Текст книги "Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны"

Но планерная группа, которой было поставлено задание захватить доминирующую местную высоту – 107 (около 300 метров) – для контроля над взлетно – посадочной полосой, понесла тяжелые потери от 22–го новозеландского батальона и не справилась с задачей. Уже в первые часы боя большинство немецких командиров отделений были убиты или ранены.

Среди дыма, пыли и шума сражения появились Ю–52, летевшие ниже угла поражения тяжелыми зенитными орудиями, и сбросили парашютистов. Но некоторые тесные группы самолетов представляли собой легкую мишень для зениток «Бофорс».

«Можно было видеть, как снаряд разбивал самолет, и оттуда, словно мешки с картошкой, вываливались тела» [48].

Парашютисты приземлялись среди и около новозеландских и греческих позиций, одни – близко к заданным районам, другие, в суматохе сражения, – далеко от своих целей.

Восточная часть немецких клещей, которые должны были сомкнуться на аэродроме Малама, была сброшена далеко от заданной позиции, и большинство ее парашютистов приземлились среди новозеландцев или в пределах легкой досягаемости их пушек.

«Внезапно они оказались среди нас… пара ног появилась в ветвях ближайшего оливкового дерева. Они были прямо над нами. Вокруг меня трещали винтовки. У меня был автомат, и все это походило на стрельбу по уткам», – сообщал капитан Уотсон [49].

Была «ужасная паника». Командир одного новозеландского батальона за несколько минут убил пятерых немцев; батальонный адъютант застрелил двух, не поднимаясь из – за стола.

Близ и вокруг Модиона, где новозеландцы создали полевую гауптвахту, парашютисты приземлялись десятками. Лейтенант У.Дж. Дж. Роуч, командир центра, выдал все имевшиеся ружья заключенным и взял их на охоту. Они убивали немцев и пополняли свое вооружение захваченным у нацистов оружием. Вокруг домов в пригородах Модхиона, где немцы приземлялись на плоские крыши и грязные улицы, греки, а также новозеландцы набрасывались на них. «Критяне, женщины, дети и даже собаки, использовали любое оружие, кремневые ружья, захваченные у турок сотню лет назад, топоры и пики», – пишет Кларк [50]. Их вооружение значительно пополнилось еще до исхода дня, когда Ю–52, выполняющие миссию допоставки, сбросили немецкое оружие прямо в руки обороняющихся.

Командир одной артиллерийской батареи сообщал: «Один немец застрял лишь в 25 ярдах от нас, в винограднике. Сделано несколько выстрелов, но может быть, он просто затаился. Артиллерист Макдональд снимает наше беспокойство: он приближается с другой стороны, идет прямо на немца и говорит: «Не смотри так на меня, ты понял, ублюдок?» – и совершает соответствующее действие. Другой бедняга получает свое в воздухе. Его парашют запутывается в ветвях оливкового дерева, и он умирает, прислонившись к скале; его руки подпирают голову – как будто он о чем – то размышлял в момент, когда его настигла смерть. Мертвые немцы везде – парашюты путаются в деревьях и еще трепещут на ветру…» [51].

Восточные клещи немцев, нацеленные на Малам, оказались разбиты еще до полудня. На всем пути от Модиона до аэродрома были рассеянные группы немцев, прячущиеся в домах, лежащие на земле в оврагах или в кустах или укрывающиеся в сточных канавах, но это не была единая управляемая группа. Угроза была создана к западу от Тавронитиса, где часть наступательного полка высадилась нетронутой и удерживалась у западной части аэродрома.

Немецкие парашютисты «Центра», или специальные силы «Марс», при высадке сильно рассеялись вокруг Ханьи, сконцентрировавшись в районе Галатас – Тюремная долина вдоль дороги в Аликану и на полуострове Акротири (доминирующем над заливом Суда) и южной части Ханьи. Начало этого наступления ознаменовалось дурным знаком. Генерал Зюсманн, командующий 7–й воздушной дивизией и специальными силами «Центр», и члены его личного штаба погибли на острове Айина, «находясь ввиду Афин», когда в воздухе оторвались крылья их планера.

Основное наступление парашютистов в этом районе началось почти через час после того, как первая волна парашютистов «погасила свои парашюты» возле Малама. Главный военный госпиталь англичан № 7 на Крите был расположен в палатках на мысу возле побережья, и среди лежачих пациентов и ходячих больных и раненых, которые скрывались в узких траншеях, появилась группа парашютистов. Но триумф для немцев оказался недолгим. До окончания дня захваченных в плен раненых освободили новозеландские солдаты, мыс был очищен с помощью нескольких легких танков; большинство немцев бежали.

Подобным же образом угроза скалистому полуострову Акротири была быстро ликвидирована. Немцы приземлились на большом расстоянии друг от друга; четыре из 15 планеров опустились в этом районе, и атакующие потеряли почти половину своих людей в первые несколько часов. Их сдерживали и осаждали до тех пор, пока оставшиеся в живых ослабели от голода и жажды и не сдались англичанам двумя днями позже.

Многие немецкие парашютисты погибли, выполняя свой долг. Подполковник фон дер Хайдте доложил: «…из моих самолетов <… > только три человека приземлились целыми и невредимыми».

В некоторых местах все походило на тир. Зажигательные снаряды подожгли несколько шелковых парашютов; немцы падали на землю, оставляя за собой огненный след, и ломали себе ноги и спины. Висевшие в воздухе фигуры дергались, как подвешенные на нитках марионетки, а затем обмякали, когда английские пули достигали своей цели.

«Беспорядочное сражение … серия отдельных боев – весь день разгоралась вокруг Галатаса» и вдоль дороги между Ханьей и Аликану [52].

Результат был непредсказуем. Полковник Ричард Хайдрих, который после Зюсманна стал командующим 7–й воздушной дивизией, сумел сконцентрировать большое число солдат в так называемой Тюремной долине и занял большую территорию к югу от Галатаса, доминирующего в этом районе. Но один из трех батальонов его парашютно – стрелково – го полка был уничтожен или рассеян; два других понесли значительные потери [53].

Временные пункты первой помощи были полны стонущих людей, оказавшихся в сильном шоке или в бессознательном состоянии. Фон дер Хайдте заметил «серые» лица раненых в палате; он откинул «светлые волосы» со лба молодого и сильно раненного англичанина и, говоря о другом пациенте, отметил, что «морфий не всегда помогает. <… > Человек продолжал кричать от боли. От его криков холод пробирался по спине; это походило на крик раненого животного» [54].

Залив Суда и Ханья хорошо контролировались англичанами. И исход сражения еще не был предрешен. Но не для короля эллинов Георга II и его аристотелевского правительства. Немецкие парашютисты опустились в полумиле от королевской резиденции (в доме критского премьер – министра М. Цоудераса, к югу от Периволии). По совету британского военного атташе королевские особы – король, принц Петр, премьер – министр и другие сопровождаемые британскими и критскими солдатами лица быстро направились в горы по направлению к южному побережью, карабкаясь по скалам под жарким солнцем. На короле была надета «перевязанная лентами туника». В это время немецкие самолеты властвовали в небе, бывшем раньше греческим [55].

К середине дня, безоблачного и жаркого, немцы приступили ко второй фазе своего наступления.

Ретимнон и Ираклион почувствовали на себе всю тяжесть атаки с неба.

В Ретимноне тяжелая бомбардировка позиций противовоздушной обороны началась в 4:15 после полудня, но многие усилия немцев были затрачены на фальшивые позиции. Затем подоспели остальные парашютисты… Немцы потеряли лишь семь самолетов из более чем 500 Ю–52, задействованных в качестве пассажирско – транспортных средств во время утренней атаки на Малам и Ханья – Суда, но примитивные средства заправки на материковой части Греции и густые пылевые облака, поднимаемые вращающимися пропеллерами, являлись причиной задержки вылетов. Интервал между сбрасываемым «грузом», который доставляли группы самолетов, составлял более получаса. И вновь, как утром, «с неба пошел дождь из лепестков» [56]. И вновь была сильная неразбериха; в одних районах немцы приземлялись в места их назначения, в других – были сильно рассеяны. Нападающие двинулись к главенствующей высоте и к восточной оконечности аэродрома и захватили два английских танка. Но они понесли тяжелые потери; 21 мая один австралийский батальон захоронил 400 немцев. И греки, вначале нестойкие, воодушевились.

В Ираклионе ближе к вечеру немцы атаковали четырьмя батальонами парашютистов, но вновь время было потеряно. Транспортные самолеты отставали; около 600 парашютистов вынуждены были остаться в Греции, так как график не соблюдался, а немецкие истребители не могли задерживаться достаточно долго, чтобы обеспечить прикрытие запаздывающим пассажирско – транспортным самолетам [57].

Британские зенитные орудия, молчавшие во время предварительной бомбардировки, открыли огонь, когда транспортные самолеты летели на низкой высоте, и 10–15 Ю–52 сбили в воздухе.

«Я видел, – писал Букле, – как воспламенялись самолеты, а затем из них лихорадочно выскакивали люди, как будто падали сливы из разорвавшегося мешка. Некоторые парашютисты во время падения на землю горели. Я видел, как один самолет падал в море, а позади него на стропах своих парашютов свисали шестеро человек… Летчик всячески маневрировал, чтобы сбросить их» [58]. «К востоку от Ираклиона несколько немцев укрылись на ячменном поле. «Давайте, парни, подожжем этот чертов ячмень», – крикнул британский солдат. Ячмень был довольно сухим и загорелся при касании зажженной спички… Спрятавшиеся немцы вскочили и побежали, как кролики, выкуренные из своих нор. Когда они бежали, по ним стреляли из пулемета и доставали винтовочным огнем» [59].

Несколько высадок парашютистов возле Ираклиона были осуществлены с опозданием, и вновь немцы понесли большие потери; от двух групп к наступлению темноты осталось 60–70 человек; три другие были почти полностью уничтожены, когда сразу после приземления их контратаковал Королевский шотландский полк «Блэк уотч» и танки. Тем не менее немцы укрепились на большом участке к востоку от взлетно – посадочной полосы, а в самом городе Ираклионе парашютисты, избегая греков, австралийцев, «Блэк уотч» и «Йорков» и «Ланкастеров», по ночам, в кратких перестрелках, пробивались к гавани.

Для генерала Фрейберга, как об этом свидетельствует новозеландская история, мастерски умалчивая о многом, «день был беспокойным». Сумятица, непонимание ситуации и ошибочные рапорты, как это неизбежно при любой воздушно – десантной операции, делают оценку затруднительной. Полное прерывание связи с некоторыми секторами и, в лучшем случае, нерегулярные и урывочные доклады по плохо работающей рации не позволяли правильно оценить ситуацию. Беспокоящие полеты немецких истребителей и пикирующих бомбардировщиков «Штука», царивших в небе, во многих районах фактически препятствовали какому – либо перемещению англичан по дорогам в дневное время и делали сложным осуществление даже контратак на пересеченной местности. У Фрейберга было одно преимущество: в ту ночь он прочитал перевод захваченного приказа об операции для 3–го парашютного полка, в котором в сжатой форме приводился полный вражеский план нападения на Крит. Приказ подтвердил то, что Фрейберг и предполагал: последующие атаки будут наноситься с воздуха и с моря. Но в нем также раскрывались планы немцев на быстрый захват в первый день Малама, Ханьи, Ретимнона. Насколько Фрейберг знал, враг нигде не добился успеха, однако его доклад Уэйвелу был сдержанным: «День выдался тяжелым, но, насколько известно, силы обороны продолжают удерживать аэродромы Малама, Ираклиона и Ретимнона, а также две гавани, однако с трудом» [60].

Одного Фрейберг не знал. Уже когда он писал свое сообщение, было принято фатальное решение главной целью немцев сделать захват аэродрома в Маламе.

Подполковника Л.У. Эндрю, командира 22–го новозеландского батальона, который удерживал аэродром в Маламе, тревожило наступление ночи. Связь с его группами прерывалась и была неудовлетворительной, как и его собственная со штабом. Он знал, что солдаты с немецких планеров закрепились вдоль Тавронитиса и с западной части аэродрома. Сам полковник продолжал удерживать значительный район. Время от времени с помощью сигнальных ракет и флагов он безуспешно пытался призвать к себе на помощь 23–й новозеландский батальон, находившийся восточнее. Он считал вполне определенно, что может рассчитывать только на два из своих пяти подразделений; с другими не было связи, или же он знал, что парашютисты приземлились в месте их дислокации и потери их велики. Большинство его минометов и пулеметов вышли из строя [61]. В 5 часов пополудни Эндрю попросил своего бригадного командира приказать 23–му батальону осуществить запланированную контратаку, но ему ответили, что это невозможно: у 23–го батальона было много своих забот.

Тогда подполковник Эндрю обратился к последнему средству; он понимал, что больше не может ждать, пока враг не укрепится без помех к западу от Тавронитиса. Он считал, что должен этой ночью усилить свои позиции: завтра будет поздно. Эндрю приказал своим двум танкам при поддержке снабженческого взвода новозеландской пехоты и артиллеристов – зенитчиков, сформированных в пехоту, провести контратаку с западного края маламского аэропорта в направлении моста через Тавронитис.

Почти сразу обнаружилось, что во втором танке его двухфунтовые снаряды не входят в затворный механизм и башня плохо вращается. Поэтому его оставили. Первый танк… сел на брюхо в каменистом русле реки, башня была зажата, и экипаж оставил его.

Пехота столкнулась с «испепеляющим огнем спереди и слева». Восемь раненых из девяти человек – это все, что осталось, – отступили к новозеландской линии [62]. Фиаско!

С наступлением темноты Эндрю принял решение. Он предупредил своего бригадира, что может совершить ограниченный отход, и отвел две свои группы, с которыми имел связь, с Тавронитиса и края аэродрома на высоту 107 и на хребет позади нее. Однако и это не удовлетворяло полковника. Когда рассветет, его люди, находящиеся на голых отрогах, могут быть выведены из строя пулеметными и бомбовыми атаками немецких самолетов. Эндрю решил отодвинуть то, что оставалось от его батальона, еще дальше к востоку, чтобы соединиться до наступления утра с 21–м и 23–м новозеландскими батальонами. Высота 107, доминирующая над аэродромом, была оставлена, исключая изолированную и окруженную часть. Немцы были близки к захвату своего первого аэропорта на Крите. Это была важная победа.

В отеле «Гранд Бретань» в Афинах в ночь 20 мая ситуация не казалась обнадеживающей для генерала Штудента и генерала Лера. Стало очевидно, с опозданием, что силы англичан на Крите оказались большими, чем предполагали немцы. Было известно о смерти генерала Зюсманна; позднее Штуденту придется узнать, что генерал Мейндель серьезно ранен и погибло много командиров специальных сил и батальона; потери были очень велики. С некоторыми плацдармами воздушного десанта не было установлено связи, и ни один из аэродромов не был захвачен.

Для Штудента немецкие силы на Тавронитисе и вдоль западного края маламского аэропорта, а также силы под командованием полковника Хайдриха в Тюремной долине к юго – западу от Ханьи представлялись единственными цельными и организованными подразделениями на Крите. Высадка в Маламе и Ираклионе с моря не планировалась соответственно до 21–22 мая. Немцам необходим был аэропорт, чтобы принять транспортный самолет с боеприпасами и тяжелым оружием, в котором немцы так нуждались.

Гибкость немецкой военной доктрины и – вопреки популярному мнению – слаженное действие немецкого штаба позволили Леру и Штуденту переменить свои планы. Они решили закрепить успех и сконцентрировать все имеющиеся силы на Маламе.

«Я решил, – писал позднее Штудент, – что весь резерв парашютистов целиком должен быть введен в действие на аэродроме в Маламе» [63].

Его фразеология – «весь резерв парашютистов» – была высокопарной; у Штудента в то время было только четыре с половиной члена команды десантной пехоты и противотанковое подразделение. Решение немцев: поставить все на опорный пункт Малам; с первыми лучами солнца 21 мая вылететь в боевом порядке к наступательному полку и войскам вдоль Тавронитиса, затем сбросить оставшихся парашютистов и высадить батальон 5–й горно – пехотной дивизии на взлетно – посадочной полосе Малама, как только это станет безопасно. В то же время 1–я мотокатерная флотилия, которая находилась у острова Мелос в ночь 20 мая, должна атаковать Крит 21 мая с тяжелым вооружением и дополнительным числом горнопехотинцев. Итальянский флот, истощенный и поврежденный после сражения за мыс Матапан, отказался отправиться в море, а разведка 4–го воздушного флота сообщила, что британские военные корабли находятся юго – восточнее и юго – западнее Крита. Но шанс надо было использовать. Скорость была решающим фактором…

Штудент, Лер и немецкое верховное командование провели остаток той ночи на своем командном пункте в «Гранд Бретани», ожидая контратаки против тонкой линии истощенных немцев, удерживающих Тавронитис и западную часть Малама. Но ее не произошло…

21 мая

На море стояла тихая ночь; легкие силы ее королевского величества, патрулирующие в темноте севернее Крита, ввязывались в стычки с несколькими итальянскими торпедными катерами, но этим все и ограничилось.

Но на самом Крите темнота не принесла передышки. Сражение продолжалось под звездным средиземноморским небом; двое сражающихся схватились в смертельной схватке; ничто, кроме победы одного или другого, не могло остановить ее.

Пока небо еще было темным на западе, на песчаной прибрежной полосе западнее Тавронитиса дерзко приземлился Ю–52 – первый из последующих. Один из них прихватил на обратном пути раненого генерала Мейнделя. Еще до прибытия грохочущих снабженческих самолетов наступательный полк расширил свою линию на запад, захватив фактически всю посадочную полосу и большую территорию к северу, очистив ее от разрозненных остатков англичан. В 8:10, несмотря на огонь четырех 75–мм французских, трех 75–мм итальянских и двух 3,7–дюймовых английских горных гаубиц, на полосе Малама приземлился Ю–52 – предвестник полного британского поражения [64].

Полоса и песчаные пляжи восточнее ее – не как на западе – еще контролировались британской артиллерией и минометами, но немцы бросили вызов огню. Некоторые самолеты проиграли игру и были повреждены или сбиты, но большинство вышли победителями; на протяжении всего дня одиночные самолеты устремлялись вниз, приземлялись и взлетали, чтобы обеспечить передачу грузов.

Самолеты должны были приземляться… фактически на клочке земли – 600–метровой полосе близко к побережью. Им препятствовал сильный поперечный ветер и чрезвычайно интенсивный огонь вражеской артиллерии и пулеметов. Батарея, еще не захваченная немецкими силами, обстреливала аэродром с интервалами в один выстрел в минуту… Горящие самолеты на единственной взлетно – посадочной полосе мешали посадке кружащим вверху Ю–52. Операции по доставке груза можно было осуществлять только при взлете и посадке самолетов на пляже с каждой стороны аэродромной полосы, независимо от неизбежных при этом потерь [65].

Если не учитывать хлопков минометов, быстрых голосов пулеметов и более сильного грохота артиллерии, раннее утро было относительно спокойным; обе стороны зализывали раны и ждали.

Но около восьми утра небо вновь распустилось шелковыми грибами, когда Ю–52 сбросили около двух с половиной групп своих парашютистов к западу от Тавронитиса. Они должны были присоединиться к наступательному полку. Солдаты приземлились безопасно, вне досягаемости английских пушек, и сразу же стали пробиваться на восток.

Около трех часов дня под жарким солнцем Крита немецкие пикирующие бомбардировщики «Штука» и истребители бомбили и стреляли, несясь вниз с оглушительным воем на свои цели – деревни Малам и Пиргос и позиции 23–го новозеландского батальона к западу от аэродрома. Когда наступательный полк атаковал с запада, еще две группы парашютистов были сброшены на побережье к востоку от Малама.

Но вновь немецкая разведка просчиталась; парашютисты высадились прямо на позиции новозеландцев. Результат – всеобщая беспорядочная стрельба и дикая свалка.

«Там были все – офицеры, – сообщает капитан Андерсон, – повара, посудомойщики… немец свалился менее чем в десяти футах… я влепил ему, когда он еще не поднялся с земли… Я едва пережил шок, как еще один спустился почти мне на голову, и я ему тоже всадил пулю, пока он отстегивался. Понимаю, нечестно, но так было» [66].

Маори упорно выслеживали немцев и убивали их из ружья или закалывали штыком.

К сумеркам большинство из двух групп погибли или были ранены; около 80 выживших пробирались на окраины Пиргоса, чтобы присоединиться к немцам, наступающим с запада. А наступательный полк, захватив Пиргос и Малам, остановился, оставив после сильной атаки около 200 мертвых немцев перед позициями 23–го батальона.

Тем не менее неумолимо прилетали Ю–52, останавливаясь среди горящих обломков, выгружали своих людей или груз и, не выключая моторов, вновь взлетали. В 5 часов дня батальон и полковой штаб 5–й горно – пехотной дивизии начал высаживаться в Маламе и на соседних песчаных пляжах. Полковник Бернард Рамке принял командование над наступательным полком (заменив раненого Мейнделя) и всеми специальными силами. В течение двух часов определились его планы: завтра он будет атаковать вновь…

Для англичан наступал решительный момент. Теперь, когда Малам находился в руках у немцев и использовался для перевозки людей и грузов из Греции, аэродром следовало вернуть. Бригадир Эдвард Путтик, который командовал новозеландской дивизией, его командиры и Фрейберг решились атаковать.

В Ретимноне и Ираклионе 21 мая как защитники, так и атакующие вели жестокие и злобные небольшие сражения; батальоны и группы вступали в перестрелки – действия, которые вихрем вырывались из главного потока истории… В Ретимноне и Ираклионе сражение было самостоятельным, изолированным, атака и защита как бы сражались в вакууме, а главной целью обеих сторон был Малам. Немцы в последний раз оказали своим рассеянным батальонам достаточную поддержку с воздуха, чтобы они могли продолжать действовать. Англичане и греки были отрезаны расстоянием, постоянно рыкающими хищниками немцев в небе и немецкими позициями (захваченными в первый день) от всех, исключая непрямые связи с областью Суда – Бэй – Ханья – Малам. Небо принадлежало Германии; ястребы со свастиками на крыльях ныряли и парили высоко в небе на протяжении всего дня, наскакивали на любую движущуюся жертву, рвали ее когтями и долбили своими клювами…

В Ретимноне австралийцы достигли нескольких незначительных успехов. Со второй попытки австралийский батальон после ожесточенного боя вернул высоты, доминирующие над аэродромом с востока, и еще одна гора была без труда вновь захвачена. Командир 2–го парашютного полка был захвачен австралийцами днем, а для немцев, со свирепым упорством удерживающих свои позиции в маленьком городе Платанес и вокруг Периволии, все казалось обнадеживающим, хотя и ненадолго. Атакующих вокруг Ретимнона рассеяли к востоку и западу от аэродромной полосы, но англичане и греки в свою очередь были отрезаны от Суды. А боеприпасов оставалось мало…

В Ираклионе сражение с переменным успехом завершилось к концу дня противостоянием. Там немцы также удерживали восточную и западную части; их незначительное преимущество в обладании аэродромом было ослаблено, но они все еще удерживали высоты к юго – востоку, и некоторым из них удалось прорваться к гавани.

Британские резервы на Крите – вернее, то, что оставалось от них, – были прикованы к своим позициям 21 мая немецкой авиацией, постоянно рыскающей в небе, и угрозой вторжения с моря. Разведывательные самолеты Англии высмотрели немецкий конвой в море поздно вечером 21 мая, и Фрейберг со своими бригадирами считал, что «вероятно, скорее всего, ждать нападения с моря в районе Ханьи» [67].

Их информация оказалась достоверной.

Первая мотопарусная флотилия, собранная из различных посудин и «консервных банок», днем отправилась с острова Мелос с целью высадить 2 331 солдата (3–й батальон, 100–й горно – пехотный полк – подразделения с тяжелым вооружением – и часть 2–го полка ПВО) возле Малама по возможности 21 мая до наступления темноты. Маленькие каики, заполненные людьми и оружием, направлялись и контролировались в конвое лейтенантами с карманными компасами и самодельными мегафонами [68]. На итальянской торпедной лодке «Люпо» был пулемет – единственная защита конвоя.

Это было смелым действием, рассчитанной, даже отчаянной игрой, но немцы верили, что их «Штуки» и бомбардировщики не позволят британскому флоту покинуть залив.

Действительно, для такой веры были основания: королевские военно – морские силы будут разбиты в Критском сражении – худшее на долю любого флота испытание – да и столкновения на Окинаве с камикадзе уже начались.

Адмирал Каннингхэм разделил свой флот на легкие силы и силы прикрытия. Легкие – силы Ди (крейсеры «Дидо», «Орион» и «Аякс» и эсминцы «Кимберли», «Изис», «Империал» и «Янус») и силы Си (крейсеры «Найяда» и «Перт»; эсминцы «Кандагар», «Нубиан», «Кингстон» и «Джуно») – патрулировали севернее побережья Крита в ночь на 20 мая, а утром 21–го двинулись к югу через проливы Касос и Антикитера. К западу от Крита курсировали для обеспечения прикрытия в случае выхода итальянского флота из своего логовища линейные корабли «Уорспайт» и «Вэлайант» и шесть эсминцев под командованием контрадмирала Х.Б. Роулингса. Другие корабли были южнее Касоса и стремились как можно быстрее присоединиться к основным силам.

Испытание бомбами началось до полудня 21 мая. Высотные бомбардировщики подходили в отблесках солнца, и, хотя хлопковые коробочки со взрывом распускались вокруг них, они аккуратно укладывали свои заряды, почти не снижая скорости, и при этом повреждали британские корабли.

Жизненные части эскадренного миноносца были разворочены бомбой, другая привела к детонации отсека боезапасов, и за несколько секунд корабль, весь в огне, ушел под воду. Шокированные, в оцепенении, пропитанные соляркой люди – шесть офицеров и 91 матрос – были спасены из воды, и сражение продолжилось. Ю–87 и 88 присоединились к атаке; пикирующие бомбардировщики, низкополетные штурмовики, торпедные бомбардировщики набрасывались на корабли. Крейсер «Аякс» получил повреждение от упавшей рядом бомбы. В течение всего дня неумолимо, настойчиво, без передышки, почти демонически приходили бомбардировщики, а корабли оборонялись.

«Нет более открытого места под небом, чем палуба эсминца, когда пакеты бомб падают под уклоном на нее. Когда рядом падали бомбы, казалось, что гигант пинал его, повредив рулевой механизм, погнув рамы и переборки», – сообщал очевидец [69].

Темнота принесла передышку, и легкие корабли прошли через Касос и Антикитера в опасное Эгейское море, чтобы патрулировать северное побережье Крита. Где – то около полуночи, в 18–20 милях к северу от Ханьи, 1–я мотопарусная флотилия, тормозимая тревогами, отменяемыми приказами о движении и встречным ветром во время ее прохода от Мелоса к Маламу, нашла свою судьбу. Контр – адмирал И.Дж. Гленни, с силами Ди – «Дидо», «Орион», «Аякс» и четырьмя эсминцами – перехватили первый немецкий морской конвой, направлявшийся к Криту. Это была дикая давка, в которой наполненные солдатами каики, освещаемые рыскающими прожекторами, становились легкой добычей пушек [70]. Конвой был разбросан, а маленький «Люпо», 679–тонный итальянский эсминец, смело носился вокруг, делая все, что мог, чтобы сохранить строй и защитить своих уязвимых подопечных. «Люпо» выбросил дымовую завесу и дерзко обменивался ударами с намного превосходящими британскими силами. Он выпускал торпеды с расстояния 800 ярдов, стрелял из орудий и пулеметов, протискивался между британскими кораблями и, хотя получил 18 пробоин от вражеских зарядов, остался на плаву и продолжал вести бой [71]. Его смелость спасла большую часть конвоя, но даже того, что он смог сделать, было недостаточно; конвой повернул назад изрядно побитый; 320 немецких солдат утонули.

У сил Си под командованием контр – адмирала И.Л.С. Кинга появился свой шанс вскоре после первых лучей солнца 22 мая. Королевские силы пустили ко дну одиночный каик, а затем перехватили конвой из 30 малых судов, направлявшихся на Крит как раз в тот момент, когда, в ответ на приказ адмирала Саутиста, конвой повернул к Греции. Единственное судно сопровождения, небольшой итальянский эсминец «Сагиттарио», конкурировало по галантности с «Люпо». Пока его конвой терялся за дымовой завесой, «Сагиттарио» вступал в схватки с британцами, выпускал торпеды и сильно кренился, отвечая на резкое изменение курса и избегая снарядных разрывов от орудийных залпов врага. «Сагиттарио» избежал повреждений, как и англичане; возможно, один или два каика были затоплены, но большинству удалось бежать [72].

Британский флот не был нейтрализован; проблема перевозки тяжелого военного оборудования немцами на Крит не была решена. Попытки немцев получить подкрепление с моря не удались.

22 мая

Однако для Королевского военно – морского флота испытание бомбами лишь только началось. Силы Си, которые были усилены противовоздушными крейсерскими кораблями «Калькутта» и «Карлайсл» находились далеко в Эгейском море, в поисках разбросанных каиков. Над ними на протяжении бесконечной мили в воздухе царили немецкие «Штуки». Скорость эскадры была ограничена, а противовоздушная защита слаба. Она повернула назад, увидев врага, отказавшись от изречения Нельсона о том, что ни один капитан не может бежать, если он поставил свой корабль бортом к вражескому кораблю [73].

Силы Си («Уорспайт» и «Вэлайант» контр – адмирала Роулингса) спешили к проливу Китера, чтобы очистить опасное Эгейское море, а силы Ди Гленни приближались к нему для поддержки.

Но было слишком поздно. Час за часом в этот долгий ясный день под небом поразительной яркости корабли британского военно – морского флота вели тяжелые бои и погибали. Их боевые флаги натягивались и трепетали на ветру; разрывы грохочущих зенитных орудий разукрашивали над ними небо, но каждую минуту появлялись самолеты, которые устремлялись вниз, а их бомбы падали с воем, который леденил кровь.

Первой погибла «Найяда»; чудовищных размеров бомбы разорвались у борта, приподняли ее и изрешетили. Эскадренный миноносец «Грейхаунд» получил два серьезных удара, разломился и через несколько минут пошел ко дну. «Глочестер» вместе с «Фиджи» на всех парах старался уйти в безопасное место; его нос вспенивал волну, закручиваемую волнорезом, когда бомбы изрешетили его; корабль дрогнул, прекратил движение и загорелся. Его «верхняя палуба походила на место бойни» [74]. Он медленно умирал, а вместе с ним и его капитан: «его тело, узнаваемое по короткой форменной куртке и сигнальным флажкам в кармане, было выброшено на берег к западу от Мерза – Матрух (Северная Африка) четырьмя неделями позже. Путь домой был долог» [75].