Текст книги "На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины."

Но однажды его пленило море. Наибольшую известность приобрели его плавания в Северную Америку. Штат Виргиния, родина самых ароматичных трубочных и сигаретных табаков, ведет происхождение от одного из маленьких поселений, основанных Рейли. Виргиния стала той зародышевой клеткой, из которой развились Соединенные Штаты. Созданием этих колоний Рейли был намерен помешать тоталитарным притязаниям Испании на Америку.

Френсис Дрейк так и не завершил свое последнее предприятие в Карибском море, поэтому его флаг подхватил Рейли.

В то время европейские королевские дворы были взволнованы новым слухом о несметных богатствах Америки. Но на сей раз речь шла не об Эльдорадо – легендарной «золотой земле», таящей свои сокровища где-то в амазонской сельве, а о Маноа – таинственном городе, расположенном якобы на Ориноко. Многие испанские конкистадоры в поисках этой химеры уходили в дикие, неизвестные места и больше не возвращались.

В 1595 году Рейли, попавшему в немилость и томившемуся в Тауэре, удалось уговорить английский королевский двор снарядить экспедицию в этот сказочный город. Теперь не команда, а капитан прибыл на корабль прямо из тюрьмы.

Добыча, с которой Рейли вернулся из похода, была скудной, и он снова угодил в Тауэр. И все же с помощью такого же проекта ему еще раз удалось освободиться из тюрьмы. Под обещание разыскать золотые рудники он последний раз был послан в море королем Яковом I. Однако и эта экспедиция окончилась неудачей. В 1618 году, когда Рейли вернулся из похода с пустыми трюмами он был приговорен к смерти и отправлен на эшафот. Последним его желанием было выкурить трубку виргинского табака.

Ныне можно только удивляться, что прошедшие огонь и воду английские моряки XVI столетия творили чудовищные насилия с именем господа на устах. Известный своими грязными делами работорговец Хаукинс перевозил черных рабов, составив себе этим промыслом огромное состояние, на судне, называвшемся «Иисус». Капитанам одной из своих невольничьих флотилий он давал следующие наставления: «Ежедневно совершайте богослужение, встречайте друг друга с любовью, следите за провиантом». Некий его компаньон писал впоследствии об одном из таких походов за живым товаром и другой добычей: «За весь рейс мы потеряли только 20 человек. Благодарение небу за то, что мы смогли доставить в целости большие сокровища: золото, серебро, драгоценные камни. Имя Хаукинса да будет славно навеки. Аминь!» Королева возвысила работорговца, возведя его в дворянское сословие. Это был тот самый Хаукинс, который впоследствии в качестве вице-адмирала выступил в Ла-Манше против испанской Армады.

Новый час необыкновенных капитанов настал, когда Европа заинтересовалась Тихим океаном, особенно его экваториальными и южными районами. Тихий океан поистине грандиозен. Как Азия всегда притягивала к себе европейца, так и этот морской антипод величайшего из всех континентов[14]Примечание 14
  Имеется в виду континент Евразия.


[Закрыть] обладал необыкновенной притягательной силой. Такие капитаны, как Байрон (прадед знаменитого поэта), Уоллис, Картерет, Тасман, Торрес, Бугенвилль, вдохновенно бороздили его синюю безбрежность. Особенно полюбился им волшебный мир островов Океании. Архипелаги представлялись им осколками суши, разлетевшимися под ударом кулака некоего великана. Ну где еще можно встретить восходы с такими легкими, как дуновение, нежно-перламутровыми облачками!

Ну а там, на баке? Матросы были не менее очарованы этими поднимающимися из темно-синей глубины атоллами, окруженными белой пеной прибоя, пьянящими ароматами цветов и обнаженными дочерьми Евы. Только так можно объяснить кажущийся чудом факт, что экипажи судов, возвращавшихся из рейсов в южные области Тихого океана, тотчас же добровольно нанимались в обратное плавание. Команда капитана Уоллиса в полном составе перешла к Куку. При этом их не останавливало то, что Тихий океан бывал не так уж безобиден, как обещало его название. Коралловые рифы оказались роковыми не только для обоих исследовательских кораблей Лаперуза, но и для многих других. Не менее печальной известностью пользуются тихоокеанские шквалистые ветры, налетающие внезапно, как гром средь ясного неба, и ломающие такелаж.

Многие европейские экспедиционные суда потерпели крушение в Тихом океане. До середины XVIII века ни один капитан не смог составить себе даже приблизительного представления об архипелагах Полинезии. Даже координаты открытых островов были весьма неточными. Когда, например, мятежники «Баунти» пытались отыскать остров Питкэрн по тем координатам, что были указаны Картеретом, они не нашли ничего, кроме воды. В этом поиске они потеряли многие месяцы.

Добраться до «белых пятен» на карте мира, а заодно и до таинственной, лежащей в южной части Тихого океана «терра австралис», одной из утопий географии, – такова была цель второй волны эпохи Великих географических открытий, когда были совершены подвиги, сделавшие имена некоторых капитанов бессмертными. Этот список возглавляет Джеймс Кук. Первым из мореплавателей он вышел в море с хронометром для точного измерения времени и пройденных расстояний и целым штатом естествоиспытателей, астрономов и рисовальщиков на борту. Рисовальщики были фоторепортерами тех времен, именно им обязаны мы красивыми и ценными в историко-культурном отношении путевыми зарисовками.

Кук родился в многодетной семье. Четырнадцати лет, бросив обучение у мелкого лавочника, он нанялся на угольщик.[15]Примечание 15
  Парусное судно для перевозки угля.


[Закрыть] На угольщике он в течение 15 лет сперва рядовым матросом, а затем и шкипером претерпевал все невзгоды и тяготы суровой службы, которую он впоследствии стремился облегчить своим подчиненным. Георг Форстер, сопровождавший Кука в его второй тихоокеанской экспедиции, сделал много весьма метких замечаний, характеризующих этого капитана-самоучку, в том числе и следующее: «С помощью мудрых мероприятий Кук сумел победить цингу, эту чуму моряков, уносившую на флотах больше жертв, чем кровопролитнейшая война». Ни одному из судовых врачей до этого не удавалось совершить такого гуманного деяния. С самого начала трансокеанских плаваний и вплоть до эпохи клиперов гуманные капитаны встречались так же редко, как ветер в «конских широтах». Кук относился к этим похвальным исключениям. Когда английское Адмиралтейство не захотело отпускать денег на бочки кислой капусты, фруктового сиропа, лимонного сока и компота, заказанные им для второй экспедиции, он вычеркнул их из расходов на провиант и включил в расходный список на лекарства. Это не было ловким трюком или насмешкой над незадачливыми начальниками. Цинготным больным фрукты и соки были необходимы, как томящимся жаждой – вода!

Кук заботился о здоровье экипажа потому, что был настоящим, порядочным человеком. Это отличало его от многих капитанов, приобретших известность своей жестокостью.

Не подлежит сомнению и то, что на отношении Кука к людям отразился также и дух времени. Мимо этого начитанного автодидакта не прошли бесследно идеи философов-гуманистов, широко распространившиеся в XVIII столетии. На мачтах его кораблей, так сказать, развевалось знамя Руссо. Во время этого похода старались не применять оружие. Кук строжайше запретил обижать островитян Южных морей. Даже когда во время третьего кругосветного плавания на пляже Вайкики гавайцы угрожали ему самому, он попытался увещевать их словами – просчет, стоивший ему жизни.

Впервые Кук привлек к себе внимание адмиралтейства во время осады английским флотом Квебека, когда он под ядрами французских фортов бесстрашно производил промеры глубин в заливе Святого Лаврентия. В то время он был произведен в младшие лейтенанты. Позднее, после составления отчета о наблюдениях за солнечным затмением в Ньюфаундленде, адмиралтейство сочло сорокалетнего Кука пригодным для командования исследовательским кораблем «Индевор» – «Попытка», предназначенным для географических открытий. Научные задачи экспедиции состояли в наблюдении за солнечным затмением на Таити и в отыскании Южного континента. Поскольку вторая задача осталась невыполненной, после возвращения «Индевора» Адмиралтейство решило предпринять второй, а затем и третий исследовательские походы.

Если уже после первого путешествия Кук стал одним из известнейших людей в Англии – о его необычайных приключениях во время этого плавания сразу же заговорили во всех концах страны, – то вторая экспедиция превратила его в личность почти легендарную. Королевский морской госпиталь в Гринвиче отметил его за предусмотрительно принятые меры, благодаря которым во время второго кругосветного путешествия у него не было потерь от цинги. Кроме того, на долю Кука выпала необычайная для моряка честь быть принятым в Королевское общество – высшее научное учреждение Англии. В знак признательности этому научному обществу он назвал его именем группу островов в Южной Океании.

Примерно в то же время, когда Кук возвратился из своего первого кругосветного плавания (1771 г.), начал свою морскую службу некий тринадцатилетний сын английского пастора. В двадцать один год он получил патент капитана. Так началась его блистательная карьера. Как в свое время напряженные отношения между Англией и Испанией благоприятствовали выдвижению его соотечественника Френсиса Дрейка, так и конфликт между островным королевством и Францией способствовал взлету карьеры Нельсона.

К курьезам истории относится то, что этот мужественный морской волк, всю свою жизнь посвятивший морю, страдал морской болезнью. То, что он не умел плавать, у моряков XVIII и XIX столетий вовсе не считалось постыдным. Нельсон снискал себе известность не только необыкновенной храбростью, но и тем, что не относился со священным благоговением к приказам своих начальников. Однажды у мыса Сан-Висенти английский флот встретился с превосходящей его во много раз по численности и огневой мощи испанской эскадрой. Вопреки приказу командующего английским флотом Нельсон со своим небольшим линейным кораблем «Минерва» вышел из боевых порядков соединения. В одиночку он взял курс на вооруженный 136 пушками флагманский корабль испанцев, который со своими четырьмя палубами был вдвое выше «Минервы».

Вскоре корабль Нельсона был атакован пятью испанскими фрегатами и в результате метких бортовых залпов оказался в тяжелом положении. С помощью единственного оставшегося целым паруса «Минерва» смогла приблизиться к испанскому флагману, маневрируя только боковыми галсами. По отчаянному приказу Нельсона взять на абордаж гораздо более высокий корабль немногие оставшиеся в живых моряки английской команды попрыгали с рей на палубу испанца, а сам Нельсон через окно в кормовой галерее со шпагой в руке ворвался в каюту испанского флагмана и заколол ошеломленного адмирала. Затем он выскочил на палубу, а оттуда перепрыгнул на кормовое возвышение другой испанской каравеллы, поспешившей на помощь взятому на абордаж флагманскому кораблю и ставшей лагом у его борта. В черном от пороха, изорванном в клочья мундире, от отобрал у совершенно растерявшихся от столь дерзкой отваги испанских офицеров их шпаги. За такую бравую проделку Нельсон был произведен королем в контр-адмиралы. Постигни егс неудача, он должен был бы отвечать за невыполнение приказа.

Впрочем, Дрейк был сделан из того же теста. В морском сражении при Гравелине он погасил на своем корабле сигнальный огонь, который должен был служить ориентиром следовавшим в кильватер английским кораблям, – он не был согласен с объявленной приказом тактикой ночного нападения.

Пример «Тезея» показывает, как колдовски действовал Нельсон на матросов. Экипаж «Тезея» принял участие в портсмутском мятеже против деспотичного режима корабельных офицеров. Когда Нельсон спустя некоторое время был назначен на этот корабль, команда встретила его криками восторга.

После сражения у Абукира Нельсон получил от английского двора титул барона, виконта, а от неаполитанского короля – титул герцога де Бронте.

Вершина его славы совпала по времени с его любовью к жене английского посла в Неаполе леди Гамильтон. Эта связь, которой он не скрывал, вызвала осуждение королевского двора и адмиралтейства. Нельсон впал в немилость и уволился со службы.

Однако вскоре он снова был призван на службу. Наполеон, который тем временем поставил на колени почти всю Европу, теперь, объединив морские силы Франции и Испании, собирался напасть на Англию. Вопрос, быть или не быть островному королевству, зависел от своевременного разгрома объединенного франко-испанского флота вторжения, численно превосходящего британский флот. В такой ситуации под давлением общественного мнения Адмиралтейство назначает Нельсона главнокомандующим средиземноморской эскадрой.

В сражении у Трафальгара, плоского мыса между Гибралтаром и Кадисом, 21 октября 1805 года франко-испанский флот был разбит. Офицеры и экипажи союзников сражались очень храбро, и англичане дорого заплатили за свою победу. Палубы английских линейных кораблей были усеяны трупами. В этом бою погиб и адмирал Нельсон.

Сцена его смерти увековечена на знаменитом рельефе постамента колонны Нельсона в Лондоне. Место на палубе «Виктори», где упал сраженный Нельсон, обозначено медной памятной доской. Сотни тысяч англичан приходят на этот корабль-памятник, стоящий на якоре в Портсмуте. Прошло без малого два века, но и поныне матросы многих военных флотов мира, сами того не подозревая, носят на груди вечный траур по этому матадору моря, а на плечах – свидетельство его морских побед. Ибо черный матросский галстук обязан своим происхождением смерти Нельсона, а три белые каемки на матросских воротниках появились в результате изданного в прошлом столетии распоряжения британского Адмиралтейства, желавшего сохранить таким образом память о морских победах Нельсона при Абукире, Кап-Финистерре и Трафальгаре.

Много еще других выдающихся личностей было создано и воспитано железным законом моря. Был ли для них, как для Нельсона, Рюйтера[16]Примечание 16
  Михель Андриансзоон де Рюйтер (1607–1676) – великий голландский адмирал, один из первых мореплавателей своего времени, одержал много морских побед.


[Закрыть] или Жана Барта,[17]Примечание 17
  Жан Барт (1650–1702) – французский мореплаватель, начал службу в голландском флоте под командованием Рюйтера, позже стал корсаром, за свою энергию и успехи в мореплавании возведен французским королем Людовиком XIV в потомственные дворяне и назначен командиром эскадры.


[Закрыть] океан ристалищем последних рыцарей, или они, подобно Куку, рассматривали его как поле для исследований и открытий – неважно, все равно на их необыкновенных качествах и судьбах замешен и взращен героический эпос плавающего по морям человека.

Среди них были капитаны, о которых шла молва, будто они могут командовать ветром. Таким мастерством высокого искусства хождения под парусами обладали Ван дер Декен и другие капитаны, круто ходившие к ветру. Они столь совершенно владели своими деревянными буревестниками, что могли ходить при любом ветре и натягивали нос даже урагану.

К ним относится и Каспар Неттельбек, прославившийся равным образом как капитан и как капер.[18]Примечание 18
  Капер – человек, получивший каперский пакет, разрешавший частному лицу брать в плен неприятельские корабли.


[Закрыть] У него был особый нюх на границы бурь, он выходил на них и летел по волнам, как птица. Не умея объяснить столь высокого искусства владения парусом, его современники рассказывали, будто он связался с чертом, как Летучий Голландец.

«Гамбургским дьяволом» называли Роберта Хильгендорфа, знаменитого капитана не менее знаменитого и вечно мокрого парусника «Потози», за его лихое хождение под парусами. Последний капитан кораблей с полным парусным вооружением и восторженный трубадур золотого века парусного флота Аллан Виллерс назвал Хильгендорфа «возможно, лучшим из капитанов, когда-либо управлявших парусным судном».

К этому же типу капитанов принадлежат и те короли моря, которые командовали клиперами. Молодые, не очень разборчивые в средствах, честолюбивые и отважные, они во время своих рейсов ставили все на карту, лишь бы показать рекордное время, так как от этого зависело, сохранят ли они свое жалованье и место на службе. В XIX столетии уже открыли формулу «время – деньги». Высокими гонорарами оплачивались лишь первоклассные достижения. Позволить себе сменить команду судовладельцы, правда, не могли, потому что матросов постоянно не хватало. Новый же капитан всегда имелся в наличии.

Над головами капитанов все время раскачивался этот дамоклов меч, поэтому они предпочитали идти ва-банк и гнать очертя голову, нежели уступить соперникам в скорости. Эти морские жокеи, чьи пистолеты при случае сами выпрыгивали из кобуры, ввели на судах железный режим. И тем не менее они умели заразить истинной лихорадкой спортивной гонки едва ли не всю команду, состоящую в большинстве своем из таких же молодых людей. Столь рискованно управляемые парусники были самыми мокрыми кораблями, когда-либо бороздившими моря. При плавании с неограниченной парусностью по бурному морю волны перекатывались через фальшборт, и палубы от этого были скользкие, как мыло. Пусть шторм затягивал в такелаже свою самую отчаянную песню и когтистые лапы седых волн обрушивались на стройный корпус клипера – о существенном уменьшении площади парусов на этих кораблях строжайше запрещалось даже думать. Вместо этого вахтенные на фалах и брасах привязывались тросами, которые позволялось перерубать топором лишь в случае явной опасности опрокидывания судна.

Часто, однако, для этого не хватало времени, и никогда больше мир не слышал о том или ином «океанском бродяге» и его забубенной команде. Когда же, напротив, удавалось удачно выстоять рейс и клипер выходил победителем из длинной, чуть ли не в полсвета, гонки со свежим чаем или другим каким-либо скоропортящимся грузом, тогда экипаж ожидала не только премия. Набережные Темзы были забиты людьми, которые восторженными криками встречали победителей. Героев дня чествовали, девчонки превозносили их до небес. Портреты в большинстве своем отлично смотревшихся молодых капитанов печатались в газетах и модных журналах.

Но в драматическом поединке человека и океана были и герои-одиночки. Первое место среди них принадлежит Джошуа Слокаму.

Добрые полстолетия прошли в жизни этого американского моряка не лучше и не хуже, чем у других моряков. Он служил на многих кораблях. Затем ему это надоело, и он нанялся на судоверфь. В 1892 году он получил в подарок старый бот. Прежний владелец хотел поначалу, чтобы его перебрали. Однако каждая доска была настолько источена червями, что ремонт обошелся бы едва ли не дороже, чем постройка нового судна. Когда верфь представила владельцу ремонтную смету, он не долго думая подарил бот Джошуа Слокаму, оказавшемуся рядом.

Теперь в свободные часы Джошуа занимался переборкой своего двенадцатитонника, длина которого составляла десять метров, а ширина – три с половиной метра. Это было полное обновление судна. Спокам потратил на него все свободное время в течение целого года. Затем он принял решение, к которому вначале никто из его друзей не отнесся всерьез. Он хотел один на своем боте совершить кругосветное плавание. Слишком долго плавал он по морям, чтобы спокойно спать в теплой постели на суше.

1 июля 1895 года Джошуа поднял парус, погрузив на борт своего бота два бочонка воды, консервы и другой провиант, а также спасательную шлюпку, ружье, двухфитильную керосинку и некоторые мелочи. Любопытные наблюдатели были убеждены, что чудаковатый морской волк на своем утлом суденышке намерен совершить прибрежный переход в ближайший американский порт. Джошуа не стал разуверять сомневающихся и взял курс в открытую Атлантику в направлении Европы. Об этом событии так или иначе все же заговорили, и несколько гоняющихся за сенсацией газетчиков поместили краткие отчеты, предназначенные главным образом для развлечения читателей.

«Спрей», так назывался бот, прославил своего воссоздателя и капитана. Без происшествий прошел он путь по «большому кругу».[19]Примечание 19
  Большой круг – точнее, дуга большого круга, ортодромия, – линия, проходящая через две точки на поверхности шара и являющаяся кратчайшим расстоянием между ними. На картах меркаторской проекции изображается кривой линией, обращенной своей выпуклостью к ближайшему полюсу.


[Закрыть] Джошуа, время которого проходило в однообразной смене дней и недель, стало немного скучно. Особого дела у него не было, почти до самой Европы он шел в полный бакштаг.[20]Примечание 20
  Бакштаг – курс парусного судна относительно ветра, при котором ветер дует с кормы под углом к диаметральной плоскости от 15 до 85°.


[Закрыть] Он использовал почти ту же самую трассу, что некогда проложил Колумб, возвращаясь из Нового Света. Большую часть ночей одинокий морской скиталец прочно закреплял руль и укладывался спать.

Но и в течение дня дел было не особенно много. Единственное разнообразие составляли приемы пищи. Тогда он решил, чтобы прогнать одиночество, вести себя так, будто у него на судне была команда, и начал громко отдавать приказы своим воображаемым подчиненным. Он то и дело взбирался на мачту, вел наблюдение и выкрикивал: «Отойти с мест! Земли не видно!» Когда солнце оказывалось в зените, над палубой раздавалось: «Команда, восемь склянок!»

Часто, лежа в своей узкой «капитанской каюте» на койке, закрепив руль, он отдавал приказы своему «рулевому»: «Два румба право, Дик». Несколько измененным голосом он затем повторял эти слова, добавляя при этом: «Йес, сэр!» (На кораблях, как и у военных, принято, чтобы подчиненные повторяли приказания.)

Старик ни разу не потерял чувства юмора, даже когда, перевернувшись, чуть не утонул. Как и большинство морских волков парусного века, он не умел плавать. Однажды, когда в его меню стояла черепаха, мясо которой он поджаривал с луком на своей двухфитильной керосинке, он сказал своему вымышленному коку: «На кораблях его величества харчи бывали и похуже». А в своих опубликованных позднее очерках «Один под парусом вокруг света» он с юмором заявил: «Никогда еще команда не была так довольна своим коком, как на „Спрее“».

Повидавшему свет есть о чем рассказать.

Во время своего кругосветного плавания Джошуа Спокам пережил столько, что ему хватило материала для разговора на весь остаток жизни. Первой его стоянкой были Азорские острова. Он был немало удивлен, встретив здесь самый дружеский прием. О его предприятии быстро стало известно. Его приглашали в гости и вручали подарки. Однажды он едва не вышел из себя: ему нанесла визит хорошенькая, как на картинке, молодая девушка и заявила, что хочет ехать вместе с ним. Сломя голову он вынесся из гавани, когда на следующее утро на набережной Фейала появилась упрямая девчонка с двумя саквояжами в руках.

Первоначально Слокам хотел продолжать свою одиссею, двигаясь через Красное море, Индийский и Тихий океаны. Однако британские офицеры в Гибралтаре отговорили его от этого, сославшись на высокую плату за проход через Суэцкий канал и на бесчинства морских разбойников в Красном море. Тогда Джошуа решил обойти вокруг света по стопам Магеллана, то есть через Южную Атлантику.

До Буэнос-Айреса, где он был встречен так же гостеприимно, все шло хорошо. В Магелланов пролив он вошел с дурным предчувствием. Его напугали Патагонией и Огненной Землей. В обильно усеянном подводными камнями и местами очень узком фарватере он уже не мог проводить ночи во сне с крепко привязанным рулем. Став на якорь, он не забывал поставить на корме чучело, изображавшее вахтенного. Кроме того, для безопасности Слокам рассыпал по палубе кнопки, которые ему дала с собой в дорогу чья-то добрая душа для товарообменных сделок с «дикарями». Незадолго до выхода из Магелланова пролива эта мера предосторожности спасла ему жизнь. Не проспал он в своей койке и двух часов, как чей-то душераздирающий вопль прервал его сон. Затем он услышал всплески воды и частые удары весел. Более выгодного обмена он не смог бы сделать никогда: пара ступней со впившимися в них кнопками, с одной стороны, а с другой – его жизнь!

По терпению и неприхотливости Джошуа Слокама можно сравнить с хемингуэевским рыбаком Сантьяго. Слокам вполне мог бы служить моделью для повести «Старик и море». Так же, как и Сантьяго, он любил летающих рыбок. Они были его единственными друзьями во время 72-дневного перехода от островов Хуан-Фернандес до Самоа, и ему было жалко употреблять в пищу залетавших по утрам на палубу рыбешек. Но особенно приветлив был Слокам к часто встречавшимся на пути дельфинам, которым он по-военному отдавал честь. Слокам считал, что в них живут души утонувших моряков.

Его невероятное искусство владения парусом, приправленное притом изрядной порцией удачи, подтверждается эпизодом, пережитым им на участке пути между островами Фиджи и Новой Каледонией. Там Слокам угодил в ураган, который, как он узнал позже в Сиднее, отправил на дно клипер и шхуну. «Спрей» же вышел из этого убийственного шторма без существенных повреждений. Единственное, что Слокам с великим удовольствием поменял после такой передряги, это жестоко изодранный, залатанный старыми мешками парус. Сиднейский яхт-клуб предложил ему в обмен новенький, с иголочки. Вообще в этом австралийском порту приглашения и почести превзошли все, с чем Слокаму пришлось встретиться за время путешествия. Эту популярность старый глобтроттер использовал по-своему, подняв плату за осмотр «Спрея» до шести пенсов. Таким образом он собрал изрядную сумму. А когда поток посетителей начал иссякать, Слокам поймал одну из тех пресловутых австралийских акул, что постоянно наводили ужас на купальщиков, и за ту же плату выставил ее на всеобщее обозрение.

Глубоко удовлетворенный, Слокам отправился дальше. До побережья Южной Африки не было никаких происшествий. Несколько чудесных дней провел он на островах Килинг (Кокосовых) и на Маврикии. Затем наступил тот черный день, который едва не стоил ему жизни. Исхлестанное декабрьскими штормами бурное море между мысом Игольным и Столовой горой избивало «Спрей» безжалостными ударами. Несмотря на совершенство, с которым Слокам владел своим ремеслом, после долгих часов тяжелой борьбы со стихией он был на волоске от худшего врага всех подвергавшихся опасности – безразличия к исходу!

И тут внезапно из бурлящей пенной завесы возник английский пакетбот[21]Примечание 21
  Пакетбот – почтовое судно.


[Закрыть] и флажными сигналами пожелал Джошуа «хэппи Кристмас» – счастливого рождества. Капитан узнал героя моря, чье имя обошло к тому времени всю мировую прессу. Но находившемуся под впечатлением газетной шумихи капитану даже в голову не пришло, что этот отчаянный парень может нуждаться в помощи. Только так мог объяснить себе Джошуа поведение англичанина, и это вернуло ему мужество и удвоило силы. Не дать себя побороть – к этому его обязывала репутация. И он выстоял Вальпургиеву ночь у мыса Доброй Надежды.

После трехлетнего отсутствия рыжебородый викинг снова увидел берега Лонг-Айленда.[22]Примечание 22
  Лонг-Айленд – остров в Атлантическом океане у северо-восточного побережья США, близ устья р. Гудзон.


[Закрыть] Однако перед этим у него была в Атлантике одна встреча, позволившая ему проявить врожденное чувство юмора. Однажды капитан проходящего мимо американского крейсера флажными сигналами запросил его, не видел ли он испанские военные корабли. Джошуа поднял в ответ сигнал «Почему?». А когда ему сообщили, что между США и Испанией идет война, ответил: «Для целей взаимной помощи предлагаю совместные действия!»

Живой и невредимый вернулся Джошуа Слокам в родную гавань. Время от времени появлялись еще отважные люди, которые тоже в одиночку, хотя и с лучшим снаряжением, плавали вокруг света. И все же ни один из последователей Джошуа не сумел оставить позади столько морских миль и посетить столько мест на глобусе, как Старик и «Спрей».