Текст книги "Тьма и золото полуночи"

3

Мы надеялись, что Чарли так или иначе поможет нам выяснить, каковы планы Мидраута, но, возможно, это изначально было бесплодной затеей. В конце концов Мидраут превратил собственную дочь в ловушку. Он знал, как мы намерены ее использовать: он нарочно устроил все именно так, дал мне возможность спасти Чарли и настроить против ее собственного отца. И это для того, чтобы я нашла Экскалибур, а он отобрал бы его у меня в последний момент. Конечно, Мидраут не стал бы намеренно вкладывать в Чарли такую информацию, которую мы смогли бы использовать против него. Но вдруг среди прочего случайно затесалось то, что дало бы нам ключ к его свержению?

Чарли и сама того хотела. Она звала меня почти каждую ночь, отчаянно желая помочь нам, но пережитая ею травма постоянно всплывала на поверхность. Если бы я обладала силой брата, то, возможно, мы сумели бы немного продвинуться вперед, но я теперь бесполезна. Только Олли способен заглянуть ей в голову, а Чарли не хочет – не может – оказаться в одной комнате с ним или с кем-то еще, кто напомнил бы ей об отце.

– Это нечестно по отношению к ней, – говорю я Джин, когда мы возвращаемся в зал, после того как она подлечила Чарли. – Мы должны заставить ее отказаться от этих попыток.

– Чарли кажется, что она единственная, кто может одолеть ее отца.

– Это я ей так внушила?

Я не прилагала к ней свой Иммрал несколько месяцев, с тех пор как мы спасли Чарли и мне пришлось просить о помощи, но, возможно, того, что я тогда сказала, было достаточно, чтобы застрять в ее несчастном поврежденном уме.

– Даже не начинай! – Джин одаряет меня одним из своих особых взглядов. – Не взваливай на себя еще и эту вину.

– Ладно-ладно, – отвечаю я, – хотя чувство вины – это почти все, на что я способна, и…

– Хватит! – обрывает меня Джин. – Хватит жалеть себя. Заглуши это. Запри. Приди в себя, Кинг.

– Хорошо, капитан. – Я салютую, и мы расходимся в разные стороны.

Вот почему мне необходима Джин: благодаря ей я не забиваю себе голову всякой ерундой, как Олли и Самсон. Год назад я и подумать не могла, что мне зачем-то понадобится Джин, но теперь… Я возвращаюсь в рыцарский зал и подхожу к одному из новых рыцарей, Бандиле.

– Они что, все ушли? – спрашиваю я его.

– Да, они сказали, что подождут тебя, прежде чем начать.

Я опять выхожу из зала и иду по коридору к одной из больших комнат, что находятся в этой части замка. Заглянув в нее, я вижу, что оказалась в лекционном зале. Ряды скамей спускаются к грифельной доске. Большинство мест занято более опытными танами[7]7
  Таны – вожди шотландских кланов в Средние века.


[Закрыть] из всех лоре. Самсон, Наташа и Олли машут мне с заднего ряда, я пробираюсь к ним и сажусь между Наташей и Самсоном, прислоняюсь к нему.

– Я по тебе соскучился, – говорит он, уткнувшись в мои волосы.

– Я на это надеялась. Мы не виделись целых тридцать минут.

– Мур-мур, – ухмыляется Олли.

– Тошнит от вас, – напевно произносит Наташа.

– Завидуешь, – отвечаю я.

Что-то мелькает в глазах Олли. Конечно, он завидует. У него может быть любимый друг в Итхре, но ведь Киеран ничего не знает об Аннуне и танах. Олли приходится половину своей жизни держать в тайне от человека, который, как он полагает, достоин доверия. Иногда я мысленно защищаюсь, думая, что Самсон ничего не знает о моей жизни в Итхре, но ведь это неправда. Теперь я и в Аннуне выгляжу почти так же, как в Итхре, мои шрамы стали видны, так что скрыть это от Самсона невозможно.

Я уже готова извиниться, когда входит лорд Элленби вместе с Иазой и Найамх. У нас теперь еженедельно проходят собрания, с тех пор как Мидраут стал премьер-министром, и уровень важности собрания обычно соотносится с тем, какое количество бумаг приносит Иаза.

Я подаюсь вперед и в ожидании новостей тешу себя надеждой на какие-то успехи. Одним из главных занятий рееви является поиск в архивах, в надежде найти что-то такое, что может снова запустить мой Иммрал. Иначе могут пройти годы – а то и десятилетия, – прежде чем я восстановлю хотя бы долю моей прежней силы. Но у нас нет столько времени.

– Как ты думаешь, они что-нибудь нашли? – шепчу я.

– Возможно, – отвечает Самсон, – но это не имеет значения. Мы в любом случае справимся.

Я проглатываю возражение. Легко ему так говорить, ведь он все такой же воин. А я потеряла часть себя.

Найамх в своем кресле объезжает аудиторию, чтобы присоединиться к нам. Прежде чем я успеваю задать ей вопрос, она качает головой:

– Для тебя ничего, Ферн. Мне жаль.

Я смущенно закусываю губу. Я чувствую на себе десятки взглядов. Все жалеют меня, и никто не знает, что сказать.

– Ладно, это ведь не значит, что у нас совсем нет Иммрала, – шучу я. – Да и все равно двое – это уже толпа, верно, Олли?

Олли не отвечает, все еще обижаясь на меня. Кое-кто переглядывается, и я впервые понимаю, что это не из-за меня. Олли в последнее время становится все противнее и противнее.

– Ты уже супергерой, – говорит мне Самсон. – Тебе не нужен Иммрал, чтобы быть изумительной.

«Только это не помогает», – думаю я.

Лорд Элленби многозначительно откашливается, зал затихает. Он берет из рук Иазы длинный список и поднимает его вверх.

– Это, – говорит он, – список рыцарей по всей стране, исчезнувших за последнюю неделю.

Даже с такого расстояния я вижу, что имена покрывают всю страницу. Само по себе это меня не удивляет, – конечно, рыцари других сообществ страдают от тех же страхов, что и в Тинтагеле. Найамх, которая продолжает поддерживать связь со своими коллегами в кембриджском отделении, уже говорила нам об этом. Но меня удивляет то, что говорит потом лорд Элленби.

– У нас есть причины полагать, что Мидраут похитил этих рыцарей.

– Что?! – шепчет Найамх, наклоняясь вперед.

– Я это знал, – кивает Самсон, всегда защищавший исчезнувших.

Что-то тяжелеет у меня внутри – чувство вины перевешивает гнев на исчезнувших рыцарей. Я ведь думала, что они либо трусы, либо слишком слабы, чтобы противостоять влиянию Мидраута. Я думаю о Чарли в ее башне-тюрьме, – может, Мидраут и на них ставит эксперименты? Похитил ли он их потому, что мы украли у него любимую жертву – его дочь?

Лорд Элленби поднимает руку, чтобы остановить поднявшийся шум:

– Сегодня вечером, чуть раньше, двое рыцарей – братья – вместе пришли в Аннун, в сообщество танов Корнуолла. Как только они прибыли, им устроили засаду. Одного поймали, второй сбежал.

– Их забрал Мидраут? – спрашивает Олли.

– И да и нет. Сбежавший брат сказал, что ничего не видел, кроме… вот этого.

Иаза прикалывает к доске примитивный набросок, и рисунок растет, заполняя всю раму. У меня волосы встают дыбом. Две похожие на змей фигуры ползут по бумаге. Я мгновенно понимаю, почему они решили, что за этим стоит Мидраут. Глаз у змей нет, вместо голов у них пасть, напомнившая мне о золотом трейтре, которого я победила два года назад. Они вроде вассалов того монстра. А их тела утыканы шипами.

– Они похожи на шипастые веревки Мидраута, – говорю я.

– Именно так, – кивает лорд Элленби, – только они больше – крупнее человека. И явно они уволокли брата того рыцаря из Аннуна.

– Но в Итхре он все еще жив? – спрашивает Самсон.

Я вижу, что мой друг так же испуган, как и я, – он наваливается на меня боком, словно огромное дерево, которое стремится расти прямо.

– Верно. Но, судя по всему, он лишь тень самого себя. Он ничего не помнит о танах или Аннуне. И с трудом узнает брата.

– И мы не знаем, откуда они явились, эти твари? Или куда они утаскивают наших людей? – спрашивает с первого ряда Майси, капитан харкеров.

– Не знаем, – отвечает Иаза.

– Но откуда-то они должны появиться, – продолжает Майси. – Они там хорошо искали? Может, если я возьму команду…

– Они искали, Майси, – предостерегающим тоном произносит лорд Элленби. – Они все искали.

– Если ты хочешь сказать Кембриджу и Оксфорду, что они плохо делают свое дело, я к твоим услугам. – Иаза вскидывает брови.

Те из нас, кто встречался с кембриджцами, хихикают, а Найамх фыркает.

Лорд Элленби смотрит на всех нас по очереди.

– Совершенно ясно, что у нас новая задача: выяснить, что представляют собой эти твари, откуда они взялись и самое важное: что они делают с нашими рыцарями.

Если бы все было так просто, как на словах…

4

Как только нас отпустили, по залу поплыл тихий гул голосов. Никого не удовлетворило решение просто собирать сведения. Обычно рыцарям охота броситься навстречу трудностям, оставляя планирование на потом, но сейчас все желали прежде всего остановить поток похищений, раз уж возникло такое подозрение.

– Они же не просто сбежали, – говорит Наташа. – Они не испугались, не впали в депрессию. А я так на них злилась!

– Знаю, и ведь это мог быть любой из нас! Но не мучай себя из-за этого, ладно? – говорит Найамх.

Я встаю и иду против людского течения, текущего из зала, чтобы получше изучить рисунок. В нем есть что-то странное – то, чего я не могу уловить. Я прослеживаю изгибы тела змееподобного существа, от безглазой головы вдоль усеянного шипами тела до…

– А где хвост? – спрашиваю я, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Иаза, который неподалеку о чем-то тихо говорит с лордом Элленби и Олли, оглядывается:

– Что такое, Ферн?

– Рыцарь, который это видел, описал хвост?

– Думаю, это условный рисунок, – замечает Иаза. – Но, впрочем, могу проверить.

– Нет-нет, все в порядке.

Я достаточно много рисовала в свое время, чтобы знать: иной раз ты просто набрасываешь общие контуры тела или лица и останавливаешься, когда детализация уже не интересна. Это вовсе не обязательно по отношению к данному рисунку. Но влияние Мидраута, должно быть, распространилось и на меня – оно заставляет видеть предметы буквально, вместо того чтобы пользоваться воображением.

Это не мешает мне думать о якобы бесхвостой твари, когда мы возвращаемся в Итхр. Приходит Киеран, так что я могу остаться за обеденным столом со своей работой, пока они с братом лежат на диване и смотрят какой-то фильм. Киеран в последнее время появляется чаще. Я предполагаю, что Олли должно радовать его присутствие, но в эти дни, похоже, ничто не делает его счастливым. Он лежит, положив голову на колени Киерана, равнодушно глядя на экран.

Я начинаю новый рисунок – свою собственную версию змееподобной твари – и придумываю завершение. Есть ли у нее хвост? Может, у нее две головы с обоих концов туловища? Но ни один вариант не кажется мне достаточно убедительным. Почему я не могу это бросить?

– Мне так жаль, – говорит Олли Киерану, и это заставляет меня посмотреть на них.

– Жаль чего? – спрашиваю я.

– Речь о моих родителях, – пожимает плечами Киеран. – Похоже, смерть сестры заставила их осознать, что они не хотят потерять и меня, но когда со временем их горе поутихло, они вернулись к мысли, что у меня просто «кризис взросления».

– Кстати, о фанатиках, – говорю я. – Заглянет ли к нам сегодня Клемми, как вам кажется?

Папа ушел на ночную смену в роскошный многоквартирный дом, где он работает консьержем. Клемми, его давняя подруга, обычно заходит к нам проверить, как дела, но теперь это случается все реже и реже. Для нас не загадка, почему это так.

– Когда папы нет дома, она не желает омрачать свой взор видом чокнутых вроде нас, – фыркает Олли.

– Мы не чокнутые, – пылко возражает Киеран.

Было время, когда я злилась из-за того, что Клемми больше нравился Олли, но теперь мне чаще всего просто грустно. Но для брата это должно быть вдвойне трудно – ведь Клемми прежде обожала его. Клемми пыталась подобраться ко мне, но это оказалось слишком трудно для нее. Я не уверена, что не сожалею об этом, – но тогда мне просто приходилось защищаться. Стоило ли оно того? Не подтолкнула ли я этим Клемми к Мидрауту? Я невольно задаю себе такие вопросы.

– Ты ведь пойдешь со мной на демонстрацию? – спрашивает Киеран у Олли.

– Что – «Кричи громче»? – интересуюсь я.

– Ну да. Мы не сдаемся, Ферн. И ты знаешь, что всегда можешь к нам присоединиться.

Я качаю головой.

– Не уверен, – говорит Олли. – Я так устал…

– Ну же! – Киеран покачивает на колене голову Олли. – Они же именно этого хотят – измотать нас. Там будет весело!

Олли наконец соглашается, но без особого энтузиазма. А я не в первый раз тревожусь, что мой прекрасный, успешный, энергичный брат… словно угасает.

Киеран остается на ночь, так что у меня нет шанса заговорить об этом с Олли до следующего дня. Мы, как обычно, встречаемся на обратном пути из школы. Вдвоем безопаснее. Прихвостни Мидраута менее склонны затевать что-нибудь, когда мы вместе, а если бы я шла домой одна, уже получила бы как минимум пару плевков или толчков.

– Что с тобой происходит? – спрашиваю я.

– О чем ты? – (Я многозначительно смотрю на него.) – Тебе что-то чудится, Ферн. Я в порядке.

– Я не слепая. Что с тобой? Есть что-то еще, кроме… – Я неопределенным жестом показываю на все вокруг нас, словно говоря: «Кроме общего состояния мира?»

– Не думай, что так уж хорошо меня понимаешь, – огрызается Олли.

– Но я вот о чем, – не отстаю я. – То, как ты себя ведешь…

– Отстань, Ферн! – бросает Олли и прибавляет шагу.

Я не пытаюсь его догнать и не собираюсь извиняться. Что-то действительно не так, и я боюсь, что, если я ничего не выясню, это поглотит моего брата. Но как только я решаю не догонять его, так сразу об этом жалею. Я теперь одна на улице, и хотя эта часть Лондона более безопасна, чем большинство других, влияние Мидраута все же сильно. Несколько мужчин ошиваются возле закусочной, торгующей навынос, они наливаются пивом и подшучивают над прохожими. Потом один из них сосредоточивается на мне – и на моих шрамах от ожогов, – и я понимаю, что мне грозят неприятности. Он лениво подается вперед, загораживая мне дорогу. Я делаю шаг в сторону. Он тоже. Я шагаю в другую сторону. Он повторяет мое движение. Его приятели включаются в игру, подбодряя его.

– Не будь такой сердитой, милая!

– Она недотрогой прикидывается.

– Я просто хочу пройти дальше, – говорю я как можно тверже.

– Ну разве тебе не хочется поболтать? Ты ранишь мои чувства, – ухмыляется мужчина.

– Эй, отстань от моей сестры!

Это Олли, он отталкивает мужчину и тянет меня за собой. Он излучает… не ярость, хотя и нечто похожее. Силу. Он излучает силу. Это версия его Иммрала, что проявляется в Итхре, внезапно понимаю я. Это тот вид силы, которой обладает здесь Мидраут: способность приказывать другим, властвовать над ними или разжигать толпу. Это то, что начинало проявляться во мне, перед тем как у меня был отобран Иммрал.

– Да мы просто шутим, – отвечает мужчина.

– Идем! – Я дергаю Олли за руку.

Мне хочется одного: поскорее добраться до дому.

– А нас вроде как заинтересовало ее личико, – бормочет один из хулиганов.

Олли уже поворачивается к нему, но я его опережаю. Может, у меня и нет больше Иммрала, но хук справа все так же хорош. И я этим пользуюсь, вкладывая в удар весь свой гнев, и впервые после утраты силы ощущаю, что далеко не все потеряно.

Мужчина отшатывается, скорее от потрясения, нежели от боли. Дружки кидаются к нему, а я тащу Олли прочь, и мы бежим как можно быстрее в боковую улочку, пока не убеждаемся, что за нами не гонятся.

– Это было потрясающе! – выдыхает Олли, когда мы замедляем шаг.

Во мне еще бушует адреналин. Я разбила костяшки пальцев и, скорее всего, пожалею об этом позже. Но месяцы, нет, годы сдерживаемой ярости из-за того, насколько несправедливо со мной обходились Мидраут, Дженни, Клемми, папа и даже Олли, – все выплеснулось в тот единственный момент.

– Я не набралась бы достаточно храбрости, если бы ты не вернулся, чтобы помочь, – говорю я.

– Ну ладно, прежде всего, ничего бы не случилось, если бы я не сбежал, как последняя тряпка, – отвечает Олли.

Ни один из нас не упоминает о нашей ссоре. Перемирие восстановлено. Суть вопроса будет созревать, как накапливается осадок на дне пруда, и со временем, когда его наберется достаточно, он всплывет на поверхность. Но пока что я позволю ране гноиться.

Дома я занимаюсь своими разбитыми пальцами. А Олли, как мы теперь всегда делаем после школы, включает новостной канал, и мы садимся на диван, домашняя работа у нас на коленях, а одним глазом мы следим за сообщениями. Не проходит и дня, чтобы не выступал Мидраут, и новостные репортеры с трудом скрывают свое восхищение.

– Да ты шутишь, что ли?! – вдруг рявкает Олли.

Я отрываюсь от учебника химии. По экрану скользят слова: День памяти по умершим во сне. Репортер зачитывает обращение Мидраута – что-то насчет того, чтобы помнить ушедших и не забывать, из-за чего они погибли.

– Да они умерли из-за тебя! – со слезами в голосе восклицает Олли.

Но экран уже изменился – по нему плывет череда лиц тех, кого мы потеряли во сне. Все они либо убиты трейтре, либо – в последнее время – видящими сны слугами Мидраута в Аннуне.

Я показываю на экран:

– Заметил кое-что?

Мы смотрим на лица. Они так похожи друг на друга, что вполне могли быть одним человеком. Они выглядят зловеще, как Мидраут или Чарли: они словно отштампованы. Мидраут явно истребляет тех, кто не подпадает под его идеал.

Я не могу ответить на вопрос, почему отсутствие хвоста у того монстра столь сильно меня беспокоит, и точно так же не понимаю, что кроется в просеивании Мидраутом разных личностей. Тем не менее все это кажется необъяснимо связанным, как и возвращение родителей Киерана к прежнему мнению о своем сыне.

Такое же назойливое ощущение возникает у меня, когда мы с Олли приходим к месту упокоения наших друзей. Могилы Сайчи и Рамеша – две из тех немногих, которые по-прежнему завалены цветами. Семья не забыла их, но, судя по виду надгробий, многие преданы забвению. Эта часть кладбища прежде была праздником цвета, прославлением жизни, несправедливо и внезапно оборванной. Теперь же почти все могилы оголены. Я сдерживаю гнев на людей, что так быстро позабыли своих любимых. Но какое право я имею гневаться, когда сама отчасти виновна в некоторых из этих смертей? Сайчи, закрывая глаза, отшатнулась от меня. Или это я позволила ей упасть, чтобы спасти Олли? Где тут правда? Брендон, в горло которого вцепилась пиявка Мидраута… Феба, умоляюще смотревшая на меня, ждавшая, что я до нее дотянусь, когда я так медлила… Вьен, Майлос, Линнея, пожертвовавшие собой ради того, чтобы я смогла выжить и стать… кем? Девушкой, потерявшей Экскалибур и попутно лишившейся своего Иммрала.

Пока Олли раскладывает купленные в супермаркете цветы, вокруг шумят деревья под холодным ветром, шелестят пластиковые обертки. Если бы я не знала, что настоящие призраки не имеют власти над погодой, я бы вообразила, что это близнецы пытаются что-то мне сказать.

Олли присаживается на пятки.

– Ну вот. Думаю, готово, – киваю я.

– Желтые – для Сайчи.

– Она терпеть не могла желтый, – говорю я. – Возьми другие цветы с надгробия Рамеша и поменяй их.

Олли готов возразить, но тут его взгляд останавливается на чем-то за моей спиной. Он быстро встает, хватает меня за руку и тащит по узкой дорожке, что огибает кладбище. Я оглядываюсь.

Над могилами близнецов уже склонились две фигуры. Я узнаю их, видела на похоронах Рамеша, – это их родители. Я часто думаю о Хельерах – то есть Халдарах в Итхре. Несколько месяцев назад я послала им письмо, сразу после смерти Сайчи, рассказала всю правду о рыцарях, Аннуне и Себастьяне Мидрауте. Никто не знал, что я это сделала. Кроме того, что это против всех правил танов, я понимала, что сказал бы мне Олли: «Они сочтут тебя сумасшедшей. Ты могла их еще сильнее расстроить, Ферн, ты просто идиотка». Наверное, он был бы прав, но если есть хоть малейший шанс, что они мне поверили, дело того стоило. Я не могу представить, что правда огорчила бы их сильнее, чем два мертвых ребенка.

Когда мы покидаем кладбище, я в последний раз оглядываюсь на мистера и миссис Халдар. Он стоит на коленях перед могилами своих детей, молится. Она смотрит прямо на меня.

5

На первый взгляд ничего особо не изменилось, после того как лорд Элленби объявил, что Мидраут может иметь какое-то отношение к исчезновению рыцарей. Но в глубине течения, управляющего замком, что-то сдвинулось. Рееви, которые прежде проводили все время в архивах, сейчас делят свои усилия между исследованиями и наблюдениями за действиями рыцарей вместе с другими танами. В одной из боковых комнат появилась огромная карта страны, и я частенько застаю там Иазу – он отмечает булавками новые места, где в последний раз видели исчезнувших рыцарей.

Джин возглавляет небольшую команду аптекарей, они изучают шипастые веревки, которые мы в прошлом году обнаружили в головах сновидцев, – выясняют, не найдутся ли там какие-то ключи к нашей цели. Другие украдкой заглядывают в рыцарский зал и конюшню, перед тем как мы отправляемся в патруль, предлагают нам самодельные кулоны, наполненные травами.

– Здесь белый клевер и вероника, – объяснил кто-то из них, пытаясь надеть кулон мне на шею, пока я седлала Лэм. – Это на удачу и для защиты.

– Похоже на то, что́ люди использовали, чтобы оградиться от чумы, – замечаю я и при первой же возможности позволяю Лэм съесть кулон.

Растения действительно могут иметь магическую силу в Аннуне, но ведь никто из нас не знает, что представляют собой те твари или как их остановить. И я сильно сомневаюсь, что несколько сухих листочков проделают такой фокус.

Но самая большая перемена состоит в том, что все уже на пределе. Мне не нужен Иммрал, чтобы ощущать чувство вины, тревогу и страх, проносящиеся по замку, как торнадо.

Как-то ночью Наташа в бешенстве врывается в Тинтагель. Это не похоже на нее – обычно она носит маску спокойствия. Она рявкает на своих рыцарей в конюшне, а когда ее конь Домино слишком сильно тычется в нее носом, она кричит:

– Ох, отстань, Дом, бога ради!

Конь дергает ушами и обиженно смотрит на нее. После патрулирования Наташа врывается в рыцарский зал и падает в кресло. Я с тревогой посматриваю на нее и держусь в сторонке. А Олли осторожно подходит ближе, принимая на себя удар ее ярости.

– Наконец-то посижу… Почему сегодня все такие медлительные? – произносит она.

Олли вскидывает брови, глядя на меня, отказываясь делать какие-то замечания.

– Незачем вести себя так, – говорю я.

– Я никак себя не веду! – фыркает Наташа.

– Ты ведешь себя как сука, – заявляет Найамх, подъезжая к ней. – Что случилось? Расскажи… ты знаешь, я все равно все из тебя вытяну.

Наташа что-то ворчит, но сдается перед требованием Найамх.

– Это мои родные. Мы… мы потеряли одного, когда на Тинтагель напали трейтре.

Я невольно тянусь к Наташиной руке. Она прежде никогда об этом не упоминала. Она справлялась с потерей в Итхре и ни слова об этом не сказала. К нам молча подходит Самсон, вид у него мрачноватый.

– В общем, у него была своя кружка, – продолжает Наташа. – Ну такая, из дешевых, с надписью: «Я луч долбаного солнца». Глупо вроде бы, но это была его вещь. Он не стал бы пить из другой посуды, даже вино ему наливали в эту дурацкую кружку. И после его смерти она стояла в кухне, как память о нем, словно он всегда с нами. Это был единственный предмет, который позволила нам сохранить его семья. – Наташа глубоко вздыхает, сдерживая слезы. – Я днем пришла домой, а остальные… они ее выбросили. Я бы и не узнала об этом, если бы не должна была прибраться в кухне. Увидела кружку в мусорном ведре на куче подгнивших фруктов!

– Ты уверена, что это сделали они? Может, кто-то по ошибке… уборщица…

– Это они! – резко бросила Наташа. – И знаете, как они это объяснили? – Она обводит взглядом всех нас, стоящих вокруг стола. – Они забыли, что это его вещь! Единственная, та, из-за которой все его постоянно дразнили! Эта кружка была неразрывно с ним связана, и они забыли? И выглядели смущенно, когда я им напомнила, словно все трое просто… – Она щелкает пальцами. – Словно просто стерли его из памяти!

Олли изумлен:

– О боже, Наташа, это не они! Это Мидраут!

– Как-то уж слишком, – качает головой Найамх.

– Нет, со мной такое случилось, – говорит Олли. – То есть нет, не со мной, с моим другом. – Он бросает на меня взгляд, и я понимаю, что он имеет в виду Киерана. – Он потерял сестру, а я как-то раз был у него дома и упомянул о ней, и его родители посмотрели на меня пустыми глазами, словно на мгновение совсем забыли про нее. Похоже, это то же самое, верно?

– И ты думаешь, это из-за Мидраута? – В голосе Наташи звучит надежда… ей не хочется верить, что ее друзья могут быть такими бессердечными.

– Может, он и не сознательно это провоцирует, – говорит Самсон, – скорее это похоже на побочный эффект всего того, что он делает. Чем больше мы помним о реальных умерших, тем больше мы будем искать причину их смерти, так? Мы можем гневаться. Полагаю, он уже не видит большой пользы в гневе, он просто хочет промыть всем нам мозги.

Мы переглядываемся, боль потерь все еще достаточно сильна, чтобы отразиться на наших лицах, и мы признаем правоту Самсона. Призраки могущественны. В Итхре они – источник страха. В Аннуне они – воспоминания, знаки неугасающей любви. И Мидраут убивает эти воспоминания так же наверняка, как убивает воображение. Без наших призраков мы просто пустые оболочки. Я думаю, каким усталым кажется Олли каждый раз, когда Киеран убеждает его поучаствовать в протестах, думаю о вытягивающей душу неподвижности в конюшне в последнее время, и истинность слов Самсона проникает в мою душу. Мы приближаемся к эндшпилю игры Мидраута: истощение наступит раньше, чем мы сдадимся.

– Нам бы следовало… – начинает Наташа, но ее прерывает далекий крик.

Мы выбегаем из зала в поисках его источника. Звук несется из башни Чарли. Какой-то аптекарь несется вниз по лестнице из ее комнаты как раз в тот момент, когда из своего кабинета выходит лорд Элленби, чтобы выяснить, что происходит.

– Она невозможна! – кричит аптекарь.

– Что ты там делал? – резко спрашивает лорд Элленби.

– Я пытался заставить ее открыться…

– У тебя было разрешение?

– Нет времени! Информация нужна нам немедленно!

Я замечаю, что Джин уже направилась к лестнице, чтобы успокоить Чарли, но мой взгляд тут же возвращается к лорду Элленби, стоящему совершенно неподвижно. Аптекарь съеживается под его безмолвным гневом.

– Эта молодая женщина вынесла бесконечные пытки от того единственного человека, который должен был ее защищать. И ты думаешь, что выяснение намерений ее отца стоит новых пыток?

– Нет, но…

– Убирайся!

– Сэр? – Аптекарь не верит услышанному.

– Мне не нужны аптекари, которые подвергают новым травмам кого-то в моем замке.

Когда аптекарь, покраснев, уходит, чтобы отдать свой портал рееви, я наблюдаю за лордом Элленби. Он смотрит в открытую дверь башни. Мне казалось, что сильнее восхищаться им невозможно, но в данный момент это именно так. Разве мы можем с честью выстоять против Мидраута, если опустимся до его уровня?

– Как вы думаете, сэр, с ней все будет хорошо? – спрашиваю его я.

– Я не знаю, Ферн. Что ей нужно, так это чувствовать себя в безопасности, но разве это возможно, если такое множество людей вокруг напоминают ей о ее отце?

В прошлом году Чарли становилась все более жестокой ко мне. Я понимала: она находится под влиянием отца – перемены в ее настроении подсказали мне, что дело неладно. И я была права – Мидраут экспериментировал над собственной дочерью, и хотя он не может дотянуться до нее, пока она в Тинтагеле, шрамы слишком глубоки. В Итхре она мягче, чем год назад, но все равно это лишь оболочка ее прежнего «я».

В Боско Чарли сидит одна. Некогда ее окружала толпа подружек. Я не знаю, в том ли дело, что теперь у нее нет «защиты» отца, но они в итоге рассеялись, они больше не ищут близости с ней. Я тоже ее избегала, предполагая, что ей не захочется иметь рядом врага ее семьи. Может, она и не любила отца, но у людей бывают весьма смешанные чувства, когда речь заходит о кровных связях.

Но в день после ее последнего взрыва меня потянуло к ней. Что-то было в том, как она аккуратно сидела, скрестив ноги в лодыжках, с рассеянным взглядом, – что-то, вызвавшее у меня желание утешить ее. Потом я сообразила, в чем дело: она шевелила руками, мягко, машинально. Точно так же она гладила Локо, воспоминание о своей собаке, в своей камере в башне. Я вдруг заметила, что уже сижу рядом с ней. Думаю, Чарли заметила мое присутствие, потому что чуть заметно склонилась в мою сторону, принимая мое общество. А я просто молча сидела рядом с ней, пока движения ее рук не замедлились и наконец не затихли.

– Я тебя постоянно вижу, – сказала Чарли. – Во сне.

Это было почти вопросом – желанием убедиться, что она не сходит с ума.

– Да, – шепнула я.

– Там ты и какая-то женщина по имени Джин. И мужчина. Высокий…

Она снова принялась гладить воздух. Если бы Локо вдруг оказался здесь, он бы от восторга уже завалился на спину.

– Его зовут лорд Элленби. Он хороший. Клянусь, он там, чтобы помочь тебе.

Чарли впервые смотрит на меня расширившимися глазами:

– Он напоминает мне… – Она умолкает.

– О твоем папе? – заканчиваю за нее я.

Она кивает.

– Понимаю, – говорю я. – Но он настолько отличается от Мидраута, насколько это вообще возможно. Он уже десятки лет борется с твоим папой. Он очень многим пожертвовал…

Я не в силах продолжать. Только мне одной известно, что в Итхре лорд Элленби – бездомный. Ему было бы слишком тяжело, если бы кто-то еще выяснил, что сделало с ним нападение Мидраута более пятнадцати лет назад.

– Ты мне говорила, что хотела его убить? – тихо спрашивает Чарли.

– Твоего папу?

Она кивает.

Прежде чем ответить, я убеждаюсь, что нас никто не услышит.

– Да.

– Тогда почему он не мертв? – В ее жалобном тоне нет злобы, только любопытство.

– А ты все еще хочешь, чтобы он… умер?

– Да, пожалуйста.

Простота ее ответа, подчеркнутая отчаянной грустью, потрясает меня.

– А ему ничто не грозит? Лорду Элленби? – снова задает вопрос Чарли.

– Нет, – отвечаю я. – И ты можешь ему доверять. Клянусь.

Она кивает и отворачивается. Я встаю, чтобы уйти, но ее пальцы стремительно хватают меня за запястье.

– Посидишь со мной до звонка? – просит Чарли.

Я киваю, и мы сидим рядом, молча, пока звонок не заставляет нас разойтись по разным классам.