Текст книги "Фрекен Мод просила ее не беспокоить"

Помощь с Шарлоттой была бесценна. Та частенько лежала в постели до самого обеда, в забытьи от своих лекарств. Мод со всех ног бежала домой, чтобы приготовить легкий обед. С Хильдой в доме было гораздо комфортнее. Она могла присмотреть за Шарлоттой в течение дня – когда у нее был выходной, или вечерняя смена. Неоценимо было и ее умение готовить еду впрок на несколько дней – потом ее можно было просто достать и разогреть.

В качестве благодарности за помощь Мод никогда не брала с Хильды платы за комнату.

Поток мыслей Мод прервался, когда стюардесса снова показалась в проходе.

– Я хотела бы еще бокальчик, будьте любезны, – сказала Мод.

Бортпроводница с вежливой улыбкой наполнила бокал. Мод поблагодарила, одновременно пристально разглядывая молодую женщину. Неужто авиакомпании в самом деле нанимают на работу несовершеннолетних?

Мод с удовольствием цедила шампанское. Мысли о Хильде заставили ее вспомнить о возникшей однажды Большой Проблеме, которая угрожала самому существованию ее сестры.

Лечение нарыва наложением ледовой аппликации

К концу войны Мод устроилась работать на Высшие женские курсы преподавать французский, латынь и английский. Хоть вакансия и была временной, срок был немалый – два семестра. Был даже шанс остаться там работать на постоянной основе, в случае если штатный преподаватель, адъюнкт Грета Рапп, решит не возвращаться. Той предложили место в Гетеборгском Университете, и теперь она преподавала французский в Институте иностранных языков, одновременно работая над докторской диссертацией. Очевидно, она была компетентным преподавателем, но ученицы на курсах ее не любили. Мод об этом узнала из кулуарных разговоров. У «старой ведьмы» кто-то ходил в «любимчиках», – уловила Мод. И хоть сама Мод не являла собой блестящий образец поведения в социуме, учительница из нее вышла хорошая. Она никогда никому не демонстрировала симпатий, а ее суждения об ученицах основывались исключительно на их результатах. К тому же, Мод была вполовину моложе Греты Рапп. Мод пыталась компенсировать свои слабые социальные навыки, стараясь внешне стать ближе к молодежи, но при этом оставалась непреклонно справедливой. Последнее было в ее характере от природы, а моложавый вид остался с Мод надолго.

Мод совершенно не разбиралась ни в современных танцах, ни в свинге. Все ее время и силы уходили на заботу о недужной матери и еще более недужной сестре. В то же самое время ей приходилось тяжело учиться, а впоследствии – пойти работать. На ее плечи легла вся ответственность за домашнее хозяйство и жалкий семейный бюджет. Работа замещающим учителем на Высших женских курсах стала для Мод подарком небес. Единственное, о чем она тогда не могла перестать думать – это как бы Язва, как между собой звали Грету Рапп ученицы, не вздумала вернуться.

Чтобы укрепить связь с юными слушательницами курсов, Мод решила положиться на новую моду, которая после войны расцвела пышным цветом. Это стало возможно благодаря соседке – фру Эльзе Петрен, дипломированной швее. Ее супруг скончался от рака сразу после смерти матери Мод, и это сплотило обеих молодых женщин. Эльза осталась одна, с маленьким сынишкой по имени Юханнес на руках. Чтобы как-то выжить на скудную вдовью пенсию, Эльза решила брать заказы на пошив одежды. Мод принесла ей несколько вещей своей матери. Вещи были высшего качества, но скроены еще по довоенной моде. С размером проблем не возникло – Мод с матерью были одинаково высокими и стройными. И вот вдвоем с Эльзой они погрузились в изучение заграничных модных журналов. Когда они разобрались, что Мод желала получить на выходе, старые материнские костюмы и платья были перешиты для Мод. Результат оказался фантастическим: подплечники исчезли, а старые фасоны юбок уступили место ультрасовременным узким «карандашам». Даже блузы, которые предполагалось надевать под костюмные жакеты, немного видоизменились. Все сборочки и малейшие намеки на кружево были удалены. Мод, ко всему прочему, стала одной из первых обладательниц нейлоновых чулок. По задней поверхности чулка проходил шов, и нужно было следить за тем, чтобы он оставался прямым, как стрела. Скрепя сердце, Мод инвестировала в покупку пары лодочек с каблуком средней высоты. Туфли, даром что купленные на распродаже, все равно были чудовищно дороги. По улице Мод продолжала ходить в своих старых башмаках, но, едва оказавшись в стенах учебного заведения, она переобувалась в лодочки.

Мать частенько говорила, что внешность у Мод «приятная». Это означало, что Мод не обладала какой-то поразительной красотой, но при своих усредненных чертах выглядела вполне мило. Свои волосы медового оттенка она с обеих сторон убирала гребнями. Благодаря тому, что волосы Мод вились от природы, ей не приходилось тратиться на перманент или накручивать бигуди. Немного пудры и красная помада завершали образ.

Ученицы ею в буквальном смысле восторгались. Они считали, что Мод отвечает вызовам нового, послевоенного времени. То были надежды на будущее, молодость, растущая власть красоты над умами. После тьмы военных лет особенно остро ощущалась жажда лоска и наслаждений.

Мод нравилось преподавать, да и вообще находиться в школьной среде. Запах мела и моющих средств, которые уборщица добавляла в воду, когда мыла покрытый линолеумом пол в классе, вселяли в душу Мод спокойствие. Дома, в мрачном апартаменте, ее ждали лишь ежедневная рутина и перспектива бдения над недееспособной Шарлоттой. Не было времени ни на развлечения, ни на встречи с друзьями. Истина заключалась в том, что близких друзей у Мод и вовсе не было. Единственная женщина, которую она могла называть подругой – швея Эльза. Так как молодая вдова находилась в том же положении, что и Мод, никаких развлечений не было у них обеих.

Коллегам на курсах Мод никогда не рассказывала правды о своей одинокой жизни. В учительской она вела себя скромно. Она старалась выглядеть открытой и улыбчивой, но из-за того, что Мод в принципе редко вступала в разговор, коллеги зачастую о ней забывали. Ей ничего не стоило тихонько сидеть за столом, поддерживая благопристойный внешний вид, но социальное взаимодействие было для нее совершенно неизведанной территорией. А так как Мод в коллективе была самой младшей, от нее никто и не ожидал самостоятельности в суждениях. Мод такой расклад полностью устраивал.

Облегчение, которое испытала Мод, когда ей продлили контракт еще на один семестр, было буквально головокружительным. Она лелеяла эту надежду, но не смела ей поверить. Преподавая одновременно французский, латынь и английский, Мод имела полную ставку, а потому – приличное жалованье. Оно было ей необходимо. Ей было комфортно на работе, и ученицам она нравилась. Может быть, был шанс, что Язва так и останется в университете? В лучшем случае – до самой пенсии.

Иногда у Мод возникала мысль, что жизнь, наконец, повернулась к ней лицом. Это ощущение длилось вплоть до последних дней осеннего семестра.

Перед Рождеством, после подведения в актовом зале итогов семестра, коллектив, по традиции, собрался в учительской, чтобы выпить кофе с имбирным печеньем. Когда все пожелали друг другу счастливого Рождества и стали собираться по домам, ректор Экман попросила Мод пройти к ней в кабинет. Мод тотчас насторожилась. Чего хочет страшная тетка? Кто-то из учеников на нее пожаловался? Вряд ли. Тогда кто-то из коллег? Нет, Мод не могла припомнить, чтобы нанесла кому-то обиду. Внезапно ее пронзила мысль: вдруг ректор собирается предложить ей постоянную работу? Она станет ведущим преподавателем французского. Какой удивительный рождественский подарок! Эти мысли помогли Мод собраться с духом. Теперь она следовала в кабинет ректора Экман в предвкушении.

Ректор уселась в удобное конторское кресло и указала на простой деревянный стул по другую сторону своего стола.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она.

Прежде чем присесть на самый краешек стула, Мод предусмотрительно одернула юбку.

Начальница какое-то время молча глядела на Мод. А потом заговорила дружеским тоном:

– Послушайте, Мод. Вы отработали у нас уже три семестра. Я очень довольна вашей работой, вам стоит это знать. Однако…

Она взяла короткую паузу. Мод ощутила, как сердце бешено забилось, но старалась не показывать своего замешательства.

– …однако ситуация складывается таким образом, что в весеннем семестре вновь выходит на работу адъюнкт Рапп. Она заберет себе все часы французского. Все, что мы можем – предложить вам постоянную работу преподавателем английского языка. И я на самом деле надеюсь, что вы согласитесь. Вы получите также пять академических часов адъюнкта Телландер, она поменяется с вами на латынь.

Последнее предложение сопровождалось намеком на улыбку. Мод подумала, что улыбка на этом лице – нечастая гостья, потому что очень скоро она растаяла.

Мод сидела, словно громом пораженная. Биение сердца отдавалось у нее в ушах, и она с трудом могла сосредоточиться на словах ректора. Словно поле зрения Мод внезапно сузилось, и женщину напротив она видела теперь сквозь окуляры перевернутого бинокля. Забавно, но только сейчас Мод обратила внимание, что у ректора Экман росли самые настоящие усы. Серые, толстые волоски, словно… Что там говорит эта ведьма?

Мод сделала глубокий вдох и попыталась взять себя в руки. Ректор сказала, что Язва намерена вернуться и забрать у Мод все часы французского. Латынь получит адъюнкт Телландер и, так как та является ведущим преподавателем немецкого, все эти часы она тоже, разумеется, сохранит.

От латыни Мод могла бы отказаться, но отобрать у нее французский? Эта рана была смертельна. Французский был самым популярным языком среди учениц, вторым по популярности шел немецкий. Английский в те годы все еще был относительно мало распространен.

Постоянная работа учителем английского… звучит неплохо, но учитывая небольшой размер учебного заведения, нетрудно было догадаться, что на полную ставку часов не хватит.

Мод откашлялась и ухитрилась выдавить:

– Так… преподавание английского – это постоянная работа?

– Да. Нужно будет уладить кое-какие формальности, но мы с этим разберемся. Никто из ваших старших коллег не хочет брать английский.

Первоначальный шок уступил место ледяной ярости. Она распознала это чувство, помня, что нельзя показать и доли своих переживаний. Если они вырвутся наружу, велик риск, что Мод перепрыгнет через стол и выцарапает глаза ректору Экман. На пару мгновений она замерла, сидя на стуле. Ее постепенно наполнял гнев, но ледяное спокойствие никуда не делось. Внезапно в мозгу Мод, который тут же принялся обсчитывать возможные ходы, что-то щелкнуло. Нет, ректор – не тот человек, с которым нужно сводить счеты. Ее цель – некто другой. Гнойный нарыв, вызревающий под крышей школы.

Мод поднялась на ноги и протянула руку:

– Благодарю! Я с радостью соглашусь на должность преподавателя английского языка, – с улыбкой произнесла Мод.

– Вот и замечательно, – отозвалась мадам ректор, пожимая протянутую руку.

Рождество прошло как обычно. Мод купила подарки Шарлотте с Хильдой. Себе она тоже по традиции купила подарок сама, будто бы он от Шарлотты. Сестра имела смутное представление о Рождестве. Иногда, впрочем, она оживала, и интересовалась, почему в большом зале нет елки. В последние годы Мод всегда отвечала одинаково:

– Все елки закончились. Мы можем зажечь свечи.

Так они поступили и в этот раз. Они поставили два массивных серебряных подсвечника на кухонный стол, потому что в столовой для трех человек места было чересчур много. В Сочельник у Хильды была ночная смена в больнице, но прежде, чем идти на работу, она успела отведать рождественский ужин вместе с сестрами.

Шарлотта, как обычно, получила в подарок новые ноты. Большинство ее старых тетрадок были сильно потрепаны. В этой новой нотной тетради были несколько наиболее известных произведений Шуберта – тех, что нравились Мод. Себе и Хильде она купила по паре настоящих нейлоновых чулок. Хильда, открыв упаковку, от восторга залилась румянцем. Ей было слегка за тридцать – столько же, сколько Шарлотте – и выглядела Хильда моложаво. У нее была стройная фигура, движения ее были полны энергии, а вокруг нее всегда создавалась атмосфера покоя и уюта. Хильда была блондинкой с высокими скулами и голубыми глазами – настоящий нордический тип. Сама Хильда утверждала, что ее родители были финнами.

Однажды летом Хильда на недельку уехала в Вермланд, в маленькую деревушку, в которой выросла. Возвратившись в Гетеборг, она выглядела счастливой и отдохнувшей. Практически сразу после ее возвращения полетели письма, как минимум по одному в неделю. Каждый раз, когда в почтовом ящике обнаруживался конверт с именем Хильды, глаза ее вспыхивали. На прямой вопрос Мод Хильда призналась, что во время коротких летних каникул в местах своего детства она встретила мужчину. Он оказался новым священником в местной общине. Хильда смущенно улыбнулась. У Мод скрутило живот. Если этот роман продолжится, скоро Хильда от них уедет. Выйдет замуж за пастора и вернется в Вермланд. И Мод ничего не сможет с этим поделать.

Однако у Мод были и более насущные проблемы. 29 декабря она получила письмо от ректора Экман. Там было новое расписание Мод. Она тут же кинулась считать часы. Все оказалось хуже, чем она могла предположить – количество часов упало более чем наполовину. Соответственно, и жалованье Мод должно было снизиться в той же пропорции. Но это было попросту неприемлемо! Это была катастрофа!

Настала пора что-то предпринять.

Адъюнкт Грета Рапп вернулась на свое прежнее рабочее место в первый же день весеннего семестра. Большинство преподавателей собрались в учительской, чтобы поприветствовать ее. Мод стояла дальше всех. Это дало ей возможность хорошенько рассмотреть женщину, которая выгнала ее с насиженного места. Потому что Мод видела ситуацию именно под таким углом: не Язва возвращалась на свое законное место, а Мод оттесняли с отвоеванных позиций. К тому же, лишая значительной части жалованья.

«Язва – это удвоенная я, за исключением роста», – думала Мод. «В два раза старше, в два раза толще, в два раза уродливее». Последняя мысль доставляла Мод определенное удовольствие. К несчастью, у старой ведьмы было и вдвое больше баллов в университете, не говоря уже о том, насколько дольше был ее преподавательский стаж. Мод достался непростой противник.

Адъюнкт Рапп встала на пороге учительской, и сквозь толстые круглые линзы своих очков обвела собравшихся цепким взглядом. Ее коричневый твидовый костюм, вне всяких сомнений, был пошит еще в начале войны. В нем были широкие подплечники, а расклешенная книзу юбка длиной доходила до икр. На ногах – шерстяные чулки и тяжелые ботинки, – отметила Мод, усилием воли подавив улыбку, которая уже готова была расплыться у нее на лице. В правой руке у ведьмы был большой кожаный портфель, а через согнутую левую она перекинула серое шерстяное зимнее пальто. На голове у нее была черная шляпка из потертого искусственного меха, слегка надвинутая на один глаз.

Многие учителя вздрогнули, когда она провозгласила:

– Доброе утро!

После этого она сделала несколько шагов вперед, к шляпной вешалке, чтобы развесить свою одежду. Бесстыдно уставилась на короткое меховое пальто, которое Эльза перешила для Мод из прекрасной материнской каракулевой шубы. Презрительно фыркнув, сняла его с вешалки и сбросила на стоявшую рядом скамеечку. Не церемонясь, повесила на это место собственное потертое пальто, а старую шляпу водрузила на полку. После этого она развернулась и направилась прямо к ректору Экман, чтобы поздороваться. Две дамы, взявшись за руки, обменялись понимающими улыбками.

«Очевидно, они хорошо знакомы и симпатизируют друг другу», – сделала вывод Мод. Вот почему ректор три семестра придерживала Язвино местечко, наняв лишь замещающего учителя. Наверное, не теряла надежды, что подружка вернется. Честно говоря, между ними существовало даже определенное внешнее сходство: те же отчетливые усики, та же фигура, такая же старомодная одежда. Однако, чтобы не погрешить против истины, необходимо признать – костюм мадам ректора сидел на ней лучше, и был менее изношен. Обе дамы, кстати, носили вышедшие из моды укладки: все волосы убраны от лица, и собраны в узел на шее. Волосы ректора Экман были светлее, и пряди седины в них казались почти белыми, в то время как Язвины волосы походили на соль с перцем.

Грета Рапп обошла всех коллег и пожала им руки. Наконец, очередь дошла до Мод, которая тотчас состроила сладкую мину и с готовностью вытянула вперед свою узкую ладошку. Адъюнкт Рапп, не глядя, схватила ее своей широкой пятерней и встряхнула. От боли Мод вздрогнула, но выражение ее лица ничуть не изменилось.

– Так это крошка Мод, которая присвоила мое местечко, пока я отсутствовала, – проговорила она, приблизив к Мод свое лицо.

У Язвы было тошнотворно кислое дыхание, но Мод нашла в себе силы с улыбкой кивнуть ей в ответ.

– Голубушка, ты сделала все, что было в силах вчерашней выпускницы. Но теперь мне предстоит много работы, чтобы девушки смогли нагнать программу курса, – добавила ведьма.

Кто-то из коллег засмеялся, но от Мод не укрылась скрытая нервозность. «Они боятся Язвы», – заключила Мод.

Но Мод не испугалась.

Стоило ли опасаться того, кого очень скоро не будет рядом?

Когда в конце января Мод выплатили жалованье, та констатировала, что расчеты оказались верны. Жалованье снизилось на 48 процентов. Так им долго не протянуть. Хильда не оплачивала жилье, потому что помогала заботиться о Шарлотте. Она лишь добросовестно вносила плату за свое питание. Когда Мод заводила с Шарлоттой разговор о том, чтобы сдать несколько комнат в обширном апартаменте, в ответ сестра всегда одинаково восклицала:

– Чужие люди в моем доме?! Никогда! Иначе я умрууууу!

Так Шарлотта завывала, пока не впадала в истерику. Бесполезны были любые попытки донести до нее, насколько катастрофической была их финансовая ситуация.

Оставался единственный способ решения Проблемы: Язву нужно было убрать.

Весь январь и февраль стояли трескучие морозы, и снега выпало необычно много для Гетеборга. Однако город не зря прозвали «маленьким Лондоном» за его умеренный, влажный климат – так что в конце февраля даже выдалось несколько сносных дней. Снег начал было таять, но ночные морозы быстро превратили его в ледяную корку. Потом, в начале марта, какое-то время температура держалась выше ноля – благодаря ветрам с западного побережья. Сияло солнце, снова превращая снег и лед в слякоть. У жителей Гетеборга возникла серьезная проблема – с крыш повсюду срывалась наледь. Произошло несколько несчастных случаев – люди пострадали от падения сосулек и снежных пластов. Многие тротуары были перегорожены – даже в том квартале, где жила Мод.

Это и навело ее на мысль, как можно решить Проблему.

Случай представился уже через несколько дней. На два последних часа девушек освободили от занятий, потому что преподавателям предстояло собраться для выставления промежуточных отметок в середине семестра. Учителя собирались группами, по предметам, и обсуждали успехи учениц. Так как группа преподавателей иностранных языков оказалась самой многочисленной, для проведения собрания им выделили актовый зал на первом этаже. Размер зала не особо впечатлял, но это с лихвой компенсировалось прекрасными фресками Ивара Аросениуса. Он создал их в 1906 году, когда школе присвоили статус государственной.

Собрание началось с избрания спикера. Этот человек впоследствии должен был доложить ректору Экман итоги собрания. Спикером, словно это само собой разумелось, была избрана адъюнкт Рапп. Других кандидатов не нашлось. Мод поняла, что так было здесь заведено и раньше – в те годы, когда Рапп здесь преподавала до университета. Ее уважали и боялись, и никто не отважился бы бросить ей вызов.

Собрание оказалось формальным. Преподаватели высказали свою озабоченность успехами отдельных учениц, которые в первой половине семестра показали худшие результаты. Язва безапелляционно постановила снизить провинившимся оценки за семестр. Нечего с ними миндальничать! Они должны прочувствовать, что нужно усерднее трудиться, чтобы улучшить свой результат!

Когда собрание подходило к концу, Язва провозгласила:

– Мне придется посвятить оставшиеся часы и часть вечера изучению оценок упомянутых учениц за предыдущие семестры. Но уже сейчас могу сообщить, что уровень их знаний неприемлемо низок, и не соответствует выставленным оценкам.

Последнюю фразу она произнесла, в упор глядя на Мод. Та, в свою очередь, была готова к чему-то подобному, поэтому на ее лице не дрогнул ни единый мускул. Внутри Мод уже жила уверенность в том, что она избрала верный способ разрешения Проблемы. Теперь же она избрала и время, и место.

Вместе с другими учителями Мод вышла из школьных ворот около половины пятого. Вахтер всегда запирал ворота ровно в пять. Мод ускорила шаг – отчасти потому, что ни с кем не хотела разговаривать, отчасти потому, что спешила домой. Стало холодать, и слякоть под ногами схватилась коркой. Идеально!

Дорога домой отняла у Мод всего десять минут. Запыхавшись, она взбежала по лестнице и заперла входную дверь.

У Хильды был выходной, и та собиралась пойти в кино с коллегой. У них были билеты на «Женщину без лица» с Альфом Кьеллином, Анитой Бьерк и Гунн Волльгрен в главных ролях. Если верить Хильде, фильм обещал быть потрясающим.

В кухне на плите стояла кастрюля с гороховым супом. На десерт Хильда напекла блинов. Чтобы они не остыли, Хильда поставила их на блюде в нагретую до минимума духовку.

Мод повесила свое милое пальтишко в холле, и неслышно прокралась в спальню к Шарлотте. Сестра лежала в постели, погруженная в глубокий сон. Отлично. Значит, за послеобеденным чаем Хильда дала Шарлотте дополнительную дозу успокоительного, как Мод и просила. Мод соврала, что у сестры выдалась беспокойная ночь, и она очень устала. Чтобы прийти в норму, Шарлотте всегда был необходим сон.

Мод стащила два блинчика и, не садясь за стол, проглотила их, запив стаканом молока. Затем она поспешила к себе в комнату, где сбросила школьную одежду на кровать. Оставшись в блузке и белье, она сменила нейлоновые чулки на толстые шерстяные. Из гардероба Мод достала темно-коричневое шерстяное пальто с большим меховым воротником, серую юбку длиной по щиколотку, и коричневую шляпку-клош. В этой одежде Мод никогда не появлялась в школе, так как Эльза еще не успела ее перешить. Шляпку, конечно, уже не переделать, но ее Эльза и не собиралась больше надевать. После сегодняшнего вечера – никогда. Мод аккуратно заправила волосы под шляпку. Критически оглядела свое отражение в зеркале, которое висело над комодом. Потом носовым платком, оказавшимся в кармане пальто, она стерла с губ помаду. Спасибо, ей не нужно никаких приметных красных губ! Невзрачность – вот что ей было необходимо. Она достала из гардероба пару старых материнских прогулочных туфель. Туфли были массивными, на толстой резиновой подошве. Ноги у нее не замерзнут. Пара тонких кожаных перчаток завершила образ. В один из карманов пальто Мод засунула фонарик.

Прежде чем уйти, Мод выудила из гардероба принадлежавший матери изящный ридикюльчик из настоящей крокодиловой кожи, и засунула его в хозяйственную сумку, которую Хильда по субботам брала с собой, собираясь закупать овощи и фрукты на неделю.

Мод осторожно приотворила входную дверь и внимательно прислушалась: нет ли кого на лестнице. Оттуда не было слышно ни звука. Из шкафчика Мод взяла ключ от подвала. Тихо, как призрак, заскользила она по темному спуску, не включая светильники. Она быстро достигла развилки – дальше можно было выйти в сад или спуститься в подвал. По этим лестницам она могла бы пройти с завязанными глазами. Только спустившись на половину подвальной лестницы, Мод включила карманный фонарик. Падение с крутого спуска означало бы полный крах. Было бы крайне затруднительно объяснить, почему она, так странно одетая, лежит со сломанной ногой посреди лестницы. Эта мысль заставила Мод улыбнуться.

Прямо перед дверью в подвал Мод зажгла потолочный светильник, и направилась к семейной кладовой. То, что ей было нужно, оказалось прямо за дверью. Зимняя удочка висела на вбитом в стену крюке. Ее никто не трогал с тех пор, как не стало папы. Он любил выходить на лед, едва появится весеннее солнышко. Сверлил в льдине лунку, садился на складной табурет и рыбачил. Это был его способ медитации, так он обычно говорил. Очевидно, по этой причине он и не приносил домой рыбы. Мод отметила, что улыбается своим воспоминаниям, но вмиг снова посерьезнела. Ей предстояло выполнить ответственное задание. Мод быстро сняла со стены короткое удилище и засунула его в коричневую хозяйственную сумку. Потом она вышла из кладовой и заперла за собой дверь.

Через окошко в двери Мод выглянула во двор. Там никого не было. В саду было темно. Единственным источником света были окна апартаментов. Мод не спеша отворила дверь, и под покровом темноты выскользнула прочь за ворота.

Крепко вцепившись в свою большую сумку, она поспешила обратно в школу.

Кирпичное здание было практически полностью погружено во мрак. Светилось только одно окно на первом этаже, да еще несколько на верхнем – там располагались мастерские. Мод знала, что наверху хозяйничает уборщица, и скоро она закончит. Мод сосредоточила внимание на освещенном окне поблизости от кабинета ректора на первом этаже. Это был Язвин рабочий кабинет. Из своего укрытия под большим кустом рододендрона Мод могла разглядеть узел седых волос адъюнкта Рапп. Чудесно. Старая карга все еще сидела за столом.

Ключи от трех входов имелись у каждого учителя. Приближаясь к северному входу, Мод старалась не попадать в испускаемые уличными фонарями конусы света. Этот вход был гораздо уже главного, и не столь часто использовался, потому что дорога от него вела на задний двор. А единственное, что можно было увидеть на школьном заднем дворе – несколько мусорных баков. Вахтер только что собрал упавшие с крыши куски наледи и сгреб все в кучу около высокой каменной стены, окружавшей задний двор. Стена закрывала всю заднюю часть школы, из-за чего входящим приходилось огибать угол здания, а затем наискосок пересекать обширный школьный двор. Этот путь был дольше, чем через главный вход.

Если разобраться, главный вход был южным, но его так никто никогда не называл.

Так вот, из-за необходимости идти в обход, северным входом пользовались редко. Западный вход использовался на порядок чаще, потому что оттуда можно было выйти прямо к маленькой автостоянке, откуда узкая тропа вела к улице Седра Веген, к автобусным и трамвайным остановкам. Этот скудно освещенный участок пути был достаточно коротким, поэтому большинство учителей, уходя, пользовались им.

Ведьма не была исключением. Она всегда ходила через западный вход, и спускалась к Седра Веген. Там она садилась в трамвай и ехала к себе домой на улицу Линне́я.

Лучом света от карманного фонарика Мод тщательно ощупывала куски льда, отколотые вахтером. Наконец, критически оглядев их все, она остановилась на одном большом, который, очевидно, весил не меньше шести-семи килограммов. Мод вынула из хозяйственной сумки крокодиловый ридикюльчик и удилище, и засунула в сумку выбранную глыбу льда. Сверху она снова поместила ридикюльчик и удилище. Затем Мод быстрым шагом направилась к северному входу.

Чтобы двери не заскрипели, Мод придержала створки. Ни к чему было афишировать свое появление. Оказавшись внутри здания, она долго стояла на пороге. Отчасти потому, что желала убедиться, что поблизости никого не было, отчасти потому, что глазам необходимо было привыкнуть к темноте. Цокольный этаж школы освещался лишь попадающими в окна лучами уличных фонарей. Убедившись, что все спокойно, Мод тихонько поднялась на три ведущие от входа в холл ступени, и направилась вперед по коридору. Мягко ступая резиновыми подошвами прогулочных туфель, Мод двигалась тихо и плавно. В ноздри ей ударил запах мела и мыльного раствора. В конце коридора была лестница, которая вела на верхние этажи. Теперь оставалось бесшумно подняться по ступеням, не издавая ни единого звука.

Поднявшись на первый этаж, Мод остановилась, задержав дыхание. Всего через три двери от нее был Язвин кабинет. К счастью, та сидела за закрытой дверью. Мод бросила взгляд на большие настенные часы. Почти без четверти шесть. Сколько еще Язва собиралась там сидеть? Мод намеревалась ее дождаться, даже если бы это заняло несколько часов.

Самое время было предпринять некоторые приготовления.

Мод на цыпочках поднялась на второй этаж. Лестницы между этажами в школе были двухпролетными, а между пролетами располагались небольшие площадки. На площадке второго этажа был небольшой балкончик. Он располагался прямо над западным входом. С торца балкончика на землю спускалась пожарная лестница. Дверь на балкон всегда была заперта, но ключ был у каждого учителя на случай пожарной тревоги.

Мод отперла балконную дверь. Осторожно выглянула за балюстраду. До земли было около восьми метров. Пятно света от висевшего над входом светильника расплывалось на снегу. Возле маленькой стоянки – одинокий фонарь, и все. Несколько высоких деревьев вдоль тропинки к Седра Веген отбрасывали плотные тени на кустарник и на землю. «И в самом деле, жутковато. Здесь может все что угодно случиться», – подумала Мод, сурово усмехнувшись в темноту. Мод вынула из сумки удилище и ридикюльчик. На тонком конце удилища висела блесна. Аккуратно, чтобы не пораниться о крючок, Мод обвязала леску вокруг ручки ридикюльчика. Удостоверившись, что узел не развяжется, Мод высунула короткое удилище за балюстраду и принялась крутить катушку, спуская ридикюльчик вниз.

Сердце сделало сальто в груди Мод, когда входная дверь внезапно со скрипом повернулась на петлях, и на крыльце показался силуэт.

Она ведь не слышала, чтобы Язва выходила из кабинета! Держа удочку в правой руке, Мод лихорадочно остановила катушку, и уже нагнулась было за ледяной глыбой, но внезапно замерла. В свете уличной лампы Мод заметила, что голова женщины покрыта большой шерстяной шалью. Она узнала эту шаль. Уборщица. К счастью, женщина, стоявшая под балконом, не заметила ридикюльчика, качавшегося в каком-то метре у нее над головой. Когда тонкий силуэт поспешно скрылся в тени под деревьями, направляясь вниз, к Седра Веген, ноги Мод еще долго дрожали, а сердце гулко отсчитывало удары. Эта женщина никогда не узнает, как близка была к ней в тот вечер смерть.

Несколько глубоких вдохов помогли Мод справиться с сердцебиением, и она смогла продолжить начатое. Она вновь принялась крутить катушку, опуская ридикюльчик прямо на границу светового круга. Там он аккуратно коснулся поверхности земли, и остался лежать. Идеально! Первым, что увидит ведьма, выйдя из школы, будет прекрасный крокодиловый ридикюль.