Текст книги "Перешагнув пропасть"

Хелен БРУКС
ПЕРЕШАГНУВ ПРОПАСТЬ

Глава 1

– Миссис Шалье? Добрый день. – Глубокий ровный голос, звучавший как бы издалека, принадлежал темноволосому красавцу, смотревшему на Сэнди с высоты своего роста. – Вы – миссис Энн Шалье? – У мужчины был красивый французский акцент, такой же, как у Эмиля, и это пугало.

– Я не… – Сэнди секунду колебалась; мысли ее неслись вскачь.

– Мне сказали, что это квартира миссис Энн Шалье, – продолжал мужчина. Аристократическое лицо было холодным, как мрамор. Изящный нос с горбинкой недовольно сморщился при слове «квартира». – Может, я ошибся?

– Кто вы такой? – Сэнди решила отбросить тонкости светской беседы, так как все еще не могла прийти в себя. Он был один из этих самых Шалье, но непонятно – который.

– Мне кажется, вы знаете, кто я. – Лицо красавца оставалось все таким же непроницаемым. – Эмиль наверняка обо мне говорил, не так ли?

Пытаясь что-нибудь вспомнить, Сэнди вглядывалась в лицо высокого широкоплечего француза. Это либо Андре, либо Жак. Безусловно, один из братьев Эмиля – сходство слишком велико. Но кто именно? Кем бы он ни был, эта худощавая мускулистая фигура и бесстрастное лицо предвещали неприятность, причем немалую. «Неприятность» стояла сейчас всего лишь в трех шагах от Сэнди.

– Простите, я не в том настроении, чтобы отгадывать загадки. Как вас…

– Загадки? – Его черные глаза угрожающе блеснули, что едва не заставило Сэнди захлопнуть перед ним дверь. – Я не загадываю загадки, миссис Шалье. Я Жак, брат Эмиля. Прошу простить мое вторжение в такое неподходящее время, но вы, наверное, понимаете, что нам необходимо поговорить.

– Говорить с вами!.. Вы что, шутите? Я не стала бы этого делать, даже будь вы единственным… всего одним оставшимся в живых представителем этой презренной фамилии, – сказала Сэнди холодно. Боже, пронеслось у нее в голове, это Жак Шалье собственной персоной. Волна гнева захлестнула Сэнди, ее глаза полыхнули огнем. Она гордо вздернула подбородок. – А к тому же я не миссис Энн Шалье, я ее старшая сестра. Впрочем, я выражаю не только свое мнение, но и ее тоже.

– Прошу меня простить… – Холодный, даже ледяной голос перебил ее в середине фразы.

– Простить вас? – Сэнди все еще стояла в дверях, не пуская его, она желала выплеснуть ему в физиономию все свое негодование, презрение и гнев. – Прославленный род Шалье никогда не просил прощения… ни у кого. Вы чаще берете силой, не так ли? Да плюс еще хитростью. Вы привыкли играть жизнью людей, их судьбами. Вы, видимо, совершенно счастливы в своем роскошном замке, не правда ли? Эмиль погиб, сердце моей сестры разбито – вы добились своего.

– Как вы смеете говорить со мной таким тоном? – Мужчина побледнел, французский акцент стал еще заметнее. Но ничто уже не могло остановить Сэнди: она все выскажет ему, этому… каменному гостю.

– Да, смею! У меня есть на это право, мистер Шалье. – Теперь она шипела, как змея, а он старался протиснуться в дверь мимо нее. Сэнди загораживала вход в крошечную квартирку, что было не так легко при ее хрупкой фигуре и малом росте, но она чувствовала себя тигрицей, защищающей своих детенышей. – Ни с места! – проговорила она тихо, но таким тоном, что Шалье остановился: он почувствовал ее ненависть. – Вы не войдете в наш дом, – продолжала Сэнди. – Я скорее умру на пороге, чем позволю вам своим присутствием осквернить наше убежище. Оставьте в покое мою Энн: исчезло последнее звено, связывавшее ее с вашим семейством. Нас не пугают ваши богатство и влияние, мы вас больше не боимся, мистер Шалье. Моя сестра показалась вам недостойной вашего клана, не так ли? Она не француженка, у нее нет связей в обществе. – Сэнди презрительно скривилась, но на высоченного мужчину, стоявшего перед ней, это не произвело впечатления. – Так вот, – продолжала Сэнди, – я скажу вам кое-что, а вы передайте мои слова своему семейству. Весь ваш клан не стоит и мизинца моей сестры. Как говорят у нас в Англии, вы недостойны руки ее лизать. Ваш брат Эмиль это знал. Им с сестрой досталось несколько месяцев счастья, и вы не сможете этого отнять у Энн. Если вы думаете, что мы претендуем на ваше состояние, – не волнуйтесь. Мы ненавидим и презираем вас всех. Нам ничего – слышите: ничего – от вас не нужно. Я выражаюсь ясно?

– Предельно ясно, – ответил красавец. Глаза его сузились от злости, но лицо осталось таким же неподвижным. – Я бы сказал, что вы вложили в свою речь долю драматизма.

– Думайте что хотите, – проговорила Сэнди тихо, – вы уже не сможете обидеть Эмиля, а я не позволю вам обижать Энн.

В его глазах Сэнди заметила ответную ненависть, но в тот же миг из-за двери, ведущей в одну из комнат, послышался слабый женский голос:

– Сэнди, кто там? Кто-то пришел?

– Все в порядке, дорогая. Я вернусь через минуту. До свиданья, мистер Шалье. – Она потянулась, чтобы закрыть входную дверь.

– Это ваше последнее слово? – Он стоял, не желая сдвинуться с места.

– Последнее, уверяю вас. – Сэнди подумала, что в жизни щеголя француза, пожалуй, это первый случай, когда ему предложили убираться вон. И кто? Маленькая, слабая женщина. От Энн Сэнди знала: Эмиль часто шутил на тему о том, что его старший брат Жак – партнер отца в огромном и процветающем винодельческом бизнесе – всегда пользовался успехом у женщин, их было у Жака столько, что он буквально не знал, куда их девать. – Однако я хотел поговорить о финансовом положении вашей сестры, – сказал Жак.

– Да, я понимаю, – ответила Сэнди презрительно, – для вашей семьи деньги – это все. Но не для нашей. У Энн есть дорогие воспоминания, а я… – Она не знала, что сказать дальше. – Впрочем, довольно. Вы выполнили обязательство перед вдовой вашего брата, вы сделали красивый жест, мистер Шалье, он успокоит вашу совесть. А теперь – уходите. Моя сестра несколько ночей не могла уснуть. Ей впервые это удалось, а вы…

– Послушайте, мисс… – начал Жак, но Сэнди проигнорировала его попытку узнать ее фамилию. Она снова выставила подбородок и в упор посмотрела в это смуглое высокомерное лицо. Выждав несколько секунд, он пожал плечами:

– Сон не такая уж проблема в наш век. Я думаю, врач уже выписал ей подходящие таблетки.

– Ей нельзя глотать таблетки, – начала Сэнди и в ужасе осеклась: она чуть не выдала того, о чем следовало молчать – учитывая его презрение и цинизм. – Уходите, прошу вас, – продолжала Сэнди. – Вы нам совершенно не нужны. В тот миг, когда она собиралась захлопнуть дверь, его большая нога проникла в щель, а широкое плечо задержало дверь.

– Не так лихо, мисс… – негромко сказал он, однако в голосе его был металл. – Кое-чего я так и не понял.

– Все яснее ясного, – ответила Сэнди тоже негромко и тоже враждебно. – Я не позволю вам расстраивать Энн. Оставьте нас в покое.

Ей пришлось замолчать, потому что дверь из спальни отворилась и на пороге возникла молоденькая женщина – она стояла, покачиваясь от слабости. Ее хрупкость подчеркивал большой, вздувшийся живот, но эта беременная женщина казалась скорее девочкой сейчас – бледной и растерянной… даже ребенком, с длинными белокурыми вьющимися волосами, с испуганными голубыми глазами. Ничего не понимая, она смотрела на высокого незнакомца в дверях.

– Не может быть, – прошептала она. – Сэнди, кто это? Нет, нет…

Энн потеряла сознание, и оба они бросились к ней в едином порыве: Жак на долю секунды опередил Сэнди, он успел подхватить Энн прежде, чем та рухнула на пол. Жак опустил Энн на ковер и встал рядом на колени.

– Вот что вы наделали, – прошипела Сэнди, она тоже опустилась рядом. Они смотрели друг другу в глаза поверх неподвижного тела Энн. – Черт вас принес именно сегодня… Вас не было даже на похоронах. Зачем же нужно было являться теперь?

– Она беременна, – заговорил Жак с таким удивлением, что акцент его снова усилился. – Ребенок – от Эмиля?

– А вы как думаете? – Сэнди задыхалась от ярости, и он захлопал глазами. – Конечно, от Эмиля! Эх вы, все эти Шалье…

– Я не хотел сказать ничего плохого… Но я не знал. Никто в нашей семье этого не знал.

– Зачем вам было знать? Вы давно дали нам понять, что, уж раз ваш Эмиль женился без благословения, для вас он не существует. А теперь он ушел из жизни, буквально. – Лицо Сэнди побелело от гнева, но глаза полыхали огнем. – Я расскажу вам, как он жил, – продолжала Сэнди. – Бедный мальчик работал день и ночь: днем он писал диплом, а ночью работал шофером и спал всего несколько часов в сутки. Но вам было наплевать. Вашей семье на все наплевать. Что вы, миллионеры, знаете о тяжелой работе? Он попал в аварию, возвращаясь со своей смены в гараж. В полиции решили, что он заснул за рулем: иначе он не врезался бы в стену на своем грузовике.

– Я читал полицейский отчет, – грустно сказал Жак.

– Но вы не успели на похороны, – ехидно сказала Сэнди. – Да и зачем? Он был паршивой овцой… всего лишь вашим братом… который нарушил законы семейства Шалье. Его сбросили со счетов.

– Но я приехал, как только узнал обо всем, – огрызнулся Жак, сверкнув глазами. – Я уезжал с матерью, она была больна, и ей нужен был полный покой.

– Этот «полный покой» означал отсутствие телефонов? – съязвила Сэнди. – Полиция наверняка пыталась с вами связаться.

– Пыталась – и в конце концов связалась. Вы же видите, я здесь.

– Я вижу, что… – Сэнди замолчала, заметив, что Энн тихо застонала и веки ее дрогнули. – Перенесите ее в спальню, – сказала Сэнди. Нет, Сэнди не хотелось его о чем-то просить, и в то же время не держать же бедняжку здесь, в передней, на вытертом ковре. – Она больна с тех пор, как это случилось. Со дня гибели Эмиля. – Сэнди говорила тихо, с болью в голосе.

– Конечно, отнесу, – сказал Жак. – Разрешите… – Он просунул руку под спину Энн и поднял ее так, словно она была пушинкой. Сэнди провела его в спальню величиной с носовой платок, где Жак уложил молодую женщину на кровать.

Энн медленно подняла веки и, едва открыв красивые голубые глаза, ужаснулась сходству: Жак был вылитый Эмиль, только взрослее.

– Все хорошо, дорогая, все хорошо, – заговорила Сэнди, наклоняясь над Энн так, чтобы та не видела своего родственника. – У тебя был легкий обморок.

– Кто это?

– Это Жак, но ты не беспокойся. Он только хотел… Ничего не случится, я обещаю. – Поколебавшись, она продолжала ровным голосом:

– Он просто хочет узнать, не нужна ли нам помощь.

– Помощь? – В голосе Энн были слезы.

– Миссис Шалье. – Высокий красавец придвинулся к постели, вызвав неудовольствие старшей сестры. Когда он встретился глазами с Энн, его лицо стало удивительно нежным. – Я желаю вам только добра, ради Бога, поверьте. – Сэнди видела, что поразительное сходство Жака с Эмилем снова заставило ее сестру как-то сжаться. Жак торопливо продолжал:

– Мы ничего не знали об этом горе. Узнали всего лишь несколько часов назад. Мне очень хочется, чтобы вы это поняли. Моя мать была не совсем здорова, а известие – поверьте мне – стало для нее страшным ударом.

– Послушайте, чего вы хотите, в конце концов? – вмешалась Сэнди, и когда он обратил на нее черные глаза, ей вдруг стало стыдно за свою выгоревшую футболку, потертые голубые джинсы, за лицо без всякой косметики. Те самые глаза, что смотрели на Энн с такой нежностью, стали жесткими – настоящий агат.

В отличие от Сэнди он был одет с подчеркнутой небрежностью, но безукоризненно: его дорогой костюм был явно от известного кутюрье, доступного далеко не всем, и к тому же так сидел на ладной фигуре, что заставлял женские сердца замирать от восторга.

– Сестра очень устала, вчерашние похороны были настоящим испытанием для нее – да еще в ее положении.

– Да, я понимаю.

– Ей нужны тишина и покой, и я считаю, что ваше присутствие… боюсь, оно ей не помогает. – Сэнди спешила высказаться прежде, чем он ее перебьет. В лице Жака Шалье было что-то угрожающее, но, черт побери, она не позволит себя запугать. Не позволит никому из этой проклятой семьи!

Темный румянец залил на какой-то миг его смуглые щеки и скулы классической лепки, однако он больше ничем не выдал своего неудовольствия. Он глядел на Сэнди, стоявшую по другую сторону кровати, казалось, с одним лишь холодным презрением.

– От вашего отношения к делу никому из нас не станет лучше, – спокойно произнес он. – А вашей сестре – только хуже.

– Позвольте мне самой заботиться о моей сестре, – ответила Сэнди жестко, но сердце ее застучало в груди словно молот.

– Я верю, что она в хороших руках, – ответил Шалье, – но… – Глаза его снова превратились в две черные щелочки, когда он оглядывал фигурку Сэнди с ног до головы. Он задержал взгляд на ее густых, пшеничного цвета волосах, собранных в хвост, который оканчивался множеством крутых завитков.

– Вот именно. – Она не отвела взгляда, хотя ей было ясно, что он иронизирует. – Так что, если вы не возражаете… – Она показала на дверь.

– Не возражаю. – Жак не спеша повернулся к Энн и склонил голову, прощаясь чисто по-французски – этим элегантным жестом. – Есть всего лишь одна-две формальности, касающиеся вас, Энн, но, поскольку ваша сестра ведет все дела, я буду говорить с ней. Хорошо?

Сэнди не совсем поняла, о чем речь, но ей было все равно, лишь бы он отвязался от Энн. Лицо сестры стало напряженным и бледным, в глазах сквозила тревога. Не дай Бог, еще потеряет ребенка…

– Хорошо, – ответила Энн почти шепотом, но Жаку этого было достаточно; он повернулся, еще раз кивнул обеим сестрам, вышел из спальни и плотно закрыл за собой дверь.

– Пойду спрошу, чего он хочет, – Сэнди выдавила улыбку, – я долго не задержусь.

– Прости меня, Сэнди. – Младшая сестра приподнялась на постели, когда дверь за гостем закрылась. – Боже, как он похож на Эмиля, в первую секунду я подумала, что… Мне не следовало втягивать тебя во все это.

– Глупости, – ответила старшая сестра. Она присела на кровать и быстро обняла Энн, потом встала. Слишком она хрупкая, подумала Сэнди обеспокоенно. Беременность была тяжелой с самого начала, еще до гибели Эмиля, и, хотя доктора уверяли, что плод развивается нормально, было ясно, что для матери это тяжелая нагрузка. – Если не меня, то кого же еще втягивать? – продолжала Сэнди. – Я говорила тебе вчера: останусь здесь столько, сколько будет нужно. И говорила серьезно.

– А как же твоя работа?

– Ты для меня важнее всякой работы. Если контора не сохранит должность до моего возвращения, они потеряют больше, чем я.

Она произнесла это смело, но при мысли, что потеряет должность, почувствовала спазмы в желудке.

Восемь лет назад ей. пришлось бросить университет, не успев защититься. Нужно было воспитывать младшую сестренку, поскольку родители умерли. Понимая, что пробиваться по службе гораздо труднее без диплома, она все же ушла, потому что сестренка, оставленная на чужих людей, была бы несчастна.

После того как ей удалось зацепиться в сфере рекламы, Сэнди проявила не только способности, но и умение держаться за свое место. И когда восемь месяцев назад ей подвернулся случай продвинуться, она его не упустила. Сэнди работала в Америке, в должности, о которой можно было только мечтать; ей предоставили квартиру, машину и предложили такую зарплату, что она ахнула от неожиданности. Однако… Энн – на первом месте.

Выходя, Сэнди еще раз улыбнулась мечтательной, непрактичной сестренке, всю свою жизнь смотревшей на мир сквозь розовые очки. Зато Сэнди видела все настолько ясно, что иногда это даже мешало.

Эмиль был таким же, как я, думала Сэнди, пересекая маленькую переднюю. Восемь месяцев назад, когда они с Энн решили пожениться, Сэнди как раз предложили эту новую работу, впрочем, старшая сестра была спокойна за младшую. Можно было вполне оставить нежную, мягкую по характеру Энн на попечении Эмиля. И Сэнди отбыла в Штаты.

Войдя, Сэнди увидела Жака Шалье стоящим посреди комнаты; высокая стройная фигура была как-то не на месте на фоне дешевой обстановки – миниатюрной софы для двоих, потертого ковра и древней качалки, кроме которых можно было упомянуть еще маленький телевизор, поставленный на хлипкий комодик. Ежемесячно Сэнди отсылала добрую треть своей зарплаты на жизнь молодой паре, но даже при этом им приходилось туго, поскольку оба были еще студентами. Однако они считали себя богачами: они любили друг друга. Даже сейчас при этой мысли в горле у Сэнди возник комок.

– Я собираюсь напоить Энн чаем, а вы не желаете, мистер Шалье? – спросила Сэнди. Она холодно указала ему, куда сесть. Она решила, что будет держаться с достоинством; хотя как же ей хотелось, крича во всю глотку, выплеснуть самые грязные ругательства прямо в эту красивую, гордую физиономию.

– Благодарю вас. – Он не улыбнулся. – Чай будет очень кстати, мисс…

– Гоздон, Сэнди Гоздон. Все же присядьте, мистер Шалье. Сожалею, что обстановка у нас не та, к которой вы привыкли, но…

– Мисс Гоздон, я понимаю, что в данный момент вами владеет только одно желание: стереть имя семейства Шалье с лица земли. – Он сказал это без всякого выражения, но в глазах блеснул сарказм. – Однако не кажется ли вам, что при сложившихся обстоятельствах нам следовало бы как-то договориться?

– Зачем? – Она смело смотрела ему в глаза. – Вот именно – зачем?

– Ради вашей сестры.

– Ей не нужен никто – никто из вашего семейства. Единственный Шалье, который был ей дорог, мертв. Что же вы можете для нее сделать? Только не говорите о деньгах, не смейте!

– Вы полагаете, что ее можно кормить свежим воздухом?

Как я могу ненавидеть мужчину с лицом Эмиля? – думала Сэнди. Хотя у него лицо человека явно постарше. Вся горечь, вся неприязнь, скопившиеся в ее душе, отразились в ее взгляде.

– Я найду, чем ее кормить.

– Вы?! – В его голосе было столько презрения! Он повел рукой, и Сэнди заметила на запястье золотые часы, стоимость которых наверняка покрыла бы годичную плату за эту квартиру. – Я так не думаю, хотя и не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Вашей сестре, видимо, всего лишь двадцать лет, а вам – двадцать один? Двадцать два? К тому же будет еще ребенок!

– Но это ребенок Энн! – Сэнди дрожала от гнева.

– И Эмиля тоже. – Француз был холоден как лед.

– Однако Эмиль мертв, а Энн жива. Мне же, к вашему сведению, двадцать восемь, и у меня в Америке высокооплачиваемая работа. Так что я смогу вполне прилично содержать сестру с ребенком еще несколько лет.

– Неужели? – В глазах его Сэнди прочла удивление, которое он не успел скрыть.

– Представьте себе. – Она заметила вспышку гнева, мелькнувшую словно черная молния на его красивом лице. Впрочем, лицо тут же превратилось в маску, скрывшую мысли этого аристократа.

Ага, не нравится, мистер Шалье, когда кто-то нарушает ваши планы, подумала Сэнди. Да и я вам не нравлюсь. Ну что ж, это хорошо, даже очень хорошо. Потому что единственное желание, владеющее мной сейчас, – это разрушить схему, вычерченную вашим холодным, логическим умом, и отправить вас назад, в вашу знатную семью, причем – с чувством вины. Вот так!

– Вы думаете, что лишить ребенка тех благ, которые ему положены как сыну Эмиля, – это справедливо и мудро? – спросил француз после долгого молчания, когда они смотрели друг на друга словно два гладиатора перед выходом на арену. – Я слышал от Эмиля, что родители ваши умерли, а близких родственников нет. Значит, вы полагаете, что единственная тетка может заменить ребенку целую толпу близких людей – бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер?

– Безусловно, если все они – Шалье.

– Однако ваш племянник или племянница будет носить эту ненавистную вам фамилию. – Это было сказано с притворной мягкостью. – Фамилию отца.

– У меня нет настроения дискутировать. – Сэнди выпрямилась, пожелав в эту минуту быть высокой, как манекенщицы, чтобы он видел, каким гневом сверкают ее глаза. – Надеюсь, я выразилась ясно.

– А мне это не удалось. – На его лице появилась ледяная улыбка. – Я приехал, чтобы высказать уважение, которое вся наша семья питает к вдове моего брата, но… – Он посмотрел в сторону спальни. – Все, оказывается, иначе.

– Вот именно. – Сэнди не могла сравниться с ним в умении держаться холодно и надменно. Она и не пыталась. Она отдавала себе отчет, что похожа на маленькую разъяренную тигрицу, не хватает только оскаленных зубов. Сэнди ясно понимала, чего он хочет: завладеть ребенком. Тем, что еще не родился. Только это желание держит его здесь.

Она кое-что слышала об этих старинных, благородных семьях – а Шалье были, несомненно, из таких, – об их неутолимом желании иметь побольше наследников, особенно по мужской линии. Желание это заставляло их сметать все препятствия на своем пути. Она знала, что у Андре пять дочерей. А Жак – явно закоренелый холостяк. Значит, остается только…

– Поскольку Эмиль погиб, все наши связи с вашим семейством оборвались, – сказала Сэнди.

– Не будьте так наивны, мисс Гоздон. Теперь этот глубокий, красивый голос звучал явно издевательски. Француз придвинулся ближе, глядя на нее холодными, сузившимися от злости глазами. И вдруг Сэнди почувствовала те же, что и раньше, спазмы в желудке от запаха его немыслимо дорогого лосьона. Запах сам по себе напоминал о богатстве, власти и влиянии его семьи. А кроме того… Сэнди поразили мужественность этого человека, его невероятная энергия и чувственность, проявлявшиеся даже тогда, когда он был неподвижен как статуя.

– Впрочем, на самом-то деле вы отнюдь не наивны. Мне кажется, сейчас подходящий момент для того, чтобы прояснить наши позиции. Не так ли?

Сэнди не смогла ответить: она чувствовала себя кроликом под взглядом удава. И почти окаменела.

– Мои родители, – продолжал Жак, – имеют право знать, что через какое-то время у них будет внук или внучка. Даже вы с этим согласитесь, не так ли?

– Нет, никогда! – рявкнула Сэнди, уязвленная до глубины души его самоуверенностью. – Я не поверю вам, если вы скажете, что все Шалье станут изливать на нас сплошную благодать лишь потому, что у Энн будет ребенок. Как вы изволили заметить, я действительно отнюдь не наивна. И не стану терпеть их заявления о том, будто Энн – второй сорт.

– Да, да, – попытался он кивком головы ее остановить. – Я уже слышал: «Они недостойны руки ее лизать». Как говорят по-английски, до меня дошло.

– Вот и хорошо. Значит, вы согласны, что вашей родне незачем навещать мою сестру?

– Речь идет совсем о другом. – Он все еще был холоден. – Было бы гораздо… я бы сказал, удобнее, если бы ваша сестра поехала со мной во Францию, познакомилась с моими родителями и пожила бы в замке до тех пор, пока не родится ребенок.

– Вы шутите… – Сэнди смотрела на него открыв рот, но только по насмешливому взгляду француза поняла это и поджала губы.

– Я никогда не шучу, мисс Гоздон, поскольку считаю шутки напрасной тратой времени, – продолжал Жак. Он говорил мягко, хотя суть сказанного перепугала Сэнди. – Семья моя достаточно богата, положение ее стабильно, мы можем предоставить Энн все, что ей будет нужно. Неужели вы хотите, чтобы ребенок родился вот здесь, в этих условиях?

– В этих условиях? – Сэнди метнула на него гневный взгляд. – Уверяю вас, многие живут гораздо хуже. Эта квартирка мала, но…

– Она не годится для новорожденного из семьи Шалье, – отрезал Жак.

– Еще неделю назад вы не думали о том, в каких условиях живет ваш брат – тоже Шалье – со своей женой. А теперь все должно быть по-вашему – лишь потому, что Энн беременна.? Хотите заставить ее ехать в другую страну, жить среди чужих людей – и все это против ее желания?

– Мисс Гоздон… – Он набрал побольше воздуха и вдруг как-то обмяк, опустился на софу, у которой стоял, и откинулся на спинку. – Может, выпьем чаю? – спросил он мягко. – Вы обещали чай сестре, я думаю, она его заждалась. Если мы успокоимся, мы сможем договориться. Я понимаю: вы горой стоите за Энн, и это говорит в вашу пользу, но есть вещи, которых вы не понимаете. И я обязан вам их объяснить.

– Я… – Сэнди беспомощно уставилась на него. Он явно не собирался уходить… и был слишком велик: она не смогла бы вытолкнуть его из квартиры. А в душе ее зрело желание сделать именно это. Ее голубовато-сиреневые глаза расширились от страха, когда она поняла, как он опасен. С другой стороны, этот человек обладал странным магнетизмом, обаянием, с которым было трудно бороться.

Но сейчас не время заниматься психологическими изысканиями; Она должна собрать все душевные силы и справиться с ситуацией. Она приготовит этот чертов чай, терпеливо и покорно выслушает все, что Жак будет предлагать, а потом выставит его из дома. И больше не пустит на порог никого из этих проклятых Шалье.

Эта семейка отказала Эмилю в материальной поддержке – ему не присылали из дома ни франка, – и тяжелая работа, которую он нашел, его доконала. А в чем мальчик был виноват? Всего лишь женился на девушке, которую любил. А они все презирали Энн настолько, что даже не пожелали с ней познакомиться.

– Пойду приготовлю чай, – сказала Сэнди без всякого выражения.

Вернувшись, она застала Жака в той же позе, в какой оставила, и хотя душа ее ушла в пятки при виде этого большого тела, свободно расположившегося на софе, этого смуглого, ироничного, красивого лица, Сэнди ничем не выдала себя и осторожно поставила чайник на пол, поскольку в комнате не было всяких там излишеств в виде журнального или чайного столика.

– Вы как любите – с молоком или без? – спросила Сэнди.

– Без.

Да уж, можно было и догадаться: он любит все темное и мрачное – мрачное, как его душа. Налив чаю, Сэнди подала ему фаянсовую кружку, стараясь не прикасаться к его руке.

– У нас нет чашек с блюдцами, – пояснила Сэнди.

– Неважно, так даже удобнее. – Он снова откинулся на спинку софы, и Сэнди, налив чаю себе, вынуждена была посмотреть ему в глаза. – Разрешите мне называть вас просто Сэнди? – спросил Жак мягко.

– Что вы сказали?

– Я об имени. Можно называть вас просто по имени? Все эти «мистер Шалье» и «мисс Гоздон»… немного смешно, вы не находите? Нам еще о многом нужно поговорить.

– Я так не считаю.

– Пожалуйста, прошу вас. – Он поднял руку, призывая ее помолчать, и она разозлилась на себя за то, что моментально ему подчинилась. – Давайте разберем наши проблемы постепенно, одну за другой. – Его акцент как-то смягчил его претензии. – Вы отнесли чай сестре? Ну хорошо. Тогда поговорим. – Прежде всего, – начал Жак, – должен сказать, что моя мать совершенно убита последними известиями, – (Почему он не говорит этого об отце? – удивилась Сэнди.) – Насколько я понял, Эмиль был лишен помощи родных именно после женитьбы. – (Сэнди кивнула.) – Но я ничего об этом не знал.

– Простите, мне трудно в это поверить, – возразила Сэнди. – Почему бы вашим родителям, было не сказать вам?

– Потому что они не сомневались в том, что я сам начну помогать Эмилю. – Голос его был грустным. – Сэнди… есть вещи, о которых мне трудно говорить: они слишком личные. Скажу только, что после случившегося мои родители считают себя страшно виноватыми. То, что они остаток жизни проведут с сознанием этой вины, уже достаточное наказание, вы не находите?

Сэнди молча пожала плечами. А что здесь скажешь?

– Нам с братом Андре рассказали о романе Эмиля с вашей сестрой где-то полтора года назад, когда роман только начался. И я просил Эмиля быть поосторожней.

– Да уж, не сомневаюсь, – проговорила Сэнди резко, и он с сожалением покачал головой.

– Вы неверно меня поняли.

– Разве? Как же прикажете вас понимать?

– Это не мой секрет.

– Да уж, конечно! Но это не смешно. Я не верю, что…

– Ну, ясно, причина имелась, и в тот момент она казалась уважительной. Сообщение Эмиля о том, что он намерен жениться, было принято не очень хорошо. Правда, мы с Андре решили, что, раз дело сделано, пусть события идут своим чередом. Время – лучший врач, в конце концов.

– Что же вас не устраивало? То, что Эмиль женится на девушке не вашего круга? То, что она не француженка? Насколько я знаю, жена Андре – дочь какого-то графа. Видимо, ее приняли с распростертыми объятиями?

– Мы говорим не об Одиль.

– А разве мы вообще о чем-нибудь говорим? Вы еще не сказали ничего существенного, вы только разглагольствуете. Мне кажется, вам в самом деле лучше уйти.

– Я не уйду, Сэнди. – Глаза его превратились в острые черные ножи. – И вы меня выслушаете. Есть кое-что, что я не вправе открывать, но поскольку Энн станет членом нашей семьи…

– Если еще станет, – перебила Сэнди. – Это ей решать.

– Согласен. – Его черные глаза снова впились в ее серо-сиреневые. – Решать будет она, и только она. Я рад, что вы это понимаете.

– Вы совершенно правы, – ответила Сэнди, подавив в себе желание плеснуть чаем в смуглое, с тонкими чертами лицо. – Если б могла, я бы и близко не подпустила ни одного Шалье к моей сестре. Но она взрослая женщина, и это ее дело. Она очень любила Эмиля, однако его родители сильно обидели их обоих. Не знаю, как это повлияет на ее решение.

– Эмиль любил родителей, – мягко перебил ее Жак. – Они его тоже любили. Мне сейчас тридцать шесть лет, брату Андре – тридцать четыре. Эмиль родился намного позже, он был «младшеньким», и мать его обожала.

– Ваша мать проявила свою любовь странным образом. – Сэнди не замолчала бы даже под угрозой смерти, но, к ее удивлению, Жак отреагировал спокойно. Глаза его не загорелись гневом, он пристально посмотрел на свою собеседницу, встал, пересек комнату и остановился перед ней. Сэнди тоже встала – было слишком неудобно спорить с ним, сидя в старой качалке, – и, гордо вскинув голову, уставилась в красивое лицо.

– Ваши гнев и презрение понятны, – пробормотал он, как бы обласкав ее лицо своим бархатным взглядом, – вы стараетесь выглядеть бывалой, жесткой женщиной. Можно подумать, что вы работали над этой ролью. – (Сэнди промолчала.) – Однако ваши глаза говорят совсем о другом. Зачем вам этот панцирь, Сэнди Гоздон? Что в вашей жизни случилось такого, что заставляет вас видеть только мрачную сторону вещей?

– Просто я вижу, что творится у меня под носом, – ответила Сэнди. – И я не люблю, когда меня умасливают. Если я, по-вашему, мрачная и жесткая, значит, я такая и есть.

– Не думаю, что вы всегда были такой, – мягко возразил Жак. – Мне кажется, это маска, и вы боитесь ее снять. Может, я ошибаюсь.

– Очень ошибаетесь. – Она знала, что врет, но выдержала его взгляд. А может, не так уж и врет. После Айана и всего, что с ним перенесла, она предпочитала держать людей на расстоянии. Особенно мужчин. Но что же в этом плохого?

Он улыбнулся так, словно она скорее подтвердила его мысли, чем опровергла.

– Я вернусь вечером и буду говорить напрямую с Энн. Если вы позволите, разумеется. – Это было сказано даже робко.

– Мнение Энн совпадает с моим. – В душе Сэнди были сомнения на этот счет, потому что Энн, она знала, обладает мягким характером – ее ничего не стоит уговорить. Она всю жизнь избегает конфликтов. А в руках этого мужчины она будет податливой, как воск, еще и потому, что он так похож на Эмиля.