Текст книги "К югу от платана"

3

Судье Квимби нужно было всего лишь купить упаковку электрических лампочек. Через десять минут у него начиналось заседание.

– Пускай Блу из Бишопов, но она на своего отца, братьев и даже маму совсем не похожа. Не помню, чтобы она хоть раз своим поведением навлекала на себя беды. Блу приветливая. Добрая. Кроткая. Немногие это замечают, но это потому, что они не удосуживаются как следует посмотреть. Люди часто видят лишь то, что хотят видеть.

Миссис Тиллман, недавно вышедшая на пенсию школьная учительница и супруга владельца хозяйственного магазина Айка, стиснула в пальцах кредитку судьи. Буквально взяла ее в заложницы.

Судья кивнул на карточку.

– Миссис Тиллман, мне правда пора идти.

– Вы знали, что Блу у меня училась? Да-да, я была ее учительницей в пятом классе. Помню, как-то подходит она ко мне и спрашивает, не хочу ли я купить какие-то камни, которые она нашла. – Увлеченная рассказом, миссис Тиллман взмахнула кредиткой судьи. – И вот вываливает она эти камни мне на стол. Гладкие такие и отмытые дочиста. И говорит, что ученики могли бы расписывать их на уроках рисования. Она, мол, даже уже один разрисовала для примера. И показывает мне камень, раскрашенный под ягненка. Очень симпатичный, кстати. Что сказать? Я купилась.

– У меня через семь минут начинается суд.

– Я, конечно, была уверена, что Блу оставит деньги себе, ведь Бишопы едва сводили концы с концами. Но смотрю: во время обеденного перерыва она подошла к парте Шепа Уиллера и все мои четвертаки подложила ему. Оказалось, Мэри Элайза в тот день не дала ему с собой никакой еды. Я после расспросила работниц столовой и выяснила, что это не единичный случай. Семья у Шепа была уважаемая, обеспеченная, а все же у него частенько с утра и маковой росинки во рту не было.

Миссис Тиллман наконец очнулась и использовала кредитку судьи по назначению. А затем, протянув ему чек на подпись, закончила:

– Само собой разумеется, после этого я несколько лет покупала у Блу все камни, которые она приносила в школу. А тот, раскрашенный под ягненка, до сих пор лежит у меня на каминной полке. Бесценное сокровище, вот что это такое. Бесценное сокровище.

Блу

Я вытащила из духовки противень шоколадного и кокосового печенья, и дом тут же наполнился сладким сливочным запахом. Поставив противень на гранитную столешницу, я покосилась на малышку, спящую в стоящей возле дивана колыбельке.

– Думала, я совсем не так буду себя чувствовать.

Эту колыбель я пару лет назад нашла на блошином рынке в Бирмингеме. Она стала одной из первых вещей, которые я купила, решившись начать процесс усыновления. Пришлось несколько недель счищать с нее облупившуюся краску, чтобы вернуть кленовым рейкам их первозданную красоту. Но результат того стоил.

– И каких же ощущений ты ожидала? – спросила Марло, прихлебывая холодный чай и не сводя внимательного взгляда с Мо.

Элмор Аллеман – которого все в округе ласково называли Мо – сидел рядом с Перси на обтянутом фиолетовым бархатом диване и осторожно покачивал колыбельку, сжимая изящную ручку темно-коричневыми пальцами.

– Не знаю.

Я сунула в духовку противень с новой порцией печенья и завела таймер. Выпечка всегда меня успокаивала. А сегодня мне это было просто необходимо. Как говаривала Твайла, мне срочно требовалось «утешиться печеньками».

– Нормальных. Думала, буду чувствовать себя как нормальная мама.

Ясное дело, сам факт того, что я нашла ребенка в лесу, никак нельзя было назвать нормальным. И все же…

Я всегда мечтала о том, чтобы в доме звучал детский смех, чтобы за ужином собиралась дружная семья, чтобы кругом царила атмосфера любви и счастья. За последние несколько лет я посетила дюжину встреч, прошла обследование, пережила тщательный осмотр своего дома и получила официальный документ, подтверждающий, что я могу быть опекуном и усыновителем. Но до недавних пор я к исполнению своей мечты и близко не подходила.

– Сколько раз я тебе говорила, что ничего «нормального» не бывает? – заметила Марло, подавив зевок.

Она не желала отправлять Мо в «Аромат магнолий», ухаживала за ним сама и совершенно выбивалась из сил. По ее усталому лицу, по залегшим под глазами фиолетовым кругам было ясно как день, что, несмотря на помощь ежедневно приходивших к ним сиделок, следить за Мо ночами и управляться в магазине днем было для нее непосильной ношей. Мне хотелось узнать, как прошла встреча с новым владельцем магазина, но момент был неподходящий для расспросов. Не хотелось, чтобы этот вечер хоть что-то омрачало.

– Ну да, ну да. – Я выложила теплое печенье на тарелку, отнесла ее в гостиную и села рядом с Марло.

– Тогда как же ты себя чувствуешь? – спросила Перси, потянулась за печеньем и с любопытством посмотрела на меня своими рыжевато-карими – цвета виски – глазами.

Утром я позвонила ей из больницы, и она ушла с занятий, чтобы встретить меня дома. Мне приятно было, что она тут, со мной. С тех пор как она приехала домой на каникулы, общались мы мало – Перси посещала летние курсы в местном общественном колледже, работала, а по вечерам надолго куда-то исчезала. И я подозревала, что она тайком с кем-то встречается.

В отличие от меня Перси была общительной, нравилась людям и, кажется, вовсе не страдала от фамильной стигмы Бишопов. На меня в свое время общественное порицание обрушилось в полной мере, Перси тогда была еще слишком мала, чтобы что-то понимать. К тому же у нее было замечательное – и крайне завидное – свойство не беспокоиться о том, что о ней думают другие. А меня это волновало. Порой даже чересчур.

Я попыталась облечь свои ощущения в слова.

– Я думала, что, став мамой, испытаю прилив тепла. Ну, знаете, такого, что дает настоящая любовь. Оно все ширится в груди, и кажется, что ты вот-вот лопнешь. А вместо этого у меня такое ощущение, будто в желудке затянулся какой-то холодный узел.

– Как по мне, именно так все родители себя и чувствуют, – усмехнулся Мо.

– А ну цыц! – шикнула на него Марло. – Не пугай ее, она еще и суток мамой не пробыла. Этот холодный узел, Блу, это страх. Ты боишься.

Я не просто боялась. Я была в ужасе. Не от того, что стала матерью, но от мысли, что малышку, возможно, придется вернуть семье. Или отдать государству. Или еще кому-то.

У Перси тренькнул телефон. Она глянула на экран, тут же вскочила на ноги, извинилась и, перескакивая через две ступеньки, бросилась наверх, в свою комнату. Длинные каштановые волосы плащом летели за ней.

Я покосилась на Марло и заметила, что она вопросительно вскинула бровь. Оказывается, не я одна заметила, что у Перси какие-то тайные отношения. Раньше она никогда не выбегала из комнаты, чтобы ответить на сообщение.

– Как ее зовут? – спросил Мо, подтыкая малышке хлопковое фиолетовое одеяльце.

– Флора. Ее зовут Флора, – ответила я в четвертый раз с тех пор, как они пришли. В карих глазах Мо светилась нежность.

Твайла всегда говорила, что назвала меня Блу[2]2
  Blue – голубой (англ.).


[Закрыть], потому что, когда впервые увидела меня, я была вся синяя от холода. Я родилась в морозный декабрьский день. Мое появление на свет оказалось для всех полной неожиданностью. И Твайле, должно быть, неприятно было об этом вспоминать, потому что она ничего мне про тот день не рассказывала, кроме того, что кожа у меня отливала голубым. Поначалу я хотела соблюсти традицию и назвать Флору Вайолет[3]3
  Violet – фиолетовый (англ.).


[Закрыть], но почему-то мне это показалось неправильным. А вот имя Флора отлично ей подходило, тем более что нашла я ее в лесу, среди цветов.

– Бьюсь об заклад, она тебя всю ночь на ногах продержит, – сказал Мо, строя спящей малышке рожицы, будто она могла его видеть. Казалось, она совершенно его очаровала. И соображал он сегодня куда лучше, чем в последние несколько месяцев. А ведь было уже темно – вечерами ему всегда становилось хуже. Специалисты называли смятение, охватывавшее больных деменцией и Альцгеймером после захода солнца, «вечерней спутанностью».

Я улыбнулась.

– Пускай, я не возражаю.

Нам с Флорой предстоял долгий путь, и я уже была в неоплатном долгу перед Марло. Сразу после того как мы нашли малышку, она позвонила нескольким знакомым, и вскоре мне сообщили, что судья Квимби назначил экстренное слушание. По итогам которого я получила над Флорой временную опеку.

На неделе ко мне должен был зайти судебный следователь, оценить жилищные условия и определить, можно ли мне стать постоянной опекуншей Флоры, если ее биологические родители в ближайшее время не найдутся. Если же их не удастся отыскать в течение четырех месяцев, суд лишит их родительских прав и я смогу подать прошение об удочерении.

ОТДАЙ РЕБЕНКА БЛУ БИШОП.

Я не могла отделаться от мысли, что все решилось так быстро, без бюрократических проволочек благодаря нашему Пуговичному дереву. Оно хотело, чтобы малышку забрала я, и позаботилось об этом.

Оставалось лишь надеяться, что оно и дальше будет дергать за невидимые ниточки, ведь по делу Флоры началось полицейское расследование. Утром мне довольно долго пришлось говорить с бывшим одноклассником Шепом Уиллером, который с недавних пор служил в полиции Баттонвуда. Он записал мои показания и пообещал сообщить, как только узнает что-то новое. Получалось, что если мать Флоры найдут и она захочет вернуть девочку, мне придется ее отдать. Ведь в Алабаме – как бы жутко это ни звучало – бросить ребенка без намерения причинить ему физический вред считалось мелким правонарушением. А мелкие правонарушения – это чепуха. Мои родственники на них плевали с высокой колокольни. Ну, кроме Перси. Она была исключительно законопослушной особой.

Чаще всего мелкие правонарушения вообще сходили людям с рук. В худшем случае их приговаривали к году заключения в окружной тюрьме. А матери Флоры достаточно было бы рассказать суду душещипательную историю, и она бы отделалась условным сроком и штрафом. От мысли, что я лишь временная опекунша девочки, у меня все нутро сводило.

Марло вытянула свои коротенькие ножки и скрестила их в лодыжках.

– Тепло придет, когда ты примиришься со своим прошлым, Блу. Только тогда ты успокоишься и сможешь заняться будущим.

Долгие годы она твердила, что я должна простить своих родных и двигаться дальше, но так и не смогла объяснить мне, как это сделать. Одно я знала наверняка – на словах это было куда легче, чем на деле.

– Даже если бы мне это удалось, – возразила я, стараясь не вспоминать, что мать моя, например, умерла, накачавшись виски, – судьба Флоры все равно зависит не от меня. Все в руках ее биологических родителей и судьи.

Мо поднял на меня горящие праведным гневом глаза и выпалил:

– Чепуха на постном масле! Не время сейчас успокаиваться. Ты должна бороться за эту малышку. Драться, если будет нужно.

И в голове у меня, нагоняя слова Мо, словно попутный ветер, зазвучал голос Твайлы: «Погоди, Блу, погоди и увидишь – беда еще придет к тебе. И когда это случится, ты справишься с ней не лучше меня. Моральный компас, попав между молотом и наковальней, ломается быстро».

Но я не желала верить матери. Знала, что выбор есть всегда. Всегда.

Ей не обязательно было выписывать фальшивые чеки и топить горе в стакане, отца никто не заставлял мошенничать, Уэйд и Тай могли бы не грабить банк, а Мак – не драться.

И все они уж точно могли бы не умирать.

Не оставлять меня.

Я никогда не стану такой, как они.

Ярость медленно разгоралась внутри. Я сделала глубокий вдох. До сих пор я избегала любых конфликтов. Ненавидела споры и разногласия. Я даже голос не любила повышать. И не собиралась отказываться от всего, во что верила, ради грязной борьбы. Но… За Флору я готова была драться, если будет нужно. Драться законным путем.

– Мо, – тяжко вздохнула Марло.

Но он не обратил внимания.

– Вот что, Блу, каждому, кто попытается отобрать у тебя эту кроху, скажи, чтобы он катился прямо в ад и носа оттуда не смел высовывать. Это твой ребенок. Твой. Слышь?

Я кивнула, больше для того, чтоб его успокоить.

Глаза его потухли, вспыхнувший внутри огонь угас, и Мо обернулся к Флоре.

– Славная малышка. Как ее зовут?

Сара Грейс

Когда я вернулась, дом, последние сто двадцать лет переходивший от одного Фултона к другому, был до странности тих. А я-то боялась, что он, как обычно, примется меня дразнить.

Он ненавидел меня, этот дом.

Один из первых в Алабаме особняков, построенных в стиле крафтсмэн, он неизменно восхищал меня своими арками и резными деревянными элементами. Но на своем веку ему довелось видеть столько злобы и страданий, что со временем он совсем очерствел душой. Может, это была всего лишь защитная реакция. А может, его ожесточили сто двадцать лет абсолютной беспомощности, окончательно убив в нем природную доброту и отзывчивость.

Как жаль, что при нашей первой встрече особняк не предупредил меня, во что я ввязываюсь. Впрочем, дома отлично умеют хранить секреты. И все скелеты до поры до времени надежно прячут в шкафах. А в этом доме, как я со временем выяснила, скелетов пряталось множество.

Переехать куда-нибудь пока не представлялось возможным. Этот дом подарила нам на свадьбу овдовевшая мать Флетча. И я могла бы поклясться, что когда Жасмин Фултон вручала нам ключи, в глазах ее – вместе с печалью – читалось облегчение. Теперь она поселилась в Неаполе, штат Флорида, в прекрасном новом доме, где было много воздуха, света и позитивной энергии. И каждый раз, навещая ее, я старалась не выдать, как отчаянно ей завидую.

– Флетч? – позвала я, и голос мой эхом разлетелся по лабиринту коридоров, словно дом меня передразнивал.

Муж должен был знать, что я уже приехала. Он установил над входом систему видеонаблюдения, и датчик движения посылал ему оповещения на телефон. Я терпеть не могла это жуткое изобретение, но Флетч утверждал, что оно нам необходимо из соображений безопасности. Смех да и только. Лично я подозревала, что он просто хочет отслеживать по видеозаписям, когда я ухожу и прихожу.

– Я в кухне, – проорал Флетч мне в ответ.

Бросив рабочую сумку на стол в холле, я глубоко вдохнула, укрепляя моральный дух. В последние дни мне жилось куда лучше, когда Флетча дома не оказывалось. Натянув улыбку, я вошла в кухню и тут же вздрогнула, заметив на стойке, возле хлебницы и обрезков сэндвичей, бутылку виски.

– Давно вернулся?

– С полчаса.

Полчаса. Значит, выпил уже как минимум один стакан. А то и два.

Флетч быстро убрал мобильный в карман.

– Ты опоздала. Я страшно жрать хотел и поужинал без тебя.

Я направилась к раковине, чтобы помыть руки. И, краем глаза покосившись на отражение в оконном стекле, заметила, как он снова вытащил телефон из кармана, быстро взглянул на экран и сунул его обратно. Вытерев руки кухонным полотенцем, я обернулась к нему. Уже и не вспомнить, когда мы в последний раз ужинали вдвоем. Если мы и оказывались за одним столом, обычно это случалось в доме моих родителей. Там мы натягивали на лица счастливые улыбки и лгали напропалую. Гениальные актеры.

– Все нормально, – ответила я. – Я не голодна.

Он отодвинул от себя тарелку.

– Работала?

– Ага. Закончила составлять предложение о покупке. Я решила назначить цену за дом Бишопов.

Флетч, вскинув светлые брови, потянулся за хрустальным бокалом из набора, некогда принадлежавшего его прадедушке.

Я эти бокалы ненавидела. Настолько, что из двенадцати «случайно» разбила уже четыре штуки. По одному за каждый раз, когда мне приходилось конопатить пробитые кулаками Флетча дыры в стенах.

Он одним глотком допил остатки темно-янтарной жидкости.

– Это не дом, а куча дров. Ты уж тогда лучше чиркни спичкой, а после начинай с нуля.

Флетч Фултон был красивым мужчиной – и сам знал об этом. Золотисто-каштановые волосы, живые карие глаза. В школе и колледже он играл в футбол, но на первом курсе получил травму колена и вынужден был отправиться на скамейку запасных. Со своей ослепительной улыбкой и широкой душой, он обладал поразительной способностью мигом располагать к себе людей.

Мы с ним оба родились и выросли в Баттонвуде, а потому знали друг друга едва ли не всю жизнь. Но встречаться начали только после того, как окончили колледжи, вернулись домой и случайно столкнулись на одном из организованных моим отцом благотворительных мероприятий. Не то чтобы между нами вспыхнула истинная любовь. Ничего похожего. Нас связала дружба, выросшая из ощущения, что мы – родственные души. Скрытные души. Потерянные души. Оба мы в угоду родителям проживали жизни, которые ни за что не выбрали бы для себя сами. Мы нашли друг в друге то, в чем в то время отчаянно нуждались. Я в нем – тень, в которой могла бы спрятаться. Он – связи моего отца. На последнем курсе, осознав, что его планам попасть в НФЛ[4]4
  НФЛ – национальная футбольная лига – профессиональная лига американского футбола в США.


[Закрыть] не суждено осуществиться, Флетч отправился за советом к своему умирающему отцу и вернулся от него с новой жизненной стратегией: отныне он займется политикой.

Флетч с грехом пополам окончил колледж, получив диплом бакалавра гуманитарных наук. Похоронил отца. Женился на мне. И вот уже три года работал на моего папу. Весь Баттонвуд знал, что он планирует однажды баллотироваться на пост мэра.

И все же в их с отцом грандиозном плане были свои изъяны. Самый большой заключался в том, что Флетч не хотел быть мэром. Единственное, что нравилось ему в политике, – это то, что она давала всенародную известность. С куда большим удовольствием он стал бы футбольным арбитром или спортивным комментатором. Но вышло так, что Флетч увяз. В нелюбимой работе, в слишком маленьком для него городке, в необходимости делать вид, что такая жизнь ему нравится.

И все же некоторое время мы были счастливы вместе. Счастливы и спокойны. Но каждый актер отлично знает, каким трудом дается постоянное притворство. Тем более если сбросить маску ты не можешь даже дома. Напряжение нарастало. В наших разговорах все чаще проскальзывали отголоски невысказанных сожалений. Мы отдалялись друг от друга. Я с головой ушла в работу и подготовку к марафону. А Флетча одолели старые демоны, подсказав ему найти утешение в бутылке.

Каждое утро он отправлялся на работу, разыгрывал спектакль перед коллегами, и о его вредных привычках никто не догадывался. Кроме меня. И нашего дома.

Обиженная тем, что дом Бишопов только что обозвали дровами, я встала на его защиту:

– Каркас у этого дома крепкий.

– Я бы за него и гроша ломаного не дал. Блу из ума выжила, если считает, что кто-то заплатит за него полную цену.

Я подошла к холодильнику, достала кувшин с холодным чаем и в миллионный раз спросила себя, как же я до такого докатилась. Как оказалась замужем за нелюбимым. А потом вспомнила.

Проклятие Пуговичного дерева. Я сама на себя его навлекла.

Поборов порыв выскочить через заднюю дверь, пуститься бежать и не останавливаться, пока не упаду, я достала из шкафчика высокий стакан и стала насыпать в него кубики льда.

Забрав со стола грязную тарелку, Флетч направился к раковине и, огибая стойку, бросил:

– Ко мне сегодня заходил Джад.

Джад. Мой папа. Кажется, я догадывалась, о чем они говорили. Плеснув в стакан холодного чая, я поскорее, пока не заметил муж, спрятала бутылку бурбона с глаз долой.

– Хотел поговорить о ребенке?

– Ага. – Флетч развернулся ко мне и скрестил руки на груди. – О ребенке, которого Блу нашла в лесу.

– Мама тоже сегодня ко мне заезжала. Говорит, малышка – само совершенство.

– Кто бы сомневался, – фыркнул Флетч. – Непонятно только, чего ж это совершенство бросили в лесу?

Скрутив крышку с пачки майонеза, я до боли в пальцах сжала резьбу.

– Не всем дано стать родителями.

Я представления не имела, каково это – бросить ребенка, но хорошо знала, что значит его потерять. Эту раздирающую изнутри боль нельзя было описать – только прочувствовать. В комплекте с ней шли жуткие воспоминания, которые я всей душой желала забыть.

– Ну да ладно. – Флетч шагнул ко мне. – Джад хочет, чтобы мы удочерили эту девочку, Сара Грейс. Но я все же был бы не прочь однажды завести собственного ребенка.

Завести детей было одной из главных жизненных целей Флетча. Не то чтобы он их сильно любил, скорее, хотел доказать – пускай даже самому себе, – что станет лучшим отцом, чем его собственный. Прямо скажем, эту высоту взять было несложно.

– Думаю, пора нам начать над этим работать, – добавил он.

– Не уверена, что момент подходящий. – Я сунула майонез в холодильник и с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть дверцей.

– Но ты ведь хочешь ребенка, правда? – спросил он, подступая ближе.

– Конечно, хочу когда-нибудь, – ответила я. – Но учитывая, как у нас обстоят дела, я не думаю…

– У нас все в порядке. – Флетч растянул губы в своей очаровательной улыбке. – Просто сложный период. Такое во всех семьях бывает.

Наши отношения были на последнем издыхании, валялись у наших ног и бились в конвульсиях. Может, что-то и могло спасти наш брак, но уж точно не ребенок.

– Может, сходим к психологу? – предложила я.

– Сара Грейс, я не желаю, чтобы кто-то лез в наши дела. Как ты себе это представляешь? Ты большую часть времени даже разговаривать со мной не хочешь.

– Это неправда, – солгала я.

Невысказанные слова забили горло, меня душили сожаления и разочарования. Мне хотелось напомнить ему все те разы, когда он твердил мне, что сдавать дома малоимущим семьям по сниженной цене – это глупость. Когда говорил, что лучше бы я в спортзал ходила, чем тратить время на подготовку к марафону. Работа и бег были двумя важнейшими элементами моей жизни, единственными, приносившими мне радость и удовлетворение. Он же хотел это изменить. Изменить меня. Однажды мне до смерти надоело это объяснять, и я просто перестала говорить с ним о работе и тренировках. Так что, да, пожалуй, он имел право сказать, что я не желаю с ним разговаривать.

– Поэтому нам и нужно обратиться к терапевту, – добавила я.

Я уже давно усвоила на горьком опыте, что доказать ему что-то, когда мы с ним наедине, не получится. Понимая, что я не готова сдаться и согласиться на то, что он считает для меня лучшим выбором, Флетч будет распаляться все больше и орать все громче. Вот почему мне хотелось, чтобы при нашем разговоре присутствовал медиатор. Человек, который мог бы вмешаться, если страсти чересчур разгорятся.

Флетч вскинул бровь, взгляд его посуровел.

– Нет, мэм, благодарю покорно. Забудь о терапии, Сара Грейс. Я считаю, именно ребенок может помочь нам вернуть все на круги своя.

Учитывая, сколько он выпил бурбона, я сейчас ходила по тонкому льду. Злить его точно не стоило, и все же я хотела осторожно донести до него свою точку зрения. И выпалила на одном дыхании:

– Мы оба знаем, что ребенок наши проблемы не решит.

И приготовилась к неминуемой вспышке. В этом доме мне пришлось заделать больше дыр в стенах, чем во всех остальных домах, которыми я занималась, вместе взятых. И все же меня Флетч ни разу не ударил. Все потому, что очень боялся пойти по стопам своих отца, деда и прадеда. А точнее – всех мужчин, когда-либо обитавших в этом доме. Пивших без меры, не способных обуздать свой горячий нрав, одержимых фамильными демонами. И колотивших тех, кого они вроде как должны были любить.

Флетч твердо решил разорвать этот порочный круг. К тому же знал, что если он меня хоть пальцем тронет, между нами все будет кончено. Что, в свою очередь, положит конец его политической карьере. Я согласна была исполнять свою роль только в определенных рамках.

Так что он не набросился на меня, наоборот, осторожно взял мои руки в свои, я же постаралась не отшатнуться. Сколько месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз касался меня с чувством, хоть отдаленно напоминающим нежность? Два? Три? Я уже и не помнила.

– Мы можем все исправить, – произнес он. – По-моему, вся эта хреновина с ребенком – неплохая идея. Нужно поскорее заняться этим делом.

Хреновина с ребенком. Боже милостивый!

Его ладони скользнули вверх к моим плечам, огладили нежно, но моя кожа под его пальцами покрылась мурашками. Как мы до этого докатились? Как я до этого докатилась? Не решаюсь высказать свое мнение. Боюсь быть собой. Не могу вынести прикосновений собственного мужа.

Чтобы потянуть время, я выпалила:

– Я скоро иду к доктору на осмотр. Давай сначала удостоверимся, что механизм, как говорится, в порядке. А потом уж начнем.

– Ладно. – Он мгновенно успокоился, отпустил меня, но тут же добавил: – Но насчет ребенка, которого нашла Блу, тоже нужно что-то решить. Джад дал мне контакты хорошего адвоката. Нужно ввести мяч в игру.

Тяни время, тяни время.

– Над этим еще стоит подумать. Не будем ничего решать на ночь глядя. Ребенка ведь не так-то просто усыновить. Это долгий процесс.

– Ты же знаешь, Джад может подергать за ниточки.

То же самое мне сказала и мать. Баттонвуд был маленьким городком, а мой отец – влиятельным человеком.

– Я не хочу пользоваться такими приемами.

– Черт, да мне вообще этот ребенок не сдался, но из нас родители уж точно получатся лучше, чем из Блу.

– Ты ее почти не знаешь. Как ты можешь так говорить?

– Как будто ты знаешь ее лучше.

– Она моя подруга. Если не помнишь, мы в школе в одном классе учились.

Блу пошла в школу на год позже, чем полагалось по возрасту. И ладно, пускай мы не дружили, но как минимум приятельствовали.

– Нет у тебя никаких друзей, – фыркнул Флетч.

Я втянула голову в плечи, и он ухмыльнулся, сообразив, что наступил на больную мозоль. У меня, в самом деле, было мало друзей. Трудновато их завести, когда приходится скрывать огромную часть своей личности.

– Хватит и того, что она из Бишопов, – презрительно протянул он.

– А ты из Фултонов, – бросила я, пытаясь дать ему понять, насколько это нелепый аргумент. – Притом вылитый отец.

Флетч с шумом втянул воздух и уперся языком в щеку – верный признак того, что он уже с трудом себя контролировал.

– Принято. И все равно мы станем лучшими родителями, чем Блу, хотя бы потому, что нас двое.

– Если кто и способен вырастить ребенка в одиночку, так это Блу. Она и Перси практически одна воспитывала, и посмотри, какая прекрасная девушка из нее получилась.

– Что это ты так защищаешь Блу?

Щеки у меня вспыхнули.

– Просто высказываю свою точку зрения.

Флетч тяжело вздохнул.

– В конечном счете все это не важно. Твои родители жаждут, чтобы мы усыновили этого ребенка. Предвыборной кампании твоего отца это пойдет на пользу. Да и моей тоже. Если я решу занять кресло мэра, когда оно освободится.

Заметив, что он сказал «если», а не «когда», я склонила голову набок. Это было что-то новенькое.

– Если решишь занять его кресло? А что, у тебя появились сомнения?

Его широкие плечи окаменели.

– Я просто оговорился. Суть в том, что готовая семья, да еще приправленная душещипательной историей, привлечет избирателей. Завтра утром позвоню адвокату.

– Не надо. Дай мне время, – повторила я. Грусть захлестнула меня с головой. Похоже, пора было снова отправляться к Платану за советом. Я твердо верила, что способ снять проклятие существует. Счастье. Все, чего я хотела, – это испытать хоть немного счастья в жизни, в которой по моей собственной вине все так запуталось.

Тихий внутренний голосок нашептывал мне, что я стала бы счастливее, если бы ушла от Флетча. Очень знакомый голосок – впервые я услышала его вскоре после нашей с Флетчем свадьбы, он тогда сообщил мне, что я совершила огромную ошибку. Я привычно заставила его замолчать. Мне сейчас только развода не хватало. Трясти нашим грязным бельем у всех на виду? У меня внутри все переворачивалось от одной мысли об этом и о том, как подобное отразится на карьере отца. Ведь вся его предвыборная кампания строилась на образе безупречного семьянина.

Раздраженно вздохнув, Флетч буркнул:

– Ладно, но ты уж сама объяснись с Джадом.

– Хорошо.

Бросив взгляд на экран мобильного, он вдруг заявил:

– Мне пора.

– Снова уходишь? – В последнее время он либо допоздна задерживался на работе, либо вечерами засиживался с приятелями. – Куда?

– А какая разница?

– Просто мне кажется, мы так мало бываем вдвоем, что нашему браку это вряд ли пойдет на пользу. И почему, кстати, ты не хочешь сказать, куда направляешься?

Раз уж он считал возможным отслеживать мои перемещения с помощью видеорегистратора, мог бы хотя бы сообщать, куда уходит сам.

– Ты как будто не доверяешь мне. А разве это я сегодня заработался и опоздал на ужин? Нет. Это была ты, Сара Грейс. Так что завтра уж будь добра, постарайся вернуться вовремя. Не жди меня.

В голове снова зазвучал тоненький голосок, убеждающий меня уйти от него, от угроз, постоянно висевших в воздухе вместе с запахом бурбона, от всей той фальши, которую мы создали своими руками.

И господь свидетель, я очень хотела убежать.

Но потом я вспомнила о своих родителях, об их ожиданиях и подавила этот порыв. Если мы с Флетчем постараемся, у нас получится все наладить. Будь умницей. Подавай хороший пример.

Я открыла было рот, чтобы попросить его остаться дома, но заметив, что Флетч уже взял ключи, снова его закрыла. День выдался богатый на события, и у меня сейчас не было сил придумывать, как нам подлатать наш брак. Снова вернулись мысли о ферме Бишопов, закружились в голове, будто поддразнивая.

Починить что-то можно, только если ты точно знаешь, где поломано.

Я, правда, считала, что нашему браку не поможет и капитальный ремонт. Хлипкие стены, которые выстроили вокруг себя мы с Флетчем, были единственным, что удерживало нас вместе. И я не сомневалась, что если начну их подновлять, наш брак просто развалится на куски.

Услышав, что машина Флетча отъехала от дома, я взяла свой стакан с чаем, выключила свет в кухне, подобрала в холле сумку и направилась в кабинет.

Дверь в эту комнату часто заедала, и я толкнула ее изо всех сил, но только загнала занозу в ладонь. Тогда я навалилась на нее плечом, и дверь тут же поддалась, а я по инерции влетела в комнату.

– Не смешно, – бросила я, порадовавшись, что хотя бы чай не пролила.

Дом захихикал.

Все последние четыре года я пыталась с ним подружиться, но всякий раз встречала решительный отпор. И все равно, как дура, не оставляла попыток. Не только ради дома, но и ради себя самой. Здорово было бы завести хотя бы одного друга.

– И все равно ты мне нравишься, – сказала я, вытащила занозу из ладони и достала из сумки предложение о покупке, чтобы еще немного над ним поработать.

Пускай Флетчер и гроша ломаного за нее бы не дал, я собиралась предложить за ферму полную цену и надеялась, что вскоре смогу внести задаток.

Зазвонил мобильный и, прежде чем ответить, я взглянула на определившийся номер. Будь это мама или папа, я бы сбросила вызов. У меня сейчас не было сил разбираться с этой историей. Но увидев, что звонит Кибби, я сразу ответила. Моя двоюродная сестра Кибби – Кимберли Гастингс – недавно окончила второй курс колледжа Алабамы по специальности дизайнер интерьеров. У нее был отличный вкус, и нередко она помогала мне с отделкой недавно купленных домов.