Текст книги "Мера ее вины"

Глава 8

Третий день суда

Люди на улицах Бристоля торопились попасть в офисы из многоуровневых парковок, на которых оставили свои автомобили. На проезжей части вдоль тротуаров тут и там стояли машины, радиаторы которых закипели от несусветной жары, что замедляло и без того небыстрое движение транспорта в час пик. Пешеходы сжимали бутылки с водой и обмахивались газетами. Лотти начала потеть и чувствовать себя напряженной еще до того, как добралась до центра города. Слава богу, что она не опоздала, – няня строго оговорила время, к которому надо привозить ребенка, и не одобряла, если родители долго затягивали прощание, не расставаясь с любимым чадом. Вчерашний день пошел коту под хвост. Лотти рассчитывала, что услышит выступления свидетелей и узнает подробности драмы. Вчера она надеялась, что вернется домой с ощущением прошедшего не зря дня, однако к вечеру чувствовала лишь одиночество и усталость.

В нескольких метрах от здания суда собралась толпа с транспарантами, вокруг которой стояли несколько полицейских; их задачей было сделать так, чтобы демонстранты не слишком сильно расползались по улице. На транспарантах Лотти увидела фотографию Эдварда Блоксхэма и прочитала о том, что в его лице движение «зеленых» потеряло одного из популярных и влиятельных лидеров. Она старалась не обращать внимания на демонстрантов, чтобы они не имели возможности на нее повлиять, однако не могла не слышать призыва, который они скандировали: «Требуем справедливости!» Около входа в здание Королевского суда стоял, облокотившись на стену, Кэмерон Эллис, вид которого ее совершенно не обрадовал. Она опустила голову ниже и попыталась побыстрее проскользнуть в дверь.

– Эй, Лотти, – произнес он. – Лотти! Подожди секунду!

Она сдалась, понимая, что делать вид, что не услышала его, нелепо, так как он подбежал к ней и встал на расстоянии метра.

Она скрипнула зубами и повернулась в его сторону.

– Что?

– Послушай, я понимаю, что ты не хочешь со мной разговаривать из-за вчерашнего. Ты отнеслась ко мне по-человечески, а я вел себя как идиот. Сегодня я специально приехал пораньше, чтобы успеть извиниться до того, как нас засунут в нашу комнатушку. Позволь мне загладить перед тобой свою вину.

– Нет необходимости, – ответила Лотти, – я тебя прощаю. Давай на этом и закончим.

Она сделала шаг к двери, стараясь не смотреть ему в глаза, потому что все еще ощущала обиду за вчерашнее оскорбление. Его извинение никак не компенсировало унижение, которое Лотти испытала при всех присяжных. Поэтому она не хотела долго рассусоливать с ним.

Кэмерон быстро встал между ней и дверью, подняв вверх руки, словно сдавался на милость победителя.

– Тысяча извинений не изменят того, что я сделал вчера, но, поверь, в жизни я обычно веду себя совсем не так. Позволь купить тебе нормальный кофе. В худшем случае ты выпьешь на одну чашку меньше того пойла, которое предлагают в комнате присяжных.

Лотти вздохнула и промолчала.

– Отлично, – произнес он. – Здесь рядом есть одно замечательное место. Пошли.

– Я не сказала «да», – заметила она и посмотрела на часы.

– Но ты и не отказалась? – Кэмерон усмехнулся. – У нас есть время. Если хочешь, можешь взять бесплатный кофе и тут же уйти. У меня вчера было тяжелое утро, а сегодня ночью я почти не спал, мучаясь угрызениями совести. В ближайшие полчаса ты вправе придумывать самые страшные выражения, которыми можешь меня обложить, я не возражаю.

Лотти улыбнулась, хотя все еще чувствовала раздражение по поводу его вчерашнего поведения. Кэмерон Эллис мог вести себя ужасно, а мог быть и настоящим кавалером. И она по своему собственному опыту знала, что такое плохой день. В последнее время у нее самой таких дней было предостаточно.

– Ты улыбнулась, и я воспринимаю твою улыбку как знак согласия. Пойдем, пока ты снова не передумала, – и Кэмерон сделал жест рукой, пропуская ее вперед.

– Тебе придется еще немного поднапрячься, чтобы я действительно простила тебя, – сказала Лотти, когда он пошел рядом с ней. – И мне не нужно полчаса, чтобы придумать страшные выражения; они у меня уже со вчерашнего утра все готовы. Просто я сдержалась и, в отличие от тебя, ничего не сказала.

– Комментарий чисто по делу, – Кэмерон ухмыльнулся. – Значит, я должен тебе не только кофе.

– Кофе – это хорошее начало. Если, конечно, после него ты снова не начнешь ругаться.

Они вошли в заведение под названием «Кафе Корки» и сели за столик на улице, наблюдая медленно ползущую вереницу машин. Лотти чувствовала, как по ее спине стекает струйка пота, и пожалела, что утром не надела темную блузку. При такой температуре белая к концу дня станет прозрачной от пота.

Она смотрела на Кэмерона, пока тот заказывал кофе, и думала о том, что, может, не стоило так быстро соглашаться на его предложение; но, с другой стороны, было похоже, что он искренне сожалеет о своем поведении. Лотти согласилась выпить с ним кофе частично потому, что чувствовала себя в компании присяжных очень одиноко. Она не планировала присоединяться к группе поклонников Табиты, и завести друга, пусть даже с таким дерзким характером, было лучше, чем не иметь друзей вообще. Все присяжные казались ей слишком скучными. Агнес Хуанг выглядела, по ее мнению, довольно странно. Дженнифер была обычной домохозяйкой, общество которой совершенно ее не вдохновляло. Кэмерон, по крайней мере, показался ей интересней всех остальных.

Он сел напротив и поставил перед ней чашку с кофе. Потом, словно вспомнив, положил рядом пакетики с сахаром и спросил:

– Ну, и что ты по этому поводу думаешь?

– В смысле о работе присяжной? – уточнила Лотти. Он сделал глоток и кивнул. – Я понятия не имела, что это такое. Словно попала в другую реальность. Сидишь себе тихо, смотришь, слушаешь и судишь другого человека. Не могу сказать, что чувствую себя очень комфортно в этой роли.

– Я тоже. Все это интересно, но что будет, если мы ошибемся?

– Думаю, судья должна обеспечить то, чтобы у нас была вся необходимая информация. Мне кажется, что пока нам многого недоговаривают, и потом, существует масса всяких правил. Вообще-то мы даже не имеем права обсуждать все это. У меня такое чувство, что мне опять четырнадцать лет и моя лучшая подруга только что по секрету сказала, какой мальчик ей нравится. Как в таком случае не разболтать эту информацию другим?

Лотти надорвала пакетик с сахаром и высыпала содержимое на край своего блюдечка.

– Если ты считаешь, что суд – это то же самое что признание подруги во влюбленности, то я не хотел бы, чтобы ты была среди присяжных, если вдруг сам я окажусь на скамье подсудимых. – Кэмерон рассмеялся. – Слушай, ты собираешься класть сахар в чашку или у тебя на него какие-то другие планы?

– Старая привычка, – объяснила она с улыбкой, отодвигая от себя блюдечко. – Раньше я употребляла сахар, а теперь играю с ним. Возможно, это психологические последствия отказа от него.

Некоторое время они пили кофе молча.

– Наверное, твой ребенок по тебе скучает? – предположил Кэмерон. – Он же привык быть с тобой каждый день.

– У него все хорошо, – ответила Лотти, думая о том, что лучше б они говорили про суд. Ей было приятно хотя бы на несколько минут почувствовать себя кем угодно, только не матерью. Но, с другой стороны, здорово, что он поинтересовался. По крайней мере, это свидетельствует о том, что он слушал, когда она представлялась, и это уже говорит о многом, потому что в последнее время мало кто слушает, когда она хочет что-то сказать. – Он у няни, которая присматривает за несколькими детьми его возраста. Ему там точно не скучно.

– А как тебе наша работа? Если отбросить то, что на тебя могут наезжать такие придурки, как я?

– Ну, некоторые придурки действительно вчера испортили мне день, – согласилась Лотти, поднимая брови.

– Ладно, я это заслужил, – ответил Кэмерон, нахмурившись.

– Ну, в целом это какая-то смесь ужасного и притягательного. Типа, когда не можешь оторвать глаза от аварии, когда проезжаешь мимо.

Он рассмеялся.

– Странно, правда? Я раньше никогда ничем подобным не занимался. А этот случай совсем непонятный. Я не могу взять в толк, почему подзащитная вообще пыталась убить своего мужа. Если ты устал от человека, всегда можно расстаться.

– Не факт, что это всегда так просто, – возразила Лотти. – Все отношения очень разные.

– Вот ты наверняка замужем за богатым и успешным человеком…

– С чего это ты взял?

– Да ладно! Ты скромничаешь.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Ты – красавица. У тебя точно был большой выбор.

– Что-то ты слишком быстро переходишь от вчерашней ругани к лести… Ну, ты даешь! – Лотти склонила голову набок и уставилась на него с открытым ртом, уверенная, что он смеется над ней. Впрочем, несмотря на то, что она не забыла и не простила его вчерашние выпады, было все-таки приятно услышать комплимент от такого красавца.

– Просто высказал наблюдение. Разве я много себе позволил? – Кэмерон снова усмехнулся.

– Даже слишком много, – ответила Лотти, протирая лоб салфеткой и думая о том, что в такую жару не стоило пить кофе.

– И что же происходит у тебя в жизни? – поинтересовался он. – Ты – красивая, с чувством юмора и умная. Мне кажется, ты слишком молода, чтобы быть замужем и иметь ребенка. Это была любовь всей твоей жизни?

– Мой муж – обычный человек. Спасибо за комплименты, но палку тоже не стоит перегибать. Вся моя жизнь сводится к уходу за трехлетним сыном и работе по дому. Все мое общение – это мамочки из малышовых групп, – ответила Лотти, размышляя над тем, почему Кэмерон выразился о «любви всей жизни» в прошедшем времени. Она же не давала повода думать о том, что не находится в счастливом браке. Лотти была совершенно уверена, что не делала никаких заявлений подобного рода. Она все еще любила Зэйна. Бо́льшую часть времени они были счастливы вместе. Или довольны друг другом. Хотя это не совсем правильная формулировка. Доволен был Зэйн, а у нее не имелось особых причин чувствовать себя как-то не так, за исключением того, что муж торопил ее рожать второго ребенка. А в настоящий момент она точно этого не хотела.

– Тебе в жизни вполне достаточно того, что ты – мать и заботишься о ребенке? Я абсолютно не хочу как-либо задеть тебя этим вопросом, – совершенно серьезно сказал Кэмерон, впервые за все утро. – Ты уверена в себе, ведь ты в самый первый день не побоялась задать вопрос, тогда как большинство людей были напуганы и не решились это сделать. Ты открытая и идешь на контакт, хотя я вчера, конечно, твою попытку контакта сильно обломал.

Лотти уставилась в чашку с остатками кофе, чтобы не смотреть ему в глаза. Кэмерон только что описал женщину, которой она себя давно не чувствовала, но очень хотела стать ею снова. Внутри у нее потеплело, и это тепло не имело никакого отношения к падающим на нее лучам солнца. Прошло так много времени с тех пор, как кто-либо в последний раз видел в ней качества, никаким образом не связанные с женственностью…

– Доброе утро, – приветствовал их проходивший мимо мужчина, и это дало ей возможность не отвечать на слова Кэмерона. – Время начинает поджимать…

Лотти подняла глаза, увидела тыкающего пальцем в циферблат своих часов Грегори и перевела взгляд на свой мобильный, чтобы узнать, который час.

– Сержант прав насчет времени. Нам пора, – сказала она, поднимая свою сумку.

– Давай спокойно допьем кофе. Если он – сержант, то Табита должна быть королевских кровей.

– Королева Табита… – Лотти рассмеялась. – Давай не будем давать им прозвища, я и без них с трудом воспринимаю этих людей всерьез. Допивай, я не хочу опаздывать.

– Слушай, мне так не хочется идти туда… Такая погода на улице, а весь день придется провести в помещении, – пожаловался Кэмерон.

– Я тебя прекрасно понимаю, – ответила она, допила свой кофе и встала. – Я могла бы устроить с сыном пикник в парке. А ты? У тебя есть кто-нибудь, кто уговорил бы тебя не работать в такой день?

– Долгая история, но такого человека нет. Я не столь везуч, как твой муж.

– Перестань, это уже слишком. Все идет к тому, что я больше не поверю ни единому твоему слову. – Лотти покачала головой и показала на часы. – А с чего это ты сегодня в таком хорошем настроении?

Она вздрогнула и напряглась всем телом, когда Кэмерон неожиданно схватил ее за запястье и резким движением притянул к себе. За ее спиной стремительно пронесся велосипедист, больно поцарапав ей спину кончиком рукоятки руля. Кэмерон вмешался вовремя: от столкновения Лотти могла сильно пострадать. Она оторвалась от его мускулистой груди и сделала шаг назад, надеясь, что не покраснела, как школьница.

– Спасибо, – поблагодарила, потирая поцарапанную спину.

– Не за что. Этот кретин решил не толкаться с машинами на проезжей части и промчаться по тротуару. Он сильно тебя задел? Хочешь, посмотрю, что там у тебя со спиной…

– Нет, не надо, все нормально, – ответила Лотти, стараясь казаться более спокойной, чем чувствовала себя на самом деле, и они двинулись назад в сторону Смолл-стрит. – Ты ответишь на мой вопрос? – спросила она, возвращая его к прерванному разговору.

– Да, точно. По поводу вчерашнего дня. Вся эта история с судом сильно выбила меня из колеи. Поверь, иметь свое дело не так-то просто. Из-за того, что мне надо быть присяжным, я теряю заказы. Но вчера вечером я все еще раз обдумал и решил, что если я не в силах изменить ситуацию, то попытаюсь с максимальной пользой провести это время. Буду относиться к происходящему как к навязанному мне отпуску.

Так, идя рядом, они вышли с Квэй-стрит и повернули в сторону Королевского суда.

– Послушай, тебя никак не волнует все то, что нам предстоит увидеть и услышать? Что делать, например, когда не понимаешь некоторые слова или когда картина, которую нам представляют, кажется бессмысленной? – тихо спросила Лотти, снимая с плеча сумку и передавая охраннику для осмотра.

– Ты шутишь? – усмехнулся Кэмерон.

– Пожалуйста, не смейся надо мной. Видимо, в этой жизни ничто не может заставить тебя волноваться. – Лотти нахмурилась.

– Да я совершенно не смеюсь, – тихо ответил он, когда они отошли от охранников и стали подниматься по лестнице. – Я вот что тебе скажу. Ты думаешь, что остальные присяжные умнее тебя? Конечно же, нет. Ты их видела – и сама уже все поняла. Мы здесь судим обвиняемую, как самые простые и заурядные представители общественности. И хотя лично я вовсе не считаю тебя заурядной, ответь, пожалуйста, на вопрос: с чего это ты решила, что не годишься для этой работы?

– Спасибо, – тихо сказала Лотти, когда они вошли в полутемный коридор, ведущий в комнату присяжных. Ей были очень нужны эти слова поддержки. Как жалко, что ее собственный муж не смог их найти, и как приятно, что их произнес Кэмерон Эллис, несмотря на все его очевидные недостатки…

Он открыл дверь комнаты присяжных и пропустил ее вперед. Разговоры, которые до этого велись в комнате, неожиданно прекратились. Лотти напряглась, стараясь не выглядеть смущенной или виноватой. Кто сказал, что она не имеет права выпить кофе с человеком противоположного пола без того, чтобы посторонние об этом плохо подумали?

Вокруг Табиты в это утро было еще больше людей, чем вчера. К ее камарилье из Грегори, Агнес и Сэмюэля присоединились Энди Лейт и Билл Колдуэлл.

– Доброе утро, – приветствовала их Табита. – Спасибо, что пришли вовремя, мистер Эллис.

К радости Лотти, Кэмерон только мило улыбнулся и не стал огрызаться.

– Однако должна сказать вам, – продолжала Табита, – что мы не одобряем встречи присяжных вне этой комнаты и зала суда. Это могут неправильно истолковать. Вы же знаете, что нам разрешено обсуждать подробности рассматриваемого дела только в присутствии всех остальных и только тогда, когда скажет судья.

Лотти посмотрела на Грегори, у которого был смущенный вид из-за того, что он выдал их.

– Мы просто выпили вместе кофе, – сказал Кэмерон. – Вчера я был груб с Лотти и хотел загладить свою вину.

– Думаю, что это можно принять в качестве уважительной причины. Но на будущее предупреждаю всех, что вне здания суда лучше не встречаться. Слишком большой соблазн обменяться комментариями по поводу процесса.

Проходя мимо Лотти, Кэмерон подмигнул ей и положил газету на стол. Лотти заметила, что «всего лишь домохозяйка» Дженнифер с восхищением смотрит на его задницу. Видимо, и домохозяйкам нужно что-то, на что можно отвлечься. Впрочем, Дженнифер было легко понять. На Кэмероне были достаточно обтягивающие джинсы, которые оставляли для воображения ничтожно мало. Лотти улыбнулась Кэму в ответ и погрузилась в свой телефон.

– Доброе утро, – поприветствовал их студент Джек, присоединившись к ним за кофейным столиком. – Здесь вас активно обсуждали. Слава богу, что Табита не вызвала полицию нравов для присяжных.

* * *

Ее честь судья Дауни попросила всех соблюдать тишину в зале и сказала, что сторона обвинения может продолжить свое выступление. Имоджин Паскал поднялась со своего места. На этот раз на ее лице не было и следа косметики. Она выглядела еще более собранной и целеустремленной.

– Ваша честь, обвинение вызывает первого свидетеля, доктора Эдварда Блоксхэма.

Адвокат защиты Джеймс Ньюэлл моментально поднялся на ноги.

– Ваша честь, описание состояния доктора Блоксхэма и нанесенных ему травм присяжным можно зачитать. Нет никакой необходимости привозить его в суд.

– Мистера Блоксхэма вызывают, пока будет зачитываться медицинское заключение, чтобы присяжные сами могли оценить масштаб нанесенных увечий, – возразила обвинитель.

Ньюэлл секунду раздумывал.

– Есть фотографии травм. Демонстрация присяжным жертвы нападения является излишне драматичным шагом, который вызовет у них массу эмоций. На мой взгляд, это дешевое трюкачество, – заявил он судье.

Имоджин Паскал снова встала.

– Я бы посоветовала моему уважаемому коллеге мистеру Ньюэллу выбирать выражения. Я не потерплю, чтобы действия обвинения называли дешевым трюкачеством, так как они таковыми не являются.

– Пожалуйста, не забывайте оба, где вы находитесь. Я понимаю, что всем нам жарко и неудобно, но правила вежливости в зале суда по-прежнему действуют. Мистер Ньюэлл, физические увечья, нанесенные доктору Блоксхэму, являются ключевым фактором этого процесса, – судья аккуратно вытерла вспотевший лоб платком. – Я разрешаю ввести в зал доктора Блоксхэма на то время, пока мисс Паскал будет зачитывать свидетельства, касающиеся его физического состояния.

– Признательна, ваша честь, – произнесла мисс Паскал с благодарственным кивком головы.

Двери зала открылись. Через несколько секунд в них появилась инвалидная коляска, которую толкала медсестра в белом халате. Несмотря на то что ей очень хотелось отвернуться, Лотти смотрела как зачарованная. Она ощутила позорную тошноту, но тут же пристыдила себя за это. Ни один человек не должен чувствовать, что другие не в состоянии на него посмотреть. Инвалидное кресло подвезли к месту дачи свидетельских показаний, которое прекрасно просматривалось присяжными. Лотти услышала, как вокруг громко вздохнули, и впилась ногтями в ладонь, чтобы самой не издать ни звука.

Было удивительно, что Эдвард Блоксхэм вообще выжил. На черепе у него зияла огромная вмятина, в которую можно было при желании засунуть половину апельсина. Лицо было в ужасном состоянии: край рта опустился, глаз был словно неживой. Изо рта согнувшегося в инвалидном кресле Блоксхэма капала слюна, а его лежащие на коленях руки тряслись. Через некоторое время Лотти отвела глаза от Эдварда и обнаружила, что сидящие на ряд ниже присяжные отвернулись от Блоксхэма и смотрят на его жену.

Мария на мужа не смотрела. Ее взгляд был направлен на двери зала суда. Она понимала, как подумала тогда Лотти, что двери в мир могут скоро закрыться для нее навсегда. Сложно сказать, что думала Мария на самом деле; возможно, она умела хорошо скрывать свои чувства, а может, просто была по природе черствым и неотзывчивым человеком. «Вполне возможно, что именно поэтому она смогла сделать со своим мужем такое», – подумала Лотти и снова перевела взгляд на доктора Блоксхэма.

Мисс Паскал вытащила из папки документ.

– Дамы и господа присяжные, сейчас я зачитаю вам медицинское заключение. Защита не оспаривает содержащиеся в нем факты. Этот документ составлен неврологом доктором Мансе, сотрудником Бристольского центра мозговых травм при больнице Саутмид. В нем говорится следующее: «Эдвард Блоксхэм получил удар по голове, вызвавший сильное кровоизлияние в теменную долю, а также потерю большого количества мозговой ткани. Эта область мозга, расположенная в затылочной части головы, отвечает за обработку информации органов чувств, в том числе зрительной, а также за функции речи и логическое мышление. В настоящее время все эти функции нарушены. Пострадавший потерял способность говорить, и его зрение значительно ухудшилось. Функции жизненно важных органов не пострадали, однако в результате ряда тестов установлено, что его мозг реагирует на раздражители в гораздо меньшей степени, чем мозг обычного человека. Можно констатировать, что состояние доктора Блоксхэма со временем не улучшится».

Лотти еще раз посмотрела на Эдварда. Она скорее умерла бы, чем осталась в таком состоянии. Наверняка многие присяжные придерживались такого же мнения.

Мисс Паскал продолжила:

– «В результате полученной раны доктор Блоксхэм не может передвигаться и контролировать движения рук. Ему необходим круглосуточный уход. Его мышцы будут постепенно атрофироваться, пока он не окажется прикован к постели. В результате того, что доктор Блоксхэм потерял способность общаться, невозможно установить точно, находится ли он в сознании и насколько понимает, что происходит вокруг. Он может испытывать боль и осознавать, что с ним произошло, не имея возможности выразить страдание или дискомфорт».

Мисс Паскал закончила чтение и отложила документ.

– Пристав раздаст фотографии, на которые присяжные могут ссылаться, рассматривая доказательства этого дела.

По рядам присяжных начали передавать синие папки. Лотти положила свою папку перед собой, но открывать не стала.

– К сожалению, на мой взгляд, – продолжала обвинитель, – эти фотографии недостаточно точно отражают масштаб полученных травм, поэтому, ваша честь, я хочу попросить вашего разрешения присяжным подойти к пострадавшему, чтобы лично осмотреть их.

– О боже, – пробормотал студент Джек. – Пожалуйста, скажите, что она шутит!

Лотти полностью разделяла его мнение. Одно дело – выслушать мнение эксперта и увидеть пострадавшего издалека, и совсем другое – подойти к нему и осмотреть нанесенные увечья.

– Это необычная просьба, мисс Паскал, – заметила судья.

– Фотографии не дают панорамного обзора раны, – сказала мисс Паскал. – Чтобы в полной мере оценить силу и направление удара, присяжные должны увидеть ее лично.

Судья кивнула, и пристав жестами пригласил присяжных встать, подойти к мистеру Блоксхэму и обойти вокруг него. Первой к сидевшему в инвалидной коляске телу медленно двинулась Табита. Все внимательно наблюдали за ее реакцией, и Лотти подумала, что она все-таки молодец, потому что пока ее лицо сохраняло нейтральное выражение. Однако, когда Табита приблизилась к доктору Блоксхэму и посмотрела на рану, ее рот приоткрылся и губы сложились так, словно она беззвучно воскликнула: «О!» За Табитой, склонив голову и сжимая в руках платок, пошел Грегори. В зале было ужасно жарко. Потом настала очередь Джен, которая, прикусив нижнюю губу, дрожала. Потом пошел, высоко держа голову, Пэн, а за ним – все остальные. Никто, кроме Гарта с татуировками, не задержался около инвалида надолго. Он же потратил неприлично много времени, вращая коляску Блоксхэма сначала по часовой, а потом против часовой стрелки, наклоняясь, чтобы осмотреть место удара с разных сторон. Лотти чувствовала себя омерзительно, словно попала в Викторианскую эпоху с ее знаменитым цирком уродов. Вмятина в черепе Эдварда была огромной, волосы росли неровными пучками. Из-за отсутствия части кости одно ухо оттопырилось под странным углом. Табита села на свое место и схватилась за грудь, а Дженнифер разрыдалась. Татуированный Гарт Финучин с ненавистью смотрел на сидевшую в стеклянном боксе Марию. Краем глаза Лотти заметила, что Джек вытер лицо рукавом, и гадала, вытирает он слезы или просто вспотел. Когда сама Лотти села на место, она заметила, что ее руки трясутся.

Медсестра вывезла из зала суда инвалидную коляску с пострадавшим. Лотти посмотрела на то место, где та стояла, и увидела лужицу накапавшей изо рта инвалида слюны. Боже мой, подумала она, как ужасно остаться в таком бесчеловечном состоянии… Лотти хотела честно рассмотреть дело, выслушать все доказательства и только потом принимать решение о том, кто прав, а кто виноват. Но теперь она осознала: чем бы обвиняемая ни мотивировала свой поступок, она вряд ли сможет найти убедительное оправдание тому, зачем и почему довела человека до состояния овоща. Лотти была твердо убеждена, что ни один приличный человек не способен на такое зверство. Суд только начался, и она еще не знала предыстории случившегося, но не могла отрицать того, что ответчица поступила крайне жестоко. Просто неописуемо жестоко. Было просто невозможно представить, как та собирается оправдать то, что сделала.

Она посмотрела на Марию и увидела, что та слегка улыбнулась; правда, тут же это скрыла. Возможно, это была гримаса, и именно так многие восприняли это выражение лица, но Лотти почему-то показалось, что на лице ответчицы она увидела чувство глубокого удовлетворения. Потом плечи Марии поникли, она слегка приподняла подбородок, и Лотти поняла, что та испытывает не просто удовлетворение, а радость триумфа. Она не только превратила мужа в овощ, но и обрекла на унизительное существование, наполненное болью и отчаянием. При этом инвалид мог прожить в таком состоянии все отведенные ему судьбой годы. Можно было сделать два предположения: или обвиняемая люто ненавидела своего мужа, или сама была настоящим чудовищем.