Текст книги "Дорога из Освенцима"

Йося, Силка и Антонина стоят в проеме двери, обозревая этот погром.

– Гм… Похоже, здесь побывала Клавдия Арсеньевна, – говорит Антонина.

– Можно нам прибраться? – войдя в барак, тихо спрашивает Силка.

– Можете застелить свои постели.

Антонина стоит, уперев руки в бока, и Силка замечает, какая она сильная, хотя и не очень рослая. Под одеждой обрисовываются выпуклые мышцы рук, бедер, груди.

– А как же остальные? Может быть, нам заняться уборкой, пока мы ждем вашего возвращения?

– Думаю, лучше, если они сами увидят и приберутся.

– Но почему? И зачем она это сделала?

– Клавдия Арсеньевна – старшая надзирательница при этом бараке и большой бригаде. Она ищет вещи, которых у вас не должно быть.

– У нас все отобрали. Как у нас может быть что-то запрещенное? – спрашивает Йося.

– Она это знает, но таким образом предупреждает вас. А может быть, дело в том, что она узнала про твою работу, Силка. Теперь у тебя есть доступ к вещам, которых нет у других. Если она найдет что-то, что ей не понравится, тебя могут в качестве наказания отправить в карцер.

Антонина поворачивается и выходит из барака, оставляя открытой дверь, через которую задувает ледяной воздух. Йося закрывает дверь. Но что Клавдия намерена найти? – думает Силка. Им как будто разрешено иметь какие-то личные вещи. Правила здесь меняются изо дня в день. И хотя у этого лагеря другое назначение – заставить их работать на Советский Союз, а не убивать за то, что они евреи, – в этих условиях, при постоянной угрозе насилия и карцера, Силка понимает, что попала из одного жестокого, бесчеловечного места в другое.

Она подходит к печке и пытается оживить ее, понемногу подкладывая из ведра на угасающие угли небольшие порции угольной золы. Что же им делать с разгромленной комнатой?

– Думаю, она была права, – говорит Силка Йосе. – Надо оставить все, как есть, а потом передадим им слова Антонины.

Йося игнорирует ее и подходит к своему топчану, пытаясь одной рукой расправить постель.

– Давай помогу, – предлагает Силка.

– Не нужна мне твоя помощь.

– Отлично! – резко произносит Силка и отворачивается.

Но в конце концов она снова поворачивается к Йосе, которая зарылась в одеяло спиной к ней.

* * *

День переходит в вечер. Силка продолжает топить печь, когда открывается дверь и вваливаются женщины. Единственная лампочка отбрасывает зловещие тени на царящий вокруг разгром, и поначалу женщины не могут разглядеть, что творится в их бараке. Постепенно, когда каждая подходит к своей постели, это становится очевидным. Некоторые набрасываются на стоящую у печки Силку.

– Какого хрена вы наделали?! – возмущается Лена.

До Силки доходит, что ее с Йосей собираются во всем обвинить.

– Нет-нет, это не мы! – Она подавляет в себе желание накричать на женщин. – Видите, мой топчан в таком же виде. Мы пришли и увидели все это.

– Тогда кто же это сделал? – спрашивает Ханна.

– Это была надзирательница. Ее зовут Клавдия Арсеньевна. Нам сказала о ней Антонина.

– А зачем?

Силка быстро объясняет.

У Ханны очень бледный вид.

– О нет!

– В чем дело? – интересуется Лена.

Ханна в поисках чего-то ворошит простыню, одеяло и матрас.

Лена вдруг сильно бьет ее ладонью:

– Это всего лишь сухарь, Ханна!

Ханна громко всхлипывает:

– Я припрятала его для тебя.

Другие женщины отворачиваются. Они заняты приведением в порядок своих постелей, ожиданием гонга на ужин.

* * *

После обеда они возвращаются в барак, явно оттягивая время отхода ко сну. Некоторые занялись какой-то скучной рутинной работой. В более ярком свете столовой Силке удалось разглядеть на лицах некоторых женщин синяки с прошлой ночи. Она заметила, что одна из женщин держится за поврежденное запястье.

Йося по-прежнему избегает Силку, предпочитая разговаривать с Натальей. Их ссора очевидна для женщин, но никто ничего не говорит.

– Думаешь, они снова придут? – шепотом спрашивает Ольга.

Скрюченными от усталости и холода руками она возится с лоскутком ткани, распарывая стежки, а потом пришивая лоскут к ватнику. Она будет заниматься этим, пока не придет время лечь спать.

Никто не осмеливается ответить на вопрос Ольги.

Когда лампочку выключают, то свет прожектора снаружи бросает рассеянные тени, пляшущие по бараку, а падающий снег играет в лучах. Женщины медленно укладываются в постели. Они уяснили, что должны, насколько это возможно, хорошо выспаться перед сменой, которую им предстоит вынести завтра.

Глава 6

Две недели лечения руки Йоси прошли быстро. С помощью Елены Георгиевны руку удалось вылечить, и теперь Йосе предстоит вернуться к обычной работе. Холода продолжают усиливаться, и светлые часы суток укорачиваются. Женщины из барака 29 лучше узнали друг друга или, по крайней мере, привыкают друг к другу. Завязываются дружеские отношения, разрушаются и вновь завязываются. Случаются и ссоры. Йося держится отчужденно, и Силка смиряется с этим. Она понимает: работа в санчасти может надолго отдалить ее от соседок по бараку. Однако она считает, что должна взяться за эту работу, чтобы выжить. Реакция окружающих ее женщин – это нечто такое, с чем следует примириться. Некоторые, вроде Ольги и Маргариты, чувствуют к ней благодарность и говорят, что рассчитывают на дополнительную еду, бинты и лоскуты ткани, которые помогут лучше сохранить тепло. Пока лишь Лена держится враждебно. И хотя она кричала и шипела на Силку, но не посмела тронуть ее. Мужчины продолжают приходить по ночам. Женщин насилуют, унижают, травмируют. Творятся и другие несправедливости. Двоих отправили в карцер за проступки, включая и Ханну, приспешницу Лены, которая всего лишь как-то не так посмотрела на надзирательницу Клавдию Арсеньевну. Когда несчастная через несколько дней вернулась, то не могла даже разговаривать.

* * *

Доктор Елена Георгиевна наносит мазь на руку Йоси и кладет ее девушке на колени. Йося опускает глаза в пол.

– Прости, Йося, но с рукой все в порядке. Нет смысла продолжать бинтовать ее, поскольку можно этим только навредить. Рука теперь должна дышать.

Йося обводит комнату взглядом. Ее глаза останавливаются на Силке, которая стоит рядом с доктором.

Елена замечает этот взгляд:

– Мне жаль, Йося. Я бы дала тебе работу, если бы могла, но нам разрешают ограниченное число заключенных.

Она искренне расстроена. За прошедшие две недели Силка убедилась в том, что Елена Георгиевна – хороший человек, который старается всем помочь, но ей приходится принимать трудные решения. Например, ей нельзя проявлять перед другими врачами излишнее сочувствие к пациентам из числа заключенных, поскольку это может быть расценено как сочувствие контрреволюционерам, шпионам, преступникам. В случае с Силкой Елена инструктирует ее в работе. Раиса и Люба тоже. Но Силка замечает, что они часто тихо беседуют с ней, чтобы не услышали другие.

Силка видела на отделении медсестер и санитарок из заключенных, и с ними в основном разговаривают вежливо, профессионально и откровенно.

– Если что-нибудь изменится, обещаю попросить Антонину Карповну привести тебя ко мне.

– Елена Георгиевна, пожалуйста, – просит Силка, – а ей никак нельзя остаться?

– Силка, нам следует быть очень осторожными, – оглядываясь по сторонам, говорит Елена. – Администрация не жалует сачков – людей, стремящихся увильнуть от своей работы.

Силка смотрит на Йосю:

– Прости.

Йося фыркает:

– Перестанете вы наконец извиняться за то, что теперь я могу пользоваться рукой? Это просто смешно. Мы должны радоваться. Радоваться.

По ее лицу текут слезы. Удивленная тоном Йоси, подходит Люба:

– У тебя все хорошо? – (Йося показывает Любе свою руку.) – Вижу. Хорошо зажила.

Йося негромко смеется:

– Да, Люба, рука хорошо зажила, и теперь мне надо радоваться, что я могу пользоваться обеими руками. – Она встает, плотно запахивается в ватник и поворачивается к двери. – Я готова.

Силка открывает ей дверь, и в это время в помещение врывается высокий мужчина с бумагой в руке и случайно задевает ее плечо.

– Извините, – виновато оглядываясь на Силку, произносит он и спешит дальше.

Силка успевает заметить темно-карие глаза на бледном тонком лице. Она не привыкла к изъявлению вежливости от мужчин и не отвечает, но на миг задерживается на нем взглядом. Мужчина подходит к какому-то столу. На нем одежда заключенного. Подойдя вместе с Йосей к двери, Силка еще раз оборачивается вслед мужчине.

* * *

В тот вечер, увидев, что правая рука Йоси не забинтована, женщины реагируют по-разному. Одни довольны. Другие проявляют безразличие. Некоторые рады, что еще кто-то поможет им грузить уголь из забоя в вагонетки, доставляющие его к ожидающему транспорту.

В темноте. Под снегом.

За обедом Йося с преувеличенной важностью держит хлеб в одной руке, а кружку с похлебкой в другой. В бараке она предлагает принести угля и, схватив ведро, идет к двери. Ее останавливает Наталья и советует несколько дней подождать. Женщины боятся, что она просыплет ценное топливо.

Когда в ту ночь в барак вторгаются мужчины, Вадим замечает, что рука у Йоси не забинтована. Он спрашивает ее об этом. Нежно гладит руку. Целует ее. Силка отмечает такое проявление нежности. Эти мужланы иногда обращаются с ними ласково, чтобы смягчить впечатление от своей грубости, чтобы женщины открылись им. Но это всего лишь уловка, проявление эгоизма.

Глава 7

На следующее утро Силка понуро бредет в санчасть под лучами прожектора, разгоняющего тьму. Она снова поблагодарит Елену Георгиевну за возможность работать здесь, но все же она должна вернуться на шахту или стройку – к столь же тяжелой работе, которую вынуждены выполнять ее соседки по бараку.

Она смотрела, как утром Йося уходила из лагеря бок о бок с Натальей. Девушки сблизились. Силку мучает ревность. Вчерашнее потепление в их отношениях с Йосей, когда та показала Силке разбинтованную руку, вселило в нее надежду, что они могут вновь сблизиться.

На самом деле работа в санчасти весьма напряженная и даже изматывающая, несмотря на преимущество нахождения в помещении. Силке приходится не только общаться на русском, осваивать кириллицу, учиться понимать установившуюся этику, взаимоотношения и иерархию в коллективе, но и, самое главное, контролировать свои непредсказуемые телесные и психологические реакции в отношении больных и умирающих. Она надеялась, ей удается скрывать свои эмоции, и на днях Раиса обмолвилась, насколько ее удивляет, что Силка не испытывает тошноту от отвращения. Что она без всякой дрожи видит кровь, кости и выделения человеческого тела. Силка узнала, что Раисе, которую прислали сюда после окончания училища, понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к виду людей с разными заболеваниями, ранениями и дистрофией. Силке очень не понравилось смешанное выражение ужаса и восхищения на лице Раисы. Пожав плечами, она отвернулась и без выражения произнесла:

– Наверное, просто некоторые так устроены.

Но эта работа отвлекает ее от тревог. Всегда решаешь новую задачу, узнаешь что-то новое. Если она продолжит здесь работать, это будет даже походить на жизнь, поможет отключиться от воспоминаний о прошлом и от ужаса нынешней ситуации.

Когда Силка входит, Елены на месте нет, и Люба с Раисой, понимая настроение Силки, сговариваются занять ее делом, чтобы не думала о Йосе. Силка благодарна им за участие.

– Пойдем со мной. – Люба жестом подзывает Силку к койке, у которой стоит врач.

Она уже видела этого врача на отделении, его представили ей как Юрия Петровича.

Пациент без сознания. Рана хорошо заметна – повязка на его голове пропитана кровью. Силка молча стоит за спиной врача и медсестры, ожидая, когда начнется осмотр.

Медсестра откидывает одеяло с ног пациента и в одну из его бледных неподвижных стоп втыкает иглу; на простыню брызжет кровь. У мужчины отсутствует рефлекторная реакция. Врач поворачивается к Силке и, в обход Любы, протягивает ей планшет. Люба ободряюще кивает и встает рядом с Силкой.

– Стопа не реагирует на иглу.

Силка записывает, посмотрев сначала на настенные часы в дальнем конце палаты, чтобы отметить точное время наблюдения. Люба шепотом подсказывает ей. Силка – вся внимание.

Кровоточащую ступню закрывают одеялом, и врач резким движением приоткрывает правый глаз пациента.

– Зрачки неподвижные и расширенные, – записывает Силка.

– Пульс слабый, прерывистый.

Она снова записывает.

Повернувшись к Силке, Юрий Петрович тихо спрашивает:

– Ты умеешь измерять пульс на шее?

– Да, – уверенно отвечает Силка.

– Хорошо, хорошо, покажи мне.

Силка отодвигает одеяло с лица мужчины, невольно копируя то, что увидела. Потом надавливает двумя пальцами на его шею под челюстью, нащупав слабый пульс.

– Проверяй его каждые пятнадцать минут. Когда пульс пропадет, констатируй смерть и позови санитара. Не забудь записать время смерти.

– Да, Юрий Петрович, поняла.

Он поворачивается к Любе:

– Она быстро все схватывает и может нам понадобиться. Нам присылают недостаточно медсестер, которые следили бы за пациентами, находящимися при смерти и долго занимающими койки. Обязательно проверь, чтобы она записала время.

Кивнув Силке и Любе, врач уходит в другую часть палаты.

– Мне нужно проверить одного больного, – говорит Люба. – Ты справишься.

Силка смотрит на часы, прикидывая, когда пройдет пятнадцать минут с момента ее записи «пульс слабый, прерывистый». Она продолжает стоять у койки, когда к ней подходит Елена и спрашивает, что она делает. Силка объясняет, и Елена ободряюще улыбается:

– Необязательно ждать у койки. Можешь пойти заняться другими вещами. Просто время от времени возвращайся и не волнуйся, если прошло не ровно пятнадцать минут, ладно?

– О-о, спасибо… Я… я подумала, что должна оставаться здесь, пока он не умрет.

– Ты действительно не боишься смерти, да?

Силка опускает голову, в памяти мелькают видения множества истощенных тел. Эти ужасные последние звуки. Запах.

– Да, я достаточно навидалась, – срывается у нее с языка.

– Очень жаль. – После паузы Елена спрашивает: – И сколько же тебе лет?

– Девятнадцать.

Елена хмурится:

– Как-нибудь, когда будешь в настроении, можешь рассказать мне об этом. – Не дожидаясь ответа Силки, Елена уходит.

В третий раз подойдя к умирающему пациенту, заключенному, с которым произошел несчастный случай во время работы на объекте, Силка записывает время и слова «пульса нет». На миг задержавшись, она заставляет себя взглянуть на лицо человека, которого только что признала мертвым. Потом, пролистывая блокнот, она находит его имя.

Наклонившись и прикрыв его лицо, она шепчет:

– Иван Деточкин, алав хашалом.

Упокойся с миром. Она уже давно не произносила этих слов.

Освенцим-Биркенау, лето 1943 года

– Что он тебе сказал? Мы хотим узнать каждое слово. Смотрел ли он на тебя, когда говорил? Расскажи, Гита, мы хотим услышать.

Силка сидит на траве у стены барака 25 с подругами Гитой и Даной. Магда отдыхает в бараке. Ранний летний воскресный вечер, безветренно, и до них не долетает пепел из ближайшего крематория. Силке, как старшей по бараку, разрешена некоторая свобода перемещения, а Лале – единственный мужчина-заключенный, которого они видели в женском лагере. Он появился в то утро. Девушки понимали, как уменьшить риск для своих друзей: окружить Гиту и Лале, чтобы они могли пошушукаться наедине. Силке удалось уловить обрывки их разговора, и сейчас ей хочется знать подробности.

– Он спрашивал меня о моих родных, – отвечает Гита.

– И что ты сказала? – задает вопрос Силка.

– Я не хотела о них говорить. Думаю, он понял. Поэтому он рассказал мне о своих.

– И?… У него есть братья и сестры? – интересуется Дана.

– У него есть старший брат Макс…

– Мне нравится это имя. Макс… – жеманным девчоночьим голоском произносит Силка.

– Извини, Силка, но Макс женат, и у него уже два мальчугана, – говорит Гита.

– Ой, ладно, не важно. Что еще он сказал?

– У него есть сестра. Ее зовут Голди, она портниха. А еще он очень любит маму и сестру. Это хорошо, правда?

– Да, хорошо, Гита. Ты хочешь любить человека, который по-доброму относится к другим женщинам в своей жизни, – произносит Дана, рассудительная не по годам.

– Кто сказал что-то про любовь? – вскидывается Гита.

– Гита любит Лале… – нараспев произносит Силка, и на какой-то миг солнечный свет и их дружба отодвигают окружающий их ужас.

– Перестаньте, вы обе, – улыбаясь, просит Гита.

Разомлев от солнечного тепла и уносясь в мечтах куда-то далеко, три молодые женщины с закрытыми глазами лежат на траве.

* * *

В тот вечер, надевая ватник и собираясь выйти из тепла санчасти на леденящий холод, Силка замечает Елену:

– Елена Георгиевна, не уделите мне несколько минут…

– Силка! Я тебя искала. Да, конечно. – Опередив Силку, Елена продолжает: – Мои коллеги поражены. Они спрашивали, есть ли у тебя опыт работы медсестрой.

– Нет, я говорила вам, что никогда не работала медсестрой.

– Я им так и сказала. Мы тут подумали, а не захочешь ли ты учиться на медсестру.

Все происходит так быстро.

– Я… Как это возможно? Я здесь заключенная.

– Лучший способ выучиться на медсестру – начать работать. Я буду твоей наставницей. Уверена, другие медсестры помогут и будут рады дополнительной паре рук. Что скажешь?

– Не знаю… Елена Георгиевна, я не знаю, мое ли здесь место.

Елена кладет руку на плечо Силки, и та старается не вздрагивать от такого интимного прикосновения.

– Конечно, я мало знаю о тебе, Силка, но у тебя хорошо получается, и нам понадобится твоя помощь. Подумаешь на эту тему?

Доктор тепло, по-сестрински, улыбается. Силка проглатывает ком в горле. Ей трудно это слышать. Ее переполняет чувство вины. Она думает о своих соседках по бараку, когда они входят с улицы, жмутся к печке, со стонами разматывая с озябших ног промокшие портянки. Но она вспоминает также и о лице Ольги, когда подает ей настоящий чай, только что вскипяченный на печке. Это ужасное решение, и она не понимает, почему опять оказалась на особом положении.

– Можно спросить, Елена Георгиевна, как вы попали сюда?

– Ты хочешь сказать: почему меня назначили на это место в Воркуте? – (Силка медленно кивает.) – Можешь не верить, Силка, но я сама вызвалась работать здесь. – Она понижает голос. – Моя семья всегда верила во… всеобщее благо. – Она кивает на небо; о религии говорить запрещено, но Силка понимает, о чем идет речь. – Мои родители посвятили свою жизнь помощи людям. По сути дела, мой отец погиб, помогая людям на пожаре. Я пытаюсь быть достойной их, продолжая их миссию.

– Это очень благородно с вашей стороны, – произносит потрясенная Силка.

– Хотя, – наморщив брови, добавляет Елена, – должна признаться, я верила в широком смысле в цели Советского Союза: Родина зовет, и все такое. Но быть здесь – это совсем другое.

Силка замечает, что доктор, повернувшись, смотрит на людей, лежащих у них за спиной.

– Пожалуй, лучше помолчу. – Она вновь растягивает губы в улыбке.

– Спасибо, Елена Георгиевна, что рассказали мне. Надеюсь, женщины из моего барака тоже смогут найти работу получше. И скоро.

– Понимаю. Я тоже надеюсь, – говорит Елена. – До завтра. – Елена, собираясь уйти, убирает руку с плеча Силки, но Силка по-прежнему смотрит на нее. – Что-то еще, Силка?

– Йося… Могла бы она выполнять мою канцелярскую работу?

С минуту Елена раздумывает:

– Не сейчас. Возможно, если ты будешь работать медсестрой полный рабочий день, мы переведем сюда Йосю. Но сможет ли она научиться?…

– Я буду ее учить. Она справится.

Это риск, думает Силка. Если Йося не сумеет справляться с заданиями, осваивать язык так же быстро, как Силка, то будут ли ее наказывать? Наказание – это даже хуже, чем возвращение к труду на шахте.

– Посмотрим, – говорит Елена и уходит.

Глава 8

Долгие темные дни и ночи. Температура опускается до каких-то немыслимых отметок. Силка продолжает работать в санчасти, не избавившись полностью от чувства вины и пытаясь смягчить его тем, что тайком приносит еду женщинам из барака. Хлеб, овощи, маргарин. Настоящий чай. Хватает всем на каждый вечер, если только не нагрянет с очередным рейдом Клавдия Арсеньевна. Антонина Карповна каждый вечер получает свою бóльшую порцию.

В течение следующих нескольких месяцев Силка, как губка, впитывает все, что ей показывают и рассказывают в санчасти. Она так наловчилась делать уколы, что пациенты просят прислать ее. Частенько они подолгу ждут, пока она не освободится и не займется ими. Силка сама удивляется тому, как ей удается свести боль пациентов к минимуму. Но по мере того, как отделение заполняется несчастными обмороженными пациентами, ей приходится напоминать себе, что ее возможности не безграничны. И все же зачастую Силка как бы отключается и продолжает работать как автомат. Елена замечает это, веля ей делать перерывы, но, если бы могла, Силка оставалась бы в санчасти двадцать четыре часа в сутки.

Каждый вечер она возвращается в барак с противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей не хочется покидать «своих» пациентов, с другой – хочется увидеть Йосю и других женщин, убедиться, что они одолели очередной день на шахте, когда они таскают, собирают, складывают уголь со слезящимися от ледяного ветра глазами, с замотанными в тряпье лицами. Она уходит раньше женщин и возвращается позже, так что ей не приходится праздно сидеть, пока они заматывают лица шарфами, надевают на себя все, что можно, а вечером с трудом снимают промокшую одежду.

И есть еще частые ночные визиты мужчин. Их всегда слишком много, и у других женщин почти нет «выходных». Приходящие мужчины часто сменяются. Защищенный статус Силки и Йоси как «лагерных жен» Бориса и Вадима ограждает их от посягательств других, но не от криков соседок по бараку. Однажды вечером Йося пожаловалась Силке на то, что Вадим не появляется. Видимо, ревнуя, что он предпочитает ей других женщин. Силке тяжело это слышать. Ей не хочется учить Йосю, как себя вести, ведь она знает, что подобное насилие может подействовать на женщину или девушку непредсказуемым образом. Но она говорит Йосе, что на ее месте испытала бы облегчение, раз его нет.

После пятидневного отсутствия в бараке появляются Борис с Вадимом. Йося вскакивает, кричит на Вадима, обвиняя его в неверности. Вадим бьет ее наотмашь по лицу, а потом валит на постель. Силка в шоке. Совсем, что ли, Йося обалдела? Она не хочет, чтобы Йосю убили. Силка сама хочет ударить Вадима, у нее внутри все кипит, но вместо этого она позже просто предостерегает Йосю. Ей кажется это неправильным, но она не знает, что делать. Следующие несколько дней Йося избегает Силку, за ее спиной рассказывая другим о легкой жизни Силки в санчасти. Их отношения вновь обостряются. Как-то вечером Лена громко советует Йосе повзрослеть. Все они пользуются дополнительной едой, которую Силка тайком приносит им из санчасти, – ту не съеденную пациентами еду, которую Силка научилась ловко прятать в одежде.

И действительно, каждый вечер, войдя в барак, Силка опустошает карманы, быстро сама разделяет еду на равные порции, не доверяя это никому другому. Потом отворачивается, когда женщины бросаются вперед и хватают еду. Если Антонины нет, Силка засовывает ее порцию в карман, поскольку очень жестоко оставлять искушение на виду у голодающих людей.

Она отворачивается. Тяжело видеть, как хватают куски костлявые грязные пальцы. Раздвигаются потрескавшиеся губы в болячках. Закрываются испещренные прожилками веки, пока женщины медленно смакуют и жуют пищу.

Силка чуть улыбается Лене, выступившей в ее защиту. Хотя слова Йоси слышать очень обидно. Да, Силке на удивление везет. Но она вынесла такие страдания. Если бы они узнали, где она пробыла все эти годы, когда у них еще было изобилие еды, и питья, и тепла. Когда у них еще были семьи и домашний очаг.

Лена до сих пор остается для Силки загадочной личностью. Злобная, часто безразличная, она способна грубо обругать любого, и в то же время, если Лену застигнуть врасплох, проявляет сочувствие. Это ее способ выживания, часто думает Силка. У всех эти способы разные.

Подруга Лены Ханна, которая наконец заговорила после отсидки в карцере, остается враждебной. Эти две женщины сблизились, потому что, как выяснила Силка, они вместе сражались в Сопротивлении – в польской Армии крайовой. Сражались как против нацистов, так и против Советов. Силку пугает их отвага. И от этого у нее совсем пропадает желание рассказывать о своем прошлом.

* * *

На следующий день Йося приносит Силке два маленьких весенних цветка, которые она сорвала на обратном пути с шахты. Блестящие лиловые лепестки и черная с красным сердцевина. Нежный цветок окружают тонкие зеленые отростки. Силка видела, как эти цветки пробиваются сквозь корку льда у санчасти – признак наступающей весны. В ней, как и во всех, просыпается надежда на передышку от постоянного холода, жгучего ветра и снега, надежда на то, что жизнь станет для них чуть легче.

Силка старается не придавать слишком большого значения этому жесту Йоси. По правде говоря, впервые за время пребывания здесь она чувствует щекотание в горле, словно вот-вот заплачет. Она сглатывает. Цветы она ставит в чашку с отбитыми краями – теперь гордость каждой женщины в бараке. Они научились тащить все, что плохо лежит: кружки из столовой, маленький столик со сломанной ножкой, выброшенный из офицерского барака, старый чайник, в котором теперь постоянно кипятят воду на печке. Поскольку Антонине достается ее доля еды, приносимой Силкой из санчасти, она смотрит на подобные «излишества» сквозь пальцы. Похоже, эти предметы не относятся к контрабанде, которую ищет Клавдия. Барак приобретает более уютный вид. Ольга, вышивальщица, сумевшая придержать иглы после их первого вечера, учит своему мастерству некоторых женщин. Нити, вытянутые из края простыней, превратились в красивые салфеточки, развешанные по стенам барака. Силка продолжает собирать выброшенные бинты, кипятит их и отдает группе вышивальщиц. Несколько шарфов, которыми женщины укутывают головы и лица, украшены вышивкой.

Перед ежемесячным посещением бани женщины отдают свои шарфы с самодельной вышивкой и всю остальную одежду на санитарную обработку, а сами тем временем быстро намыливаются брусками мыла и споласкиваются из чана с блаженно горячей водой. После того первого раза им больше не бреют область лобка и разрешают отращивать волосы, если только нет заражения вшами. Большинство женщин во время бани коротко стригут себе волосы. Силка отращивает свои волосы чуть длиннее. Одежда возвращается к ним теплой и плотно развешенной на шесте, и женщины поскорее хватают свои вещи, пока их бесцеремонно не сбросили на пол. Иногда более сильные женщины расталкивают других, завладевая новым шарфом или более теплым ватником, и тогда шарфы с вышивкой уходят за пределы их бригады.

* * *

Весна чудесная, но слишком короткая. По мере повышения дневной температуры снег, покрывающий землю почти со времени приезда Силки, быстро тает. Теперь яркое солнце отражается от ближайших холмов.

С наступлением лета темное время суток сокращается, пока ночь не исчезает совсем. Отпадает потребность в прожекторах на территории, если только нет плотной облачности. Некоторые обитательницы барака родом с юга Европы панически реагируют на это явление. Оно кажется им противоречащим природе. И теперь, когда в барак приходят мужчины, женщины хорошо видят их. Некоторые, не в силах удержаться, обзывают их уродливыми свиньями и получают за это взбучку.

Многие не могут уснуть, тщетно пытаются сомкнуть веки при ярком, как днем, свете. Разгораются страсти, и мирная жизнь барака нарушается словесными перепалками и потасовками.

Когда однажды врач Елена ловит Силку на том, что та клюет носом, она спрашивает девушку, как та справляется с белыми ночами.

– Что-что? – переспрашивает Силка.

– Белые ночи. Некоторое время у нас будет светить солнце двадцать четыре часа в сутки. Все приспосабливаются по-разному.

– Не могу заснуть, а когда засыпаю, сплю короткими урывками.

– А другие в твоем бараке?

– Некоторые нормально, но большинство нет. Ссоры возникают буквально на пустом месте. Как вы к этому приспосабливаетесь?

Хотя, думает Силка, в помещении для персонала, где спит Елена, должны быть подходящие занавески.

– Первое лето будет для тебя самым трудным. И для многих тоже. Некоторые никак не могут адаптироваться и мучаются каждый год, другие просто сходят с ума. Они не могут приспособиться к недостатку сна, изменению ритма организма. И с их головой что-то происходит.

Она слишком легко об этом говорит, думает Силка.

– Может ли это случиться со мной?

– С тобой все будет хорошо, Силка. – (Силка пока не привыкла к устойчивой вере Елены в нее.) – Тебе надо сделать повязку на глаза и постепенно заставлять тело расслабиться. Скажи другим женщинам, чтобы сделали то же самое, – советует врач. – Наверняка в бельевой санчасти сможешь найти старые ненужные одеяла. Во время перерыва возьми ножницы и нарежь лоскуты для ваших женщин. Тебе стоит им предложить.

Силке не надо говорить дважды. В бельевой она экспериментирует с одеялами и другими найденными там материалами, пытаясь сделать более или менее удобные повязки на глаза. Чтобы не вызывали зуд и не слишком пахли. Двадцать вырезанных полосок рассованы по ее карманам. Невероятна сама по себе работа с ножницами. В бараке женщины иногда разрезают материал, проводя по нему зажженной спичкой.

Вечером того воскресенья, когда они работали только полдня, Силка раздает повязки на глаза, и женщины укладываются спать в бараке, освещенном дневным светом. Снаружи раздаются голоса. Женщины ждут, что придут мужчины, но дверь остается закрытой. Голоса не смолкают. Некоторые женщины встают и осторожно высовывают головы за дверь. Лена открывает дверь, и голоса становятся громче.

– Что происходит? – спрашивает Силка.

– Люди просто гуляют и разговаривают. Компания собралась!

Все женщины вскакивают и бросаются к дверям и окнам. Каждой хочется взглянуть. Потом все же отваживаются выйти во двор.

– Что происходит? – интересуется Лена у группы женщин, проходящих мимо и оживленно болтающих.

– Ничего. А что такое?

– Почему вы на улице посреди ночи?

– Сейчас не середина ночи, и мы на улице, потому что нам можно. Это ваше первое лето, – догадывается одна из женщин.

– Да, – отвечает Лена. – Ну, большинство из нас приехали как раз в конце прошлого лета.

– Если у вас есть силы, можете тоже побыть на воздухе в свое удовольствие, пока никто не стоит над вами, заставляя работать.

– Я не думала, что это разрешается.

– Чепуха! Зимой все сидим в бараке, потому что холодно и темно. Будь у меня книга, я бы почитала на улице, так почему бы не отдохнуть? Долго это не продлится.

Женщины уходят.

– Я думала… – с запинкой произносит Йося.

– Наверное, это еще одно, о чем нам не сказала наша любимая Антонина Карповна, – замечает Лена. – Пошли, прогуляемся и обследуем нашу тюрьму.