Текст книги "Значит, я умерла"
![](/books_files/covers/thumbs_150/znachit-ya-umerla-248665.jpg)
Автор книги: Хилари Дэвидсон
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
«Фамилия Трэкстон ассоциируется с роскошью. Отели Трэкстонов действуют в 38 странах мира, и можно предположить, что у наследного принца империи, Теодора Р. Трэкстона-младшего, или Тео, как он предпочитает себя называть, дел всегда по горло. И все же двадцатисемилетний Трэкстон, вице-президент семейной компании и топ-менеджер глобального масштаба, обзавелся времяемким хобби: он возвращает похищенные древности тем странам, из которых они были вывезены.
«Честно говоря, я никогда не хотел быть отельером, – признается он. – Об этом мечтал отец, а я завалил первую попытку, когда учился в Берлине». Позже Трэкстон все-таки поступил в Гарвард на курс ЭмБиЭй/ДжейДи, который закончил одним из лучших в группе.
«Я вовсе не собирался становиться законником, – говорит Трэкстон. – Но я вырос среди людей, которые вовсю манипулировали законом для достижения своих целей. И хотя мое образование не делает меня полноценным игроком на юридическом поле, оно помогает мне ориентироваться в этой системе». Первый успех на новом поприще ждал его в прошлом году, когда ему удалось помочь правительству Таиланда вернуть в страну несколько предметов керамики бан чианг – считается, что им по крайней мере 2000 лет – из одного американского музея, который предпочел остаться неназванным.
«Сегодня музеи очень внимательно относятся к провенансу выставленных у них предметов, но так было не всегда, – говорит Трэкстон. – В эпоху колониализма захват чужого культурного наследия был обычной практикой и до сих пор кое-где остается таковой».
Не исключено, что Трэкстон добился столь многого в таком молодом возрасте благодаря наследственности – его мать, Пенелопа Арчер, легенда лондонской театральной сцены, получила свою первую премию Лоуренса Оливье в восемнадцать лет за главную роль в «Ромео и Джульетте»; всем известна история о том, как его отец, Теодор-старший, приобрел свой первый пятизвездочный отель на деньги, выигранные в казино Монте-Карло. «Да, в нашей семье любят драматические эффекты», – подтверждает Тео. Но о своей личной драме говорить не хочет. «Самой драматической историей в моей жизни стал поход в берлинский зоопарк. Мне было тогда шесть лет, и я ухитрился забраться в вольер к тигру, – говорит он. – Мне еще повезло, я выжил и отделался только шрамами. Но драмы с меня хватит. Теперь я хочу лишь одного – сделать для мира хоть что-нибудь доброе».
Эту статью я перечитала дважды. В коллекции сестры нашлись и другие упоминания о Тео, но в совершенно предсказуемом, скучном контексте развития глобальной империи «Трэкстон интернешнл». В более поздних статьях имя Тео встречалось в контексте кампании за возвращение Греции мраморов Элгина, но и там не было ничего о нем как о личности. В колонке «Нью-Йорк таймс» я видела заметку о бракосочетании Каро и Тео, но не нашла в себе сил кликнуть на нее. Была еще пара фото из таблоидов, на которых Каро и Тео вместе блистали на каком-то благотворительном балу, и несколько снимков Каро, неизменно безукоризненно одетой, но без мужа. «Светская львица Кэролайн Трэкстон в качестве хозяйки первого ежегодного благотворительного бала в помощь жертвам семейного насилия», – выскочил вдруг заголовок, под которым стояла подпись: Эбби Морел. Та самая, в розовом, которая прицепилась ко мне у церкви. Я открыла заметку, но там не было ничего существенного: одни фото людей в роскошных нарядах. Кстати, благотворительной организацией, ради которой все это было затеяно, оказалось «Гражданское общество Диотима». Я вспомнила, что это название всплыло в нашем с Каро споре где-то год назад, когда я упрекала сестру в том, что она превратилась в корпоративного трутня.
«Ты же собиралась стать журналисткой, – говорила я. – Почему же теперь довольствуешься тем, что делаешь паблисити для сети отелей?»
«А я и была журналисткой какое-то время, и оказалось, что это ужасно, – призналась мне тогда Каро. – Я должна была либо писать пафосную чушь под своим именем, либо пахать до седьмого пота на кого-то другого, кому доставалась вся слава. И в том, и в другом случае я работала за гроши».
«Но ты же мечтала о журналистике…»
«Мечтала, но с тех пор многое изменилось. – Каро ни словом не обмолвилась о тех годах, когда мы не общались друг с другом, но их тень всегда висела над нами. – Сейчас я делаю больше добра, чем в те дни, когда занималась журналистикой. «Диотима» не смогла бы делать то, что они делают, без моих денег».
«Пока – да, – презрительно бросила я. – Но империя Трэкстонов, скорее всего, не перенесет пандемию».
Каро улыбнулась в ответ.
«Ты удивишься, но дела у них идут совсем неплохо».
Тут я захлопнула лэптоп и выключила свет. Воспоминания о сестре оказались такими болезненными, что у меня буквально заныло сердце. Физическая боль была мне не в новинку, меня не раз и не два здорово колошматили в спортзале, но та боль была ничто по сравнению с этим.
Глава 10
Тео
Слова, сказанные свояченицей, звенели у меня в ушах, пока я стоял возле могилы. «Каро мертва. Твоя первая жена – тоже. Неужели полиция не увидела тут подозрительного совпадения?» Это было так неожиданно, ее ярость была такой молниеносной, что я никак не мог это переварить.
Она застала меня врасплох. Больше такого не случится.
И все же ее слова преследовали меня весь день. Даже вечером, оставшись один у себя в спальне, я не мог выбросить их из головы и, чтобы отвлечься, стал рассматривать фотографии, которые покрывали целую стену. Одна привлекала меня особо: мы с Каро были сняты в лодке. Позади нас искрилось темно-синее Средиземное море, над нами раскинулась чистейшая лазурь неба. Кэролайн была в купальном костюме цвета мяты с накидкой в тон, скрадывавшей ее беременность. Мое тело полностью скрывал синий костюм из неопрена, оставляя на виду лишь лицо, кисти рук и босые ступни. Мы оба широко улыбались в камеру, опьяненные беспечной свободой медового месяца. Счастье было безоблачным.
А потом все изменилось.
Я разглядывал фотографию, которая внушала столько надежд, и пытался понять, где мы допустили первую ошибку. Сначала все ухудшалось очень медленно, а потом понеслось, как валун с горы. Прокручивая в памяти нашу короткую историю, как кинопленку, я отмечал на ней все моменты кризиса и неверные решения. Вот только думать о своих ошибках мне не хотелось; гораздо легче было злиться на Каро.
Стена с фотографиями – единственное, что отличало мою спальню дома от номера в любом из наших отелей, и я пытался отвлечься, разглядывая их. Вот малыш Тедди, новорожденный, а вот он же, но постарше, строит на пляже замок из песка. Вот моя мать в костюме Антигоны, которую она сыграла в театре в Вест-Энде, – черные волосы убраны наверх, как у богинь на греческих вазах, и подхвачены золотой диадемой; даже на черно-белом фото она смотрит пронзительно. Наверняка существовали какие-то ее снимки со мной, но я никогда их не видел. Мое детство было представлено на этой стене двумя снимками: на одном мы с Джульеттой стоим на лыжах, мне пять лет, сестре – девять; на другом, сделанном примерно в это же время, мы на свадьбе отца и мачехи. И там, и там сестра смотрит в камеру угрюмо, а я – ошалело. На том месте, где раньше висела наша с Каро свадебная фотография, теперь пусто. Помню, как я порезал правую руку, когда разбил стекло кулаком и сломал рамку.
Воспоминание невольно навело меня на мысль о том, что я сделал со своей левой рукой утром в церкви. Конечно, ладонь мне перевязали, но боль все равно чувствовалась. Какой же я был эгоистичный дурак, что сделал с собой такое, ведь я нужен моему сыну живой и здоровый… Это студентом я мог позволить себе роскошь предаваться горю и резать себя, чтобы забыться. Теперь все изменилось.
Я вышел в коридор и на цыпочках подкрался к комнате Тедди. С тех пор, как я уложил сына в кроватку, он звал меня уже трижды. В последний из этих трех раз я застал его на грани слез: он потерял любимую игрушку, ушастого плюшевого кролика, который просто выпал между прутьями кровати на ковер. С тех пор как Тедди сказали, что его мамы больше нет, он вообще стал воспринимать как катастрофу любую потерю, даже самую пустяковую. Я приоткрыл дверь, заглянул в детскую и с облегчением выдохнул: сын спал, обеими руками прижав к себе своего Банни. Успокоившись, я тихонько прикрыл дверь и пошел к себе.
Тут на кухне что-то грохнуло – и кто-то коротко взвизгнул.
В несколько прыжков я спустился по лестнице и побежал в дальнюю часть дома. Цветок на стеклянной двери кухни был ярко-алым: внутри горел свет. Распахнув дверь, я увидел мачеху: она стояла на коленях и голыми руками выбирала осколки из лужи на полу. Я тут же почувствовал себя виноватым: надо было зайти сегодня к ней, а я забыл. Ее запястье было перетянуто эластичным бинтом.
– Урсула, ты в порядке?
– Тео! Ну как, держишься? – ответила она и улыбнулась так широко, словно мы встретились в чьей-нибудь гостиной. Бриллиантовые серьги-капельки сверкали в ярком электрическом свете, красная помада размазалась по зубам. Зато платье на ней было черное и такое мрачное, как будто она наконец собралась на похороны.
– Что случилось?
– Ничего страшного, дорогой. Просто я разбила бутылку.
В коридоре раздались шаги, и на пороге кухни появилась Глория, няня Тедди, в пушистом розовом халате.
– Ой, миссис Трэкстон! Вы в порядке?
– Да в порядке, в порядке. Просто ungeschickt, как мне неустанно напоминает мой муж. – Урсула хотела сказать «неуклюжая». По-английски она говорила с акцентом, но так свободно, что люди обычно принимали ее за британку, а немецкие словечки слетали у нее с языка, только если она была пьяна в стельку.
– Давайте я уберу, – предложила Глория.
– Не надо, я сам, – отказался я. – Я так благодарен вам за все, что вы сделали сегодня, Глория… Вы даже не представляете, как много это для меня значит.
Глория подалась ко мне.
– Она все время приходит, – прошептала она. – Наверное, ваш отец урезает ее запас. – И, окинув Урсулу встревоженным взглядом, вернулась к себе.
Лужа вина растекалась по итальянскому кафелю. Я стал искать ведро и швабру, но не нашел.
– Там, в чуланчике, есть щетка с совком, – сказала Урсула так уверенно, как будто в этом доме жила она, а не я.
Я принес щетку и прибрался как мог. Пока я был занят, Урсула достала из холодильника вторую бутылку, аккуратно вынула пробку и наполнила стакан.
– Как твое запястье? – спросил я. – Отец говорил, что ты упала сегодня утром.
– Да, споткнулась и упала, – ответила Урсула. – Ничего страшного, обычное растяжение. Отец наверняка сказал тебе, что я была пьяна, но я была трезвая. Почти. Просто очень расстроилась из-за Кэролайн.
– Хорошо, что это было просто растяжение. Тебе надо быть аккуратнее.
– Это я должна спросить у тебя, как ты себя чувствуешь, дорогой, – сказала Урсула и надолго приложилась к стакану с шабли.
Моя мачеха не была утонченной женщиной, причем с самого начала. Я сильно подозреваю, что после моей матери с ее непредсказуемым актерским темпераментом, которую все, кто ее знал, иначе как сложной натурой и не называли, отец с радостью взял в жены ту, чьи запросы были просты и понятны, а главное, предсказуемы. Урсула любила деньги, драгоценности и алкоголь, хотя не обязательно именно в таком порядке.
– День был очень долгий, – сказал я.
– Долгий день, долгая неделя, долгий год, – подхватила Урсула. – Тянется и тянется, конца не видать, правда?
Не спрашивая, она взяла с полки второй стакан и плеснула в него вина для меня.
– Нет, спасибо.
– Зря отказываешься, тебе еще пригодится, – сказала она. – А ты что сделал с рукой?
Мачеха была права; я сделал долгий глоток. Что меня всегда поражало в Урсуле, так это ее наблюдательность: даже пьяная в дым, она замечала каждую мелочь.
– Это отец тебя прислал?
– Вот еще. Я перед ним не отчитываюсь.
– А я всегда думал, что ты отчитываешься перед Клаусом. – Урсула приходилась младшей сестрой Клаусу фон Штрому, бизнес-партнеру моего отца. Они были как инь и ян: отец – общительный весельчак, Клаус – суровый молчун.
– Перед братом, этим засранцем? – Припечатав брата таким словечком, Урсула изящно выгнула бровь. – Уверена, он на это рассчитывал, когда я выходила замуж за твоего отца. Все мужчины думают, что женщины существуют только для их удобства. Arschlöchen![6]6
Придурки! (нем.)
[Закрыть] – Она сделала еще один большой глоток. – Так что у тебя с рукой, дорогой?
– Погасил свечку сегодня утром, в церкви.
– Одну?
– Несколько.
Урсула допила вино и поставила пустой стакан на стол.
– Я думала, ты с этим давно покончил.
– Так и было. До сегодняшнего дня. – Я не врал; я перестал жечь и резать себя, когда родился Тедди. А в последние два года – с тех пор как я ушел из семейного бизнеса – мне даже думать об этом некогда было.
– Ты снова принимаешь наркотики?
– Нет. После клиники – ни разу.
– Я рада это слышать. – Урсула налила себе еще. – Потому что, когда ты это делал, было кошмарное время для всех нас.
– Я знаю, – тихо ответил я. Мы помолчали с минуту. – Мне надо у тебя кое-что спросить, Урсула. Кэролайн когда-нибудь спрашивала тебя о моей первой жене?
Мачеха грустно кивнула:
– Спрашивала. Месяца три назад. Мне показалось, она темнит.
– В каком смысле? – спросил я, прикидывая в уме сроки. Кэролайн впервые заговорила о разводе два месяца назад, но так и не объяснила, почему он ей вдруг понадобился.
– Она несколько раз приходила в дом твоего отца, искала фотографии… – Урсула пригубила бокал. Они с отцом жили в громадном особняке через дорогу от нашего, но мачеха почему-то упорно называла его «дом твоего отца». Дом, в котором жили мы с Кэролайн, был их свадебным подарком нам. – Однажды, когда мы с ней были одни, она вдруг спросила меня: «А где альбом с фотографиями с первой свадьбы, Тео?»
Я резко вдохнул.
– Как она…
Урсула подняла руку.
– Понятия не имею, дорогой, я рассказываю только то, что знаю. Кэролайн и меня тогда удивила, но она была слишком умна, бедняжка, и это не пошло ей на пользу. Я ответила: «Какой альбом?» Конечно, мне следовало бы сказать: «Какая свадьба?», но это уже не важно. Кэролайн спросила: «Разве Тео не был женат раньше?», а я ответила: «Конечно, нет». Она настаивала: «Разве не из-за женитьбы он бросил университет в Берлине?» Нет, пардон, она сказала «колледж», а не «университет». Я спросила, кто ей рассказал такую чушь.
– И что она ответила?
– Она притворилась, что это ты – да, да, ты сам, Тео, – дал ей какой-то намек. – Урсула закатила глаза. – Мой брат и мой отец служили в Штази[7]7
Штази – Министерство государственной безопасности ГДР.
[Закрыть], а эта малышка думала меня провести?
Я хотел сказать, что Урсула, наверное, была пьяна во время их разговора – это и подало Кэролайн надежду, – но промолчал. Впрочем, пьяная или трезвая, мачеха читала меня, как открытую книгу.
– Ты думаешь, это из-за вина. – Она поднесла стакан к губам и, словно бравируя, сделала большой глоток. – Я храню секреты Трэкстонов с тех пор, как мой брат пристроил меня в ваш дом. Я как сейф, и отмычки ко мне не подобрать. Я никому ни словом не обмолвилась о твоих… ошибках.
Я ненадолго закрыл глаза и увидел лицо Мирей, словно призрак, вызванный воспоминанием. Было время, когда я не мог думать ни о чем, кроме ее смерти, но потом понял, что мне придется жить дальше, хотя и с пятном на совести. Моя ошибка еще не лишала меня способности делать добро, а значит, искупать ее я мог хотя бы и до конца жизни. «Я полон тайных страхов», – прошептал голос, и я вздрогнул. Когда Мирей умерла, было столько крови…
– Тебе было тяжело тогда, Тео, – продолжала Урсула. – И нам всем тоже. Мы боялись, что потеряем тебя. Твой отец был в ужасе. Ты отощал, стал похож на призрак, как будто сам вот-вот умрешь…
– Может, не будем об этом? – попросил я.
– Извини, – сказала Урсула. – Я знаю, для тебя это тяжелая тема. Неудивительно, что ты чувствуешь вину. Но та женщина была настоящей дьяволицей. Она заслужила смерть. – Урсула осушила стакан и, наклонив голову, оценила уровень вина в бутылке. После секундного колебания слила остатки в стакан. – Я любила Кэролайн, – продолжала она тихо, и ее бледно-голубые глаза наполнились слезами. Нет, Урсула не собиралась оплакивать мою покойную жену, это был всего лишь побочный эффект алкоголизма, но тем не менее я знал, что она говорила искренне. – Конечно, я лояльна прежде всего твоему отцу и тебе, но я старалась помогать Кэролайн, чем могла.
– Конечно, Урсула.
– Было бы лучше, если б она вышла замуж за кого-нибудь другого, – сказала она. – Брак с Трэкстоном – чистое несчастье.
Я решил отнести это на счет моего отца, хотя знал – я тоже не подарок.
– Ты и Кэролайн так говорила?
– Думаю, что эти слова слетели с моих уст.
Даже моя мачеха, которая вырастила меня как собственного сына, считала меня монстром. Но разве я мог ее винить? Она знала все обо мне и о том, что я натворил.
– Есть лишь один человек, который ненавидит тебя так сильно, чтобы открыть этот ящик Пандоры из твоего прошлого, – добавила Урсула. – Вот уж кто радовался бы крушению твоего брака…
Я сразу понял, о ком говорит Урсула. Конечно, было немало тех, кто, стоя в сторонке, с удовольствием наблюдали бы, как разваливается на куски моя жизнь, но только один человек охотно приложил бы к этому руку.
Глава 11
Тео
Урсулу я проводил до самого дома, хотя он и стоял через дорогу от нашего, а после вернулся к угрюмому созерцанию фотографий на стене своей спальни. А как же мы с Мирей? Неужели не сохранилось ни одного фото, где мы вместе? В наш цифровой век, когда люди старательно фиксируют каждую заурядную трапезу, это кажется невозможным. Но мы с ней повстречались в особенно темный период моей жизни, и эта встреча ничего для меня не изменила – мое падение продолжалось. Еще подростком я начал принимать наркотики вроде кетамина и мидазолама, чтобы заглушить голоса, которые нашептывали мне на ухо разные слова, и стереть страшные картины из памяти. А когда к этой смеси добавился героин, меня затянуло в ад.
«Я полон скрытых страхов», – шептал самый настойчивый из моих голосов.
Я взялся за телефон. Правда, шел уже одиннадцатый час вечера, но доктор Хэвен работала допоздна. На третьем гудке она подняла трубку.
– Извините, что звоню так поздно. Это Тео Арчер, – представился я девичьей фамилией моей матери, которую взял, чтобы сохранить инкогнито. – Мне очень нужно, чтобы вы приняли меня как можно скорее.
– Мы можем поговорить прямо сейчас, если ситуация критическая, – предложила она. – Вы в порядке, Тео?
– Да, все хорошо, – солгал я. Но правда была в том, что я никогда не чувствовал себя спокойно ни в одном доме или отеле, которыми владела моя семья. Этот особняк нам с Каро подарили на свадьбу, но в документах его владельцем до сих пор значился мой отец. Правда, сейчас меня больше беспокоил не он, а другой родственник, вернее, родственница: моя сестра, которая, как я знал, только и подстерегала момент, чтобы воткнуть нож мне в сердце. Когда Урсула сказала, что только один человек на свете мог рассказать Каро о моем прошлом, она имела в виду именно Джульетту. – Но если у вас есть свободное время завтра…
– Можно прийти к одиннадцати, однако у меня будет всего полчаса, – предупредила она.
– Я приду. Спасибо.
В юности я повидал немало психологов и психиатров, к которым ходил по настоянию отца, и быстро понял, что они передают моим родственникам каждое мое слово. Сестра и теперь еще обожала дразнить меня тем, что посылала мне по имейлу терапевтические рекомендации, которые должны были помочь мне преодолеть мой патологический страх перед животными, как она выражалась. После того случая в берлинском зоопарке, когда мне было три года, я так и не смог заставить себя переступить порог ни одного заведения с животными; зато мой сын, как назло, обожал зверей. Доктора Хэвен я нашел сам и держал встречи с ней в тайне. Правда, то, над чем мы работали с ней, не имело ничего общего с тем, к чему призывала меня Джульетта.
Вдруг я услышал глухой удар и вскочил. Звук шел из комнаты Тедди. Коридор я преодолел бегом и распахнул дверь детской.
Мое сердце пропустило удар: кроватка была пуста.
Я щелкнул выключателем: в дальнем конце комнаты кто-то пискнул. Тедди и его сообщник, ушастый Банни, сидели на полу у шкафа с книжками.
– Что вы тут делаете? – спросил я. – А спать кто будет?
Тедди притянул к себе Банни.
– Ничего не делаем.
По полу вокруг него были разложены раскрытые книжки с картинками. А еще он держал что-то в руке и прятал это что-то от меня.
– Тедди, что там у тебя?
– Ничего, – повторил он.
– А по-моему, что-то есть. Покажи.
– Не могу, – ответил он.
– Почему?
– Мама сказала, что это секрет.
Я подошел ближе.
– Теперь все по-другому, Тедди. Мамы больше нет, и ты можешь рассказывать мне любые секреты.
Сын уставился на меня умоляющими глазами, круглыми, как монеты по четверть доллара.
– А когда она вернется?
Я сел рядом с ним на коврик.
– Мне тоже хочется, чтобы она была сейчас здесь, с нами, Тедди. Но она больше не вернется, вот в чем штука. Теперь только ты и я.
Он прижал что-то к груди.
– Можно я посмотрю? – попросил я.
Сын протянул мне кулачок и разжал его. На раскрытой ладошке лежал золотой медальон в виде сердечка. Внутри оказалось фото Каро и ее сестры в детстве.
– Это фото мамы, – прошептал Тедди. – С тетей Ди. Они здесь маленькие.
– Очень красиво, – сказал я. – Ты взял его в комнате мамы?
– Нет! Мама сама оставила его здесь. – И он показал на шкаф.
– Почему она так сделала?
– Она говорила, что гремлины перекладывают все ее вещи. А здесь они его не найдут.
В последние месяцы перед смертью Кэролайн часто говорила странные вещи, обвиняла меня в том, что я лезу в ее жизнь.
– А мы можем пойти завтра в зоопарк? – вдруг спросил Тедди, и даже голос у него стал светлее.
– Может, сходишь с Глорией?
– Ты никогда не водишь меня в зоопарк. – Он крепче прижал к себе Банни. – Я с мамой пойду.
Мой сын заявил это так решительно, как будто последней недели и не бывало, или нам все приснилось. У меня чуть не разорвалось сердце.
– Ты понимаешь, что мамы больше нет, Тедди?
– А ты говорил, что видишь ее, – выкрикнул он пронзительно, и в его словах звучала неумолимая логика маленького ребенка. Но это была моя вина, я не сумел объяснить ему, что мама умерла. Когда он плакал, я утешал его мыслью о том, что можно сохранить образ того, кого любишь, в своем сердце и видеть его как живого, хотя его и нет рядом. Глупо было надеяться, что мальчик неполных четырех лет от роду справится с такой сложной идеей; я и сам не справляюсь.
– Мы же сегодня провожали ее в церкви, Тедди, – напомнил я как можно мягче.
– Угу.
– Пора возвращаться в кроватку.
– Я не устал.
– А как же Банни? Он-то хочет спать или нет?
Тедди внимательно посмотрел на ушастого друга.
– Ты устал, Банни, – сказал он немного удивленно, словно пушистая зверушка ему ответила.
Я уложил обоих в кроватку и принес Тедди попить.
– Хватит приключений на сегодня, – сказал я. – Сладких снов.
– А где мама теперь? – спросил сын.
Мое сердце опять пропустило удар.
– Не знаю точно, Тедди, но там, где она теперь, очень хорошо. Лучше, чем здесь. – Раньше я никогда не мог понять, почему взрослые говорят такие банальности детям. А тут вдруг понял: мне нечего больше предложить сыну.
Глава 12
Дейрдре
В восемь утра я уже была в 17-м округе, на Восточной 51-й улице, и ждала Луиса Вильяверде, того детектива, чьи слова о смерти Каро цитировала газета. Мои контакты с полицией ограничились тем, что они сообщили мне о смерти сестры, а опознанием тела и другими формальностями занимался кто-то другой – скорее всего, Тео.
Вильяверде приветствовал меня зубастой ухмылкой. Лет ему было около тридцати пяти, кожа оливковая, глаза темные. Невысокий рост при мускулистом сложении, кривоватый нос и шрамы на лице делали его похожим на бывшего боксера.
– Как держитесь? – спросил он.
– Вчера похоронили, – ответила я. – Тяжело.
– Со скоропостижной смертью всегда трудно смириться. Особенно когда умирают молодые, как ваша сестра. Чем я могу помочь?
– Я хочу поговорить с вами о деле.
– Каком деле? – Он скептически посмотрел на меня.
– Мы можем побеседовать с глазу на глаз?
Так мы оказались в комнате для допросов, где сели друг против друга за металлический стол на металлические стулья.
– Это чтобы граффити не рисовали? – вырвалось у меня при взгляде на металлическую крышку стола. Сразу вспомнился другой стол, деревянный, за которым меня допрашивали в пятнадцать лет; он был покрыт вязью инициалов и отборных ругательств в адрес копов.
– Нет, чтобы клопы не ползали, – ответил Вильяверде. – Так о чем вы хотите со мной поговорить?
– Как идет расследование?
– Никакого расследования нет. – Он посмотрел на меня озадаченно. – Ваша сестра скончалась от сердечного приступа, если говорить по-простому. К сожалению, болезнь сердца развилась у нее еще во время беременности.
– Какая болезнь? – Теперь озадачена была я, но меня вовремя озарило. – Погодите, это вы про давление, что ли? Когда она носила Тедди, у нее было высокое давление. Но после родов оно вошло в норму.
Коп пошелестел листками на своей желтой дощечке.
– А вот ее доктор утверждает, что не совсем. Аритмия стала ее постоянной проблемой. Видимо, ваша сестра просто никому об этом не говорила. Даже ее муж не знал. И отец.
Я впервые в жизни услышала о том, что у Каро были проблемы с сердцем.
– Поверить не могу, чтобы все было настолько серьезно. Она бы сказала.
– Она жила бы и дальше, если б не ударилась головой, – продолжал Вильяверде. – Считается, что сотрясение мозга влияет только на мозг, но оно затрагивает и сердце. Учащаются сокращения. Конечно, то, что случилось с вашей сестрой, – это трагедия, но мы убедились, что с причинами смерти все чисто; значит, дальше уже не наше дело.
– Но откуда вы знаете, что все чисто? – накинулась на него я. – Почему не было вскрытия?
– Послушайте, люди почему-то считают, что в полиции вскрывают всех покойников подряд, – возразил Вильяверде. – На самом деле вскрытие обязательно только при насильственной смерти. Во всех остальных – по желанию семьи покойного. Мы предлагали; муж вашей сестры ответил «нет».
Конечно, Тео отказался. Теперь, что бы он ни сделал с Каро, все осталось в тишине и тайне.
Я вытащила распечатку письма Каро.
– Вчера я получила от сестры письмо. Она писала его прямо перед смертью. Вот, прочтите, – я подвинула листок к нему.
– Вы получили это вчера? – Он недоверчиво приподнял бровь. – Но ведь она умерла неделю назад.
– Каро устроила так, чтобы письмо ушло только в случае ее смерти.
– Откуда нам знать, что это она писала? В Сети сейчас что угодно можно подделать.
– Никто, кроме моей сестры, не мог оставить таких указаний на наше с ней прошлое.
Детектив еще раз пробежал глазами листок.
– Она называет вас Додо. Это прозвище?
– Так меня звали, когда я ходила в детский сад. Ее – Каро, а меня – Додо. – Полицейский, по обыкновению, сосредоточился на самом неинтересном. – Но главное не это. «Я часто думаю о маме и о том, как не хочется верить, что и тебя постигнет судьба одного из родителей, пока это не случится». – Я перевела дух. – Это фраза из письма, которое много лет назад написала наша мать. Увидев ее, я сразу поняла, что это сообщение от сестры. Потому что на свете нет больше никого, кто знает все об этом.
– О чем «об этом»?
Мне было бы легче раздеться перед ним до трусов или сигануть в окошко, чем рассказать ему правду. Но выбора у меня не было.
– Наш отец бил нашу мать. Ругались они постоянно, скандалы часто переходили в драки. Особенно если он напивался, что в те времена случалось нередко.
– Вы обращались в полицию?
Я расхохоталась, но тут же оборвала смех.
– Нет, мы с Каро должны были делать вид, что все нормально. В нашей семье не считалось большим грехом, если отец поднимал руку на мать, зато рассказать об этом чужим было бы настоящим преступлением. – Мои родители иммигрировали в Штаты из Северной Ирландии; для них не было ничего важнее, чем их драгоценный кодекс молчания.
– А вас с сестрой отец когда-нибудь бил?
– Нет. Мы же девочки, так что наказывать нас должна была мать.
– Значит, вас била она?
– Это уже не ваше дело. – Слова буквально сами сорвались у меня с языка, но я пришла в полицию не затем, чтобы говорить о матери. Она умерла от рака незадолго до рождения Тедди. У нас было немало разногласий, но я всегда любила ее.
Полицейский нахмурился, но проглотил и это.
– Насколько далеко у вас все зашло с отцом?
– Когда мне было пятнадцать, я нашла письмо. Его написала мама – на случай если с ней что-нибудь произойдет – и положила в семейную Библию.
Я склонила голову низко, как на исповеди. Строчки того письма и теперь стояли у меня перед глазами. «Райан Кроули не плохой человек, но он способен на очень плохие поступки. Если когда-нибудь меня найдут избитой в кровь или я умру от «случайного» падения с лестницы, знайте, что это дело рук моего мужа. Он будет раскаиваться, но поздно. Пожалуйста, берегите моих девочек. Я люблю их».
Дрожь прошла у меня по телу при одном воспоминании об этом, даже столько лет спустя. Каро тогда уже не жила с нами, она училась в колледже, и я в панике позвонила ей туда, не зная, что делать. Но сестра приняла мое сообщение на удивление равнодушно. «Положи письмо туда, где ты его нашла, – сказала она мне, – и сделай вид, будто в глаза его не видела».
«Но как? – рыдала я в трубку. – Ведь он же убьет ее рано или поздно».
«Не драматизируй, – ответила Каро. – Просто они так живут. А ты не обращай на них внимания, живи своей жизнью».
Коп хрустнул костяшками, возвращая меня к реальности.
– Ладно, – сказал он и протянул мне листок с распечаткой письма.
Утром я встала ни свет ни заря, чтобы успеть воспользоваться принтером, пока хозяйка спала. «Если ты читаешь это, значит, я умерла. Как бы ни выглядела моя смерть, она не случайна. Тео уже убил одну жену, и это сошло ему с рук. Заставь его ответить за мою смерть, чего бы это тебе ни стоило».
Он кашлянул.
– Кто была эта первая жена?
– Раньше я ничего о ней не слышала, – ответила я. – Но вчера спросила о ней Тео. Он не назвал мне ее имени, но и не отрицал, что был женат прежде.
– Он сообщил вам какие-то подробности?
– Я спросила его, где ее похоронили: на том же кладбище, что и Каро, или нет. Тео сказал, что нет.
– И всё?
Даже я была вынуждена признать, что это звучит слабовато.
– Он разозлился. И удивился, что я знаю. Но я могу расспросить его подробнее. Просто тогда мы с ним стояли уже у самой могилы, неудобно было наседать. Я…
– Вам ничего не придется делать.
– Но я могу…
– Это наша работа, Дейрдре. Предоставьте все нам.
– И что вы собираетесь делать?
– Проверим, была ли жена, – сказал Вильяверде. – Если найдем что-нибудь серьезное, то откроем дело.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?