Текст книги "Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого"

3. Постколониальная Теория

Деконструкция Запада ради спасения Другого

Постколониальная Теория – первый амбициозный подрывной проект прикладного постмодернизма – ставит своей целью деконструировать Запад в том виде, в котором она его понимает. В отличие от расовой и гендерной Теорий, успевших достичь относительной интеллектуальной и академической зрелости до того, как постмодернизм захватил культурные исследования, постколониальная Теория напрямую проистекает из постмодернистской мысли. Более того, возникновение постколониальной Теории обусловлено конкретной целью – деколонизацией: систематической ликвидацией колониализма и всех его последствий во всех их проявлениях.

Если постмодернизм видел своей задачей выход за рамки модерности и демонтаж ее ключевых принципов, описываемая в этой главе Теория ограничивается вопросами колониализма. Заметную роль в постколониальной Теории играют оба ключевых принципа постмодернизма: принцип знания, отвергающий объективную истину в пользу культурного конструктивизма, и политический принцип, согласно которому мир состоит из систем власти и привилегий, определяющих, что допустимо знать. В постколониализме присутствуют и четыре основных сюжета постмодернистского мышления: размывание границ, вера в безграничную власть языка, культурный релятивизм и потеря индивидуального вкупе с отрицанием универсального. Пусть и не все поголовно академические исследователи в этой области, но как минимум центральные фигуры постколониализма придерживались и придерживаются постмодернистского мировоззрения; на сегодняшний день этот подход преобладает в постколониальных исследованиях социальной справедливости и активизме[104]104
  в постколониальных исследованиях социальной справедливости и активизме: Некоторые постколониальные ученные-материалисты (преимущественно марксисты) смотрят на колониализм и его последствия с точки зрения экономики и политики. Зачастую они очень критично относятся к постмодернистам-постколониалистам. В частности это Мира Нанда, Айжаз Ахмад, Бенита Парри, Нил Лазарус и Пал Ахлувалия.


[Закрыть].

Постколониализм и сопряженная с ним Теория возникли в конкретном историческом контексте – морального и политического краха европейского колониализма, доминировавшего по всему миру на протяжении более пятисот лет. В полной мере эта эпоха началась примерно в XV веке и длилась до середины XX столетия. Колониализм руководствовался тем, что европейские державы обладают правом расширять свои территории и влиять на другие народы и регионы. Хотя до наступления XX века подобные имперские амбиции были характерны для многих, если не для всех культур, европейский колониализм был вооружен масштабными объяснениями, историями и самооправданиями – если угодно, метанарративами, – с помощью которых стремился это право легитимировать. В их число входят la mission civilisatrice (цивилизаторская миссия) французского колониализма и Manifest Destiny[105]105
  Явное предначертание (англ. Manifest Destiny) – религиозно-политическое клише, популярное у сторонников экспансионистской политики в США в XIX веке. Использовалось для теологического оправдания экспансионизма как Богом предначертанной миссии американской нации. – Прим. ред.


[Закрыть] в Северной Америке – центральные понятия производства знания и политического устройства в период с Просвещения и вплоть до эпохи модерна[106]106
  вплоть до эпохи модерна: Деколониальность и коренное происхождение представляют собой две взаимосвязанные, но отдельные области исследований, которые разделяют многие черты постколониальной теории. Они сосредоточены на методах, разделяющих многие черты постколониальной теории. Они сосредоточены на способах, которыми могущественные наследники колониализма поддерживают свое социальное и политическое господство, особенно с помощью языка. Деколонизация первоначально была сосредоточена на Латинской Америке. Вальтер Миньоло, в частности, работает над эпистемологией и бросает вызов методам производства знания просветительского мышления. Однако ученые-деколониалисты часто отвергают постмодернизм как западный феномен. Ученые – представители коренного населения придерживаются аналогичной позиции в отношении знаний и систем власти. Линда Тухивай Смит, профессор образования коренных народов в Университете Вайкато в Новой Зеландии, имеет большое влияние в этой области. Ее книга «Деколонизирующие методологии: исследования и коренные народы» (1999) позиционируется как «обращение к Фуко», доказывающее, что западная наука занимает центральное место в колонизации коренных народов. См. Smith L. T. Decolonizing Methodologies: Research and Indigenous Peoples. London: Zed Books, 1999.


[Закрыть].

Европейский колониализм оказался удивительно скоротечным явлением и рухнул уже в середине XX века. В послевоенное время деколонизация – как материальная, так и политическая – проходила стремительными темпами, и к началу 1960-х озабоченность нравственными аспектами колониализма преобладала как среди академиков, так и среди широкой общественности, особенно среди крайних левых. Крах колониализма определил социально-политическую обстановку, в которой возник постмодернизм, особенно в университетах континентальной Европы. На сцену вышли постколониальные Теоретики, отвергнувшие колониальные метанарративы и сосредоточившие свое внимание на соответствующих дискурсах. Таким образом, постколониализм, по сути, представляет собой сведение постмодернизма к одной конкретной составляющей модерности – колониализму – и использует в качестве своего инструмента адаптированную к этой проблеме версию постмодернистской Теории – постколониальную Теорию. Постколониальные Теоретики исследовали дискурсы колониализма, нацеленные на защиту интересов тех, кто обладал властью и привилегиями, например так называемое право господства «цивилизованных» западных (и христианских) дискурсов над другими, «нецивилизованными» и «варварскими» культурами.

Постколониализм как проект прикладного постмодернизма

В середине XX века на фоне растущей обеспокоенности проблемой колониализма среди академической элиты стремительно обретают влияние работы психиатра Франца Фанона[107]107
  Франц Фанон (1925–1961) – психоаналитик, философ, участник алжирского движения за независимость. – Прим. ред.


[Закрыть]. Его, родившегося на Мартинике во времена французского колониального господства, зачастую считают основоположником постколониальной Теории. В своей книге «Черная кожа, белые маски»[108]108
  В своей книге «Черная кожа, белые маски»: Фанон Ф. Черная кожа, белые маски // Новое литературное обозрение. 2020. № 1.


[Закрыть] (1952) Фанон формулирует мощную критику расизма и колониализма; в «Умирающем колониализме»[109]109
  в «Умирающем колониализме»: Fanon F. A Dying Colonialism. Middlesex: Penguin Books, 1970.


[Закрыть] (1959) описывает культурные и политические изменения в ходе Алжирской войны за независимость от Франции; затем, в «Проклятьем заклейменных»[110]110
  затем, в «Проклятьем заклейменных»: Книга не переведена на русский язык, но так как оригинальное название (фр. Les damnés de la terre) отсылает к строчке из Интернационала, уместно использовать ее традиционный перевод. Отдельные отрывки из этой книги на русском языке выходили в «Антологии современного анархизма и левого радикализма в 2-х тт. Том 2. Флирт с анархизмом. Левые радикалы» (М.: Ультра-Культура, 2002) под заглавием «Весь мир голодных и рабов» (См. Fanon F. The Wretched of the Earth. Harmondsworth: Penguin, 1967).


[Закрыть] (1961), Фанон подготавливает почву для постколониальной Теории. Тезисы из «Проклятьем заклейменных» предложили радикально новое понимание рассматриваемых проблем. Для Фанона к 1961 году колониализм представлял собой прежде всего систематическое отрицание человечности колонизированных народов: эта тема настолько важна для фаноновского анализа, что он постоянно говорит о буквальном стирании их идентичности и достоинства. Колонизированные народы, настаивает он, должны оказать вооруженное сопротивление, чтобы сохранить психическое здоровье и самоуважение. Книга Фанона стала одновременно глубоко критической и открыто революционной – с тех самых пор обе эти установки легли в основу постколониализма и более радикальных ответвлений левого активизма.

Однако Фанон, писавший свою книгу в 1961-м, едва ли был постмодернистом. Несмотря на его глубоко скептический, откровенно критический и даже радикальный подход, Фанон опирается в основном на марксистско-ленинскую критику капитализма и психоаналитическую теорию, а его философия, по сути, гуманизм. Тем не менее более поздние мыслители, включая отца постколониальной Теории Эдварда Саида, черпали вдохновение в том, как Фанон описывал психологическое воздействие, которому подвергается человек, когда его культура, язык и религия подчинены другим культуре, языку или религии. Фанон утверждал, что колониальный тип мышления (mind-set) должен быть разрушен, а его негативное влияние на людей, подвергнувшихся гнету колониального правления и оправдывающего его мировоззрения, по возможности обращено вспять.

Подобное внимание к установкам, предубеждениям и дискурсам вполне соответствует постмодернистскому канону. Академические исследователи, рассматривающие постколониализм с постмодернистских позиций, – Теоретики постколониализма – воспринимают свою деятельность как проект, направленный на устранение определенных типов мышления, связанных с колониализмом и предположительно легитимирующих его (вместо того чтобы уделить внимание его практическим и материальным последствиям). Они опираются прежде всего на постмодернистское понимание знания как конструкта власти, закрепляемой дискурсами. Ключевая идея постколониальной Теории заключается в том, что Запад противопоставляет себя Востоку, заявляя: «Мы рациональны, а они суеверны»; «Мы честны, а они лживы»; «Мы нормальные, а они экзотичные»; «Мы продвинутые, а они примитивные»; «Мы – либералы, а они – варвары». Восток конструируется как противоположность Западу, с которой тот может себя сравнивать. Подобное принижение других народов с целью почувствовать свое превосходство описывается термином «инаковизация» (othering). Саид назвал этот образ мышления ориентализмом. Этот ход позволил ему наделить мощной негативной коннотацией уже существовавший термин «ориенталисты», которым обозначались ученые, занимающиеся изучением Южной Азии, Дальнего и в особенности Ближнего Востока.

Саид высказал свои революционные соображения в работе «Ориентализм», опубликованной в 1978 году[111]111
  опубликованной в 1978 году: Said, Orientalism.


[Закрыть]. Эта книга не только заложила фундамент для развития постколониальной Теории, но и представила американской аудитории концепцию применимой на практике постмодернистской Теории. Саид, американский Теоретик палестинского происхождения, преимущественно опирался на Фанона и Фуко[112]112
  опирался на Фанона и Фуко: См. Courville M. E. Genealogies of Postcolonialism: A Slight Return from Said and Foucault Back to Fanon and Sartre // Studies Religion/Sciences Religieuses. 2007. № 2. Подход Саида был в целом фукианским, хотя он отвергает некоторые аспекты трудов Фуко в пользу работ Фанона. Его позиция может быть рассмотрена как синтез идей этих двух мыслителей.


[Закрыть] – в особенности на фукианское понятие «власти-знания». Несмотря на то что в конечном итоге он подверг подход Фуко критике, Саид полагал, что концепт власти-знания важен для понимания Ориентализма[113]113
  Здесь и далее авторы предпочитают писать «ориентализм» с заглавной буквы, даже если речь не идет непосредственно о названии работы Саида. – Прим. ред.


[Закрыть]. Основное значение для него имели тезисы Фуко, что то, как мы говорим, конструирует знание и что обладающие властью группы получают возможность управлять дискурсом и таким образом определять, что составляет знание. Например, Саид пишет:

Для того чтобы определить ориентализм, мне представляется полезным обратиться здесь к понятию дискурса у Мишеля Фуко, как он развивает его в работах «Археология знания» и «Надзирать и наказывать». Моя позиция заключается в том, что без исследования ориентализма в качестве дискурса невозможно понять исключительно систематичную дисциплину, при помощи которой европейская культура могла управлять Востоком – даже производить его – политически, социологически, идеологически, военным и научным образом и даже имагинативно в период после эпохи Просвещения[114]114
  в период после эпохи Просвещения: Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. М.: Русский мир. 2006. С. 10.


[Закрыть].

Саид доказывает, что в основе Ориентализма лежит западный дискурс и именно этот дискурс конструирует Восток, навязывая ему характеристики, которые одновременно принижают его и экзотизируют. Влияние постмодернизма на работы Саида бросалось бы в глаза, даже если бы он не настаивал, что Ориентализм «попросту невозможно» понять без идей Фуко.

Желание деконструировать якобы господствующий Запад с тех пор доминировало в постколониальной Теории: значительная часть постколониальных исследований представляет собой вчитывание Ориентализма в тексты. Отчасти это объясняется тем, что проект Саида был целиком и полностью литературным начинанием – особенно его возмутила повесть Джозефа Конрада «Сердце тьмы» (1899)[115]115
  повесть Джозефа Конрада «Сердце тьмы» (1899): Конрад Дж. Сердце тьмы. М.: Эксмо, 2018.


[Закрыть], аллегория, поднимающая важные вопросы о расизме и колониализме. Отринув любые попытки работы с художественными элементами текста, Саид предпочитал досконально изучать тексты при помощи метода «медленного чтения», чтобы выявить различные способы, которыми западные дискурсы конструируют, навязывают и закрепляют Ориенталистскую бинарную структуру.

Постмодернистский дискурсивный анализ Саида вчитывает асимметрии власти во взаимодействие между господствующими и маргинализованными (местными) культурными группами и стремится переписать историю с позиции угнетенных. Подобное переосмысление зачастую принимает весьма продуктивную форму, позволяя восстановить утраченные голоса и точки зрения и тем самым получить более полную и точную картину прошлого. Однако, помимо этого, оно нередко используется для переписывания истории в соответствии с локальными или политическими нарративами, а также для одновременного продвижения множества непримиримых исторических взглядов, что в неявной форме порывает с любыми претензиями на объективное знание.

В предисловии к «Ориентализму» также можно наблюдать постмодернистское представление о том, что знание не открывается, а изобретается. Саид пишет:

Мой аргумент заключается в том, что история делается мужчинами и женщинами и точно так же может быть переделана и переписана, всегда с разными умолчаниями и пропусками, всегда с навязанными формами и допущенными уродствами, таким образом, что «наш» Восток, «наш» Ориент присваивается, чтобы им можно было обладать и управлять[116]116
  можно было обладать и управлять: Said E. Orientalism. Penguin Books, 2007.


[Закрыть].

Это уже не просто деконструкция, а призыв к реконструкции. Постколониальная теория включает в себя (типично радикальную) политическую повестку, которой не хватало раннему постмодернизму. Это явно дает понять и выдающийся исследователь постколониализма и феминизма Линда Хатчеон[117]117
  исследователь постколониализма и феминизма Линда Хатчеон: Hutcheon L. Circling the Downspout of Empire // Past the Last Post: Theorizing Post-Colonialism and Post-Modernism / под ред. I. Adam, H. Tiffin. London: Harvester/Wheatsheaf, 1991.


[Закрыть]. Она пишет об академических исследованиях феминизма и постколониализма: «И те и другие подразумевают ясную политическую повестку и зачастую теорию агентности[118]118
  Агентность (англ. agency) – социологическая категория, способность человека инициировать действие в рамках самостоятельного свободного выбора. – Прим. ред.


[Закрыть], что позволяет им выходить за постмодернистские рамки деконструкции существующих ортодоксий в сферу социального и политического действия»[119]119
  в сферу социального и политического действия: Там же.


[Закрыть]. Как и многие из адептов критической Теории, последовавших за постмодернистами и попытавшихся применить их идеи, Хатчеон выступает за необходимость адаптировать постмодернистскую Теорию к политическому активизму. Таким образом, откровенно ориентированная на активизм постколониальная Теория стала первым течением, возникшим в рамках школы мысли прикладного постмодернизма.

Наряду с Саидом основоположниками постколониальной Теории считаются Гаятри Чакраворти Спивак[120]120
  Гаятри Чакраворти Спивак (р. 1942) – философ, литературовед. Почетный профессор Колумбийского университета. – Прим. ред.


[Закрыть] и Хоми Бхабха[121]121
  Хоми К. Бхабха (р. 1949) – историк литературы, критический теоретик. Профессор английского языка и литературы Гарвардского университета. – Прим. ред.


[Закрыть]. Как и работы Саида, их труды – целиком и полностью постмодернистские, как по происхождению, так и по направленности, ориентирующиеся больше на дерридианскую деконструкцию языка, с лингвистической и концептуальной точек зрения они сложны вплоть до степени непостижимости. Вероятно, наиболее значимый вклад Спивак в постколониальную Теорию – ее эссе 1988 года «Могут ли угнетенные говорить?»[122]122
  эссе 1988 года «Могут ли угнетенные говорить?»: Спивак Г. Могут ли угнетенные говорить? // Введение в гендерные исследования. Часть II (Хрестоматия). СПб.: Алетея, 2001.


[Закрыть], в котором она уделяет повышенное внимание языку и выражает озабоченность ролью структур власти в его ограничении.

Спивак утверждает, что угнетенные – колонизированные народы, находящиеся в подчиненном положении, – не имеют доступа к речи, даже если, казалось бы, говорят сами за себя. Она настаивает, что эта проблема – результат проникновения власти в дискурс и создания ею непреодолимых коммуникативных барьеров для всех, кто существует за пределами доминирующих дискурсов. Опираясь на труды Саида и Фуко, Спивак развивает концепцию эпистемического насилия с целью описать ущерб, который доминирующие дискурсы наносят колонизированным индивидам, маргинализируя их знание и статус знающих.

Постмодернизм Спивак проявляется в полной мере, когда она перенимает деконструктивистскую идею Деррида о подрывном потенциале инверсии бинарных стереотипов (при их структурном сохранении). Она называет это «стратегическим эссенциализмом»[123]123
  называет это «стратегическим эссенциализмом»: Spivak G. C. Subaltern Studies: Deconstructing Historiography // Selected Subaltern Studies / под ред. R. Guha, G. C. Spivak. New York: Oxford University Press, 1988.


[Закрыть]. «Эссенциализм, – заявляет Спивак, – это лингвистический инструмент господства». Колонизаторы оправдывают угнетение подчиненной группы, рассматривая ее как неделимое «иное», которое можно подвергать стереотипизации и дискредитации. Стратегический эссенциализм направляет то же самое ощущение неделимой групповой идентичности на нужды сопротивления, временно приостанавливая индивидуальность и внутригрупповое разнообразие подчиненной группы ради достижения общих целей на базе общей идентичности. Другими словами, он определяет особый вид политики идентичности, выстроенный вокруг умышленных двойных стандартов.

Этот ход Спивак типичен для Теории. Спивак полагается в большей степени на Деррида, нежели на Саида и Фуко, находя последнего слишком политизированным. А поскольку Деррида уделяет особое внимание двусмысленности и текучести языка, а его собственный невразумительный стиль принципиально сопротивляется проговариванию чего-либо конкретного, работа Спивак тоже ускользает от понимания. Например, она пишет:

Я нахожу морфологию [Деррида] гораздо более скрупулезной и полезной, чем непосредственное, содержательное вовлечение Фуко и Делеза в более «политические» проблемы – например, приглашение последнего «стать женщиной», – опасные в руках американского академика с его энтузиазмом к радикальным идеям. Деррида связывает радикальную критику с опасностью присваивания иного посредством ассимиляции. Он считывает катахрезу[124]124
  Катахреза (от др. – греч. κατάχρησις – злоупотребление) – тип стилистической ошибки или художественного приема в поэзии, при котором слова в словосочетании подбираются в переносном смысле вопреки несовместимости их буквальных значений. – Прим. ред.


[Закрыть] в зачатке. Он требует переработки утопического структурного позыва, который «именует безумным тот внутренний голос, что является голосом иного в нас»[125]125
  что является голосом иного в нас: Спивак Г. Могут ли угнетенные говорить? // Введение в гендерные исследования. Часть II (Хрестоматия). СПб.: Алетея, 2001.


[Закрыть].

Непроницаемость и непрактичность письма были в моде у Теоретиков того времени – особенно у постколониальных. Хоми Бхабха, еще один примечательный адепт постмодернизма, внесший заметный вклад в эту область в 1990-е, в своем умении создавать почти нечитабельный текст затмевает даже Спивак. Бхабха, пожалуй, самый деконструктивистский из выдающихся академических исследователей постколониализма; на него оказали влияние прежде всего Лакан и Деррида. В основном он уделяет внимание роли языка в конструировании знания[126]126
  роли языка в конструировании знания: Преподаватель английской литературы и культуры Стивен Мортон описывает его так: «Работа Бхабхи часто обнажает двойственность и неопределенность, лежащие в основе, казалось бы, надежных и мощных форм знания. Его критика дискурсов колониализма раскрывает вечный процесс раскола и расслоения в основе, так как они судорожно ищут (но всегда терпят неудачу) новые знание о колонизаторах». См. Morton S. Poststructuralist Formulations // The Routledge Companion to Postcolonial Studies / под ред. McCleod J. London: Routledge, 2007. С. 205.


[Закрыть].

Труды Бхабхи славятся сложностью для восприятия – что вполне естественно для автора, скептически оценивающего способность языка передавать какой-либо смысл. В 1998 году он занял второе место в конкурсе научного журнала «Философия и литература» на худший стиль письма, уступив лишь Джудит Батлер, за предложение:

Если на определенное время эта уловка желания и вычислима с пользой для дисциплины, то вскоре повторяемость вины, оправданий, псевдонаучных теорий, суеверий, ложных авторитетов и классификаций можно рассматривать как отчаянную попытку формально «нормализовать» разлад дискурса расслоения, который нарушает рациональные, просвещенные притязания его декларативной модальности[127]127
  просвещенные притязания его декларативной модальности: Bhabha H. K. The Location of Culture. London: Routledge, 1994.


[Закрыть].

У этого обескураживающего предложения действительно есть смысл – целиком и полностью постмодернистский. В расшифрованном виде оно означает, что шутки расистского и сексуального характера, которые первоначально использовались колонизаторами для контроля над подчиненной группой, в конечном итоге оказались нужны им, чтобы попытаться убедить себя в правильности их собственного мировосприятия, в котором они втайне – и с ужасом – сомневаются. Прочитав тайные мысли колонизаторов, Бхабха выстраивает на этом всю свою аргументацию, в частности утверждая, что отказ от устойчивых дескриптивных категорий способен подорвать колониальное господство[128]128
  способен подорвать колониальное господство: Хоми Бхабха наиболее известен идеей гибридности, представленной в его книге 1994 года «Местоположение культуры», а также связанными с ней концепциями, такими как мимикрия, амбивалентность и третье пространство. Они относятся к понятиям двойственности, удвоения, присвоения и двусмысленности. Такие термины часто используются в теории постмодернизма. Эти концепции лучше всего понимать как отказ от стабильных категорий. Она относятся к людям, которые действуют в нескольких сферах одновременно, чувствуя себя частью их, но также разделенных либо в собственном восприятии себя и своего положения, либо в чьем-то еще. Они могут чувствовать себя «гибридными» – например, азиатско-американскими – или они могут чувствовать, что подражают и подстраиваются под доминирующую культуру или становятся объектами подражания и присваиваются этой культрой. Концепция гибридности Бхабхи описывает смешение культур и языков для создания новой формы, содержащей элементы обоих. Амбивалентность описывает разделенного индивида, а мимикрия – это практика общения внутри (третьего) пространства, где встречаются две части. Однако в рамках постколониальной теории такое смешение культур характеризуется дисбалансом власти, который приводит к навязыванию одной культуры и языка другой. См. Bhabha H. K. The Location of Culture. London: Routledge, 1994.


[Закрыть]. Разумеется, этот аргумент совершенно неопровержим, а сформулированный в том виде, в котором он приведен выше, еще и недоступен для понимания[129]129
  еще и недоступен для понимания: Этот метод постколониального анализа в значительной степени связан с осмыслением и переосмыслением, деконструкцией и реконструкцией культуры, нарратива, репрезентации и идентичности и очень мало с эмпирическим взглядом на материальную реальность. Как утверждает Саймон Гиканди, профессор английского языка и литературы, «постструктурализм стал центральным в постколониальном проекте как метод культурного анализа и как способ чтения» (См. Gikandi S. Poststructuralism and Postcolonial Discourse // Cambridge Companion to Postcolonial Studies / под ред. N. Lazarus. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. C. 113). Мортон идет дальше, утверждая, что «читать» культуру таким теоретически отстраненным способом означает фактически заставлять колонизированный слой замолчать.
  Формулируя политическое сопротивление в абстрактных терминах знаков, кодов и дискурсивных стратегий, другими словами, материалистические критики постколониальной Теории, основанные на работах Жака Деррида и Мишеля Фуко, утверждают, что постколониальная Теория – сознательно или невольно – отрицает свободу воли и голоса колонизированных (См. Morton S. Poststructuralist Formulations. C. 161).
  Иными словами, фокус на языке и интерпретации, рассматриваемый через узкую постколониальную линзу, снова сводит ранее колонизированных людей к западному фону. Они могут быть поняты только в терминах их коллективных отношений с Западом, в результате чего отрицаются как их индивидуальность, так и универсальность. Этот политически мотивированный подход к «чтению» через структуры власти, названный нами прикладным постмодернизмом, таким образом, воссоздает стереотипы, которые, как он утверждает, были созданы Западом, хотя, в отличие от предыдущих ориенталистов, он их скорее ценит, чем принижает.


[Закрыть].

Труды Бхабхи часто подвергают критике за излишнюю непонятность, из-за которой их сложно использовать для нужд постколониальных исследований. В отличие от других исследователей постколониализма, он также открыто отвергает материалистический и политический подходы к постколониальным исследованиям, а также марксизм и национализм. Более того, в языке постмодернистской Теории, которым Бхабха пользуется сам, он усматривает потенциальную проблему: «Является ли язык теории всего лишь еще одной уловкой культурно привилегированной западной элиты для создания дискурса об Ином, укрепляющего ее систему власти-знания?»[130]130
  укрепляющего ее систему власти-знания: Bhabha H. K. The Location of Culture. London: Routledge, 1994.


[Закрыть] Здесь он явным образом ссылается на Фуко и неявным – на Деррида, опровергая при этом их обоих, а следовательно, и себя самого.

Работы наиболее видных родоначальников постколониализма стали первой ветвью древа прикладного постмодернизма, выросшего из саженца постмодернистской Теории. Уклон в постмодернизм предопределил направление деятельности этих Теоретиков: вместо изучения материальных реалий, в которые угодили страны и народы, ранее находившиеся под колониальным управлением, а также последствий этой ситуации, они погрузились в анализ установок, убеждений, речи и типов мышления, сакрализуя или проблематизируя их. Все перечисленное они выводят из упрощенной предпосылки, что белые западные люди (и знание, понимаемое как «белое» и «западное») в чем-то превосходят восточных людей и людей небелого цвета кожи (и «знание», ассоциирующееся с незападными культурами), несмотря на то что именно в этом и заключается стереотип, с которым Теоретики вроде бы должны бороться[131]131
  вроде бы должны бороться: Наиболее последовательно постмодернистских постколониальных ученых критикуют марксистские постколониалисты, из которых, возможно, наиболее известен Вивек Чиббер. Больше всего Чиббера беспокоит эссенциализирующий характер постколониальных исследований. Под этим он подразумевает, что универсальные или общие человеческие цели обесцениваются в постколониальных исследованиях в пользу резких культурных различий, воссоздающих ориентализм. Делая науку, разум, либерализм и всю традицию Просвещения западными, Чиббер опасается, что «долговременным вкладом постколониальной теории – тем, чем она будет известна, на мой взгляд, если о ней вспомнят через пятьдесят лет, – будет возрождение культурного эссенциализма и ее действие в качестве поддержки ориентализма, а не противоядия ему». Chibber V. How Does the Subaltern Speak? Interview by Jonah Birch // Jacobin. 2013. 21 апреля. URL: http://www.jacobinmag.com/2013/04/how-does-the-subaltern-speak/.


[Закрыть].

Сравнение типов мышления

Конечно, колониальные нарративы существовали – в колониальной истории (не только европейской) тому имеется множество свидетельств. Например, рассмотрим этот отвратительный пассаж, датированный 1871 годом:

Возрождение низших или вырождающихся рас высшими расами – часть ниспосланного человечеству порядка вещей <…> Природа создала расу рабочих, китайскую расу, обладающих поразительной ловкостью рук и почти напрочь лишенных чувства чести <…> Управляйте ими справедливо, взимайте с них в обмен на благо такого управления достойную плату для расы покорителей, и будут они довольны; расу земледельцев, негров; относитесь к ним с добротой и человечностью, и будет все как должно; расу господ и воителей, европейскую расу <…> Пусть каждый делает то, для чего был сотворен, и будет все хорошо[132]132
  и будет все хорошо: Цит. по: Soueif A. The Function of Narrative in the War on Terror // War on Terror / под ред. С. Miller. Manchester: Manchester University Press, 2009.


[Закрыть].

Однако сегодня подобные взгляды встречаются редко. В ходе XX века, после краха колониализма и взлета движения за гражданские права, они постепенно становились все менее морально приемлемыми и сейчас обоснованно ассоциируются с ультраправым экстремизмом. Тем не менее постколониальная Теория продолжает ссылаться на них, будто бы их былое существование наложило неизгладимый отпечаток на то, что люди говорят и думают сегодня. Притязания постколониальной Теории на значимость главным образом зиждутся на предположении, что существуют вечные проблемы, переданные нам через язык, который был выработан столетия назад.

Фактические социальные изменения, из-за которых вышеописанные взгляды стали почти универсально неприемлемыми, не основывались на постмодернистском анализе и не были постмодернистскими по своей сути. Они предшествовали постмодернизму, исходя из универсального и индивидуального либерализма в своих целях и средствах. Согласно этой форме либерализма, наука, разум и права человека – достояние всех индивидов, а не какой-либо отдельной группы, будь то белые западные мужчины или кто-нибудь еще. Постмодернистский постколониальный подход радикально отличается от описанного либерального и часто подвергается критике за то, что укрепляет ориенталистские бинарные структуры, а не помогает преодолеть их.

Колониальное (западное) мышление: «Западные люди рациональны и склонны к науке, тогда как азиаты иррациональны и суеверны. Поэтому европейцы должны править Азией для ее же блага».

Либеральное мышление: «Способность к рациональному мышлению и науке есть у всех, но при этом индивиды сильно отличаются друг от друга. Поэтому возможности и свободы должны быть достоянием каждого».

Постмодернистское мышление: «Запад сконструировал позитивное представление о рациональности и науке, чтобы укрепить собственную власть и маргинализировать нерациональные, ненаучные формы производства знаний где бы то ни было».

Таким образом, если либеральное мышление отрицает высокомерное колониальное утверждение, что разум и наука принадлежат белым западным людям, то постмодернистское – принимает его, однако рассматривает разум и науку как лишь один из способов познания и одновременно форму угнетения, которое подлежит устранению при помощи основных методов постмодернизма. Прикладное постмодернистское мышление в отношении колониализма напоминает постмодернистское, но дополненное активистскими выводами.

Прикладное постмодернистское мышление: «Запад сконструировал позитивное представление о рациональности и науке, чтобы укрепить собственную власть и маргинализировать нерациональные, ненаучные формы производства знаний где бы то ни было. Поэтому теперь необходимо обесценить белые западные способы познания по причине их принадлежности белым западным людям и продвигать вместо них восточные способы познания (чтобы устранить дисбаланс власти)».

Подобный практический подход часто называют деколонизацией и стремлением к исследовательской справедливости.