Текст книги "Исчезнувший фрегат"

Уорд пожал плечами.

– Скорее соблазнить. Если его дядя поручил ему вытащить из нее, почему она так решительно взялась за организацию экспедиции для поиска этого корабля. А это, – прибавил он, – наводит на мысль, что у нее есть какой-то свой интерес к этому судну, а не только желание доказать правоту ее мужа.

– И она летела в Лиму?

– Да, это по пути в Пунта-Аренас.

– Но она ведь могла долететь до Буэнос-Айреса, и оттуда дальше. Так было бы быстрее.

– Да, быстрее. Но я предполагаю, что она отправилась в Лиму, чтобы поговорить с дядей мальчишки.

– Зачем?

– Возможно, там соблазнение с обеих сторон.

Он сказал это, медленно произнося слова, и в его глазах промелькнула веселая усмешка.

– Может, он выболтает что-нибудь такое, что ей нужно знать. Лежа в постели после любовной связи, люди говорят вещи, которые в другое время не сказали бы, я прав?

Вспыхнувшее от его слов в моем сознании эротическое чувство напомнило мне о проскочившей между нами в тот день на «Катти Сарк» искре, когда она шла мне навстречу и наши взгляды встретились.

– Я в это не верю, – пробормотал я. – Она не производит впечатления подобного человека…

– Нет? Я часто думаю о том, – задумчиво проговорил он, – почему женщины всегда западают на самых плохих мужиков. Дело не в размере их органа. По крайней мере, мой опыт говорит об обратном. Я этим наделен довольно щедро…

– Молодец, парень!

Спереди нас поднялся мужчина и склонил над нами грубое морщинистое лицо.

– Но тут этим не размахивай – напугаешь стюардесс.

Он подмигнул нам и, кивнув, вышел в проход и неспешно двинулся в направлении туалетов.

– Чертовы австралийцы! – проворчал Уорд.

Потом он что-то сказал о женщинах, норовящих переделывать мужчин в соответствии со своими желаниями.

– Это объясняется стремлением, лежащим одновременно и в нравственной плоскости, и в эмоциональной, связанным не столько с сексуальной стороной, сколько с желанием проявлять власть, женскую власть над мужчиной.

Вспоминая ее целеустремленность и энергичность в поисках средств для экспедиции, я подумал, что такая мотивация намного более вероятна. Но когда я сказал ему это, он рассмеялся и замотал головой.

– Не будьте таким легковерным. Нет, я согласен с вами, что она одержима идеей поисков этого судна, но я все же уверен, что есть нечто большее, чем необходимость доказать, что ее муж был прав. Это потому что вы такой, какой есть, – продолжил он, – вы предполагаете в других такую же прямоту и благоразумие. Что вы знаете о женщинах?

И когда я принялся возражать, он сказал:

– Итальянских женщинах. У этих девушек гены скрещены с генами проститутки. Да, проститутки, – повторил он, когда я спросил, о чем он, черт возьми, говорит.

Немного помолчав, он сказал:

– Ладно, посмотрим, что у Айрис Сандерби сложится с Марио, этим ангелом. Или она его съест, или он ее, и если бы мне пришлось на кого-то поставить, то, имея в виду его репутацию…

Он пожал плечами.

– Поэтому я так тороплюсь поскорее попасть в Лиму. Я хочу захватить ее в отеле, прежде чем это сделает он. Кстати, Айрис Сандерби до того, как она вышла замуж, носила имя Айрис Коннор-Гомес. Гомес.

Второй раз он повторил фамилию медленно, словно смакуя.

– Как и Ангел. Нужно выяснить, является ли Хуан Коннор-Гомес и его отцом тоже. Его мать почти наверняка Розали Габриэлли. Она была певичкой в кабаре «Голубой Дунай» в Буэнос-Айресе.

Потом он замолчал и, откинувшись в кресле, допивал свой бренди. Я попытался выудить из него еще какие-нибудь подробности, но он покачал головой.

– Розали Габриэлли родом из Катании, что на Сицилии, но росла в Неаполе. Она туда вернулась, когда Хуан ее бросил. Это почти все, что я знаю.

Он склонился к своему портфелю и вытащил из него книжку в мягкой обложке с названием Muerto O Vivo?[47]47
  Живые или мертвые (исп.).


[Закрыть], напечатанным жирными красными буквами на белом фоне.

– На испанском? – спросил я.

Уорд утвердительно кивнул.

– Написал журналист.

Он раскрыл на заложенном закладкой месте.

– Книга о Desaparecidos, исчезнувших аргентинцах. До сих пор еще не найдены около десяти тысяч человек. Вы не говорите по-испански, так ведь?

– Да.

– Жаль. Если бы вы прочли это… Я мог бы приобрести на английском. Книжка пользовалась большим успехом в Штатах, когда в первый раз вышла там сразу же после Фолклендской войны под названием «Живые или мертвые?». Но я решил освежить свой испанский.

Уорд снова залез в портфель и вынул маленький карманный словарь.

– Некоторые слова приходится смотреть.

– На скольких языках вы говорите?

Он пожал плечами.

– С полдюжины, наверное. Мне нравится звучание слов, знаете ли, поэтому языки мне даются довольно легко. Но знание испанского у меня очень поверхностное. Я ни на одном языке не говорю бегло, даже на родном. Лишь бы объясниться с деловыми партнерами, и ладно. Этот человек…

Уорд перевел взгляд на обложку и ткнул пальцем в имя автора.

– Луис Родригес, он молодец. Он немало поездил, поговорил со множеством людей, в том числе и с Марио Ангелом Гомесом. Тайно с ним встретился перед тем, как уехал из Аргентины в Перу. Тут даже есть немного о брате Айрис Эдуардо, исчезнувшем достаточно поздно, в июле 1984-го. Он был ученым. Биологом. Представьте себе, он два года, даже больше, провел в Портон-Даун.

– Портон-Даун?

Это название показалось мне знакомым.

– Это место не связано, случайно, с химической войной?

Он подтвердил, кивнув.

– Там научно-исследовательское учреждение, где ученые играются со всякого рода ужасными вещами. Как утверждает этот человек, этот институт был первым в мире среди подобных.

Уорд принялся пролистывать словарь.

– Podrido. Это слово я раньше не встречал.

Найдя его, он кивнул.

– «Порочный». Мог бы и догадаться.

Над нами склонилась стюардесса, спрашивая, не желаем ли мы чего-нибудь выпить во время просмотра фильма. Через пару минут свет померк и экран на переборке впереди нас ожил. Это был старый вестерн с Гари Купером. Уорд оставил включенной лампу для чтения и принялся искать очередное слово в словаре. Я откинулся на спинку и стал смотреть фильм, впрочем, не вникая в суть происходящего на экране. В полумраке салона, под тихое гудение моторов лайнера, перебрасывающего нас на огромной скорости через Атлантику в страны, некогда носившие название Новый Свет, мои мысли кружились в калейдоскопе событий, в которые я оказался вовлечен.

В какое-то мгновение я отвел глаза от экрана, чтобы взглянуть на Уорда, теперь склонившегося над книгой и полностью поглощенного чтением. Его массивная голова, его выразительный профиль с этим большим клювообразным носом и слегка чувственным ртом был четко очерчен ярким белым светом, льющимся сверху.

Через некоторое время после того, как фильм закончился и снова зажегся свет, та же самая бортпроводница раздала нам миграционные карты. Заглянув через плечо Уорда, чтобы посмотреть, какой адрес в Мехико он впишет, я увидел, что свою профессиональную принадлежность он обозначил словом «букинист». Я сделал шутливое замечание по поводу довольно неожиданного самоназвания грузоперевозчика, подвизающегося на Ближнем Востоке, на что он хитровато улыбнулся.

– Выручает в самых разных ситуациях…

Он, не скрываясь, заглянул в мою карту и одобрительно кивнул.

– Между нами говоря, нам нужно как следует занять их ум.

Весь этот полет, с той минуты, как мы взлетели, на периферии сознания я не прекращал искать объяснение, какую-нибудь разумную причину, по которой он так самоотверженно посвятил себя этой экспедиции. Альтруизм? Но ничего альтруистичного в нем не было, и, размышляя о его крайне противоречивом воспитании, мне хотелось верить, что Итон оказал на него намного более сильное воздействие, чем он сам хотел признать. Либо так, либо же он учуял в этом какую-то выгоду, но, поскольку я не видел никакой возможности как-то заработать на «Андросе», я снова возвращался к мысли о его вероятной связи со спецслужбами.

А зачем бы, если не это, он шлифовал свои познания в испанском языке, так сосредоточенно читая книгу об «исчезнувших» и собираясь сделать остановку в Лиме? То, что он мог влюбиться в Айрис Сандерби, даже не приходило мне в голову.

II
Ангел смерти

Глава 1

Разница во времени между Лондоном и Мехико шесть часов, а так как мы летели вместе с солнцем, оно по-прежнему стояло довольно высоко в небе, когда мы опускались в желто-коричневый туман, висевший надо всей обширной равниной, которая когда-то была огромным озером. Пыль! Таким было первое впечатление от города, ставшего из-за катастрофически высокой рождаемости самым большим в мире. Огромное пространство, занятое плотной жилой застройкой, прерывающейся только участками голой выжженной земли, где крутилась поднятая ветром пыль, и вдалеке с левого борта над коричневой дымкой гари возвышались заснеженными громадинами вулканы Попокатепетль и Истаксиуатль.

– Бросим вещи в отеле, – сказал Уорд, – и, если будет время, осмотримся здесь.

Посадка прошла благополучно, но в здании аэропорта все происходило с черепашьей скоростью. Длинная очередь к паспортному контролю едва двигалась. Когда мы оказались наконец у окошка, я понял его правоту насчет того, что «букинист» заставит служащих контроля призадуматься. Они добрых десять минут спорили о том, что же это значит, даже звонили старшему смены, немного знавшему английский.

– Старые книги? Зачем вам старые книги? Вы турист, не так ли? Проездом?

– Да, у меня билет на утренний рейс в Лиму.

Уорд сиял ослепительной, счастливой, почти что пьяной улыбкой, изображая бесхитростного шотландца с чудовищным акцентом.

– А вы сами не любите книги? Видите ли, книги – самое дорогое, что у меня есть. Эти переплеты. А внутри можно найти всю правду о нашем мире. Старые книги, гравюры, рисунки. Вы видели рисунки Леонардо да Винчи? Восхитительные иллюстрации, миниатюры с монахами и священниками, сказочный мир под расписанными золотом обложками.

Он продолжал в том же духе, пока старший кивнул, глядя на него потускневшими глазами. Он даже не стал смотреть на визы, не взглянул даже на мой паспорт.

– Что я вам говорил, – негромко сказал Уорд без тени акцента, когда мы забирали свой багаж. – Это выручает в самых разных ситуациях.

Как только мы прошли таможню, он направился к телефону-автомату, а вернулся с улыбкой на лице.

– Все готово. Он получил мою телеграмму и встретится с нами за обедом.

– Кто? – спросил я, когда мы, подхватив сумки с личными вещами, направились к выходу.

– Автор той книжки, Луис Родригес. Он здесь живет.

У отеля он сказал водителю такси, чтобы тот подождал, и после того, как мы зарегистрировались и по-быстрому приняли душ в своих номерах, поехали в Теотиуакан.

– Хотелось бы побывать в археологическом музее, но, боюсь, из-за пробок на дорогах у нас не хватит времени. Это на другом конце города, а в Теотиуакан добираться относительно удобно.

Он передал мне карту и проспект, который прихватил в отеле.

– Посмотрим хотя бы храм Кетцалькоатля, улицу Мертвых и великие пирамиды Солнца и Луны.

До Теотиуакана было около двадцати километров к северо-востоку от центра Мехико, и я думаю, что, вероятно, видел эти пирамиды сквозь пыльную дымку, когда мы подлетали. В проспекте говорилось, что высота пирамиды Солнца превышает шестьдесят метров, что больше, чем высота пирамиды Хеопса в Египте, а улица Мертвых имеет более трех километров в длину, но, даже при том, что там была карта и фотографии, я не представлял колоссальных масштабов древнего города.

Мы пробыли там не более сорока минут, но смогли обойти весь огромный комплекс строений, даже забрались на пирамиду Луны, меньшую из двух. У Уорда с собой была фотокамера, и, хотя он водил меня столь быстрым шагом, что я едва не задыхался, сам он без умолку рассказывал о жутком религиозном культе ацтеков и успел наснимать довольно много кадров, обычно либо со мной, либо с кем-то другим на переднем плане, чтобы можно было оценить размеры строений.

Кроме Кетцалькоатля, пернатого змея, божества учености, он рассказал о Тескатлипоке, боге неба, Тлалоке, боге дождя, и о самом ужасном божестве из всех, чье имя мне не только выговорить, но и написать непросто – Уицилопочтли.

Я до сих пор мысленно вижу бесконечную цепь пленников в окружении стражей, ожидающих своей очереди подняться по ступеням ацтекских храмов, где обреченных встречают жрецы Уицилопочтли и их обсидиановые ножи. От запекшейся крови их лица и руки черны, а одежды отвердели. Они усердно рассекают грудь каждому, вынимают все еще бьющееся сердце и приносят его в жертву своему мерзкому богу, затем сталкивают распоротое тело вниз с лестницы, где ожидающие воины рубят его на куски для ритуального каннибализма, обостряющего плотские наслаждения и усиливающего отвагу живых за счет поглощения плоти пленника.

Эта картина неизгладимо запечатлелась в моей памяти. Уорд нарисовал ее негромким голосом, лишенным как волнения, так и отвращения, несмотря на ее чудовищность, просто повторив ту информацию, которую он почерпнул в книге, взятой в библиотеке в Глазго сразу же, как узнал, где пройдет наш маршрут в Пунта-Аренас и далее в Антарктику. Я обратился к ней здесь потому, что, на мой взгляд, Мехико явился прологом к тем ужасам, которые нам предстояло узнать позже.

Солнце садилось. В кроваво-красном зареве заката мы возвращались в центр Мехико. Длинные, геометрически правильно расчерченные улицы уже превратились в темные ущелья, залитые светом автомобильных фар. Иногда на углах улиц стояли мужчины, наполовину скрытые нагромождениями разноцветных шариков, по словам Уорда, представляющих собой жалкое подобие роскошных головных уборов ацтеков из перьев. Вечер стоял тихий, пыль улеглась, и огромная площадь Сокало дышала задумчиво-умиротворенным настроением, теплые лучи заходящего солнца все еще касались башен-близнецов кафедрального собора, возвышающегося над президентским дворцом.

Ресторан, который выбрал Родригес, расположился на одной из улиц позади собора. Это было небольшое полутемное заведение, где подавали только блюда мексиканской кухни. Единственный посетитель без компании, он, устроившись в углу, сосредоточенно писал что-то на листе бумаги, и одинокая свеча на столе освещала его лицо. Оно было довольно необычным: желтовато-коричневая, похожая на старый пергамент кожа туго обтягивала острые скулы, а широкий лоб и выдающийся нос придавали ему почти аристократический вид.

Он не поднял взгляд, пока мы шли через зал, а, склонившись, быстро бегал ручкой по закрепленному на планшете листу бумаги. На меня он произвел впечатление нелюдимого отшельника.

– Родригес?

В голосе Уорда не прозвучало теплоты.

Тот поднял глаза, затем закрыл планшет и поднялся на ноги.

– Сеньор Уорд, верно?

Они обменялись рукопожатием, настороженно глядя друг на друга. Уорд представил меня, и мы расселись.

– Что это вы пьете? – спросил Уорд, наклонившись вперед и нюхая своим длинным носом бледную жидкость.

– Текила.

– Ах да! Делается из Agave tequilana, голубой агавы.

Родригес кивнул.

– Выпьете немного?

– Не откажусь. А вы как? – спросил он у меня. – Жгучая такая вещь.

Я кивнул, соглашаясь, и он щелкнул пальцами проходящему официанту.

– Dos tequilas[48]48
  Две текилы (исп.).


[Закрыть]. А как насчет вас, сеньор Родригес?

– Gracias[49]49
  Спасибо (исп.).


[Закрыть].

Он заказал три, затем откинулся на спинку и уставился на человека, ради которого мы сюда пришли.

– Вы пишете очередную книгу?

– Нет, это статья для американского журнала.

– О Desaparecidos?

– Нет, тут речь о наркотрафике на мексиканско-штатовской границе. Кокаин. Его везут через страну транзитом в основном из Колумбии и Эквадора.

Он немного помолчал.

– Вы хотели встретиться со мной с определенной целью?

Его слова прозвучали вопросом, не утверждением, и он явно нервничал.

– О чем вы хотели со мной поговорить?

Уорд ничего не ответил, молча продолжая сидеть и глазеть на писателя.

– Вы говорили, дело срочное, вопрос жизни и смерти для меня.

Родригес говорил тихо, почти шепотом.

– Что же это?

Слегка поколебавшись, Уорд покачал головой.

– Позже.

Он взял со стола меню.

– Мы поговорим об этом позже, когда поедим.

Однако Родригес хотел получить ответ безотлагательно. Он напряженно теребил ручку, опустив карие, чуть миндалевидные глаза в стол, не в силах встретиться с пристальным взглядом Уорда.

Принесли выпивку – три бокала толстого стекла, полных сладковатой жидкости, напоминающей медовуху, но более ароматной и резкой на вкус и, как и предупреждал Уорд, очень жгучей. Он заказал себе sopa de mariscos[50]50
  Суп из морепродуктов (исп.).


[Закрыть], что оказалось крабом, мидиями и креветками с cilantro[51]51
  Кинза, зеленые листья кориандра (исп.).


[Закрыть], луком и рисом, затем guacamole[52]52
  Салат из авокадо (исп.).


[Закрыть] и chile salteados[53]53
  Обжаренный в масле перец чили (исп.).


[Закрыть] с tortilla[54]54
  Лепешка из кукурузной или пшеничной муки (исп.).


[Закрыть]. Свой заказ Родригес сделал еще раньше. Я последовал примеру Уорда, так как он, видимо, знал, что эти блюда из себя представляют.

Родригес – невысокий мужчина с гладкими черными волосами – отчасти был индейцем.

– Во мне есть немного крови кечуа.

Это он объявил по-английски, объясняя что-то им сказанное, чего Уорд не понял. Их беседа проходила на испанском.

– Я прошу прощения, – сказал писатель. – Мое произношение не вполне правильное. Я говорю на аргентинском варианте испанского. В Южной Америке множество его диалектов, а здесь, в Центральной, он, конечно же, тоже свой, особенно тут, в Мексике.

«Мексика» он произнес как «Мехико».

Уорд настоял на том, чтобы говорить по-испански, под тем предлогом, что ему нужно упражняться в его свободном использовании. Принесли суп и вместе с ним три бутылки пива, заказанные Уордом. У Родригеса на первое были завернутые в бекон креветки. Разговор между тем, по-прежнему на испанском, видимо, касался политики и мексиканской экономики, но, как только Уорд покончил с супом, он неожиданно вновь перешел на английский.

– Марио Ангел Гомес.

Он отодвинул тарелку в сторону и уставился на Родригеса.

– Когда вы видели его в последний раз?

Повисло молчание, глаза писателя вдруг стали пустыми. Как зверь, избегающий нежелательной конфронтации, он прибегнул к смене занятия, взяв последнее острое от приправ печенье, которое принесли вместе с выпивкой, и протянул пустую тарелку проходившему мимо официанту.

– Ну?

– Когда заканчивал книгу. Вы говорили, что прочли ее. Это есть в книге, там все, что мне известно про Гомеса.

– Он уехал в Перу, не так ли?

– Он собирался в Перу. Так он сказал мне, когда я брал у него интервью в тот второй раз в Буэнос-Айресе.

– И там с ним не встречались?

– Нет, я с ним не встречаюсь.

– Вы хотите сказать, что не виделись с ним в Перу? Не разговаривали с ним после того, как он там поселился?

Родригес покачал головой, но прежде того на его лице промелькнула неуверенность.

– Он в Перу, так ведь?

Писатель снова помотал головой, и, когда Уорд настойчиво повторил свой вопрос, он ответил:

– Возможно, но я не знаю точно.

Официант принес следующее блюдо, и они опять стали говорить по-испански о политике. Тон Уорда, как и вся его манера поведения, смягчился, он старался вселить в Родригеса спокойствие, а потом неожиданно спросил:

– Почему он уехал из Аргентины?

Он быстро ел и теперь, наклонившись над пустой тарелкой, резко заговорил по-английски.

– Почему?

Родригес пожал плечами. Уорд продолжал упорствовать, и писатель будто нехотя сказал:

– Почему люди уезжают? Ходили кое-какие слухи. В книге я об этом писал.

– Слухи касаемо Desaparecidos?

– Возможно.

– И они не подтвердились?

– Нет. Только в нескольких газетах были статьи, в основном в перонистских[55]55
  Перонизм – аргентинская идеология фашистского толка, связанная с политикой президента Хуана Перона.


[Закрыть] изданиях.

– И по этой причине вы брали у него интервью?

– Да.

– Вы написали, что застали его в его квартире как раз тогда, когда он уезжал из страны.

– Верно, во второй раз так и было. Он уже упаковывал вещи.

– Из-за страха быть арестованным, если останется?

Родригес помотал головой.

– Когда к власти пришел Альфонсин[56]56
  Рауль Альфонсин – президент Аргентины с 1983 по 1989 г.


[Закрыть], о его аресте не было разговоров?

– Говорю вам, никто никогда ни в чем его не обвинял. После войны на Мальвинах он стал чем-то вроде героя. Его самолет разбился в Пуэрто-Архентино. Все «Айэрмакки»[57]57
  «Айэрмакки» – итальянские легкие штурмовики, состоявшие на вооружении Аргентины.


[Закрыть] были уничтожены, и он, взяв с собой несколько морских пехотинцев, провел рекогносцировку на острове. Его целью было поселение Гус-Грин. Вскоре он улетел на большую землю на самую южную военно-морскую базу на реке Рио-Гранде на острове Огненная Земля[58]58
  Остров Огненная Земля – самый большой остров архипелага Огненная Земля.


[Закрыть]. Оттуда он летал пилотом самолета наведения для «Скайхоков» и, я полагаю, один раз для «Супер-Этандаров»[59]59
  Дуглас A-4 «Скайхок» – американский легкий палубный штурмовик. «Дассо Супер-Этандар» – французский сверхзвуковой палубный штурмовик. Обе модели состояли на вооружении ВВС и ВМС Аргентины и участвовали в Фолклендской войне 1982 года.


[Закрыть]. В то время у них еще был один «Экзосет»[60]60
  «Экзосет» – французская крылатая противокорабельная ракета.


[Закрыть].

– Да, но как насчет предвоенного времени, когда он еще был курсантом, до службы в армии? Он был членом ААА?[61]61
  ААА – Антикоммунистический альянс Аргентины, ультраправая террористическая организация, действовавшая в Аргентине 1970-х годов.


[Закрыть]

– ААА?

– Да, правое крыло перонистов, разгромившее «монтонерос» в семьдесят третьем, двадцатого июня. Это было в аэропорту Эсейсы, так ведь? Вы об этом тоже упоминали в вашей книге.

Родригес неотрывно смотрел в свою тарелку, своими короткими смуглыми пальцами он крошил остатки tortilla. Нависнув над столом, Уорд глядел на него в упор.

– ААА базировалось на ESMA, военно-морском училище механики, – сказал он резко.

Он мне напомнил одного адвоката, когда-то мною виденного, который допрашивал враждебно настроенного свидетеля, и на английский он перешел, несомненно, не ради меня, а с тем, чтобы заставить Родригеса чувствовать себя неуверенно.

– В вашей книге не сказано, учился он в Escuela Mecánica de la Armada или нет, но в подтексте…

Родригес решительно замотал головой.

– Вы в моей книге высмотрели то, чего я не писал, по-моему. Были кое-какие разговоры, но ничего не доказано, никаких обвинений не выдвинуто.

Осушив бокал, он налил себе еще пива.

– Мне известно лишь то, что он служил в военно-морской авиации. К началу войны на Мальвинах он состоял в Штурмовой эскадрилье, базировавшейся в Пунта-Индио, летал на Aermacchi MB-339As и был послан в Пуэрто-Архентино…

– Вы имеете в виду Порт-Стэнли. Это все было намного позже. Меня интересует время до того, как он был прикомандирован на авианосец Veinticinco de Mayo, до того, как стал летчиком. А также почему он теперь уехал из Аргентины. В вашей книге вы не пишете почему. Может, вы скажете мне это сейчас?

Уорд снова резко подался вперед.

– Ну давайте, говорите, почему?

И, не дождавшись от Родригеса ответа, он сказал очень тихо:

– Связано ли это с чем-то, что произошло, когда он учился в Escuela Mecánica de la Armada?

Помолчав, он прибавил:

– Ángel de Muerte, такое у него было прозвище, не так ли? И он им гордился. У него оно даже было выведено на фюзеляже, вы писали.

Воцарилось долгое молчание. Родригес сидел, безмолвствуя.

– Ладно, хотя бы скажите мне, где он сейчас. Наверняка вы это знаете. Где я его могу найти, в Перу, где именно?

– Te digo, no sáé[62]62
  Говорю вам – не знаю (исп.).


[Закрыть].

Эти слова по-испански Родригес сказал полным упрямства тоном, означавшим, что это конец разговора.

– Я не собираюсь говорить о нем ни с вами, ни с кем-либо другим.

Он хлопнул ладонями о стол и поднялся. Затем, склонившись и глядя Уорду в лицо, он нервно произнес:

– Кто вы такой? С какой стати вы задаете мне все эти вопросы о нем? Он не имеет никакого значения. Теперь не имеет.

Родригес был напуган, это было видно по его глазам и по тому, что его голос становился все резче и резче.

– Сядьте.

Хотя Уорд и сказал это негромким голосом, прозвучало это как приказ.

Родригес покачал головой.

– Я не могу больше отвечать на вопросы. Я не знаю, кто вы, – прибавил он, – зачем меня расспрашиваете…

– Прошу вас!

Уорд примирительно поднял левую ладонь.

– Por favor. Пожалуй, для пригласившего я был слегка грубоват. Пожалуйста, сядьте. И, прошу вас, дайте мне какие-нибудь ориентиры, как мне найти этого человека.

– Зачем вы хотеть это знать? – взвизгнул Родригес, сбиваясь на ломаный английский.

Он замер всем своим коротким коренастым телом, пристально глядя сверху вниз на Уорда.

Воцарилось молчание, пока длилось их безмолвное противостояние. Мне был слышен разговор за соседним столиком – тараторящая болтовня на мексиканском, а за спиной раздавался пронзительный голос какой-то американки.

– Ладно, я скажу вам, почему меня интересует этот человек.

Уорд жестом призвал его сесть и заказал официанту кофе.

– Y tres más tequilas[63]63
  И еще три текилы (исп.).


[Закрыть], – прибавил он и, обращаясь к Родригесу: – Ну давайте, присядьте, бога ради. Я не собираюсь на вас стучать!

– Что значит «стучать»?

Шотландец нахмурился. Он употребил это слово не задумываясь. Оно точно выражало его мысль, но вот объяснить…

– Скажем так, я не собираюсь идти в полицию или к другим властям. Это исключительно личный разговор. Теперь садитесь, и я объясню вам, почему меня интересует Марио Ангел Гомес.

Родригес некоторое время пребывал в замешательстве, затем, внезапно приняв решение, слегка кивнул головой и вернулся на свое место.

– О’кей, señor. Так почему же он вас так интересует?

Уорд принялся рассказывать про Айрис Сандерби и корабль, ожидающий нас в Пунта-Аренас, принесли кофе и еще три бокала текилы.

– Сеньора Сандерби должна была лететь сразу в Пунта-Аренас, но вместо того сошла в Лиме. До того как она вышла замуж за Чарльза Сандерби, гляциолога-англичанина, ее звали Айрис Мадалена Коннор-Гомес. По имеющимся у меня сведениям, Марио Ангел Гомес иногда также называет себя двойной фамилией – Коннор-Гомес, и известно, что они родственники. И вообще, у них один отец. Это так?

Родригес покачал головой.

– Я никогда не встречался с женщиной, о которой вы говорите.

Пару секунд они молча глядели друг на друга, затем Уорд сказал:

– Ладно. А как тогда насчет Карлоса? Она сказала моему другу, что он ей какая-то дальняя родня. Вы не знаете, кто его мать?

Писатель снова помотал головой.

– Парень жил в Лондоне, учился в университете, и, по данным, полученным в нашей миграционной службе, он назвался Боргалини, а своим адресом указал банк в Лиме. Почему в Лиме?

– Я не знаю.

– Не потому ли, что Ангел Коннор-Гомес в Лиме?

Родригес энергично замотал головой.

– Говорю же вам, он собирал вещи, чтобы уезжать из Буэнос-Айреса, когда я видел его в последний раз. Он не сказал, куда собирается.

– А вы спрашивали его об этом?

– Нет.

Пока подошедший официант наполнял наши чашки кофе, все молчали.

– Вы же понимаете, иногда задавать вопросы довольно опасно, – сказал Родригес, склонившись над столом.

– Так вы полагаете, что он опасен?

– Нет, этого я не говорил. Только то, что человек мало-помалу учится быть осторожным. Особенно если он писатель. Вспомните, что стало с тем вашим парнем-индийцем, который писал о Коране.

– В вашей книге нет ничего богохульного. Никто не проклинал вас и не заказывал. Чем же вы так напуганы?

Последовала напряженная пауза, пока они молча смотрели друг на друга.

– Тем, за что ему дали прозвище Ángel de Muerte?

– Нет, нет, – решительно замотал головой Родригес. – Это, скорее, связано с его разведкой в Гус-Грин. Она обернулась очень тяжелым боем. Его морские пехотинцы неожиданно напоролись на английских десантников и, обороняясь, засели в заброшенных окопах. Под командованием Гомеса они отважно сражались до последнего и почти все погибли. Видимо, тогда он и получил такое прозвище – Ангел смерти.

Он говорил по-английски, медленно произнося каждое слово, как будто наслаждаясь их звучанием.

– Это случилось как раз перед тем, как он был отозван самим Лами Дозо[64]64
  Басилио Лами Дозо – бригадный генерал, командующий ВВС Аргентины.


[Закрыть]. Его штурманские навыки понадобились в Рио-Гранде, и именно тогда он с обеих сторон своего самолета написал «Ángel de Muerte», чтобы на транслируемой для англичан частоте говорить, что «Ангел смерти» летит со своими французскими ракетами убивать.

– Значит, это его прозвище никак не связано с «исчезнувшими»?

Немного помолчав, Родригес неуверенно пожал плечами.

– Кто знает? Как я уже говорил, слухи кое-какие ходили. Это все, что мне известно.

– Вы его об этом спрашивали?

– Прямо не спрашивал. Говорю же вам, опасно задавать такие вопросы. Но я наводил справки. Никто ничего не смог сказать мне наверняка. Никаких фактов не зафиксировано.

– Но он учился в Escuela Mecánica de la Armada?

– Si[65]65
  Да (исп.).


[Закрыть].

Тогда Уорд спросил его, что случилось с отцом Айрис Сандерби, Хуаном Коннор-Гомесом.

– Он покончил жизнь самоубийством. Об этом я писал в книге. Он был председателем совета директоров и финансовым директором «Гомес Эмпориум» – большого магазина в центре Буэнос-Айреса. Когда магазин сгорел, он лишился всего, так что…

Он пожал плечами.

– Вы писали, что его арестовывали.

– Да. У компании возникли проблемы. Это было в начале Мальвинского инцидента. Возникли подозрения, что он сам поджег свой магазин. Вы понимаете, для получения страховки. Но ничего доказать не смогли, и его освободили. Это было примерно за год до его самоубийства. Страховое агентство до сих пор оспаривает это дело в суде.

– А его второй сын? Что стало с Эдуардо? Вы ничего не пишете о нем, кроме того, что он был биологом и что на два года уезжал работать над созданием химического оружия в научно-исследовательском учреждении в Портон-Даун, в Англии. Вы не сообщаете, что с ним стало.

Принесли еще текилы, и Родригес сидел, молча глядя на желтовато-зеленую жидкость в своем бокале.

– Так что же?

– Я не знаю, – сказал он, пожимая плечами. – Не знаю, что с ним стало.

– Он один из Desaparecidos?

– Возможно. Я не знаю. Через несколько месяцев после того, как он вернулся из Англии, он купил билет на самолет в Монтевидео, в Уругвай. После этого никто ничего о нем не слышал.

Тогда Уорд перевел разговор на прошлое семьи Гомес. Они снова стали говорить по-испански, поэтому я не знал, о чем конкретно шла речь, а только в общих чертах благодаря именам, которые они упоминали: Айрис Сандерби, конечно же, также ее деда, Конноров, в частности Шейлы Коннор. Помимо этого постоянно повторялось имя Розали Габриэлли. Вдруг глаза Родригеса округлились.

– Me acusás a mi? Por que me acusás? No escondo nada[66]66
  Вы меня обвиняете? Почему вы меня обвиняете? Мне нечего скрывать (исп.).


[Закрыть].

Его взгляд метнулся к двери.

– Ладно, успокойтесь. Я ни в чем вас не обвиняю.

Уорд подался вперед, пристально глядя в лицо аргентинцу.

– Все, что я хочу у вас узнать, – это нынешнее местонахождение этого человека.

– Говорю вам, не знаю.

Шотландец ударил левой рукой по столу, разливая кофе из чашки, которую он только что вновь наполнил.

– Вы врете. Скажите мне его адрес…

Родригес вскочил на ноги.

– Не нужно со мной так разговаривать! Вы не имеете права. Если я говорю, что не знаю, значит, так оно и есть.

– Чушь!

Он снова шарахнул по столу и прибавил тихим зловещим голосом:

– Он в Перу. Вы должны сказать мне, где именно…

– Нет, я ухожу прямо сейчас.

В мгновение ока Уорд оказался на ногах, хватая писателя за запястье своей правой, одетой в перчатку, рукой.

– Сядьте! Вы еще не допили.

– Нет-нет, я ухожу.

Лицо Родригеса перекосилось от боли, когда искусственные пальцы стиснули его руку, заставляя его медленно пятиться к своему стулу.

– Dejame ir![67]67
  Позвольте мне уйти! (исп.)


[Закрыть] – буквально завопил он.

– Я отпущу вас, когда вы мне дадите его адрес. Сядьте!