Текст книги "Тьма и золото полуночи"

8

Я не в силах избавиться от страха, когда на следующее утро просыпаюсь в Итхре. Вспоминаю трещины, скользящие по Круглому столу, и то, как Самсон и Олли с отвращением и разочарованием смотрели на меня после моего маленького приключения в роли призрака… Все разваливается. Всего несколько месяцев назад я чувствовала себя сломанной, но способной действовать. Может, у меня больше и не было Иммрала, но у меня была любовь Самсона, дружба Олли и надежная компания друзей. Я не теряла надежды. Но все это рассыпается. Мне следовало знать, что так будет. Фундамент моих отношений пошатнулся после того, как я утратила силу: вместо кирпича он теперь выстроен из песка. Как я могла ожидать, что он останется прежним? Как я могла ожидать, что прежними останутся они, если я уже не знаю, кто я такая?

Мне страшно спуститься вниз, страшно столкнуться с неугасающим гневом Олли. Поэтому я прячусь в своей комнате до последней минуты, как прежде, до того, как мы снова стали друзьями. Я слышу, как собираются они с папой. В какой-то момент мне кажется, что брат остановился у моей двери, возвращаясь из ванной. Если бы он постучал, я бы ответила, но он этого не сделал. Наконец я слышу, как Олли и папа уходят в школу и на работу, и спешу собрать учебники. По дороге к метро я мельком думаю о том, не отправить ли Олли сообщение, попросить меня извинить, но не делаю этого. Какая-то малая часть меня твердит, что Олли не нужен Иммрал, чтобы спасти меня, когда я хожу по Итхру, даже если бы это он потерял Экскалибур. Тогда это он лишился бы силы, а я ее сохранила бы. И осталась бы самой собой. И если должна перед кем-то извиняться, так это перед Самсоном, я не подчинилась его приказу, да еще и огрызнулась на него.

Но отправить сообщение Самсону я не могу. Мы никогда не встречались в Итхре, несмотря на все поцелуи и доверие в Аннуне. Прошедшей ночью я спросила Самсона, расстаемся ли мы. Но мы же на самом деле никогда и не были вместе. А считаются ли отношения в Аннуне за реальные?

Сегодня во время перерыва Чарли снова просит меня посидеть с ней. Я не нахожу в себе сил отказаться, хотя и предполагала провести перемену в студии, где я наверняка осталась бы одна. Учитель рисования, мистер Нолан, в последнее время появляется там все реже и реже. Ходят слухи, что его хотят уволить. В конце концов, никто больше не интересуется искусством. Но Чарли хотя бы ничего не говорит. Она сжимает мою руку, словно это единственное, что удерживает ее от распада. Ее старые подружки начинают это замечать. Они бросают на меня подозрительные взгляды, перешептываются, без сомнения предполагая, что я как-то манипулирую Чарли.

Наконец одна из них, Виктория фон Геллерт, прежде бывшая самой доверенной особой Чарли, подходит к нам.

– Лотти, у тебя все в порядке? – спрашивает она.

– Мм… – рассеянно откликается Чарли.

– Что она с тобой делает? – шипит Виктория. – Идем, Лотти, сходим куда-нибудь. А это, – она кивает в мою сторону, – воняет!

– Нет, это, должно быть, те духи, в которых ты искупалась, – спокойно говорю я.

Я не позволю оскорблять меня прямо в лицо. Они вполне могут делать это за моей спиной, как нормальные люди.

– Ты слышишь, что оно мне сказало? – обращается Виктория к Чарли.

– Я слышала, что ты это заслужила, – отвечает Чарли. – Оставь меня в покое, Виктория. Я хочу посидеть здесь с Ферн.

Виктория судорожно вздыхает, потом возвращается к своей компании. Они склоняются друг к другу, яростно перешептываются, уходя подальше от моей «вони».

– Они вернутся и покусают нас, – замечаю я.

– Может быть, – откликается Чарли.

И весь остаток дня не говорит больше ничего.

Но то, что Чарли за меня заступилась, что-то разжигает. Я благодарна ей, но это также заставляет меня по-другому подумать о Самсоне и Олли. Я всегда истолковывала их попытки смягчить мою потерю Иммрала как жалость. Но возможно, это была совсем не жалость? Чарли заступилась за меня из-за дружбы, от понимания, что так будет правильно. Могли ли Самсон и Олли руководствоваться такими же соображениями? Мог бы Олли стать таким же прекрасным внутренне, как и внешне?

Я понимаю, что должна фундаментальным образом пересмотреть свой взгляд на себя. Однажды я уже это сделала, избавилась от состояния жертвы, стала более открытой. Потеря Иммрала грозила превратить меня… нет, не снова в жертву, но в некое вечно обиженное существо, лишенное всяческих надежд. Я ведь уже привыкла быть лидером, так или иначе. Спасительница, Избранная. Моя обида на Мидраута – это личное: он убил мою мать. Он много раз пытался убить меня и брата. В моем уме наши судьбы переплетались с тех самых пор, как я открыла в себе Иммрал. Но я больше не знаю, кто я такая, раз уж я выпала из центра всей истории.

Когда наступает вечер, я спускаюсь ненадолго вниз, лишь для того, чтобы убедиться, что Олли вернулся после очередного протеста «Кричи громче». С ним Киеран, и я на мгновение задумываюсь, не пришел ли он для того, чтобы помешать нашей с братом ссоре.

– Как дела, прекрасно? – бодро произносит Киеран, входя в гостиную.

Меня всегда изумляет то, как он осваивается в чужом пространстве, – он здесь кажется больше на месте, чем я.

В ответ я пожимаю плечами, желая, чтобы Олли посмотрел на меня. Киеран окидывает нас взглядом:

– О, близнецы в ссоре? Я думал, Олс немножко поутих.

– Не веди себя так, словно уж очень хорошо меня знаешь.

Олли улыбается, но на его лице заметно некое напряжение, которого Киеран не замечает.

– Но я ведь прав, не так ли?

– Я вчера вечером сглупила, – говорю я Киерану. Мне легче общаться с ним, чем с Олли. – И сейчас у меня в голове полная неразбериха.

– Из-за Мидраута? Или Клемми и вашего папы?

– Вроде того. Ну, в любом случае я выплеснула все на тех, кого люблю.

Киеран фыркает, внезапно потеряв уверенность, а я пытаюсь понять, не зашла ли я слишком далеко, создав неловкость. Потом Олли говорит от двери:

– Я немножко о таком знаю. Выливаешь собственную мысленную дрянь на тех, кто не может от тебя ускользнуть. И я такое делал похуже, чем ты.

Я поражена, а он грустно улыбается мне, но каким же он выглядит усталым… И хотя я улыбаюсь в ответ, я не могу избавиться от тревожного комка внутри.

Прихожу в Аннун раньше обычного, надеясь, что Самсон уже будет в своем прежнем состоянии. Такого не случалось, чтобы я прибыла, а его еще не было в рыцарском зале или бы он уже не разговаривал с одним из капитанов лоре или с лордом Элленби. Наскоро заглянув в конюшню, чтобы Лэм поддержала меня, ткнувшись носом, я отправляюсь искать Самсона. Мне требуется много времени, чтобы его найти, – так много, что я уже начинаю гадать, не опоздал ли он наконец-то. По крайней мере, я знаю, что он не с лордом Элленби, потому что прохожу мимо командира Тинтагеля, когда тот направляется к башне Чарли вместе с Джин. Лорд Элленби лишь кивает мне и улыбается на ходу. В моей груди вспыхивает искра надежды – ведь если Самсон уже сказал бы лорду Элленби, что я нежелательна в полку бедеверов, меня бы вызвали на серьезную беседу вместо доброжелательного кивка.

Наконец я нахожу Самсона наверху купола, на парапетах, что смотрят на город. Здесь всегда находятся стражи, каждый занимает свое место по компасу. Самсон не рядом с харкерами, он стоит посередине, глядя на купол, что накрывает центр башни, и явно пытается в чем-то разобраться.

Его лицо мрачнеет, когда я подхожу.

– Мы можем поговорить? – спрашиваю я.

– Сейчас не самое подходящее время… – начинает он, но его прерывает Иаза, появившийся с другой стороны купола.

– Не понимаю, что они значат… – говорит Иаза, но резко умолкает, увидев меня. – Ох. Виноват.

– Нет, это я помешала, – возражаю я. – Я просто…

Я в отчаянии смотрю на Самсона, надеясь, что он поймет, что мне нужно.

– Дай мне минутку. Встретимся внизу, – говорит он мне.

Я киваю, чувствуя себя глупо, чувствуя себя отвергнутой, и спускаюсь по лестнице, чтобы подождать Самсона там, где всегда его жду, – в саду, где аптекари ухаживают за травами и где ароматы розмарина и эвкалипта сливаются в головокружительную смесь.

Ждать долго не приходится. Мне хочется спросить Самсона, что они с Иазой делали наверху, но есть и более важная тема.

– Прости, – выпаливаю я. – Пожалуйста, не заставляй меня уходить!

Самсон подходит ко мне, обнимает, прижимается лбом к моей голове:

– Я бы никогда не стал угрожать тебе таким образом.

Я, запинаясь, начинаю объяснять свой поступок, думая в это время, что куда легче было бы передать все через кого-то другого, как я делаю с Олли и Киераном, и у меня даже мелькает мысль, не будет ли слишком странно, если я попрошу Джин присоединиться к нам, чтобы переводить мое бессвязное бормотание.

– Ты ведь знаешь, что я все понял? – говорит Самсон, когда я наконец умолкаю. – Мне трудно вообразить, что это значило для тебя, но я догадываюсь. И я представляю, как бы сам себя чувствовал… Ты делаешь точно то же самое, что сделал я, когда ворвался в дом вампиров… ты пытаешься доказать то, что тебе не нужно доказывать.

Несколько лет назад Самсон признался мне, что тот подвиг, что занес его в историю танов, был героической, глупой, нарушающей правила попыткой спасти свою тогдашнюю подругу от разрушения.

– Но я должна что-то доказать, – пылко возражаю я. – Ты не можешь понять до конца, потому что ты был избран для того, чтобы стать таном. А я – нет, помнишь? Андраста… – У меня перехватывает дыхание, когда я произношу имя своей погибшей наставницы. – Она привела меня сюда. Она и моя мама просто шантажировали лорда Элленби, чтобы он допустил меня до турнира…

– А турнир как раз и доказал, что ты должна стать рыцарем, – заканчивает за меня Самсон. – Если бы здесь было не твое место, твое ожерелье не изменилось бы. Ты не получила бы скимитар. Тебе следует забыть о том, что это не твое место, Ферн.

Я стараюсь поверить ему. Был однажды краткий миг – несколько месяцев назад, – когда я могла по-настоящему это принять, когда у меня был Иммрал и я действительно могла что-то изменить. Когда я ощущала, что товарищи-таны меня ценят.

– Не знаю, как стать полезной, – шепчу я. – Не понимаю, почему некоторые из вас хотят, чтобы я и теперь оставалась здесь, теперь, когда у меня нет силы.

Самсон долго молчит. Достаточно долго для того, чтобы я начала думать: он признается, и он тоже этого не понимает, и, в конце концов, меня лучше было бы выставить. Потом он говорит:

– Чего ты от меня ждешь, Ферн? Я не могу заставить тебя верить, что ты здесь нужна. Никто этого не может. Единственная, кто может по-настоящему понять, почему мы можем хотеть, чтобы ты здесь осталась, – это ты сама. Пока ты не осознаешь, насколько ты изумительна, с Иммралом или без него, никто не сможет этого сделать за тебя. Не по-настоящему.

– Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость к себе или польстить моему эго, – говорю я. – Я действительно себя не знаю.

Самсон вздыхает и садится на раму поднятой кровати. Я сажусь рядом с ним. Он берет мою руку, его кожа кажется темно-янтарной рядом с моей светло-песочной.

– Я никогда никому этого не говорил, – начинает он, – даже лорду Элленби. Когда я несколько лет назад находился в штаб-квартире Мидраута в Королевском арсенале, кое-что случилось.

Самсон никогда не рассказывал мне подробно о том, что он пережил в то время, когда находился под прикрытием. Я время от времени затрагивала эту тему, но он отказывался говорить об этом, а я не настаивала. Бывают иногда переживания, которыми не хочется делиться, потому что стоит это сделать, как тебя начинают видеть по-другому. Это меняет взгляд на тебя. Именно поэтому я лишь вкратце объяснила ему, как появился на моем лице шрам. Но никогда не было секретом то, что меня обижали в Итхре, и вряд ли мнение Самсона обо мне от этого могло измениться, – но я не упоминала об участии в той истории моего брата. Я хотела защитить Олли, чтобы Самсон, узнав такое, не стал смотреть на Олли как-то иначе.

Я подавляю собственный страх из-за того, что собрался открыть мне Самсон, и из-за того, какие у меня могут возникнуть чувства. Просто обхватываю его ладонь руками, давая понять, что ему ничто не грозит. И он начинает.

9

Самсон долго молчит, подбирая правильные слова. Я никогда не видела его таким неуверенным. Когда он все-таки говорит, его голос звучит тихо, низко, и мне приходится прислониться к нему, чтобы слышать.

– Я проник туда примерно за полгода до того, как вы с Олли стали танами, – и вскоре обзавелся там другом.

– Другой шпион?

Самсон качает головой. Он не смотрит на меня, его взгляд уперся в наши соединенные руки. Я всматриваюсь в его лицо. Обычно оно такое сильное, с четко обрисованными скулами, твердым подбородком. Но сейчас я вижу в нем мальчишку, которого – к его собственной досаде – родителям нравится баловать.

– Он был стражем, как и я. Он полностью подчинился Мидрауту, но он был молод. Ну, моего возраста. Его старшая сестра работала на Мидраута, занимала высокое положение, и он ее боготворил.

– И ты изменил его мысли?

– Нет, – улыбается Самсон. – Нет, я даже и не пытался. Это подвергло бы риску мою миссию. Но он мне нравился, и мне казалось, что и я нравлюсь ему. Даже у тех, кто верил Мидрауту, то место высасывало силу. Трудно было оставаться там ночь за ночью, видеть кое-что такое, что мы были вынуждены видеть. Думаю, его не слишком радовало наблюдение за некоторыми экспериментами, но он твердил мне, что это только к лучшему. Что в итоге это всех нас сделает лучше. – Самсон делает паузу, пожимает плечами. – Ну, как бы то ни было, мы, полагаю, стали друзьями или вроде того, учитывая, что главное я хранил в тайне от него… А потом однажды меня поймали с моим рыцарским шлемом. Я думал, что нашел для него надежное место, и был уверен, что за мной не следили. Но меня видели.

– Твой друг?

– Нет. Кое-кто другой, но они не могли рассмотреть мое лицо. Они просто поспешили к своим начальникам и сообщили о том, где и что видели, и вычислили, что это был или я, или мой друг.

– О боже! – выдыхаю я.

Неужели Самсон обвинил в шпионаже своего друга?

– Они посадили нас в разные камеры для расследования, – запинаясь, продолжает Самсон. – И потом я узнал, что мой друг… он признался.

– Что?!

– Он сказал, что это был он, что я не имею к этому никакого отношения. И у него были доказательства – он сообщил о месте, где спрятан шлем. Видимо, он давно уже знал, чем я занимаюсь.

– И что с ним случилось?

Самсон склоняется над нашими руками, словно собирается их поцеловать, а потом я чувствую на костяшках пальцев его слезы. Я прижимаюсь к нему, пока он рыдает, бормочу утешения: «Ты не виноват. Он решил помочь тебе. Ты ничего не мог изменить… тебя могли просто убить…» Но все это не имеет смысла. От этого ничего не меняется. Я это знаю, потому что сама продолжаю винить себя во всех тех смертях, что случились за последние годы. Если бы только я действовала быстрее… Если бы только я была сильнее… Наконец я просто умолкаю, и мы с Самсоном держимся друг за друга.

Потом мне на ум приходит кое-что еще.

– Так ты поэтому не хочешь убивать сновидцев, – тихо говорю я.

За последний год мы так много ночей потратили на то, чтобы вместо снов сражаться со сновидцами: с теми, кого искалечил фанатизм и манипуляции Мидраута. В момент сражения на Трафальгарской площади Самсон едва не погиб из-за того, что сопротивлялся целым толпам сновидцев, напавших на нас, но он отказался убить хоть кого-то из них. Я всегда понимала его причины в философском смысле – в соответствии с его моральными принципами. Но теперь я понимаю, что в этом кроется и нечто очень личное.

– Он ведь предположительно был на стороне Мидраута, но когда такое случилось, перешел на мою сторону, – говорит Самсон. – И кто знает, который из всех этих сновидцев может поступить так же, если им выпадет шанс спасти кого-то любимого?

Лично я думаю, что он уж слишком доверяет людям, но эта мысль кажется утешительной. Что нет спящего, который не может измениться, если к тому возникнет достаточная причина. Что наша борьба за выживание чего-то стоит, и если мы заглянем по другую ее сторону, то сможем простить тех, кто восстал против нас. Или они могут искать нашего прощения.

Когда Самсон отодвигается, чтобы заглянуть в мои глаза, между нами что-то меняется. Мы изучали тела друг друга так, что я буквально таяла. Но мы никогда не доверялись друг другу до конца, как сейчас. Это уже истинная близость.

– Я давно понял, как тебе помочь. – Самсон чуть заметно улыбается. – Но мне так не хотелось признаваться…

Я прижимаюсь губами к его губам, осознавая, что именно он сейчас совершил ради того, чтобы я почувствовала себя лучше. Я действительно это понимаю. Я знаю, что в той ситуации он должен был ощущать себя беспомощным – беспомощным и виноватым, пусть даже он работал ради пользы танов и не мог раскрыть себя. И на волне этой беспомощности ему пришлось изменить себя, стать новой личностью, даже находясь среди друзей, знавших прежнего Самсона. Он хотел мне сказать: «Это возможно сделать». И мне нужно только вернуться назад. Кто я без моего Иммрала? Что я думала о себе до того, как поняла, что обладаю силой, и как мне примирить это с тем, что я представляю собой теперь? Пока у меня нет ответа на эти вопросы, но я впервые чувствую, что могу их найти.

Мы с Самсоном вместе возвращаемся в замок, и каждый чувствует себя незащищенным.

– А что ты делал на крыше замка вместе с Иазой? – спрашиваю я.

– Мы пытаемся помочь тебе, – грустно улыбается он.

– О чем ты?

– Мы ведь знаем, как тебе хочется вернуть свой Иммрал, так что мы с Иазой предприняли собственные исследования. Мы обнаружили упоминания о переводе или переносе. Мы подумали, это может иметь какое-то отношение к куполу, но ничего не вышло.

Я останавливаюсь, молча поворачиваю его лицом к себе. Ни у Самсона, ни у Иазы нет времени на такие исследования. Они и так загружены сверх меры.

– Не надо вот так на меня смотреть, Ферн. Я знаю, мы не должны были. Но нам хотелось.

Я бросаюсь к нему совершенно непристойным образом. Несколько проходящих мимо венеуров хихикают. Все оставшиеся у меня сомнения насчет того, что Самсон, возможно, доволен тем, что я теперь не сильнее, чем он, рассеиваются в облаке нахлынувшего стыда.

– Должен ли я это понимать так, что тебе хотелось бы продолжения нашей работы? – спрашивает Самсон, когда я наконец отодвигаюсь от него.

– Да. Но только если я сама буду участвовать.

За спиной Самсона появляется Иаза, он напряженно улыбается:

– Если вы закончили, я бы хотел забрать Ферн, это важно.

Самсон сжимает мою руку и идет к конюшне, а я стараюсь не отставать от Иазы на пути к замку.

– Там собрание всех старших танов, – поясняет Иаза.

– А зачем им я?

– Ты ведь сунулась в брешь. Они хотят, чтобы ты им рассказала, что там произошло.

Мы идем в кабинет лорда Элленби, где уже ждут он сам и Олли. Лорд Элленби выбирает одну из нескольких дверных ручек, спрятанных на тайной панели в стене. И берется за ту, что словно вырезана из каменного угля. Золотые нити бегут по поверхности, ставшей гладкой за те века, что ею пользовались. Он берет эту ручку и вставляет ее в дверь в глубине его кабинета, за этой дверью – бесконечные пункты назначения. Из двери сочится голубой свет, и когда лорд Элленби открывает ее, мы оказываемся в большой круглой комнате с целым рядом окон и круглым столом в центре.

Только когда я прохожу в дверь, я понимаю, что мы в какой-то башне. За каждым окном открывается другой вид. На камне над каждым окном вырезаны разные слова. Над тем, что смотрит на окутанный ночью город, написано: «Край надежд». Закат над спокойным океаном обозначен как «Место тьмы». Еще одно окно выходит на холмы, где рядом с овцами пасутся ламы и другие животные – такие едва ли существуют в Итхре. Над этим окном вырезаны слова: «Многоцветная долина». Последнее окно, сквозь которое я вижу заснеженные утесы, над ними несется бешеный ветер, названо «Край серебряного облака».

– Где это мы? – спрашиваю я, рассматривая все это.

– В месте, которое не найти на картах, – отвечает лорд Элленби. – Это Авалон[9]9
  Авалон – мифический остров во французских и английских обработках кельтских легенд. На Авалоне был перезахоронен легендарный король Артур; в других вариантах легенды Авалон – место пребывания феи Морганы.


[Закрыть].

10

Иаза присвистывает:

– Я читал о нем, но никогда здесь не бывал. Описания не дают представления.

Дверь, через которую мы вошли, снова открывается, входит женщина с суровым обветренным лицом, с бурей во взгляде, она держит у бедра рог. За ней я замечаю похожую на пещеру комнату, чьи стены украшены драгоценными камнями.

– Наконец-то мы можем выяснить, как обстоят дела с моими пропавшими рыцарями, – говорит она.

– Леди Каур… – Лорд Элленби пожимает ей руку. – Рад, что вы смогли…

Они отходят в один конец комнаты, тихо разговаривая, а мы с Олли и Иазой идем в другой конец. Я смотрю на заснеженные утесы, впитывая их красоту, их опасность. Я воображаю, как моя душа отделяется от тела и ветер за окном несет ее, словно пепел, чтобы осмотреть Авалон так, как невозможно это сделать смертному. У меня мурашки бегут по коже.

– А разве Авалон не считается местом захоронения короля Артура? – спрашивает Олли.

– Ох, Олли, тебе бы не следовало верить всему, что ты читаешь, – улыбается Иаза.

Олли смотрит на него без выражения, а во мне снова вспыхивает тревога за брата.

– Улыбаться не вредно, Олли, – мягко произносит Иаза. – Тебе не обязательно постоянно чувствовать себя в бою.

Мой брат не улыбается, но что-то изменяется в нем. Он смотрит на Иазу так, словно впервые по-настоящему его увидел. Дверь в комнату снова открывается, чары с нас сброшены, мы сосредоточиваемся на вновь прибывших.

Когда башня наполняется, разговоры становятся более приглушенными. А дверь, открываясь, каждый раз показывает другой замок – иные из них просторные и холодные, иные уютные и сплошь увешаны гобеленами. А некоторые места я узнаю, вроде кабинета леди Кайрис в Кембридже. Я сажусь между Олли и рееви из Оксфорда, Ашером, – у него на голове пучок волос, торчащий прямо вверх. Ашер вежлив, но напряжен, он постукивает по столу пальцами.

Когда все стулья заняты, лорд Элленби встает и все затихают.

– Спасибо, что пришли на это срочное собрание, – начинает лорд Элленби. – Мы все знаем, почему мы здесь. С нашими рыцарями что-то произошло, и нам необходимо выяснить, что именно. Ясно только одно: думаю, все мы догадываемся, кто за этим стоит.

Все кивают, перешептываются. Руки Ашера сжимаются в кулаки.

– У нас есть кое-какая новая информация, которая может иметь отношение к этим пропажам, – говорит лорд Элленби. – Ферн? Расскажешь?

Я встаю, ощущая на себе любопытные взгляды. Узнаю́ многих из этих лордов, леди и сеньоров, я встречалась с ними в прошлом году, объезжая Аннун. Уверена, все они слышали о том, что я утратила Иммрал, помогший изменить Круглые столы, но это не мешает им всматриваться в мои, теперь ореховые, глаза. Я невольно гадаю, не отвергают ли они меня. Наверное, думают: «Она просто рыцарь?» Или: «Зачем она здесь, если больше ничего не может нам предложить?»

Тем не менее я рассказываю им о том, что увидела и почувствовала, когда шагнула в брешь между Аннуном и Итхром. О том, как я едва не рассыпалась, словно призрак, – и, возможно, исчезла бы окончательно, если бы Олли не удержал меня.

– После вашего сообщения прошлой ночью мы нашли подобные бреши в Йоркшире, – говорит лорд из Суффолка. – И, как и ваша, они постепенно сами собой затянулись.

– Какое это имеет отношение к моим пропавшим рыцарям? – спрашивает леди Каур, главный тан Корнуолла.

В ее сообществе танов людей осталось даже меньше, чем у нас: трейтре Мидраута уничтожили их всех, снова напав во время двух празднований Остары[10]10
  Остара – языческий праздник весеннего равноденствия.


[Закрыть].

– Можно? – спрашивает Иаза.

Он разворачивает карту, что принес из Тинтагеля, ту самую, где он отмечал исчезновения. Лорд Элленби показывает точки, которыми усыпана карта.

– Это места, где в последний раз видели наших пропавших рыцарей, – поясняет он.

Его рука движется вдоль флажков, которых я прежде не видела.

– А это, – продолжает он, – места, где были найдены бреши.

Флажки вытянулись на бумаге короткими линиями, как следы ножевых ударов. Я отмечаю соответствие в тот же момент, что и остальные.

– Это те же места, где пропали рыцари? – спрашивает Олли.

– Именно так, – кивает лорд Элленби. – Пока мы не знаем наверняка, но то, что мы здесь видим, – возможно. Вероятно, бреши как-то связаны с теми змеями, которые, как мы полагаем, утащили наших рыцарей.

– Вы думаете, что с десяток моих рыцарей унесли в Итхр? – спрашивает леди Каур.

Остальные тут же взрываются вопросами и предположениями.

– Но те змееподобные существа не могли же явиться из Итхра?

– Это диверсия.

– Даже если это так, какая нам от этого польза?

Лорд Элленби поднимает руку:

– Я знаю, что из этого много не вытянешь, но оно стоит изучения, не правда ли? И работать над этим мы должны вместе. Это проблема всей страны – надо именно так на нее смотреть.

Теперь поднимает руку леди Кайрис:

– Согласна, Лайонел. Я готова прислать нужных людей из Кембриджа. Но считаю, нам необходимо обдумать и более дальнюю перспективу.

– О чем ты, какую перспективу? – спрашивает лорд из Суффолка.

– Проблема куда больше, чем исчезнувшие рыцари. Разве нам не надо обдумать, что делать с Аннуном?

– Делать с ним?

– Как его восстановить? Ферн и Олли описали нам опустошение в Аннуне вокруг обнаруженной бреши. То же самое в Кембридже. Уверена, и не только в нем.

Несколько голов кивают.

– Ладно. Аннун умирает, точно так же, как в конце правления Артура. Есть какие-то письменные источники, которые говорят о том, что произошло потом? Знаем ли мы, как возродился Аннун?

– Разве у вас в архивах этого нет? – кривится лорд из Оксфорда.

– Мы сосредоточены на науке Аннуна, а не на истории, как вам прекрасно известно, Робин, – отвечает Кайрис.

– В наших архивах кое-что есть на этот счет, – говорит Ашер. – В Аннуне были уничтожены инспайры.

– И после смерти Артура Аннун восстановился? – спрашивает леди Каур. – Значит, надо убить Мидраута и спасти Аннун.

– Не совсем так, – возражает Ашер. – Убийство Артура не вернуло Аннун, хотя некоторые допускают, что оно могло все же как-то помочь, очень медленно.

– Но что-то же помогло? – спрашивает лорд Элленби.

– Грааль, – отвечает Ашер. – Они нашли Грааль, но некоторые документы говорят, что они его уничтожили в процессе возрождения Аннуна.

– Записи могут вводить в заблуждение, – возражает лорд Элленби. – Посмотрите, что случилось с Экскалибуром.

– При всем уважении, милорд, записи об Экскалибуре исчезли, но то, что мы имеем, согласуется со всем. А легенда о Граале куда более неопределенна.

– О чем ты? – спрашиваю я.

Ашер смотрит на Робина, лорда Оксфорда, и Робин молча кивает.

– Один момент, пожалуйста, – говорит Ашер и ускользает из комнаты обратно в замок Оксфорда.

Я смутно помню этот замок как некую огромную круглую библиотеку со множеством подземных кабинетов и палат. Через несколько мгновений он возвращается, несет толстую пачку бумаг и выкладывает их на стол. Я придвигаю одну к себе: это изображение средневекового банкета.

– Не могу понять, как это связано с Граалем, – качает головой один из лордов, держа в руке другой лист. – Тут нарисован какой-то котелок.

– В том-то и дело, – замечает Ашер. – Для начала, нигде не говорится, что такое Грааль. В некоторых документах он изображен как обеденная тарелка, в других – как котелок, в каких-то – как чаша. Все весьма несходно, и, боюсь, это заставляет предположить, что он вообще не существует как конкретный предмет.

– Тогда как он существует?

– Как некая идея, – говорит Ашер, и вокруг стола слышится разочарованное бормотание.

Я понимаю почему: Экскалибур был ощутимым объектом надежды, маяком, говорящим нам, что если мы просто сумеем его найти, то окажемся в безопасности. А вот от идеи нам нет никакого прока.

– Единственное, что имеется общего во всех историях о Граале, – они говорят о своего рода просветлении, – продолжает Ашер. – Об изобилии и возрождении. Сотворении. Больные земли исцеляются, давая неожиданный урожай, Грааль приносит процветание.

– Но он, конечно же, должен существовать, – говорит леди Кайрис, – потому что мы знаем, что его использовали для возрождения Аннуна после смерти Артура.

– Вот записи того времени. – Ашер выкладывает некий лист на середину стола.

Буквы на нем яркие – его недавно читали, и не один раз, – но я не понимаю языка.

– Это староанглийский, – поясняет Ашер. – И примерно это переводится так: «Когда земля лежала в запустении и Темный век опустился на Итхр, выжившие рыцари собрались у обломков Круглого стола на совет. Экскалибур лежал в центре Стола, пока шли великие споры о том, как заново наполнить земли Аннуна. Совет спорил три дня и три ночи, и в конце одна выжившая фея, леди Гвиневра…»[11]11
  Гвиневра – супруга короля Артура.


[Закрыть]

– Гвиневра? – шепчет кто-то. – Я не знаю феи по имени Гвиневра.

– Они имели в виду леди Андрасту, – откликается леди Каур.

Мое сердце подпрыгивает. Андраста и была Гвиневрой?

– «Леди Гвиневра, – многозначительно повторяет Ашер, – входит в зал и говорит им, что один из них обладает силой восстановить Аннун, хотя это будет дорого стоить. И было решено, что Ланселот должен отправиться на поиски Грааля и, найдя его, разбить Грааль, и тогда инспайры возродят Аннун и в Итхре начнется великий век науки и искусства».

– Предполагаю, писавший это имел в виду Возрождение, – говорит Кайрис, – но это ведь было уже через много веков после Артура. Разве нет?

– Я тоже понял именно так, – соглашается Ашер. – Но Грааль обладает силой влиять на воображение в течение многих веков после того, как его использовали.

– Но он был уничтожен, – вздыхает лорд Элленби. – Так что для нас он бесполезен. Могу ли я предложить, чтобы мы вернулись к неотложному вопросу – как сокрушить Мидраута и как выяснить, что он сделал с пропавшими рыцарями?

В зале поднимается шум, кто-то возражает, кто-то соглашается.

– Нам нужна долгосрочная стратегия, хотя…

– Если мы доберемся до него, нам не будет дела до придуманной реликвии…

– А почему не заняться и тем, другим?

Я смотрю на Ашера, который, один из немногих, помалкивает.

– А ты не думаешь, что Грааль можно будет склеить и использовать снова, если мы его найдем? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня настороженно:

– Я не уверен, что дело в починке и повторном использовании. Как я уже говорил, я вообще не уверен, что Грааль когда-либо существовал в физической форме.

– Но если его уничтожили, значит он был реальным?

– Не обязательно. Даже если Грааль – лишь идея, его все равно можно сломать. Посмотри, что происходит сейчас под влиянием Мидраута: все то, что мы могли думать о себе как о людях с открытым умом, уничтожено. Посмотри на происходящее в Аннуне, посмотри, как люди ведут себя по отношению к тем, кто отличается от них, и скажи, разве это невещественно, нереально?