Текст книги "Полночные тайны"

6

Мы с Олли несколько месяцев обсуждали мамино письмо.

Я оставила тебе подарок в Аннуне. Меч короля Артура – Экскалибур. Я нашла его и припрятала, чтобы ты им воспользовалась, когда придет время. Если ты обнаружила это письмо, то нашла и первую подсказку и уже на пути.

Первым порывом моего брата было желание рассказать обо всем лорду Элленби, но я попросила его этого не делать. Сначала меня взволновала мысль о том, чтобы найти легендарный меч, но шло время, и я поняла, что тревожусь о другом: не станет ли Экскалибур еще одним способом отделить меня от других танов? Еще одним грузом, свалившимся мне на плечи? И возможно, таким, который окончательно меня раздавит. Поэтому я просила Олли подождать, придержать пока что мамино письмо в тайне.

А потом тот факт, что мы вместе хранили это, сблизил нас с братом. Я стала ценить как драгоценности те моменты, когда мы вместе шли в школу или встречались в парке, чтобы обсудить наши планы по поиску Экскалибура. Но как только мы расскажем об этом кому-то еще, наша близость нарушится. А я этого не хотела.

В последний раз, наведавшись в архив, я незаконно искала сведения о моей матери и наткнулась на ее портрет, написанный женщиной, которая впоследствии ее и убила. Этот портрет до сих пор хранится в моем шкафчике в рыцарском зале. Тот факт, что он написан убийцей, не тревожит меня так сильно, как следовало бы, – возможно, это потому, что я понимаю: то, что моя мама сделала для Эллен, привело ко всему тому, что случилось впоследствии. Но иногда это меня тревожит. Может быть, если бы мама не решилась на эксперимент с морриганами, Эллен не превратилась бы в трейтре, и Мидрауту пришлось бы здорово постараться, чтобы найти другого для осуществления своей мести, и никто не стал бы настолько предан ему, чтобы подготовить еще несколько сотен трейтре за следующие пятнадцать лет. После действий мамы продолжали разбегаться круги, так что если бы я винила Эллен, то должна была бы винить и маму тоже.

– Ты начинай с того конца, а я начну с этого, – говорит мне Олли, протискиваясь глубже в проход.

Я провожу ладонью по переплетам, на каждом из них – наклейка с аккуратной надписью, которая мерцает и расплывается, но становится четче, когда я ее читаю. Я уже привыкла прислушиваться к моему Иммралу, ощущая в каждой надписи вес истории. Эта легкая, как хлопковый шарик, написана всего несколько лет назад. Эта тяжелая, как кусок угля, – ей несколько веков. Я вытаскиваю самые старые, надеясь, что они дадут мне толчок, и опускаюсь на пол на колени, чтобы прочитать все.

– Что такое «Великое предательство»? – шепчет Олли с другого конца прохода.

– Не знаю, – пожимаю плечами я. – А что?

Он протягивает мне огромный том. На кожаном переплете – название: «Великое предательство».

– Ну, мало ли что… ты ведь можешь прочитать, чтобы выяснить?

Олли косится на меня, но открывает книгу. Потом переворачивает страницу. И продолжает листать.

– А ты быстро читаешь, – замечаю я.

Олли смотрит на меня:

– Здесь ничего нет.

– Что?

Я вскакиваю, чтобы посмотреть, о чем он говорит. Первая страница книги пуста, на ней нет даже слабых следов чернил. Олли листает страницы. Все они абсолютно пусты.

– Это странно… – качаю головой я.

– Более чем странно, – хмурится Олли. – Я что-то ощущаю, но…

Он умолкает, когда в другом проходе, неподалеку от нас, раздается какой-то звук. Мы испуганно переглядываемся. Мы ведь думали, что мы одни. Я прижимаю палец к губам, а Олли смотрит на меня так, словно говорит: «Не идиот же я!» Я прижимаю руку к стеллажу, ближайшему к источнику звука, и закрываю глаза, посылая свою силу сквозь страницы книг, стараясь уловить за ними какое-то движение. Какая-то дверь, о которой я не подозревала, бесшумно открывается – вижу ее контур, обрисованный инспайрами. И тут же в дверь заглядывает какой-то человек… Я не могу рассмотреть лицо.

Подаю Олли знак отодвинуться в тень прохода и призываю еще несколько инспайров, чтобы скрыть нас новой вуалью. Человек, кем бы он ни был, крадется через архив, как кошка. Он явно не желает, чтобы его здесь поймали. Потом фигура заполняет пространство в конце нашего прохода, читает наклейки на корешках – и тут я вижу, кто это.

Рейчел.

Мы с Олли растерянно переглядываемся, когда Рейчел направляется к стеллажам с этикеткой «Экскалибур». Вблизи она выглядит осунувшейся, веснушки ярко выделяются на ее бледной коже. Она дергает себя за косу, начиная снимать с полки папки и тома. Я передаю вынутые книги Олли, и мы пятимся, надеясь, что она не заберется так далеко или не заметит пустые места на полках.

Рейчел начинает открывать книгу за книгой. Первая тоже пустая, как та, которую нашел Олли. Но Рейчел не удивлена. Она просто ставит книгу на место и открывает стоящую рядом с ней. В ней собраны документы с наклейкой «Использование Иммрала в девятнадцатом столетии». Там полно записей от руки. Рейчел достает из кармана блокнот и садится на пол, чтобы переписать некоторые из страниц.

Олли легонько толкает меня и кивает в сторону двери. Он прав. Рейчел, похоже, задержится здесь надолго, а нам никак не узнать, что она ищет прямо рядом с нами. Я сгущаю вуаль вокруг нас и использую рыцарский сигнал, чтобы сообщить Олли мой план. Он кивает и хватает меня за руку. Искра инспайров, всегда обозначающая объединение наших сил, не может быть видна сквозь вуаль, но слышится легкий треск, и Рейчел вскакивает.

– Эй? – шепотом окликает она.

Я тяну Олли вверх, и мы проплываем над головой Рейчел, поджав ноги, чтобы не задеть ее. Она смотрит вверх, но с опозданием на пару мгновений, и мы опускаемся на пол достаточно далеко, чтобы она нас уже не слышала. Последнее, что я вижу, когда Олли тащит меня к главному входу в архив, – это то, что Рейчел вернулась к своему занятию.

– Что она там делала? – говорит Олли, когда мы уже едем на Лэм и Балиусе через сад и перелетаем через стены с башнями, чтобы избежать встречи с харкерами у подъемного моста.

Я не отвечаю. Меня грызет беспокойство. Рейчел изучала Иммрал, она явно занималась этим достаточно давно, раз ее не удивили пустые страницы в книге. Это значит, что она, возможно, искала что-то связанное с Олли и мной… Или она хотела найти способ самостоятельно сокрушить Мидраута? Она что, не верила, что у меня хватит сил противостоять ему? То есть у меня их действительно мало, мы все это знаем, но обнаружить, что некто, кто, как ты думал, поддерживает тебя, не слишком в тебя верит… ну, это было точно удар кулаком в зубы.

– Куда важнее другое, – продолжает Олли. – Мы-то сами ничегошеньки полезного не нашли насчет Экскалибура.

– Ну, вроде как нашли, – возражаю я. – Мы выяснили, что со всеми теми записями что-то случилось. До того, как пришла Рейчел, ты ведь сказал, что ощущаешь там что-то?

– Недостаточно для того, чтобы действительно понять, что произошло, – качает головой Олли. – Там много гнева. Может быть, если бы у меня было больше времени, я смог бы прочитать воспоминания на тех страницах, но…

Мы уже видим остальных бедеверов. Кто-то из аптекарей занимается раной на плече Линнеи. По другую сторону дороги сразу несколько аптекарей хлопочут около Самсона, а тот держится за голову. Брендон перевязывает серьезный порез на ноге лошади Самсона.

– Что случилось?! – кричу я, спрыгивая на землю и подбегая к ним.

Вокруг не видно никаких пострадавших сновидцев, и я не чувствую недавней активности инспайров.

– Ее спроси, – шипит Майлос, показывая на Линнею.

– Что? – спрашивает Олли, подходя к ней. – Что происходит?

– Я все видел, – говорит Брендон, и его всегда радостное лицо теперь выглядит мрачным. – Линнея скакала рядом с Самсоном, а потом вдруг просто потянулась к нему и попыталась ударить ножом по голове.

– Да все в порядке, – говорит Самсон, хотя кровь, льющаяся из его раны, предполагает нечто противоположное. – А Линнея в порядке?

– Да с чего ты о ней заботишься? – сердится Вьен.

– Ферн! – окликает меня Олли. – Ты нужна здесь.

Я подхожу к нему и Линнее. Она пустыми глазами смотрит прямо перед собой, пока аптекарь смазывает место, где Неризан обожгло поводом, за который та дернула, чтобы оттащить Линнею от Самсона. Олли положил одну руку ей на предплечье, а другую протягивает ко мне. Я беру ее, закрываю глаза и сосредотачиваюсь на том, что слышит Олли.

Один голос. Один голос. Один голос.

Я отшатываюсь. Название политической партии Мидраута, которое произносит его собственный тихий, уверенный голос. Он пронизывает вибрациями все тело Линнеи, проникая в кости, в мозг.

– Нет, – шепчу я. – Он не может…

Я мимо Олли тянусь к Линнее, сжимаю плечи рыцаря. Я не слишком хорошо знаю Линнею – это просто обычное знакомство тех, кто по ночам убивает кошмары, – но она прежде никогда не проявляла никаких признаков подчинения Мидрауту. Она дружила с Райфом и Эмори, убитыми в прошлом году. Я вообще не могу вообразить, чтобы Линнея добровольно присоединилась к Мидрауту. Я посылаю в нее мой Иммрал в поисках источника голоса.

Некий вкус – металлический, бензиновый, – наполняет мой рот. Если у меня и оставались еще сомнения, теперь их нет – это дело рук Мидраута. Я посылаю свои мысли в вены Линнеи, следуя за пульсацией этих слов, гимном звучащих в ее душе. Да, и в ее сердце, и в ее груди, и в шее, и…

– Это в ушах, – говорю я. – Прямо внутри них.

Когда я отхожу от Линнеи, один аптекарь достает из своей сумки фонарик и заглядывает ей в ухо.

– Ты права, – говорит он. – Там что-то есть.

Он с помощью пинцета вытаскивает из уха нечто клиновидное. Я не поняла, что это такое, глядя на штуковину, – могла лишь сказать, что это и есть источник звука.

– Думаю… – шепчет аптекарь. – Да. Можете позвать сюда вон того венеура, пожалуйста?

Олли оглядывается.

– Эй, Брендон!

– Что такое? – на ходу спрашивает тот, спеша к нам через дорогу.

– Тебе подарочек. – И аптекарь показывает некое насекомое.

Это таракан или что-то на него похожее, вот только этот таракан обладает особым хоботком, устроенным так, чтобы проникнуть сквозь барабанную перепонку и влезть прямо в голову Линнеи.

– Ух! – выдыхает Олли, и это отражает то, что думают все.

А я наблюдаю за Линнеей. В ее пустой взгляд возвращается мысль.

Сначала она сбита с толку.

– Что случилось? У меня что-то запуталось в волосах, а потом…

– К нему что-то прицеплено, – говорит аптекарь, когда они с Брендоном рассматривают тварь.

Мы все наклоняемся поближе, чтобы посмотреть.

В животе жука просверлена дырочка. Из нее тихо раздается: «Один голос. Один голос. Один голос…» Механический оратор, связанный с инспайром, который управляет тараканом, наделяя его единственной целью, соединенный с его формой.

– Что же он с тобой сделал, несчастное существо? – сокрушается Брендон.

7

Позже, когда мы возвращаемся в конюшни, Олли тихо говорит мне:

– Мы должны найти Экскалибур. Если мы найдем Экскалибур…

– То что? – спрашиваю я. – Это меч, Олли, только и всего.

– Нет, не просто меч, если мама хотела, чтобы ты владела им.

Мне незачем это слышать. Я не могу избавиться от воспоминания о лице Линнеи, когда ей объяснили, что случилось и что она сделала с Самсоном и его лошадью. Она сейчас в госпитале, и Наташа не отходит от нее. Пусть таракана Мидраута вытащили из ее уха, но лорд Элленби не желает рисковать.

– Ты думаешь, если у меня окажется меч, это помешает Мидрауту изготавливать таких жуков? – шепчу я.

– Я не знаю, Ферн, но ведь это единственное, что мы можем сейчас сделать! – огрызается Олли.

Да, мой брат прав. У нас нет возможности выяснить, что готовит Мидраут, пока он не нападет на нас, – все наши попытки заслать шпионов в его крепости терпели неудачу с тех пор, как мы с Самсоном стащили его шкатулку-загадку. Мне отвратительно постоянно защищаться. Мы должны приобрести преимущество, и Экскалибур – единственная вещь, которая, как я думаю, может нам его дать. Пусть даже он не более чем символ, но ведь символы тоже обладают собственной силой.

– Может, нам следует рассказать лорду Элленби… – начинает Олли.

– Нет, – возражаю я. – Не сейчас. Послушай, давай еще немного попытаемся сами? Скажем, месяц, и если за это время мы ничего не найдем, то расскажем ему, обещаю.

– За месяц многое может случиться, – предостерегает меня Олли.

– Знаю. Пожалуйста, Олли!

Он пристально смотрит на меня, но уступает.

– Ладно, месяц.

Но по мере того, как идут дни, я вынуждена признать, что все больше и больше становится похоже на то, что нам понадобится помощь. Нам с Олли не удается еще раз проникнуть в архив, хоть втайне, хоть как. Линнея пока еще остается в госпитале, а аптекари проводят всякие исследования, проверяя, можно ли ей вернуться к своим обязанностям, а это лишает бедеверов одного из рыцарей.

– Да хочет ли кто-то на самом деле, чтобы она вернулась в строй? – как-то вечером вопрошает Майлос, когда мы собираемся в рыцарском зале.

– Конечно, – тут же заявляю я. – Линнея хороший боец. И она не виновата в том, что тот жук до нее добрался.

– Неплохо сказано, – кивает Наташа, бросая на стол свой шлем. – И так можно сказать о любом из нас. О ком-нибудь из твоих друзей, Майлос.

Майлосу хватает ума устыдиться. Наташа права – это ведь мог оказаться любой из нас, и в любое время. Потому что небо Аннуна заражено летающими жуками Мидраута. Чаще всего мы находим их в ушах сновидцев, и их так много, что аптекари первым делом всех проверяют после выходов из замка. Но иногда, и очень даже часто, мы гадаем, не предназначены ли жуки именно нам. Рыцари, аптекари, харкеры – жуки не слишком привередливы, им все равно, на кого напасть, но если поблизости от жука окажутся разом тан и сновидец, можно не сомневаться, что он выберет тана.

– Что ты об этом думаешь, Себастьян? – ворчит как-то ночью лорд Элленби после того, как два аптекаря из подразделения ланселотов вернулись с жуками в ушах.

– Разве это не очевидно, сэр? – говорит Брендон. – Он пытается всех нас убить.

– Если бы он хотел нас убить, он бы соорудил жуков, которые нас убивают, – возражаю я. – Он что-то другое пытается здесь сделать.

– Мисс Кинг в очередной раз права, – кивает лорд Элленби, рассматривая тварей, которых вытащили из ушей аптекарей.

Линнея наконец возвращается к бедеверам, и Майлос теперь от нее не отстает. Я не знаю, то ли он хочет загладить недостаток веры в нее, то ли просто считает теперь своей личной миссией присматривать за ней.

Дни текут, а мы с Олли роемся в своих мозгах, пытаясь найти способ отыскать Экскалибур. Я по большей части после патрулирования сижу где-нибудь в углу, закончив отчет, и снова и снова перечитываю мамино письмо.

Если ты обнаружила это письмо, то нашла и первую подсказку и уже на пути.

Понимая, как мне кажется, маму, я думаю, что здесь есть скрытый смысл, вот только мне не хватает ума его обнаружить. Я ни разу не показывала это послание Олли – оно слишком личное, предназначено для меня одной, – но наконец сдаюсь и протягиваю ему письмо. Может быть, он увидит что-то такое, чего не увидела я…

Когда Олли читает мамины слова, выражение его лица становится таким, что у меня горло сжимается от стыда и чувства вины. Он старается сохранять бесстрастность, но я уже начинаю понимать своего брата. Его глаза останавливаются на словах о любви, которые мама оставила мне, а не ему. Он в письме даже не упомянут. Я представляю, что он должен чувствовать… что бы чувствовала я, если бы такое письмо получил Олли, а не я.

Я бы чувствовала себя преданной, одинокой, нелюбимой. И я именно такой себя и ощущала все те годы, когда мы с Олли были врагами, только на этот раз все должно быть еще хуже… ну, она ведь была нашей мамой. Предполагается, что матери одинаково любят своих детей. Разве не так? Разве это не то, что должно быть?

– Это же очевидно, – говорит наконец Олли. – Подсказка там, где мы нашли это письмо.

– Ты думаешь, в той дыре еще что-то спрятано?

Олли пожимает плечами.

– Может быть, это что-то такое, что только ты сможешь увидеть, раз уж она хотела, чтобы именно ты это нашла.

– Может ли все быть так просто? – задумчиво бормочу я.

– Не переоценивай это, Ферн, – говорит Олли. – Мама, может, и считала себя умной, но это не помешало ей упустить то, что происходило прямо у нее перед носом.

Резкость в его голосе не ускользает от меня, но у нас нет времени в этом разбираться. Мы сразу возвращаемся к конюшням. Лэм явно не слишком нравится так быстро вновь оказаться под седлом, и она дает мне понять это, фыркая и не желая двигаться иначе, чем ленивой рысью. Я пытаюсь умаслить лошадь с помощью похлопываний и морковки, но поскольку ей не нужно проводить целый день в школе, а потом делать домашнее задание, я не слишком благодушна.

Олли всю дорогу молчит, да и я, по правде говоря, не склонна к болтовне. Мы оба думаем о маме и о том, что можем найти в нашем доме. Мы там не были с той ночи, когда нашли ее записи и это письмо. Но когда мы оказываемся у дома, мне, как ни странно, не хочется входить внутрь.

– Идем же! – от двери зовет меня Олли. – Без тебя мне не вернуть дому прежний вид.

Мы оставляем Лэм и Балиуса в палисаднике, преобразуем дом из того вида, который он сейчас имеет в Итхре, в ту версию, которую должны были найти по желанию мамы.

Заканчиваем мы наверху, в комнате, которая должна бы быть моей спальней. В Аннуне она совершенно пуста, если не считать цветастых занавесок.

– Нам бы очень помогло, если бы мы знали, что ищем, – замечаю я, поднимая одну доску пола и заглядывая в пространство под ней.

Я пытаюсь заполнить пустоту, что возникла между Олли и мной, но не жду ответа, да его и нет. Олли, всматриваясь в дыру, где мы нашли письмо, сует в нее руку, шарит внутри.

– Ничего, – сообщает он.

Я наклоняюсь ниже.

– Там темно. Может быть…

Я создаю на своей ладони шарик инспайра, превращаю его в яркую лампочку. Сунув ее в темное пространство, поворачиваю так и эдак, и вот…

– Посмотри-ка! – говорю я брату.

Я замечаю что-то в нижнем углу, почти неразличимое на неровной поверхности древесины и совершенно невидимое без света моего Иммрала. Занавески качаются на сквозняке, бросая пестрые тени на непроницаемое лицо Олли. За окном щебечут птицы. И в свете Иммрала мы видим маленький символ, вырезанный на дубовой доске.

– Не могу разобрать, – бормочет Олли, жарко дыша мне в ухо.

– Это орхидея, – отвечаю я. – Любимый мамин цветок. Она оставила нам первую подсказку.

8

– Обои в гостиной разрисованы орхидеями, – вспоминает Олли.

Мы, спотыкаясь, бежим вниз по лестнице в комнату, которая в Итхре превратилась в спальню Олли. Сейчас здесь нет никакой мебели, только голые стены, а та, что находится напротив выходящего на улицу окна, оклеена винтажными обоями с рисунком из экзотических цветов. Олли проводит по ней ладонями, его глаза закрыты, он читает воспоминания. Когда он отступает от стены, у него из носа сочится кровь.

– Под обоями, – говорит он мне.

Мы беремся за углы – я за нижний, он за верхний. Олли отрывает широкую полосу обоев, и мое нежное сердце художника страдает от такого осквернения.

Постепенно открываются буквы, написанные на штукатурке. Это мамин почерк, но выглядит он небрежнее обычного, как будто мама очень спешила закончить работу. Вскоре все обои сорваны, мамино послание предстает перед нами целиком.

Три задачи лежат перед тобой, искатель меча,

Три испытания, чтобы доказать, что ты его достоин.

Великий предатель использовал Экскалибур для разрушения,

Ты должен использовать меч для исцеления.

Первое – испытание силы.

Второе – испытание веры.

Третье испытание, самое трудное из всех,

Это испытание смирения.

Всего их пять, и пять в целом.

Иди вперед, защити нас

И не позволь мечу попасть в руки другого Артура.

– Вау! – восклицаю я в тишине комнаты. – Спасибо, мама, это нам поможет.

– Да, но ближе к Экскалибуру нас не подводит, – вздыхает Олли.

– Должно быть что-то еще, – говорю я, отдирая еще кусок обоев. – Она не могла оставить нам только это.

– Для тебя, – подчеркнуто произносит Олли. – Давай не будем приукрашивать. Она хотела, чтобы ты нашла меч, не я.

– Это не важно, – возражаю я, хотя мы оба знаем, что это важно.

Может быть, не для поисков Экскалибура, но для всего остального – для хрупкого мира, что воцарился между нами… это имеет решающее значение.

Олли теперь тоже подходит к стене, ощупывает ее в поисках воспоминаний, пытаясь найти нечто упущенное нами.

– Может быть, что-то на орхидеях… – бормочу я, роясь в обрывках обоев под ногами.

Но тут мне в голову приходит кое-что еще… это связано с замечанием Олли. Я не знаю, следует ли говорить это вслух. Мне не хочется рисковать, причиняя брату лишнюю боль, когда я знаю, что он и так уже получил слишком много душевных царапин. Но если это поможет нам найти Экскалибур…

– Она написала это не для меня.

– Ее письмо…

– Смотри! – Я показываю на верхнюю строчку сообщения. – «Искатель меча». Не «Ферн» и не «дочь». Это может быть буквально любой, обладающий Иммралом.

– Но она написала, что оставила его для тебя.

Я ищу объяснений.

– Может, она имела в виду, что я должна только найти его, но не могла сказать об этом прямо?

– И почему бы?

Я смотрю на куски обоев, стараясь понять соображения нашей матери. Я достаточно узнала о ней, чтобы понимать: все, что она делала, имело какую-то цель. Она любила меня, и подозреваю, она догадывалась о том, что я обладаю Иммралом. Возможно, это причина того, что я не упомянута в данном послании.

И тут у меня падает сердце. Я ведь и еще кое-что знаю о моей маме, нечто такое, что я пытаюсь скрыть от себя самой. Она была беспощадна. И если я права, если мама знала о моем Иммрале, то она никому об этом не сказала.

– Возможно, мама действовала с кем-то еще, – говорю я, – но они не знали, что она хочет, чтобы я нашла меч.

– В этом есть смысл, – кивает Олли. – И это может объяснить еще кое-что, о чем я думал.

– И что это?

– Мы мало знаем об Экскалибуре, но мы знаем, что Артур был единственным, кто мог с ним справиться. Это заставляет предположить, что пользоваться мечом может только тот, кто обладает Иммралом, иначе почему бы маме самой не взять его, когда она его нашла?

Я начинаю понимать, к чему ведет Олли.

– Значит, ты думаешь, она действовала с кем-то, обладающим Иммралом, но кто не знал, что она хочет, чтобы меч нашла я?

– А мы знаем только одного человека, кто в то время был рядом с ней и имел Иммрал, и вряд ли она хотела ему довериться.

Мы оба думаем о Мидрауте. Мама содействовала его падению шестнадцать лет назад. Я не могу представить, что они работают вместе, словно партнеры в каком-то школьном проекте.

– Давай еще поищем, – говорю я.

И Олли снова начинает исследовать стену. Я уже собираюсь выйти из комнаты и снова пойти наверх, чтобы еще раз заглянуть в ту дыру, когда Олли тихо ругается себе под нос.

– Что-то нашел? – спрашиваю я.

– Да… – мрачно отвечает Олли. – У нас проблема.

– Еще одна? Замечательно!

Несмотря на сарказм, у меня тяжелеет в желудке, словно я уже знаю, чего ждать. Я берусь за протянутую руку Олли, а другую он прижимает к стене. Знакомая искра инспайра проносится между нами, и я впускаю в себя воспоминания, закрывая глаза, чтобы лучше их видеть.

Появляется женщина, но это не моя мать. Я невольно присвистываю. Это Хелен Корди, или Эллен Кассел, как ее звали в Аннуне. Убийца моей матери, ассасин, некогда попавшая под чары Мидраута. Она выглядит моложе, намного моложе, чем когда я видела ее несколько месяцев назад. Полагаю, на шестнадцать лет моложе. Примерно в то время она убила нашу мать.

Эллен бродит по дому, надолго задерживается наверху. Когда она снова спускается вниз, то долго и пристально смотрит на обои. И в одно мгновение превращается в золотого трейтре, убившего в прошлом году множество моих друзей. Если бы Олли не сжимал так крепко мою руку, я бы инстинктивно бросилась бежать или сражаться.

Трейтре когтем разрезает обои, аккуратно, на полосы. И снова превращается в Эллен Кассел, и та так же аккуратно снимает эти полосы со штукатурки, чтобы увидеть послание под ними. Олли отшатывается от меня, нарушая связь, и воспоминание исчезает.

– Там есть еще, – говорит мне Олли. – После пришел Мидраут и приклеил обои на место.

Мы смотрим друг на друга, тяжесть открытия обрушивается на нас.

– Так он знает… – шепчу я.

– И он нас опережает, – добавляет Олли. – На шестнадцать лет.

– Думаю, пришло время рассказать лорду Элленби, – произношу я после долгого молчания. – Нам понадобится вся помощь, какая только найдется.