в безопасности от Эдварда Хинде, и потом вроде как осталась. Но в остальном он полностью подтвердил ее рассказ. Себастиан, который в принципе никогда не встречался с женщиной больше одного раза, долгое время имел постоянную сожительницу.

Себастиан чувствовал себя очень плохо и выражал во время допросов большое беспокойство, но, тем не менее, ни разу не посетил Урсулу в больнице. Во всяком случае, насколько знал Торкель. Возможно, испытывал слишком большой стыд и был не в силах. Торкель не имел представления. Чтение протоколов допросов только подтвердило то, что он знал и так: он совершенно не понимает Себастиана Бергмана.

Он почувствовал необходимость задать вопрос.

– Себастиан тебя навещал?

– Один раз.

Торкель видел по Урсуле, что ей хочется сменить тему, но все-таки продолжил. Не мог не разобраться.

– Как такое возможно? Я его не понимаю.

– А я понимаю, – ответила она с некоторой печалью в голосе. – Он мастер избегать всего, что причиняет боль.

– Не слишком хорошее качество.

– Я думаю, это скорее некий защитный механизм, и обычно утешаю себя тем, что от этого, наверное, больше всего страдает он сам.

Она опять взяла его руку. Торкель почувствовал, что у него горят щеки. Она его, по крайней мере, понимает. Он долго жил мечтой об Урсуле. Можно пожить так еще немного.

Быть понятым – лучше, чем ничего.

Но она была дома у Себастиана. Не у него.

Он попытался отбросить эту мысль и сосредоточиться на тепле, исходящем от ее руки. Хотя прикосновение должно бы приносить успокоение, но нет. Даже отсутствуя, Себастиан стоял между ними.

Его мысли прервал звонок телефона.

Минивэн ехал по шоссе Е20 в западном направлении.

За рулем, как всегда, сидел Билли. Он, как всегда, ехал слишком быстро. Раньше Торкель обычно просил его сбавить скорость. На этот раз нет. Он смотрел в окно, наблюдая за окружавшими дорогу с обеих сторон рядами сосен. Стоит покинуть крупные населенные пункты, как кажется, что Швеция состоит исключительно из этого: лес, лес и снова лес. На последнем сиденье сидели Себастиан и Ванья. Рядом. Торкель находил это удивительным. В последний раз, когда он видел их вместе, Ванья подчеркнуто сторонилась Себастиана. Что-то, вероятно, произошло.

Перед ними, на сиденье, где обычно ездила Урсула, стоял их багаж.

Вдруг Торкель услышал, как Себастиан усмехнулся. Похоже, Ванья рассказала что-то забавное. На месте Урсулы стоит багаж, а Себастиан смеется так, будто ничего не случилось. Снова обратив взгляд к бесконечному лесу, Торкель ощутил еще большее раздражение.

Через несколько часов они свернули на дорогу 62, которой предстояло довести их до городка Турсбю, в северной части Вермланда. Билли там еще никогда не был и подозревал, что никому из остальных там тоже бывать не доводилось. На домашней страничке муниципалитета гордо сообщалось, что именно в Турсбю Свен-Йоран «Свеннис» Эрикссон и Маркус Берг[2]2
  Свен-Йоран «Свеннис» Эрикссон, 1948 г., шведский футбольный тренер с мировой известностью; Маркус Берг, 1986 г., известный шведский футболист. Оба родились в Турсбю.


[Закрыть] впервые выполняли дриблинг и что здесь имеется единственный в Швеции специальный туннель для лыжных гонок. Свенниса Билли знал в основном по разным историям с женщинами, которые читал в вечерней прессе, кто такой Магнус Берг представления не имел, а на равнинных лыжах не бегал с тринадцати лет.

«Я просто пошутила. Я пошутила, дорогой».

Билли очень хорошо помнил эти слова. Они тогда раскрыли дело с массовым захоронением в горах Йемтланда. Он застрелил Чарльза Седерквиста. Однажды утром он вручил Мю ключ от квартиры. Когда она обняла его, она прошептала, что следующий шаг – женитьба. В мае. Она увидела его изумленную и, видимо, испуганную физиономию. Поэтому она снова обняла его.