Текст книги "Исчезнувший фрегат"

Хэммонд Иннес
Исчезнувший фрегат

Памяти Дороти, сопровождавшей меня лишь до середины этой книги

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Публикуется при содействии The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

© Hammond Innes, 1991

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

«Старинный деревянный корабль. В этом я уверен. Мачты отсутствуют. Лишь пеньки, покрытые льдом. И рулевой, примерзший к штурвалу. Призрак человека и призрак корабля, и все под белым одеялом. А потом все исчезло…»

Таковы были последние строчки, записанные гляциологом, которого нашли на дрейфующей льдине в море Уэдделла, строчки, приподнявшие завесу тайны над страшной историей, сокрытой от остального мира льдами и штормами Антарктики.

У загадочного шотландца Айана Уорда достало дерзости и храбрости, чтобы выяснить правдивость роковых слов погибшего исследователя. Его подозрительное богатство вызывает вопросы у остальных, но это не помешало смельчаку приобрести ржавеющее судно под названием «Айсвик» и, подняв над ним парус, выйти из порта Пунта-Аренас в ледяную неизвестность…

Мог ли корабль уцелеть, простояв столетие затертым во льдах? Удастся ли разгадать эту темную зловещую тайну, похороненную в замороженных пустынях Антарктики?..

I
Удачливый игрок

Глава 1

Январь укрыл Восточную Англию[1]1
  Восточная Англия – один из девяти официальных регионов Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Выходит к побережью Северного моря. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] белой пеленой. Снегопад продолжался, устилая мелкой крупой плоскость аэродрома, ангары со свисающими с крыш сосульками, и лишь расчищенная взлетно-посадочная полоса черной линией рассекала скованную морозом заснеженную округу. Отапливаемое помещение гауптвахты я посетил последним. Доски под окошком дежурного были поражены сырой гнилью, дверные притолоки источены червями, сами двери также подгнили внизу. Сделав отметку в планшете, я на минуту задержался, просматривая все свои записи.

Сопровождавший меня при обходе столовых и казарм старший сержант вернулся, поговорив с кем-то по телефону.

– Полковник приглашает вас выпить с ним перед вашим отъездом.

Я ничего ему не ответил, сосредоточившись на своих рабочих заметках, перепроверяя, ничего ли не упустил. Двадцать три страницы записей, а завтра я должен буду подвести общий итог, написать отчет и, разумеется, составить смету. Эта старая военно-воздушная база была в основном построена в годы войны, необработанную древесину дверей и окон латаных-перелатаных казарм защищал лишь слой краски. Были также бараки, стены которых уже начали превращаться в труху. Работы здесь был непочатый край, и от моих расчетов зависело, возьмет ли «Петт и Полдис» этот подряд и получит ли от него прибыль. Кроме того, это моя первая крупная экспертиза после того, как у компании сменился владелец.

Я закрыл планшет. Сержант повторил приглашение, и я поинтересовался, почему полковник? Я и раньше работал с базами Королевских военно-воздушных сил, и мою деятельность всегда контролировал подполковник, и ни разу полковник, начальник авиабазы.

– Не могу знать, сэр.

Он глянул на часы, стоявшие на столе.

– Он ждет вас в офицерской столовой. Так что, если вы закончили, я вас провожу.

Был уже второй час, и ни малейшего потепления, когда мы шли по обледенелой дороге, мимо вахты, где охранники, спасаясь от холода, набились в свою застекленную будку. Морозный ветер приносил оглушительный рокот прогреваемых двигателей, выдыхаемый нами воздух превращался в облака пара. Грейт-Уз[2]2
  Грейт-Уз – река в Восточной Англии, впадающая в залив Уош.


[Закрыть], должно быть, сегодня подмерзнет вдоль берегов до самого Кингс-Линна[3]3
  Кингс-Линн – город-порт в устье реки Грейт-Уз.


[Закрыть], и моя маленькая яхта, пришвартованная в одной из проток солончаков в Блейкни[4]4
  Блейкни – поселок на восточном побережье Англии.


[Закрыть], окажется вмороженной в лед.

Полковник, высокий темноволосый мужчина с орлиным носом на иссеченном грубыми морщинами лице, ожидал меня в баре. С ним также были подполковник и майор, но он меня им не представил, и они удалились сразу же, когда полковник спросил меня, что я буду пить. Я попросил виски с имбирным вином.

– Знаете толк, – кивнул он. – А у меня сегодня полет.

Сам он пил апельсиновый сок. В баре царил сумрак, включили свет. Как только мне вручили выпивку, он повел меня к столику в дальнем углу зала.

– Я полагаю, вы немало знаете о кораблях. О деревянных кораблях.

Он указал на стул, предлагая присесть.

– Вы имеете в виду парусники?

Он утвердительно кивнул. Я сказал, что мне приходилось бывать на некоторых.

– То были учебные парусные суда.

Благодатное тепло достигло моего желудка.

– Кроме того, у меня есть собственная лодка. Деревянная, не из стекловолокна. А что?

– Старинные корабли, – продолжил он, не отвечая на мой вопрос. – Оснащенные прямыми парусами.

Он расстегнул карман форменной куртки и вынул несколько сложенных листков.

– Год назад в это же время я был на Фолклендских островах[5]5
  Фолклендские острова – архипелаг в юго-западной части Атлантического океана.


[Закрыть].

Полковник помолчал, глядя в бумаги. Его мысли, по-видимому, блуждали в прошлом.

– Странное место, – пробормотал он. – Самое необычное из всех, где мне доводилось нести службу.

Он поднял голову, снова устремив на меня взгляд.

– Как вы полагаете, сколько времени может просуществовать деревянное судно в Антарктике, в тех холодных условиях?

– Не знаю, – ответил я. – Зависит от множества факторов: от вида древесины, из которой построен корпус, ее состояния, от широты, о которой идет речь, от перепада температур. Кроме того, – прибавил я, – нужно знать, сколько месяцев в году древесина подвергается воздействию мороза и особенно погружена она в воду постоянно или нет. Если к ней имел доступ воздух…

Я замолчал в нерешительности, пытаясь угадать ход его мыслей.

– Слишком много неизвестных. Нельзя ничего утверждать, не зная всех обстоятельств.

Кивнув головой, он раскрыл сложенные листки и разгладил их на колене.

Это были фотокопии чего-то, подобного страницам из записной книжки, чрезвычайно измятым и исписанным торопливым почерком, разобрать который со своего места я был не в состоянии.

– Вы ведете речь об останках кораблей, все еще находящихся в районе Фолклендских островов. Я правильно вас понимаю?

Один из руководителей нашей фирмы ездил туда, когда пароход «Великобритания» готовили к длительному буксированию назад в Бристоль, в старый сухой док, где судно было построено. Он демонстрировал снимки, сделанные им в командировке, и, поскольку консервация древесины по-прежнему является основной специализацией компании, на слайдах было много поврежденных и брошенных судов, снятых крупным планом, встреченных им в районе островов.

– Если вам нужна информация о старых судах на Фолклендских островах, вам лучше поговорить с Тэдом Элтоном, – посоветовал я ему.

– Нет, не в районе островов. Я не знаю, где именно, вот в чем трудность.

Он постучал пальцем по листкам в своей руке.

– Это записи из блокнота гляциолога[6]6
  Гляциология – наука, изучающая лед во всех его формах.


[Закрыть]. Их нашли при нем после гибели, и я сделал с них копии, прежде чем его вещи отослали назад в Лондон.

Полковник передал листки мне.

– Он, вероятно, находился в кабине пилотов, ожидая, когда покажется шельфовый ледник, в противном случае он бы его не увидел. Или он ему померещился? – медленно прибавил он.

– Что? – не понял я.

– Корабль. Большой парусный корабль, запертый льдами.

– Старинный корабль? Вы говорили о старинном судне с прямыми парусами.

Он утвердительно кивнул.

– Прочтите, что он об этом пишет.

Я взял листки и поднес к свету. Всего их было три, соединенных скрепкой, и первые слова, бросившиеся мне в глаза, были следующие:

«Мачты отсутствуют, разумеется. Лишь пеньки, покрытые льдом, равно как и палуба. Я смог разглядеть лишь общие очертания. Старинный деревянный корабль. В этом я уверен. К сожалению, моя фотокамера осталась в хвостовом отсеке вместе с остальным оборудованием. Три мачты и что-то похожее на орудийные порты [7]7
  Орудийный порт – отверстие в борту судна для стрельбы из орудий.


[Закрыть] , пустая обледенелая палуба с полуразрушенными фальшбортами, а позади штурвала…»

Я перевернул страницу. Почерк резко стал очень неровным, почти нечитаемым, как будто самолет вошел в зону турбулентности.

«…фигура человека. Рулевой, примерзший к штурвалу. Вот на что это было похоже. Призрак человека и призрак корабля, и все укрыто белым одеялом снега и льда, видны лишь очертания. А потом все исчезло, осталось лишь слепящее глаза сияние льда. Я почти решил, что мне это померещилось, но именно так это и выглядело…»

На третьей странице он сделал схематический набросок судна.

– Вы показывали это кому-либо, кто разбирается в старинных кораблях? – спросил я полковника.

– Лично я нет, – ответил он. – Но Национальный морской музей дал свое заключение по этому вопросу. По их мнению, корабль похож на фрегат начала девятнадцатого века. Безусловно, это в значительной мере догадки. Рисунок слишком примитивный, чтобы говорить наверняка, и у них возник вопрос, который задает каждый, кто читал эти записи: действительно ли Сандерби видел корабль или то была галлюцинация. Его звали Чарльз Сандерби.

Он замолчал, теребя мочку уха.

– Перед тем он был в отпуске по болезни, очевидно, психического свойства, – сказал он неуверенно. – Результат проведенной на Мак-Мёрдо[8]8
  Мак-Мёрдо – антарктическая станция.


[Закрыть] зимы. Он проделал несколько поездок на снегоходе по паковому льду[9]9
  Паковый лед – многолетний полярный лед.


[Закрыть] к айсбергам, исследуя массивные напластования, формирующиеся, когда новый слой льда нарастает поверх более старого.

Повернув голову, он вдруг пристально на меня посмотрел.

– Итак, возвращаюсь к своему вопросу: могло ли судно конца восемнадцатого или начала девятнадцатого века просуществовать почти два столетия в той части света? Насколько мне известно, на Аляске и на севере Канады, где нет термитов, дерево сохраняется почти что вечно. Лафеты из Форт-Черчилля относятся к годам становления «Компании Гудзонова залива»[10]10
  Основана в 1670 году.


[Закрыть].

– Это в значительной степени зависит от уровня влажности в летние месяцы, – заметил я. – Но даже если дерево уцелеет, что будет с кораблем в целом?

Он кивнул, соглашаясь.

– С учетом того, какие там ветры, вы, видимо, правы. Но я встречался с этим человеком. Мы с ним выпивали накануне его отъезда.

Полковник помолчал, задумчиво глядя в свой стакан.

– Странно было то, чего он боялся. Поэтому я так хорошо это запомнил.

Он говорил не спеша, предаваясь воспоминаниям.

– Гляциолог, он боялся льда. Поэтому он ездил в отпуск домой, чтобы разобраться с этой проблемой. Или у него было какое-то предчувствие? Вы верите в вещи подобного рода?

Он взглянул на меня широко открытыми серыми глазами. «Он явно не из тех, кому ведом страх», – подумал я.

– Бедолага, – сказал он. – Я едва не дал ему свой амулет, который получил от одного эфиопа, перед тем как тот умер. Мы возвращались из рейса за зерном и рисом в Джибути. Я втащил его на борт в последнюю минуту, плюнув на правила. Думал спасти одного из тех горемык. Но ничего из того не вышло, и он мне дал вот это…

Он засунул руку себе под рубаху и вытащил напоминающее цветок подсолнечника лицо, вырезанное из какого-то бледного камня.

– С тех пор всегда его ношу, – сказал он и прибавил: – У всех нас бывают моменты, когда нужно ухватиться за что-нибудь – что-то такое, способное вселить уверенность, что удача еще не отвернулась. Так что я так и не дал его ему, и его самолет исчез во льдах.

Полковник засунул амулет назад под рубаху и снова замолчал.

– Когда это случилось? – спросил я его.

– Что? А, самолет. Значит так, я здесь уже почти шесть месяцев, а это произошло как раз перед тем, как я вернулся с базы на Фолклендских островах. Удивительно, знаете ли, ведь он по чистой случайности попал на тот рейс. Он летел откуда-то из Штатов на самолете военно-воздушных сил Аргентины. Он был аргентинцем. По крайней мере, так было записано у него в паспорте. В действительности он был из Северной Ирландии. По натуре, я полагаю, настоящий пуританин. Он высадился на уругвайской базе в Монтевидео, потом пересел на наш самолет, возвращающийся на базу для замены двигателя. Череда случайностей – каждый перелет, как прыжок с камня на камень, приближал его к катастрофе, последним шагом стала его пересадка на тот американский борт. Он приземлился на моей базе из-за неполадок в электрической системе и, как только наши механики ее устранили, полетел дальше, и больше его никто не видел.

– Как же тогда к вам попала его записная книжка? – спросил я.

– Большой германский ледокол нашел их тела. Они были на большой старой плавучей льдине примерно в тридцати милях к северо-западу от шельфового ледника. Недалеко от того места, где погиб «Эндьюранс» Шеклтона[11]11
  Эрнест Шеклтон – англо-ирландский исследователь Антарктики. Его экспедиционное судно «Эндьюранс» в 1914 году затонуло недалеко от берегов Антарктики. Никто из членов команды не погиб.


[Закрыть]. Ни самолета, ни бортового регистратора, ничего, что могло бы подсказать, что произошло, только лежащие тела, как будто они только и успели выбраться сами на лед, прежде чем утонул их самолет.

Он снова коснулся пальцами мочки своего левого уха.

– Очень странно. Вся эта история очень странная. Кроме записей Сандерби о состоянии льда и рассказа об этом удивительном «Летучем голландце», никаких иных письменных свидетельств о том, что случилось во время того полета, нет.

Полковник вздохнул.

– Могло ли ему это все привидеться? Он ученый, очень точен в своих формулировках…

Он помолчал, качая головой.

– Что ж, теперь это уже все в прошлом и очень далеко отсюда. Очень далеко.

Задумчиво повторяя эти слова, он как будто сам себе напоминал, что время не стоит на месте и он сейчас в Британии.

Глянув на часы на руке, полковник поднялся на ноги.

– Мне нужно идти. Молодой пилот в воздухе творит чудеса, но не умеет обращаться с деньгами или с женщинами, – сказал он, добавив: – Дорого обходятся эти ребята, боевые летчики. Налогоплательщику черт знает сколько стоит их обучение. И после того, как я сделал все от меня зависящее, чтобы добиться от шельмеца дисциплины…

Его лицо неожиданно озарилось обаятельной улыбкой.

– Одна из радостей в полетах состоит в том, что все остается на земле. Включая это дерьмо.

Он кивнул в сторону высоких окон, за которыми совсем потемнело, а на летном поле бушевала вьюга.

– На высоте в пятнадцать тысяч футов[12]12
  Фут – мера длины, равная 30 см.


[Закрыть] я увижу солнце в голубом небе.

Я вернул ему копии записей, и, пока мы шли к двери, он сказал:

– Мне об этом напомнил генерал-майор, я с ним встречался на прошлой неделе. Он только что вернулся из Чили, где его возили в Пунта-Аренас[13]13
  Пунта-Аренас – город и коммуна в Чили.


[Закрыть], там у них база в Магеллановом проливе. Было много разговоров о каком-то старинном фрегате с аргентинским экипажем и под аргентинским флагом, прошедшем через пролив сразу же после окончания войны к их базе на самом юге Огненной Земли. Вроде бы какая-то женщина, родственница одного из членов экипажа, недавно расспрашивала о нем.

Он остановился, когда мы дошли до устланного ковром большого холла перед выходом из офицерского клуба.

– Как у вас дела с транспортом?

Я сказал ему, что моя машина стоит позади здания, и он повел меня по коридору мимо гардеробных и показал короткий путь через подсобные помещения.

– Странно то, – сказал он, когда мы с ним прощались, – как вся эта история запечатлелась у меня в сознании. Трупы, лежащие на льду, и блокнот Сандерби с заметками о состоянии льда в море Уэдделла[14]14
  Море Уэдделла – море у берегов Западной Антарктиды.


[Закрыть], ничего больше, и после всей научной писанины три страницы о мельком увиденном корабле-призраке, запертом во льдах.

Он покачал головой, по хмурому выражению его лица можно было подумать, что он воспринимает смерть этого человека как личную трагедию, воспоминания о которой вызывают в нем жгучую боль.

– Будьте осторожны на дороге, – сказал он, открыв дверь в проход с кирпичными стенами. – Все кругом обледенело.

Его рука легла мне на плечо, едва не вытолкнув меня наружу, и дверь тут же захлопнулась за моей спиной. Он как будто пожалел, что слишком открылся мне в нашем разговоре.

Холодный ветер, со свистом налетающий с открытого поля аэродрома, пронзил меня, как только я вышел из прохода. Лобовое стекло моей машины покрылось слоем наледи. Я спрыснул его водой, но, чтобы протаяла хотя бы маленькая дырочка, сквозь которую можно было выглянуть наружу, пришлось греть машину двигателем минут пять, не меньше. По пути назад пришлось ехать как по катку, несмотря на все посыпания солью. Погода стояла настолько скверная, что я добрался до Кингс-Линна не раньше четырех.

Производственные помещения располагались в промышленной зоне в низине у реки, но офисы «Петт и Полдис» были там же, где и раньше – неподалеку от собора Св. Маргариты и старинных складов, в которых с начала шестнадцатого века расположилась городская торговая контора ганзейского союза. В здании было холодно и как-то странно тихо. Похоже, всех отпустили пораньше. В нашем кабинете было пусто, на моем столе не было ничего, кроме письма, отпечатанного на фирменном листке почтовой бумаги.

Взяв письмо, я подошел с ним к окну и был потрясен, отказываясь верить в то, что прочел в тех двух коротких абзацах – абзацах, сообщающих мне, что я больше не нужен.

«Уважаемый мистер Кеттил!

Этим ставим Вас в известность о том, что данное отделение «Петт и Полдис» с этого дня прекращает свою деятельность. В дальнейшем все производство будет переведено в Бейсингстоук, а управление всей группой компаний будет осуществляться из штаб-квартиры в Вулверхэмптоне. Администрация более не нуждается в Ваших услугах и просит Вас незамедлительно освободить кабинет, так как офисное здание, равно как и производственные помещения, выставлены на продажу.

Условия вашего контракта будут, безусловно, соблюдены, и представители правления в Вулверхэмптоне свяжутся с вами дома по вопросам выплаты компенсации за увольнение по сокращению штатов, пенсии, страховки и т. п.»

Некто, обозначивший себя руководителем отдела кадров, нацарапал внизу письма безликую подпись.

Я, должно быть, перечитал письмо дважды, прежде чем до меня дошло его содержание. Сокращение штатов – слова из газетных заголовков, катастрофа, которая происходит с кем-то другим и никогда с тобой лично. А ведь у нашей компании давняя история.

Я стоял и глядел на краснокирпичное здание складов напротив, теперь ставшее жилым, на узкий просвет между ним и следующим строением, через который виднелся холодный блеск реки. Свинцовое небо сыпало на землю мелкую снежную пыль. В том, что дирекция фирмы так долго держалась за эти офисы, был особый смысл. Здание ценилось ею за древность, поскольку история «Петт и Полдис» уходила корнями в те времена, когда корабли строили из дерева. Тогда фирма торговала лесом, а когда суда, приходящие в Кингс-Линн по реке, стали металлическими, новые поколения семейства Петт расширили бизнес, занявшись импортом тропических сортов твердого дерева, а позже обратились к консервации древесины, в частности зданий с дубовым каркасом и кровлей в Восточной Англии.

О том, что семья Петт продала предприятие дочерней компании одной крупной химической компании, ожесточенно с нами конкурировавшей, мы узнали лишь тогда, когда по отделам стали ходить люди, которых мы никогда раньше не видели, расспрашивая о денежных потоках и производственных издержках. Мне бы еще тогда следовало догадаться, к чему идет дело. Но человеку это не свойственно, не правда ли? Вместо этого мы с головой уходим в работу, стараясь ничего не замечать. А в ней недостатка не было, заказов у нас было невпроворот, отчего все это становится еще горше.

Я снова натянул куртку, сгреб то немногое, что принадлежало лично мне, и закрыл дверь, оставив за ней почти пять лет своей жизни. Даже попрощаться не с кем в пустых коридорах, только на входе сидел охранник, которого я никогда раньше не видел.

Никогда в жизни мне не приходилось искать работу. Никогда я не был безработным. Я просто пошел по стопам отца. Он работал в «Петт и Полдис» с тех пор, как демобилизовался со службы во флоте в 1956 году, и, поскольку я знал, что работа у меня будет, большую часть своего свободного времени я проводил под парусом, отправляясь из Блэйкни исследовать залив Уош и побережье Норфолка. Это после того, как мы переехали из северного района Кингс-Линна в Клэй[15]15
  Клэй – поселок на восточном побережье Англии.


[Закрыть], и когда я окончил школу, пошел учеником на парусное судно, потом был зачислен в команду для участия в кругосветной регате «Уитбред».

Мне повезло. Работа в «Петт и Полдис», на которую я с уверенностью рассчитывал, послужила для меня чем-то вроде страховки в моих жизненных начинаниях. А теперь эта страховка внезапно исчезла, и я обнаружил, каким жестоким может быть этот мир. Университетского образования я не получил, а в сфере консервации древесины, похоже, везде сокращались штаты – кругом постоянно говорили об оптимизации производства, и я встречал увольняемых, большинство из которых, как и я, не имели дипломов.

И только занятые в продажах, особенно те, кто помоложе, относительно легко смогли перепрофилироваться. Это я выяснил примерно через месяц после того, как была закрыта «Петт и Полдис». Наш менеджер по продажам Джулиан Твейт, этот полный кипучей энергии экстраверт из Йоркшира, живущий неподалеку от нас в Уизенхэм-Сейнт-Питер, предложил нам всем встретиться и посидеть где-нибудь в центре Кингс-Линна. Обменяться новостями, информацией и связями, как сказал он. Мысль была хорошей, и мы были обязаны за нее исключительно его сердечной доброте, поскольку сам он, по всей видимости, без всяких затруднений переключился с пропиток для дерева и специальных красок на масла и смазки. Почти пятьдесят человек из семидесяти девяти сотрудников «Петт и Полдис» пришли в «Мейденз Хэд» на Рыночной площади, из них лишь четырнадцать нашли новую работу. Наибольшие трудности с обустройством испытывали рабочие из производственных цехов и служащие из старого офиса фирмы.

Уже через несколько дней после того, как я был уведомлен об увольнении, я стал обдумывать два возможных варианта. Оба они лишали меня покоя и долго не выходили из головы. Первый состоял в том, чтобы продать мою лодку, взять ссуду на большую моторную яхту футов тридцать пять – сорок в длину, на которой проводить платные прогулки в качестве шкипера. Второй вариант – открыть собственную консалтинговую компанию по консервации древесины. Обе эти идеи были настолько волнующими, что я лежал по ночам без сна, строя планы, а зачастую и просто мечтая. Именно в тот вечер в «Мейденз Хэд», общаясь со своими товарищами по несчастью, так и не нашедшими новой работы, я принял окончательное решение.

Сначала я начал изучать возможности стать шкипером прогулочного судна, поскольку я всегда мечтал о чем-то подобном. В Восточной Англии в среде любителей парусного спорта я был своим, а потому знал, у кого можно получить ответы на интересующие меня вопросы. Вскоре я выяснил, что выплата процентов по займу на покупку яхты поглотит доходы как минимум от двух месяцев моей будущей деятельности, ничего не оставляя на прочие расходы: текущий ремонт, замену оборудования, закупку расходных материалов и прочие издержки.

Этот вариант оказался неприемлемым, если я не мог профинансировать его самостоятельно. Тогда я стал пробовать себя в качестве консультанта по древесине, и вместо того, чтобы писать запросы потенциальным нанимателям, я принялся предлагать свои услуги компаниям и учреждениям, с которыми имел дело те пять лет, что работал на «Петт и Полдис».

Одним из таких учреждений был Национальный морской музей в Гринвиче. Когда-то мы выполнили для них довольно специфический заказ, связанный с только что найденной резной фигурой носовой части старинного корабля. Я получил вежливый ответ от заместителя директора, но работу мне не предложили. В обозримом будущем он не усматривал надобности в привлечении специалистов, не состоящих в штате музея.

Такого ответа я и ожидал, поэтому был слегка удивлен, когда примерно через полтора месяца получил от него еще одно письмо. В нем он сообщал, что хотя ничего конкретного мне обещать не может, но полагает, что, возможно, мне будет небесполезно поучаствовать в его встрече с кем-то, кому нужна консультация о корабельной древесине, которая состоится в следующую среду в Гринвиче.

«Это не вполне в моей компетенции, – говорилось в письме, – но сам по себе корабль представляет огромный интерес для музея, да и связанные с ним обстоятельства весьма необычны. Я подумал о вас, в частности, помня о вашем опыте плавания под парусами. Вы поймете почему, если сможете явиться на встречу, которая назначена на 11 часов на борту “Катти Сарк”[16]16
  «Катти Сарк» – чайный клипер девятнадцатого века, ныне корабль-музей в Гринвиче.


[Закрыть]».

Это письмо меня заинтересовало, и, хотя мне трудно было выкроить время, да и, по правде говоря, деньги для поездки в Лондон, Виктор Веллингтон был настолько влиятельной фигурой в той сфере, где я пытался утвердиться, что не откликнуться на его приглашение было бы ошибкой.

Утром в ту среду я сел на междугородный экспресс, который в начале десятого доставил меня на вокзал на Ливерпуль-стрит, пребывающий в хаосе реконструкции. Солнце пронзало лучами тучи пыли, высвечивая лес новых стальных колонн и поперечных балок, вознесенных над сколоченными из досок узкими коридорами, по которым текла людская толпа мимо рычащей у фундаментов старых зданий тяжелой техники. Снаружи Сити, напротив, казался чистым и светлым. У меня был большой запас времени, и я зашел в маленькое кафе рядом с «Монументом»[17]17
  «Монумент» – колонна в Лондонском Сити, воздвигнутая в память о Большом лондонском пожаре 1666 г.


[Закрыть] выпить чашку кофе с сэндвичем, затем пешком отправился на Тауэрский причал, где сел на катер до Гринвича.

Через двадцать минут мы уже свернули в гринвичский плес и пересекали реку, приближаясь к причалу. Позади строений на пристани высоко в голубое небо вознеслись мачты и реи «Катти Сарк», сверкая лаком и краской в косых лучах яркого солнечного света. Когда я сошел на берег, слева от меня открылся вид на зеленые лужайки среди бледно-серых каменных корпусов прибрежного шедевра Рена[18]18
  Кристофер Рен – знаменитый английский архитектор, перестроивший центр Лондона после пожара 1666 г. Имеется в виду здание Королевского высшего военно-морского училища в Гринвиче, спроектированное Реном.


[Закрыть]. Я взглянул на часы – еще не было и половины одиннадцатого.

«Катти Сарк» стоял носом к реке, своим огромным бушпритом рассекая пополам пространство между «Джипси Мот IV» Фрэнсиса Чичестера[19]19
  Фрэнсис Чичестер – английский летчик и мореплаватель XX века, совершивший одиночное кругосветное плавание на яхте «Джипси Мот IV» в 1966—67 гг. С 1972 года выставлена на всеобщее обозрение в сухом доке Гринвича рядом с «Катти Сарк».


[Закрыть] и входом на пристань. Подойдя к паруснику, я немного постоял, опершись на стальные перила и глядя в сухой док, специально для него построенный. Каменные ступени вели вниз по обе его стороны, чтобы посетители могли осмотреть острый профиль носа и фигуру на нем с простертой вперед рукой и развевающимися волосами. Вокруг корабля по всему доку был проход к такой же лестнице у кормы. Со стороны правого борта на шканцы вели сходни и трап, но основной вход на судно был с левого борта, почти точно посередине между первой и второй мачтами из трех. Он несколько напоминал подъемный мост, опущенный с закругленного внутрь борта на каменный край дока.

У меня все еще оставалось двадцать минут, и я пошел к «Джипси Мот». Глядя на изящные очертания этого созданного для гонки судна, я задумался о человеке, который в свои шестьдесят с лишним, борясь вегетарианством с раком, смог на нем в одиночку не только пройти вокруг света, но и обогнуть мыс Горн[20]20
  Мыс Горн – крайняя южная точка архипелага Огненная Земля.


[Закрыть]. В сравнении с «Катти Сарк» яхта, конечно же, выглядела совсем крошечной, но, если стоять вот здесь, возле системы автоматического рулевого управления, и смотреть снизу вверх на главную мачту, устремленную в небо, то управление ею уже представлялось чертовски сложным делом для совершенно одного пожилого человека.

Я стал думать о своей собственной лодке, о прелести июньского утра, вызвавшей у меня острое желание вернуть ее себе, выйти под парусом из Блейкни на север от пролива, увидеть белых чаек в ослепительном солнечном сиянии, пройти мимо того места, где тюлени греются на гальке и поднимают головы, чтобы посмотреть на меня своими ясными коричневыми глазами… Но я в Лондоне, лодка продана, и мне позарез нужна работа.

По пути назад к «Катти Сарк» я снова взглянул на часы. Без семнадцати минут одиннадцать. Мне бы хотелось подняться на борт, освежить в памяти интерьер корабля, но внутренний голос мне подсказывал, что неправильно было бы появиться раньше более чем на пятнадцать минут. Если Виктор Веллингтон узнает, что я на корабле, он наверняка пошлет кого-нибудь за мной. Это выглядело бы как чрезмерное рвение с моей стороны. Это гордыня, разумеется, но я не хотел, чтобы он догадался, как отчаянно я нуждаюсь хоть в каком-нибудь контракте с музеем, пусть даже самом незначительном. Интуиция мне подсказывала, что, если только я его получу, за ним последуют и другие.

Солнце уже нагрело камни дока, когда я неспешно пошел к правому борту судна. Паб, находящийся позади кормы «Джипси Мот», сиял золотом на коричневом фоне. С одной стороны его вывески красовалась яхта Чичестера, с другой – его самолет. На бетонной смотровой площадке, расслабленно опершись спиной на перила, стоял худощавый молодой человек в светло-голубых джинсах и свободной короткой куртке золотистого цвета. Вокруг его шеи был завязан рукавами коричневый свитер, а с плеча свисала фотокамера, но все же он больше был похож на студента, чем на туриста.

Я обратил на него внимание потому, что он смотрел не на «Катти Сарк». Стоя неподвижно, он пристально глядел на Чёрч-стрит, где маленький «Ситроен» пытался втиснуться между большим грузовиком, припаркованным возле паба, и рядом из пяти соединенных цепью щитов, отделяющих проезжую часть от кирпично-бетонной территории дока.

Припарковавшись, из автомобиля выбралась молодая женщина. Ее коротко остриженные, почти «ежиком», черные волосы блестели на солнце, как и свободно повязанный на шее шелковый шарф. Что-то в ее поведении, в том, как она стояла и, откинув голову назад и напрягая все тело, смотрела на «Катти Сарк», наталкивало на мысль, что чайный клипер имеет для нее какое-то особое значение.

К этому моменту я поравнялся с кормой «Катти Сарк». Пройдя мимо студента, я остановился и облокотился на перила, глядя, как она залезла в машину и вытащила старый кожаный портфель, из которого достала толстую тетрадь с отрывными листами и положила ее на капот. Минуту она так и стояла, переворачивая страницы. Студент переменил позу. Невысокий, со смуглой кожей, он блеснул золотым кольцом на пальце, снимая с плеча и раскрывая футляр своей фотокамеры. Как и его одежда, аппарат был дорогим.

Здесь было множество туристов, но все они расхаживали у носа корабля и собирались группами у входа на палубу, так что к тому моменту, когда женщина, заперев дверь своего авто, направилась к нам, кроме нас со студентом у кормы не было никого.

Медленно шагая, она на ходу заталкивала тетрадь назад в пухлый портфель. Она казалась рассеянной, как будто мыслями была где-то далеко отсюда, не замечая красоты этого утра и величия устремленных в голубое небо мачт чайного клипера. Среднего роста, она не была красавицей, но поражала твердой линией выступающего подбородка и изгибом переносицы. Ее лицо с резко очерченными утренним солнцем скулами и широким лбом производило сильное впечатление, а во взгляде, брошенном на меня на мгновение из-под черных прямых бровей, светился глубокий ум.