Текст книги "Расстояние"

Глава 2

День 7: вторник

КАРЛА

Вторник, 2:05 ночи. Йоханссон уже в Программе. Утром звонил Уитман и все мне рассказал.

– Они должны были звонить несколько раз.

– Разумеется.

Мы все отслеживаем: заметки на столах в министерстве внутренних дел, министерстве юстиции, Управлении тюрем и еще звонок из Штатов: немолодой и занятой человек, для него время – деньги. Информация, им предоставленная, может иметь решающее значение…ваше сотрудничество очень ценно… одобрено на самом высоком уровне… к вам относятся со всей серьезностью… необходима полная свобода действий. Самое сложное – понять, кто кому позвонит и какие вопросы будет задавать, и знать, что ответы будут даны своевременно и легко, к всеобщему удовлетворению. И каждый человек в этой цепи проверок чувствует, что не может быть привлечен к ответственности: сколько бы грязи потом ни всплыло, это их не коснется. Все, что они могут сказать, – это, что они выполняли свою работу, следовали инструкциям, это не их прокол, а кого-то другого.

– Они знают, что все это временно? – интересуюсь я.

– И что он выйдет через сорок восемь часов.

– А если ему понадобится покинуть территорию раньше?…

Уитман вздыхает:

– Я всегда на телефоне. Скорее всего, проблемы у него возникнут.

– Место вполне надежное, – парирую я.

– И все же вы хотите, чтобы я был настороже.

– Разумеется.

Уитман опять вздыхает. Я жду.

Наконец, он говорит:

– Каждый наш с ним контакт портит его репутацию. Я привез его, и я увезу. Люди будут болтать. Вы знаете, они уже болтают. Возникнут вопросы обо мне, но это полбеды, но ведь не только обо мне. Да, я понимаю, вы делаете все, чтобы Вашингтон был не в курсе, хотите сохранить тайну, пока не будете вынуждены…

Опять Вашингтон. А Уитман знает, как работает Вашингтон, знает, где скрыты риски, откуда ждать нападения.

– У нас три недели, – напоминаю я.

– В идеале. Может, все закончится и раньше. Даже если нет…

Йоханссон уже выйдет оттуда, будем надеяться.

– Я же сказала, мы все отслеживаем.

– И будете согласовывать с ними, если придется?

– Вы же знаете, что да. – Еще одна гнетущая пауза, но уже другой ритм молчания, скептицизм Уитмана струится по проводам. – Обещаю, Майк. – Интересно, он уловил, что это ложь?

Но он не задал вопрос: зачем мне понадобилось помещать человека в Программу? Он не желает это знать.

Итак, Уитман недоволен; впрочем, я тоже, хотя причины у нас разные.

Я думала об отсрочке. До сих пор нет никаких данных об объекте, идет поиск информации. Финн так и не прислал мне документы по заключенным, и эта дыра в деле меня беспокоит. Мы должны были заделать ее еще много дней назад. Йоханссон сказал, что это не важно, и это правда, для него это не имеет значения. Он просто разведает обстановку. Кроме того, это его объект, а не мой. Я сама позволила ему идти туда, и все, что мне остается, – это только ждать.

Этим я и занималась в тот момент, когда в фойе моего дома появляется Крейги. Его фигура в привычном темно-сером пальто видна на экране, расположенном в кабинете, в руках чемодан, узкое лицо чуть повернуто в другую от камеры сторону.

Я впускаю его.

– Могу предложить тебе выпить.

– Чая будет достаточно.

В кабинете я держу три бутылки виски; Крейги ни разу не попробовал ни одно из них. Предполагаю, что смаковать виски, как и смотреть порно, – дело достаточно интимное для одинокого мужчины.

Когда я возвращаюсь из кухни, он стоит у окна. На горизонте садится зимнее солнце. Башни домов на юге похожи на огромные зеркала, с другой стороны вдоль берегов с невысокими постройками извивается Темза, похожая на отполированную оловянную змейку. Однако Крейги не любуется видом; он внимательно вглядывается в док под окном. С высоты сорок второго этажа люди кажутся не больше спичечного коробка. Сильные порывы ветра рвут на них одежду, изламывают гладкую поверхность воды. Крейги невольно склоняется к ним. Сейчас он похож на серый вопросительный знак.

Протягиваю ему чашку.

– Человек, которого они вернули, есть в списках Лейдлоу. Мы узнали его имя.

Лейдлоу мертв. Он мертв, и это должно стать для меня шоком. Он был стар, он прожил жизнь, он сам сделал выбор, возможно, его время пришло. Миновало пятьдесят девять часов с того момента, как я узнала об этом, но возникшее сразу напряжение так и не ослабло.

Мы познакомились благодаря истории, рассказанной мне одним осведомителем в криминальном мире, связанной с планировавшимися в больнице взрывами и женщиной по имени Эйлин. Я заинтересовалась этой историей, и чем больше в ней копалась, тем больше начинала нервничать, как и поведавший ее человек. Мы все видели эти кадры: лондонский автобус, с которого из-за взрыва слетает крыша, превращающийся в пыль небоскреб. Такие моменты нет желания вспоминать, но еще тяжелее, если вы знаете, что могли это предотвратить, но не сделали.

Я выбрала Питера Лейдлоу для передачи имеющейся у меня информации.

Он работал с агентами до самого конца холодной войны. Спокойный, серьезный, умеющий хранить секреты, осторожный, избегающий ошибок, он входил в узкий круг людей, работавших с Гордиевским, имел контакты в бывшем подразделении К-3 в МИ-5 и продолжил деятельность, когда Стена пала и русские на время стали нашими лучшими друзьями. К тому моменту, как пакет от меня лег на коврик у его двери, он уже долгое время был в отставке, читал книги, потягивал теплое пиво в темных пабах, занимался садом и скучал.

Я выбрала его за аккуратность, осторожность, упорство и умение добиваться цели – я знала, он не успокоится, пока не добьется встречи с тем человеком, который отнесется к моему посланию серьезно.

Кроме того, этот выбор был сделан еще и потому, что любой человек, пытающийся меня найти, обратится в сторону Советов, будет копаться в старых контактах Лейдлоу и никогда не подумает обо мне.

Тогда я полагала, что контакт с Лейдлоу будет единичным, у меня не было никакого желания становиться его постоянным источником информации. Спустя девять месяцев и четыре контакта между нами возникла своего рода дружба, или, пожалуй, привычка общаться. Возможно, это облегчало мою совесть. Хотя, скорее всего, я хотела иметь возможность позвонить ему с просьбой об одолжении, если сотрудники спецслужб когда-нибудь постучатся в мою дверь.

Я была уверена, что Питер Лейдлоу не разделял моих взглядов. Он всю жизнь служил своей стране, в конце жизни поздно меняться. Но он был человеком Москвы, с засевшими в душе подозрениями. Когда МИ-5 прослушивала его разговоры и следила за ним, ему это нравилось не больше, чем мне. Мне было приятно думать, что мы ведем каждый свою игру – это было осторожное партнерство, негласный договор между двумя людьми, не доверявшими друг другу, но имевшими одного противника: того самого, которому мы старались помочь.

Но в конце концов он меня обманул. Я даже не представляла, что он болен.

* * *

– Пауэлл, – сказал Крейги. – Его зовут Лукас Пауэлл.

Имя мне ни о чем не говорит. Должно быть, Крейги это понял.

– Работал в Вашингтоне. Его специально вернули. Ты получила снимки?

Высокий, темноволосый, красивые скулы, отличный костюм. Офицерская выправка. Я киваю.

– Что мы знаем?

– Он не Лейдлоу, – сухо произносит Крейги.

– Какой сюрприз!

Второго Лейдлоу не существует. Он был последним из профессионалов старой закалки.

– Итак, расскажи мне о Пауэлле.

– Прямолинейный, как смерть. Образован, быстро продвигался по карьерной лестнице, амбициозен. – Крейги мрачнеет.

– Спецагент?

– Конечно.

Самый секретный отдел – бывшие МИ-5, МИ-6, бывшее спецподразделение, не входящее в состав ни одной из этих спецслужб. Они действуют изолированно в условиях полной секретности, имеют доступ к документам, закрытым для большинства служб безопасности и разведки, совершенно неподкупны. Неудивительно, что Крейги потребовалось так много времени, чтобы установить имя.

– Удалось прослушать?

– Сказал, что приехал вычистить авгиевы конюшни.

– Он так сказал?

– Я так слышал. Очевидно, слишком воспитан, чтобы употреблять слово «дерьмо».

– Считает себя Геркулесом? Оксфорд или Кембридж?

– Кембридж. Сначала. Затем прямиком в Службу. – Пауза. – Он ищет Нокса.

– Разумеется, он ищет Нокса. Пауэлл сам признался. Он здесь, чтобы навести порядок. Разобраться, просмотреть бумаги, написать отчет. Такие люди не любят оставаться в неведении по поводу своей собственной деятельности.

Крейги качает головой:

– Двадцать две ценные наводки за пять лет.

– И все ведут в никуда?

– Не все. Ты сама стала призом в гонке, Карла. И Лукас Пауэлл спешит его получить. Он охотится на тебя. Он будет носом землю рыть. Разложит по полочкам прошлое Лейдлоу, пока не найдет тебя.

– Удачи ему в нелегком труде. Моих следов нет в прошлом Лейдлоу. В этом все и дело.

Лицо Крейги – непроницаемая маска.

– Нам неизвестно, какие документы сохранил Лейдлоу.

– Он был человеком старой школы. Такие люди не делают записей.

– Ты уверена? – не успокаивается Крейги. – Он был стар. Память уже не та. – Молчание. – Что с квартирой в Илинге?

Она принадлежала Лейдлоу и была оформлена на другое имя. Он редко пользовался ею для личных целей.

– Пауэлл до нее уже добрался?

– Еще нет.

– Тогда давай установим за ней наблюдение.

Фраза звучит слишком пренебрежительно по отношению к Крейги.

– Тебя это не беспокоит?

– Если бы Лейдлоу знал, кто я, он сам бы меня нашел. Крейги, мы уничтожили все следы.

Двадцать два контакта за пять лет и ни одного прокола. Звонки всегда с новых телефонов, одноразовые номера. Товары и услуги оплачены карточками, зарегистрированными подставными компаниями. Портфель в баре, никаких отпечатков. Однажды мы даже отправили информацию в коробке из-под обуви, заказанной по телефону и отправленной по почте. Так работали мы с Лейдлоу, потому что он был человеком старой школы: я могла обратиться только к нему, что доказывает, что сама принадлежала к той же школе. Крейги терпеть это не мог. Но движение было односторонним. Лейдлоу никогда сам со мной не связывался. Мы сразу об этом договорились.

Взгляд Крейги говорит мне, что он этому не верит.

Возникшая пауза затягивается. Над городом собираются серые, удушливые облака, отяжелевшие от дождевой воды. Цвет Темзы уже не оловянный, а свинцовый.

– А Саймон Йоханссон? – спрашивает наконец Крейги.

– С сегодняшнего утра в Программе.

Губы Крейги сжимаются, но он не произносит ни слова, а вскоре поспешно уходит.

В 15:15 на экране появляется значок, сообщающий, что Финн в Сети. Наконец-то.

Финн предоставляет для чтения копии личных дел участников Программы с правительственного сервера. Имена, номера, судимости, психологические портреты, данные анализа ДНК. И фотографии.

Мы опять в деле.

Я уже подготовила уменьшенное изображение объекта, чтобы загрузить в программу: для компьютера оно лишь один из вариантов сравнения. Теперь все, что мне нужно, – это найти совпавший вариант. В любую минуту может стать известно, кто же эта женщина. На экране начинается обратный отсчет, я встаю и возвращаюсь в гостиную. Под моей квартирой еще сорок один этаж, внизу люди прячутся от январского ветра, пытаясь прикурить сигареты. По металлическому мосту спешат прохожие; малыши гоняют голубей. За стеклянными панелями зданий люди зарабатывают деньги. Все пространство к западу, в сторону Сити, заполняет небо.

Я возвращаюсь в кабинет. Программа уже закончила работу. Вердикт ее прямо передо мной на экране. Совпадений не найдено.

Должно быть, в программе сбой. Повторяю операцию. Обратный отсчет. Готово. Вновь открываю файл с фото и нажимаю «Сравнить». На этот раз я остаюсь на месте.

Совпадений не найдено.

Внутри появляется ледяной ком.

Но есть еще один список: умерших заключенных. Повторяю процедуру сначала.

Совпадений не найдено. Этой женщины нет среди участников Программы. Но существует и другое объяснение. Может, ее переводят из одного места заключения в другое, и ее данные застряли где-то в виртуальных проводах.

А может быть, такого человека просто не существует, фотография была создана лишь для того, чтобы придумать работу, которая никому не нужна.

Я быстро печатаю, обращаясь к Финну:

«СРОЧНО найти женщину в тюремных архивах. В списках Программы не значится. Поищи в других местах. Также проверь списки переводимых с места на место, включая те, что для внутреннего пользования».

Прикрепляю фотографию.

Пауза, затем привычный ответ: «Сообщу».

На этот раз он меня радует.

Звоню Филдингу. Раздается седьмой, восьмой гудок, только после этого он отвечает.

Услышав мой голос, Филдинг фыркает.

– Ее нет в списках, – говорю я, не дожидаясь его колких замечаний. – Ты говорил, что клиент надежный. Так значит, это ты лжешь? Или они?

Несколько секунд молчания, которое мне совсем не нравится, но Филдинг все же отвечает:

– Она там.

– Ее нет в списках.

– Она там.

– Ошибаешься, Филдинг. Кто твой клиент? Он, случайно, не собирается бороться с Джоном Кийаном?

Филдинг не отвечает и отсоединяется.

На часах 15:46. Через два с небольшим часа ворота Программы закроются, и она неофициально замрет на время. Набираю номер Уитмана.

– Похоже, у нас проблемы. Мне надо, чтобы ты вытащил того парня из Программы.

Уитман отвечает не сразу:

– Лора, он там, только…

– Срочно, Майк. Срочно.

Вот уже четыре часа дня. 16:15, 16:30. На все требуется время. Меряю шагами нескончаемые просторы своей квартиры. Сижу на диване. Готовлю кофе, понимаю, что не хочу его пить и выливаю. За окном начинает темнеть. На улицах загораются фонари. Уитман не звонит.

Возможно, эта женщина вовсе не заключенная. Она может быть волонтером, работать, например, в охране.

«Финн, проверь данные на всех в Программе. Волонтеры, охрана».

Сколько же еще ждать?

Пять часов. Под окном появился ручеек служащих, направляющихся домой. Темные людские фигуры сливаются в один поток, как железные опилки, притягиваемые магнитом.

Уитман так и не перезвонил.

Стою у окна, стараясь думать только о разбросанных по Доклендсу огнях, но электронное напоминание о времени пульсирует на самом краю моего зрения, видимый в щелке циферблат на запястье давит на руку.

17:30, 17:45. Уитман не звонит. Видимо, у него времени в обрез, вот и все.

17:58, 17:59, 18:00. Ворота закрылись. Может, Йоханссон в этот момент выходит: сидит в пустой комнате, пока проверяют его документы. Каждую минуту Уитман может позвонить и сообщить, что они покинули Программу – в любую минуту.

Звонок, я хватаю трубку.

– Лора, – произносит Уитман.

По голосу я уже понимаю, что он скажет: Йоханссона не нашли.

– Они проверили в комнате. Его там нет. – И затем, с едва уловимой обидой, словно я каким-то образом – случайно – могу считать это его просчетом: – Они не могут следить за каждым заключенным постоянно, верно? Они видели, как он пошел в столовую. Следующее наблюдение завтра утром.

Завтра может быть поздно.

– Лора? – напряженно произносит Уитман.

Он лишь хочет узнать, в чем проблема, а я не могу ему рассказать.

– Значит, завтра утром, – говорю я и кладу трубку.

Сердце разрывает тревога. Надо сдержаться. Йоханссон тренированный боец. Он знает, как выжить на территории противника и остаться незамеченным в течение нескольких дней. Одна ночь в Программе для него ерунда. Где бы он ни был, чтобы ни произошло, тебе известно, что он справится лучше, чем кто-либо иной.

А женщина? Объект, которого даже нет в списках. Что это значит? Совпадение?

Произойди это с кем-то другим – посторонним, – мои страхи были бы иного рода, мысли шли бы иным чередом. Допустим, Йоханссон подъехал на машине к воротам – Сюда, мистер Джексон – и покинул бы Программу. Я бы продолжила поиск: сотрудники полиции, разведки, даже офшорных учреждений – высокоценный заключенный мог быть раньше одним из них. Интересно, как многому научили Йоханссона во время подготовки для службы в спецподразделении? Вопросы полиции, скорее всего, не будут представлять для него проблему, но ведь сейчас могут быть задействованы те люди, что его обучали, только цель у них иная. Какие методы они будут использовать по прошествии стольких лет? Насколько они усовершенствовали свои техники? На каком уровне его квалификация, сколько времени потребуется, чтобы он сломался, и как скоро они выйдут на меня?

Но этот человек не посторонний; это Саймон Йоханссон, и он сейчас в Программе.

Четверо, из находившихся в комнате с Терри Канлиффом, мертвы. Кийан искал остальных. Но нашел троих. Йоханссона он не смог обнаружить. Возможно, до настоящего времени.

Глава 3

День 7: вторник

ЙОХАНССОН

Он лежит на полу, открывается дверь. Могло пройти и несколько минут, и несколько часов, сложно сказать точно. Знакомая команда, и его ставят на ноги, по-прежнему связанного и с мешком на голове.

Острая боль в затылке, металлический привкус во рту.

Его заставляют идти.

В открытую дверь. В темноте мелькают электрические огни, различимые даже сквозь ткань. Значит, наступила ночь. Бессмысленно пытаться запомнить дорогу, слишком много поворотов. Редкие остановки, приглушенный разговор. Они не спешат. Иногда он спотыкается, и его рывком поднимают.

Наконец, они останавливаются. Где-то рядом в воздухе потрескивают разряды тока. Железные ворота разблокированы и со скрежетом разъезжаются и снова закрываются, стоит им пройти.

Поддерживаемый за локти, Йоханссон вынужден прибавить шагу, чтобы успевать за конвоирами. Опять остановка. Удаляющиеся шаги. Впереди поскрипывают дверные петли, открываются и закрываются створки. Ожидание. Долгое? Четыре, пять минут? Он стоит, покачиваясь и прислушиваясь к отдаленным звукам разговора, но расстояние слишком велико. Он не разбирает слов. Его проводят через дверной проем, и воздух становится другим: они вошли в помещение.

Стук шагов по бетонному полу. Йоханссон спотыкается и падает лицом вниз, щиколотки подскакивают на ступеньках. Его подхватывают чьи-то руки и волокут вперед. Поворот. Коридор. Дверь. Его тащат дальше.

Звуки шагов заглушает ковровое покрытие. Запахи становятся другими. Домашними, чистыми. Пахнет едой и средством для полировки мебели.

Тепло. Тихо. Вдалеке работает телевизор.

Его заставляют сесть и стягивают мешок.

Йоханссон моргает, стараясь скорее привыкнуть к свету.

Он в идеально чистой старомодной гостиной. Картины на библейские сюжеты на стенах: Мадонна в голубом платье с поднятой для благословления рукой, истерзанное тело юного святого с возведенными к небу глазами, кровоточащие раны похожи на маленькие приоткрытые рты. Под картинами жардиньерка с комнатными растениями. Сервант красного дерева, лучи света падают на прекрасные образцы китайского фарфора: супницы, блюда, соусники. В стороне арка, ведущая в кухню: угол блестящей столешницы, кружки, развешанные на деревянной подставке-дереве.

У другой стены телевизор: в комедийном сериале произнесенные низкими голосами диалоги перемежаются закадровыми взрывами хохота.

В кресле сидит человек, похожий на мумию, и смотрит на экран.

Так будет всегда, верно? Всегда.

Проходит минута, и Джон Кийан произносит:

– Добро пожаловать в Программу, мистер Джексон. – Голос его тих и спокоен. Лицо скучающего обывателя. Глаз от экрана он не отрывает. – Как вам наш небольшой социальный эксперимент?

Блондин улыбается и занимает место рядом с креслом Кийана. Он оглядывает Йоханссона, склонив набок голову, и продолжает улыбаться. Йоханссон молчит.

– Ты знаешь, кто мы? – спрашивает Кийан.

Что-то застревает у Йоханссона в горле. Он делает над собой усилие и выдает слова по очереди:

– Ты… здесь… главный.

Только сейчас Кийан поворачивает голову, чтобы посмотреть на Йоханссона. Глаза его такого светлого голубого цвета, что кажутся водянистыми, белки налиты кровью, словно у него проблемы с глазами.

– Меня зовут Джон Кийан. Вам это о чем-то говорит?

Три человека убиты, один в карьере, два в машине, всех троих жестоко пытали. Он до сих пор помнит их лица.

– Да. – Голос срывается.

Уголок рта Кийана удовлетворенно дергается.

– Мы здесь закон, – продолжает Кийан, словно Йоханссон не произнес ни слова, – и ты на нашей территории. Под нашей ю-рис-дик-ци-ей. Моя обязанность, – он наклоняется вперед, – поддерживать здесь порядок. – Он откидывается в кресле с видом человека, сказавшего главное. – Думаете, это легко, мистер Джексон?

Йоханссон молчит. Кийан переводит взгляд на экран.

– Управлять насильниками, наркоманами, больными… Надо быть твердым, как вы понимаете. И очень важно показывать пример, когда необходимо.

За кадром раздается смех, резкий механический звук.

– Итак, вы из Америки. – Кийан улыбается, глядя в телевизор, хотя кожа его так туго натянута, что, должно быть, это дается ему с трудом.

– Викторвилл, – говорит Йоханссон. И в легких вспыхивает пламя.

– Незнаком с этим местом. И не хочу. – Взгляд Кийана блуждает по комнате и останавливается на Йоханссоне. – Что же привело вас сюда?

– Просил о переводе.

– А, это как в футболе, – ухмыляется Кийан. – Подумали, здесь будет лучше?

– Я слышал об этом месте… я думал…

– Думали, что жизнь здесь проще, мистер Джексон? За что попали в Викторвилл?

Название пронзает мозг.

Он не знает, кто я.

– Двойное убийство. Пожизненное.

– Предполагается, что это пожизненное в Штатах, верно? С какой стати они удовлетворили вашу просьбу? По доброте душевной? – Резонный вопрос. – Что вы им предложили взамен, мистер Джексон?

Он не специально заманил тебя сюда, это не месть. Он не знает.

Теплой волной пробежало облегчение.

– Они думают, у меня есть информация.

– А она у вас есть?

– Они так думают.

– Сдали друзей ради легкой жизни в Программе? Что ж, такое случается не впервые. Или тут что-то другое?

– Я только хотел…

– Попасть сюда. Попасть сюда и не высовываться, как все остальные. Знаешь, в чем проблема? Я тебе не верю, потому что не знаю, кто ты такой.

– Меня зовут…

– Райан Джексон, как ты говоришь, отбываешь пожизненное в Викторвилле за двойное убийство. Но здесь никто не знает Викторвилла, не знает людей, которые могут поручиться за тебя. – Кийан делает паузу и продолжает: – Вы умный человек, мистер Джексон? Надеюсь, что да. Какой умный человек придет в место, подобное этому, и начнет рассказывать, что сдал своих друзей? Зачем признаваться в этом? Смысл есть лишь в том случае, если это легенда. Или вы были уверены, что вам поверят? Здесь так дела не делают.

– Спросите охрану. Меня оформляли. У них бумаги.

– Охрану? – На мгновение в глазах Кийана мелькает удовлетворение. – О нет, нет, мистер Джексон. Здесь мы по-другому проверяем факты. – Он переводит взгляд на экран. – Мистер Брайс.

Допрос окончен.

Улыбающийся блондин выходит вперед.

Крупица надежды в душе Йоханссона растворяется в воде.

– Мистер Брайс обо всем позаботится.

Обратный путь, спотыкаясь, через пожарный выход.

Обратно по ступенькам, вниз. Верно, пустынный коридор, выход на улицу через открытую дверь.

Он в комнате, о которой думал все это время. Мебель отсутствует. Бетонные стены. Единственное крошечное окно под самым потолком. Пол в темно-багровых пятнах.

Светловолосый Брайс ходит туда-сюда, поглядывая вниз на Йоханссона.

Губы растянуты в улыбке с оттенком сожаления.

– Ты ведь понимаешь, что мы вынуждены сделать?

Йоханссон молчит.

Его заставляют встать на колени и поворачивают лицом к стене. Удар по почкам, и он падает на пол. Удар ногой в живот заставляет скрючиться, хватать ртом воздух.

Над ним склоняется Брайс. Взгляд его пытливый и сосредоточенный.

– Надеюсь, ты схватываешь все на лету, мистер Джексон. – Он говорит это так, словно искренне в это верит. – Ради твоего же блага.

Брайс отступает назад и делает знак своим людям.

– Если сможешь.

Йоханссона бьют кулаками и ногами, он падает, его ставят на прежнее место. Через двадцать секунд все прекращается, и они отходят в сторону. Он лежит на полу, на этот раз у него нет сил даже пошевелиться.

Брайс вновь выходит вперед. Носок его ботинка в нескольких сантиметрах от глаз Йоханссона.

Он приседает и проводит пальцем по его лицу.

– Не понимаешь, значит, – произносит он. – Скажи мне, кто ты на самом деле?

Йоханссон сглатывает. Надо придерживаться легенды или молчать.

– Я уже сказал.

Брайс встает.

– Что ж, извини.

Йоханссон старается поставить блок, закрыться. Ему надо выдержать. На этом необходимо сосредоточиться. Больше он ничего не сможет сделать.

Они уходят, а он остается лежать в грязи, пытаясь вздохнуть.

Каким-то образом ему удается заснуть, сон прерывистый, фрагментарный – может, это и не сон, потому что он продолжает слышать голоса, скрип дверей, остальные шумы.

В моменты между сном и явью перед глазами предстает лицо с фотографии: женщина в сером костюме с улыбкой смотрит на него. Йоханссон пытается отмахнуться от нее, но ее изображение всплывает вновь, как лицо утопленника, скрытое водами реки.

Шаги в коридоре заставляют проснуться в поту. Во рту отвратительный привкус, его мутит, каждая мышца нестерпимо ноет.

Отпираются засовы. Полоска света на полу – дверь открылась.

Металлический предмет ударяется об пол.

Йоханссон пытается собраться. В любую минуту все может начаться сначала. Он должен быть готов.

Свет приближается и становится нестерпимо ярким. Около него, склонив голову, приседает Брайс.

– Говоришь, все это ошибка? – произносит он. Люди стоят за ним молча и смотрят.

Йоханссон не шевелится. Любое движение лишь спровоцирует их. Они тащат его вверх, заставляя встать, и он сжимается изо всех сил, чтобы не чувствовать боль.

Очередное избиение? Но парень с желтыми зубами держит в руках трубку с воронкой, а в ведре на полу что-то отвратительно смердит.

Не стоит сопротивляться. Лучше расслабиться. В этом случае ему будет легче.

Но когда они запрокидывают ему голову, открывают рот, животные инстинкты берут свое, он сопротивляется, пытаясь вырваться, не обращая внимания на боль в спине, в плечах, в ребрах.

Трубка проникает в горло.

Они заканчивают, берут ведро, трубку и воронку. Выключают свет и уходят. Лязг замков, и помещение погружается в темноту.

Он лежит на полу в луже собственных рвотных масс. Ночь маячит впереди, как испытание на прочность.