Текст книги "Новая девушка"

– Очень изысканно! – воскликнули девочки на работе.

– Очень в духе «Пинтереста»[14]14
  «Пинтерест» – популярный сервис для составления индивидуальных коллекций изображений; одна из самых популярных тем подборок – дизайн интерьера.


[Закрыть], – ухмыльнулась Мэгги, а сама сложила большой и указательный пальцы в «о’кей».

– Цвет не слишком детский, так что для кабинета тоже подойдет, – заметила я.

Если…

В конце концов я уже не могла дождаться, когда настанет последний день на работе. Устала чувствовать себя лишней, устала от постоянной усталости, от того, что вечно ощущаю незащищенность и обиду, от того, что не могу заставить себя написать хотя бы парочку статей. Двигалась я как вьючное животное по сравнению с жизнерадостными практикантами, порхающими между гардеробной (пока еще сохранившей приличный вид) и своими столами в гораздо более вычурной и неудобной одежде, чем у меня.

Должно быть, считают меня столетней старухой.

А еще я заметила, что Мэгги тоже запорхала. Скорее всего, решила я, памятуя о запрете на свидания, это никак не связано с мужчиной. Значит, просто втягивается в работу. Я хорошо помнила, как та когда-то тоже казалась мне пьянящей.

Если отбросить мысли о необузданности, являющиеся результатом завистливого пренебрежения и моего вечного ожидания какой-то пакости, то надо признать: Мэгги неплохо смотрится на моем месте. Исчезли вычурные лодочки с заостренными носами, как у офисной секретарши, – их сменили некрасивые, но милые мужские броги[15]15
  Броги – туфли с орнаментом на мыске и других частях, выполненным с помощью перфорации.


[Закрыть] и обязательные лоферы, люксовые кроссовки, не предназначенные для бега, и сапожки на блочном каблуке. Силуэт одежды все еще оставался обтягивающим – что неудивительно с такими сиськами, – но исчезло то, что я про себя недобро называла «провинциальным шиком». Исчезла привычка начинать каждую фразу словами: «Я, конечно, извиняюсь, но…» То есть исчезла девочка, которая за гроши пописывала в разных изданиях, как исчез и старый фешен-редактор, замененный гораздо более активным.

Я старалась радоваться замене, старалась разделить энтузиазм, с которым Мэгги узнавала о том, как прекрасна может быть жизнь в этой новой роли, старалась вместе с ней вновь испытать тот восторг, который испытывала давным-давно, только заняв пост фешен-редактора. Но видела перед собой лишь бьющую ключом энергию и фонтан идей, отсутствующих у меня, талию, оставшуюся для меня в прошлом, светскую жизнь, брошенную мною с удовольствием, и популярность, завоеванную женщиной, занявшей мое место.

Я наблюдала за тем, с каким желанием Мэгги и другие члены команды брались за дело, и для этого им вовсе не требовалось мое присутствие. И вдруг посреди всего этого беспокойства – тем более острого, что новенькая со светящимися глазами и свежей кожей посажена в мое кресло мною самой, – наступил наконец тот момент, когда сердцебиение живущего во мне существа гораздо важнее всех самых тревожных и параноидальных мыслей.

Я не заметила, что Мэгги отсутствует, когда все собрались вокруг моего стола, чтобы разрезать традиционный потешный торт-полено, оформленный в виде гусеницы, которым отмечались все важные моменты в жизни «От». Сделанная из белого шоколада офигевшая физиономия гусеницы всегда доставалась Мофф: та обычно нюхала ее, отщипывала маленький кусочек и отставляла в сторону.

Сейчас главный редактор держала в руках бутылку просекко и наполняла пластиковые стаканчики, которые потом передавались стоявшим вокруг.

Не могу поверить, что ей сошло с рук то, что она назвала тебя Мофф.

Я думала о тех днях, что провела вместе с главным редактором, об обедах на двоих в Милане и Париже. Мне ни разу даже в голову не пришло попытаться разрушить ледяную стену, за которой Эмили Моффатт скрывалась от любопытных взглядов даже тех людей, кого любила.

И вот совсем недавно она попотчевала весь офис рассказом об оплошности Мэгги, поспешив сопроводить рассказ ласковым смехом, в то время как покрасневшая новенькая купалась в волнах всеобщего внимания.

Ты бы распяла меня перед этими роскошными женщинами. Издевалась бы надо мной, сделала бы из меня посмешище, а не смеялась бы заговорщицким смехом.

«Хватит об этом».

Это у меня в голове прозвучало мудрое предостережение Винни, и, отбросив все свои горькие мысли, я вновь стала слушать, о чем говорит начальница.

– Как мы будем жить без тебя, Марго? Ты так давно с нами, что иногда мне кажется, что ты пришла сюда, когда двадцать лет было мне, а не тебе… – Вокруг послышалось уважительное хихиканье. – Спасибо за всю ту нелегкую работу, которую ты здесь выполняла – видит Бог, то, что тебе предстоит, будет гораздо тяжелее. Постарайся не забывать, что значит высыпаться по ночам, договорились?

Мофф наполнила свой пластиковый стаканчик и подняла его вверх.

– А теперь трижды: гип-гип-ура! Пожелаем Марго всего самого хорошего. Думаю, вы все согласитесь со мной, что она станет самой лучшей, очень организованной и очень аккуратной мамой. За Марго, хотя она и не пьет вместе с нами. Гип-гип…

Но ее «ура» потонуло в шорохе одежды и шепоте, начавшихся у входной двери и со скоростью цунами распространившихся по всей комнате. Где-то в эпицентре этого шума светловолосая женщина размахивала руками, пытаясь всех успокоить и заставить дослушать тост, но слишком поздно.

В редакциях модных журналов любое изменение во внешности, даже самое незначительное, – всегда событие. Все женщины, как мотыльки на свет лампы, слетаются, чтобы изучить и похвалить его. А это достойное Голливуда преображение превратилось в настоящую сенсацию.

Прическа. Прямая стрижка до плеч сменила длинные вьющиеся локоны. Вместо каштановых волосы стали дорогого медово-карамельного цвета.

Она была у моей парикмахерши!

– Мэгги, выглядите изумительно! – произнесла Эмили Моффатт, так и не опустив свой стаканчик. Остальные согласно закивали.

* * *

– Ну хорошо, она действительно немного похожа на тебя, – согласился Ник. Он рассматривал селфи, размещенное Мэгги в Инстаграме днем, вероятно, по дороге в офис.

Пришла, чтобы никто даже не заметил, что я ухожу.

– Немного? – Я была взбешена. Это очевидная попытка лишить меня внимания, на которое я рассчитывала в свой последний день в офисе, – не говоря уже о том, что успешная. Все сделано в жутковатой стилистике «Одинокой белой женщины»[16]16
  Экранизация (1992) триллера Дж. Лутца (1990), где сума-сшедшая убийца копирует внешность своей соседки.


[Закрыть], как и покупка расшитых балеток, похожих на мои. Я готова не обращать внимание на пару обуви, но полное изменение имиджа, приуроченное к моей прощальной вечеринке, вряд ли могло быть случайным.

– Никакое это не совпадение, – согласился со мной муж. Положив теплую руку мне на живот и уткнувшись лицом в шею, он покрыл ее нежными поцелуями, а потом поднял голову и посмотрел мне в глаза. – Но ты должна рассматривать это как попытку польстить, а не как угрозу. По твоим рассказам я понял, что Мэгги так нервничала по поводу того, что ей придется занять твое место, что решила хотя бы обувь купить как у тебя. Ну, а заодно и парик. – Он пихнул меня в бок и глупо ухмыльнулся.

– Отстань, – проворчала я, все еще разозленная, но устроилась в его объятиях поудобнее. – Почему, черт возьми, ты всегда готов всех понять и простить?

Но я знала, что он прав и что лучше немного спустить пар, чем продолжать заморачиваться.

Все равно муторно.

Я так и не могла решить, было бы мне легче, если б Мэгги все делала по-своему, не как я, и нас просто нельзя было бы сравнивать, – или я предпочла бы, чтобы она стала моей бледной копией. Или же мне больше всего хотелось, чтобы все прошло как можно более гладко и я вернулась после декрета в спокойную атмосферу офиса и к своей благодарной сменщице…

Я успела благополучно похоронить все свои амбиции, и вот их вновь извлекли на свет божий безо всякого на то моего разрешения. В молодости была честолюбивой, готовой в случае необходимости бороться за статус и полной желания взбираться по карьерной лестнице. Но, добравшись практически до самой вершины, обнаружила, что сравнение себя с коллегами по цеху – с конкурентами – все больше давит на психику. Все больше думаешь не о том, насколько ты на их уровне, так же тяжело работая, а о том, смогут ли они подсидеть тебя, если захотят в твое кресло.

Я думала, беременность положит конец этим мыслям. И сильно удивилась, когда ощутила те же, что в молодости, уколы самолюбия, появившиеся с приближением даты рождения ребенка. Так… по-детски.

Интересно, а маму волновали такие вещи, когда я была маленькой? Мне казалось, что, родив ребенка, я перестану заморачиваться.

Но, если уж на то пошло, все эти мелочи значили для меня тем больше, чем дальше я отходила от работы.

Я изучила содержимое перевязанной лентами плетеной корзинки, которую мне вручили, когда я покидала офис, – всякая ерунда, предназначенная для того, чтобы я как можно лучше провела несколько недель, оставшихся до рождения ребенка.

Может, меня все-таки не списали со счетов?

Похожую корзину с тщательно упакованными косметическими зельями и жирными ароматными мазями, взятыми из тележки возле стола нашего бьюти-редактора, я несколько недель назад послала Винни – до того, как она вернула подарки, – с открыткой: «Думаю о тебе, люблю тебя».

Глупо – Винни предпочитает домашние средства и куски серого мыла, пахнущие миндалем.

Все это лежало на дне той коробки, которую вернула мне Винни, – на сыворотках и лосьонах виднелись следы ее отвратительного настроения, крышки на баночках были свернуты, содержимое тюбиков выдавлено, так что все превратилось в мерзкий комок жирной грязи.

Сама я ими никогда не стала бы пользоваться, но все равно…

Вывалила дрянь в мусорный контейнер до того, как она попалась на глаза Нику. Туда же отправилась и моя нынешняя тайна – я оказалась отвергнутой подругой. Иногда мне представлялось, что во мне действительно есть что-то очень плохое, а иногда, подумав, я пыталась объяснить поступки Винни тем, что женщина испытывает невыразимую боль.

Наполнив ванну, я вылила в нее бутылочку пурпурного, пахнущего лавандой масла. Лить старалась прямо под струю, чтобы было побольше пены. Хотелось отпраздновать этот знаменательный день: с работой покончено, и всего неделя до рождения крохи. Очень хотелось, чтобы кто-то пожелал мне удачи и сказал, что я молодец. Раньше я написала бы Винни, но теперь…

А разве не для этого существуют социальные сети? Разве они не для тех, у кого не осталось настоящих друзей?

Я открыла Твиттер и напечатала:

Margot Jones @hautemargot: последний день завершен! На какое-то время я отписываюсь от @hautemagazine и начинаю работу над собственным проектом #поторопись_малыш #поторопись_но_не_слишком #хотелось_бы_перебрать_подарки

Не успела я положить телефон возле ванны, как на экране появилась парочка лайков. Я почувствовала укол совести, как и всегда во время беременности, когда сообщала о ней публично. Мне казалось, что это может обидеть Винни.

«Но она не пользуется Твиттером», – напомнила я себе, попробовав воду рукой.

Убрав волосы в пучок на затылке, я опустилась в ванну и вспомнила те дни, когда могла набирать в нее много горячей воды. Беременным желательно купаться в неглубокой и теплой воде, из которой их будет легче вытащить в случае обморока. Для меня ванна всегда была одним из наиболее ценных моментов жизни – здесь в одиночестве можно мысленно оценить сделанное за неделю и в буквальном смысле смыть с себя ее последствия.

Но вот уже много месяцев я не чувствовала себя в одиночестве. Малыш внутри напоминал мне человека, который в абсолютно пустом кинозале выбирает место прямо у вас за спиной, попутчика в долгом путешествии, с которым время от времени обмениваешься случайными взглядами. Меня это не раздражало; более того, его присутствие успокаивало. Про себя я уже решила, что дитя обладает юмором, нахальством и в состоянии оценить комизм ситуации. Но это был максимум привязанности, который я позволила себе по отношению к своему поплавочку.

Так что, хотя и не была в полном одиночестве, я чувствовала себя самым одиноким человеком на земле. Оторванная от всех на работе, лишенная общества Винни… Ник, как и всегда, был сплошное очарование, но даже он не мог долго разбираться с кашей в моей голове, состоявшей из предположений и размышлений о том, что принесут несколько следующих месяцев как дома, так и на работе мне, малышу, Винни, Мэгги… Иногда голова начинала раскалываться от мыслей, а иногда они почти исчезали, но постоянный звон в ушах или, лучше сказать, хор из древнегреческой трагедии превращал меня в заложницу, если я слушала его слишком долго.

Я стояла как раз на том самом месте, где почувствовала первое движение своей детки, и втирала ароматизированное масло в натянутую, как на барабане, кожу живота, когда на экране появилось сообщение. Значок камеры рядом с именем Винни. Сразу же прошиб пот, как будто меня застали за каким-то непристойным занятием.

Я знаю, что ты сделала.

Это была не моя вина.

Изображение, переснятое с фото. Слегка размытый портрет Джека, сделанный профессионалом. Младенец лежал в дубовом гробике, дно выложено белым атласом. Деформировавшиеся в материнской утробе черты теперь разгладились, и на похожих на бутончик розы губках блуждало некое подобие улыбки. Пухлые щечки не были ни покрасневшими, ни желтыми – они казались живыми.

И никакой крови.

Чепчик снят, а темные волосики тщательно расчесаны. На нем был еще один из его белых комбинезончиков – крохотные, идеальной формы ручки лежали на животике. Под мышкой – маленький игрушечный кролик. Его вечный спутник.

Сердце словно разорвалось – и одновременно отошли воды.

* * *

Непереносимая боль пришла позднее. Сначала болело не сильно, но нудно, где-то внизу спины, но за следующие несколько часов боль настолько усилилась, что из глаз посыпались искры. Через двенадцать часов мы поехали в больницу, и к этому времени болело так, как будто бедра затягивали стальным поясом. Так что я с радостью ощутила укол холодной иглы и последовавшее за ним онемение. Пролежала в кровати еще один день, а на следующее утро, в палате, полной женщин, и в присутствии Ника Лайла сделала свой первый в жизни вдох.

8
Мэгги

Фото, размещенное Марго в Инстаграме, она увидела через несколько часов после его появления. И подписала под ним: «Что за очаровательный птенчик!» Не погрешила против истины – у детки были коралловые губки, хохолок, пухленькие щечки и сжатые пальчики. Коленки были приподняты, и ножки напоминали лапки кролика. Вся эта прелесть была одета в серый комбинезончик, украшенный вышитыми вручную звездочками. В том, что ребенок Марго будет одет изысканно, можно было не сомневаться.

Возвращаясь в офис после ланча, Мэгги написала ей: «Отличная работа! Она очаровательна, и имя отличное! А ты чувствуешь себя другим человеком?» Ответа, честно говоря, она не ждала и, усевшись за стол, тут же забыла об этом послании.

У Мэгги оставался месяц до начала сезона показов. Четыре недели, чтобы приготовиться к тому, что, по словам окружающих, будет самым насыщенным периодом ее жизни.

Странно, конечно, слышать от кого-то на шпильках, что показы являются суровым испытанием, конца которого ждешь с нетерпением. Все-таки не операция на открытом сердце или работа на нефтяной вышке. И тем не менее, готовя репортажи с лондонских показов до прихода в «От», Мэгги всякий раз возвращалась домой с таким ощущением, что пробежала на своих шпильках полный марафон. Ей безумно хотелось съесть сдобы, а наутро она просыпалась с ощущением, что ее ударили по голове. Хотя, возможно, это было связано с количеством шампанского, которое она потребляла в такие дни…

Первое шоу начиналось в девять утра, и если билет у вас на дальние места, то занимать очередь надо в 8.15. А у Марго были билеты, по которым можно было появиться за пять минут до начала и беспрепятственно вплыть в зал. А потом показы происходили каждый час до восьми вечера. В перерывах можно было или заскочить в туалет, или перехватить сэндвич. На то и другое сразу времени уже не хватало. А ведь еще надо было успеть написать о коллекции до начала нового показа, так чтобы девочки, отвечавшие за сайт, могли разместить обзоры раньше других журналов. В общем, можно сказать, что, хотя занятие это не смертельное, нервы оно треплет сильно.

Этот месяц Мэгги провела в состоянии крайнего напряжения, пытаясь понять взаимосвязи между сотрудниками журнала и стараясь запомнить их имена. Она работала над текстами, не забывая про фактики, что могли превратиться в статью. Их она представляла на рассмотрение Мофф и с облегчением выдыхала, когда понимала, что именно их искала главная. Она поняла, хотя и с долей суеверного страха, что здесь ей сопутствует удача.

Мэгги наслаждалась собой. Она всегда любила писать – ей нравился процесс расстановки слов в таком порядке, что они оказывались не только интересными и информативными, но и сбалансированными с точки зрения наличия в равной степени и описаний, и активной позиции. Для нее это никогда не было просто работой ради денег, и Мэгги благодарила судьбу. Слова приходили на ум совершенно естественно и никогда не подводили. Более того, можно сказать, именно со словами она состоит в самых долгих отношениях в жизни.

Сложность была в другом – в самой моде. Процесс выбора туалета по утрам превращался в политический шаг. Вначале Мэгги волновало только соответствие уровню Марго, женщины стройной, но не выглядящей так, как будто она постоянно сидит на диете. Однако позже ее стало волновать, выдержит ли наряд оценку офисных кумушек.

То ли намеренно, то ли случайно, но путь в основное пространство «От» пролегал по коридору, идущему от лифтов мимо окон кабинета Мофф, мимо кухоньки с одной стороны и рядов столов с другой. Его все называли «взлетной полосой». Сотрудницы проходили по ней каждое утро в новых одеждах, как по подиуму, с обеих сторон которого будто бы стояли фешен-редакторы, внимательно все фиксирующие. Что было не так уж далеко от истины.

Все это проходило не в форме разнузданной критики – правда, если костюм не производил должного впечатления, его все-таки критиковали sotto voce[17]17
  Приглушенным голосом (ит.).


[Закрыть], – а в форме торжеств по тому поводу, как все классно выглядят. Ведь, с точки зрения обычной женщины, они действительно выглядели классно. Шикарные и поджарые, модные и умудренные опытом, элегантные и с характером… А потом появлялась Мэгги. И там, где все остальные проходили с грацией гепардов, Мэгги семенила, опустив голову и не отрывая взгляда от экрана телефона, – она чувствовала, что ее рассматривают с ног до головы.

Первый раз, когда после работы она пошла выпить с Холли и ее помощницей Аммой, девочки дразнили ее по этому поводу.

– Мы же работаем с одеждой, Мэгги! – шутили они. – И надо хотя бы притвориться, что тебе нравится ее носить!

Одежда ей вообще-то нравилась, и гораздо больше, чем раньше. Скорее всего, потому, подозревала Мэгги, что нынешняя намного превосходила по элегантности и цене ту, что она носила раньше. Ее не надо было одергивать и поправлять каждые пять минут. Всего несколько шагов в итальянских туфлях из натуральной кожи, парочка прикосновений французского шелка, ворсистая сумка, украшенная желтым металлом, – и она почти со стыдом поняла, насколько низким было качество предыдущих нарядов.

Прикончив бутылку или чуть больше, Холли и Амма показали ей клипы в «Ютьюбе» с богинями подиумов, которыми они все восхищались. Советовали Мэгги двигать бедрами, как Летиша, или развернуть плечи, как Дарлин, указывая на то, как те словно проплывали перед аудиторией в замедленной съемке, хотя их каблучки стучали в ритме техно-саундтрека.

После этого Мэгги стала больше внимания уделять «взлетной полосе» и получала удовольствие от демонстрации новых предметов своего туалета, которые покупала практически каждый день.

А еще ей помогли новая прическа и тот факт, что, прекратив вечерние посиделки с малознакомыми мужчинами, она немного потеряла в весе. Впервые со времен отрочества у нее появилась линия скул, а талия стала более выраженной. Мэгги все еще не могла влезть в большинство образцов из гардеробной – этого не мог никто, за исключением самых голодных и измученных практиканток, – но теперь, готовя статью, она заказывала наряды на целый размер меньше, чем раньше.

И она давно забыла, когда в последний раз добавляла монетку в штрафную кружку самоуничижения, стоявшую на прикроватной тумбочке.

Мэгги не слишком волновал ее гардероб для показов. Ей присылали такое количество образцов, что мелочь, купленную после первой встречи с Марго, она уже давно вывела из употребления и передала Кэт, которая была этому только рада. Теперь у Мэгги была новая, блестевшая чистотой гардеробная, заполненная обувью и дизайнерскими сумками, купленными на новую, значительно выросшую зарплату. И она не стыдилась признаться в том, что иногда, возвращаясь домой после работы, просто раскладывает на постели свои наряды, мечтая об итальянских пьяццах[18]18
  Piazza – площадь (ит.).


[Закрыть] и парижских улицах, где станет их носить.

Ей было интересно, делает ли то же самое Марго, или у фешен-редакторши умение выбрать наряд является врожденным? Мэгги это скорее напоминало уроки игры на фортепиано – чем больше она практиковалась, тем лучше становилась и тем больше удовольствия получала от нюансировок. И своего изображения в зеркале теперь не избегала, а приветствовала его как друга, которого можно похлопать по плечу и сказать, как здорово он выглядит.

Накануне поездки в Нью-Йорк Мэгги возвращалась по «взлетной полосе» из туалета – шла с высоко поднятым подбородком, расправив плечи, – когда Холли подняла голову от своей полки в гардеробной и попросила ее подойти. Теперь у Мэгги тоже была здесь собственная полка, где оседали вещи, присылаемые ей для того, чтобы она о них написала, или взятые ею взаймы у модных домов. Стикер поменяли с «МД» на «МБ».

Сейчас Мэгги собиралась отобрать вещи, способные, как она считала, улучшить ее гардероб, но Холли ее опередила.

– Выбирай, – сказала она, опираясь тонкой рукой на напольную вешалку. – Не можем же мы отправить тебя на первый ряд, не обеспечив соответствующей одежонкой. Только не забудь потом вернуть.

Она указала на целый ряд шелковых блузок, курток-бомберов с украшениями, платьев с цветочными принтами и ярких свитеров. Мэгги была готова ее расцеловать. После нескольких вечеров, проведенных в барах, между ними возникло некое подобие дружбы. Будучи законченной одиночкой с массой свободного времени, Холли оказалась существом гораздо более приземленным, чем можно было судить по ее пугающе изысканной одежде. В гардеробной они провели около часа, выбирая наряды для каждого дня командировки, – комплекты из вещей, висевших на вешалке, и тех, что лежали на полке Мэгги.

Больше всего ей понравилась юбка-карандаш с высокой талией, украшенная орнаментом из «гусиных лапок» цвета электрик. Холли посоветовала носить ее с укороченным черным свитером с узкими рукавами, чтобы над поясом виднелась узкая полоска тела. Инстинкт Мэгги подсказывал, что этот наряд надо носить с высокими каблуками, но Холли отрицательно покачала головой.

– Будешь слишком похожа на куклу Барби, – вынесла она свой вердикт и протянула Мэгги пару белых кроссовок. – Телесный цвет и никаких носков, – добавила она, как будто говорила с неразумным ребенком.

Вернувшись за компьютер, Мэгги увидела несколько писем, включая одно от Пенни, пиарщицы, с которой она встречалась вместе с Марго. Пенни писала об одном из своих дизайнеров по имени Марк Моро. Мэгги отчаянно хотелось взять у него интервью. Смуглый Марк был вечно погружен в размышления и являл собой живое воплощение истинного парижанина. Но самым важным было то, что у него одевались все, достойные хоть какого-то упоминания, – то есть он был именно тем человеком, на которого могла запасть Мофф.

Письмо Пенни было коротким и деловым. Она предлагала Мэгги взять интервью у Марка в следующем месяце, когда та приедет в Париж на Неделю моды.

«Он будет занят, но для “От” всегда найдет время», – написала Пенни. Эти слова для Мэгги, матерого фрилансера, вечно пытавшегося получить хоть какой-то комментарий от знаменитостей, взбирающихся по лестнице или пойманных где-то в переулке, звучали песней. А ведь ей много раз приходилось гнаться за ними по коридорам, выкрикивая свои вопросы им в спину. И тогда люди, которых она интервьюировала, не имели ни малейшего понятия о том, кто она, – Мэгги их вообще мало волновала, так как не обладала престижной должностью.

– Может быть, заглянешь в бутик Моро на Олд-Бонд[19]19
  Улица элитных магазинов в Мейфэре.


[Закрыть], – продолжала Пенни, – снимешь мерку для костюма, в котором сможешь показаться на Неделе?

Ну и что на это можно было ответить кроме: «ДА!»?

* * *

После трех недель беспрерывных показов, наблюдаемых из первого ряда, после льняных скатертей и накрахмаленных наволочек с ее инициалами в Нью-Йорке, Лондоне и Милане, Мэгги думала, что ее уже ничем не удивишь. Но когда ее провели в номер гостиницы в Париже, она была потрясена.

Те места, в которых она останавливалась в предыдущих городах, были вполне милыми – череда бизнес-отелей, что обычно выбирают предприниматели средней руки, когда хотят выспаться перед важным совещанием. Номера были очень функциональными: достаточно темными, достаточно большими, чистыми и с еще более чистыми и мучительно-ярко освещенными ванными комнатами. «Подороже, чем те, в которых останавливаешься во время отпуска, – думала Мэгги, – но не настолько шикарные, как можно было бы ожидать, взглянув на ценник».

А вот ее апартаменты – подумать только – апартаменты! – в «Рояль» были совсем из другой оперы. Она чуть не завизжала от восторга, когда портье в ливрее внес потертый чемодан в холл, обитый розовой шелковой парчой и украшенный золотыми завитками. Окна гостиной выходили на площадь с Эйфелевой башней на заднем плане, а в спальне располагалась самая большая кровать, виденная ею в жизни. Здесь же стояло множество украшенных золотом шкафов и шкафчиков. В ванной краны были сделаны в форме лебединых голов с драгоценными камнями вместо глаз. Мэгги провела один из лучших вечеров в своей жизни, раскладывая по ящикам свои дизайнерские наряды и расставляя в ряд свою обувь.

Целую неделю она будет жить, как завсегдатай версальского двора.

Вспомнила свою первую ночь, проведенную в Нью-Йорке, – начало месяца теперь казалось далеким прошлым. Да и сама Мэгги, приземлившаяся в том городе, была существом еще первобытным, трясущимся от нервов и уверенным, что облажается при первой же возможности.

На Манхэттене она появилась раньше Мофф, которая собиралась прилететь в середине недели, когда начнутся показы самых известных дизайнеров, и первый вечер провела в одиночестве. На улице было еще тепло – заканчивалось долгое жаркое лето, в Лондоне уже сменившееся осенью, так что Мэгги с удовольствием надела свободное платье-рубашку из шифона и отправилась в ближайший ресторан, чтобы поесть на террасе. Для нее начался лучший праздник в жизни, и она с трудом верила, что ей за это еще и платят.

Хотя этот момент быстро прошел – она работала как лошадь с того самого момента, когда на следующий день началось первое шоу, – ощущение чуда так и осталось. Она рано просыпалась в залитом светом номере (тот был раза в четыре больше ее комнаты в Лондоне) для того, чтобы насладиться долгим душем и изысками утреннего меню. Потом ходила на показы, незаметно поглядывая на данные, которые сообщал ей навигатор, и стараясь сойти за местную. Тогда Мэгги еще не знала, что никто во время Недели моды не ходит пешком – это означало только то, что твое издание слишком бедно и не может оплатить водителя. Водитель в нелепо растянутом лимузине появился как раз в тот момент, когда в аэропорту приземлилась Мофф.

Мэгги нервничала по поводу того, что ей придется так много времени проводить наедине со своим новым боссом – им предстояло каждые сутки весь день переезжать в машине с одного показа на другой, и это не считая вечеров, – поэтому постаралась заранее приготовиться к беседе за обеденным столом, но оказалось, что Мофф так ждали на всевозможных гала-коктейлях и обедах с пятью сменами блюд, которые та размазывала по тарелке, но не ела, что Мэгги редко видела ее после захода солнца.

Ее собственное расписание тоже было чрезвычайно плотным и включало открытие магазинов, коктейли, фуршеты и обеды, устраиваемые модными домами и их рекламными отделами. Последние делали все, чтобы поразить своими расходами журналистов и покупателей, съехавшихся в город на эту неделю. В Милане Мэгги сидела под таким количеством потолков, украшенных фресками и хрустальными люстрами, что ей стало казаться, что она теперь инстинктивно вытягивает шею всякий раз, когда входит в помещение. Она с радостью заметила, что остальные приглашенные делают то же самое и фотографируют потолки на телефоны – они не считали себя слишком крутыми, чтобы не восхищаться окружавшей их красотой.

Но знакомиться с ними все равно было страшновато. Когда Мэгги впервые уселась в кресло, которое все еще считала креслом Марго, в Нью-Йорке, она еще не представляла себе, что за цирк на колесах представляют из себя все эти показы – нечто среднее между ярмаркой и школьной экскурсией. Редакторы сидели группами, разбившись по странам. В этих группах они размешались по ранжиру, так что Мофф сидела в первом ряду, а Мэгги иногда к ней присоединялась. В основном же она занимала место во втором ряду прямо за спиной у Мофф. Такое месторасположение означало, что весь грядущий месяц она будет занимать это свое место среди одних и тех же редакторов или авторов.

Поняв это, Мэгги стала сама представляться окружавшим ее людям. И как только она это сделала, ледяные выражения на их лицах исчезли и сменились улыбками. Теперь ей со всех сторон кричали: «Привет, Мэгги!» и приглашали занять свободное место рядом. Она так и не поняла, были ли эти люди настолько стеснительными, что не могли представиться первыми, или же они считали, что Мэгги должна была знать их заранее, но стена между ними исчезла, как только Мэгги стала болтать и задавать вопросы. До того, как занять эту свою новую позицию, она считала себя чрезвычайно неуверенной в себе, но до этих из мира моды ей было далеко.

Что же касается других авторов или пиар-агентов, приглашавших ее на коктейли и обеды, то из них Мэгги за последние недели смогла сколотить настоящую банду. Вся эта жизнь на колесах была довольно странной и состояла наполовину из гламура и наполовину из каторжного труда. Она могла отправиться на коктейль, устроенный на территории частной виллы – бар был окружен статуями Посейдона и живыми изгородями, – при полном параде и на шпильках, а на следующий день сидеть перед тарелкой с пастой. Мэгги прихлебывала просекко, стоя на колоннаде эпохи Возрождения и наблюдая за дефиле моделей в вечерних нарядах в 11 вечера, а потом возвращалась в гостиницу и писала отчет о показе в лифчике и трусах, чтобы не запачкать платье, и закусывала кусочками салями прямо из нарезочной упаковки. Она бывала на мероприятиях вместе с женщинами настолько богатыми, что они путешествовали с личными парикмахерами, а собственные волосы сушила каждое утро прибором, похожим на деталь пылесоса.