Текст книги "Полночные тайны"

11

Я поворачиваюсь к собравшимся перед дверью. Каждый из них ждет моей реакции, предполагая увидеть подтверждение своего страха. Мне это ненавистно – и это как раз то, что в Итхре делает мою жизнь намного легче, потому что там моим мнением никто не интересуется. А здесь люди следуют за мной…

– Мы же до сих пор справлялись, – пожимаю я плечами.

Некоторые из танов уходят, но другие более настойчивы. Рейчел хватает меня за рукав.

– Но хватит ли нам рыцарей для всех патрулей? – спрашивает она. – Никто из вас не будет в безопасности при таком малом количестве…

– Не знаю, – говорю я, повышая голос так, чтобы меня услышали другие таны. – Но, беспокоясь об этом, мы ничего не изменим. Или ты готова сдаться лишь потому, что появилось не так много людей, как тебе хотелось?

– Это совсем не то, что я… – Она краснеет.

– И все это от меня не зависит?! – почти рычу я. – И почему все продолжают таращиться на меня в ожидании ответа? Я не глава танов!

– Ферн! – обиженно восклицает Рейчел. – Это уж…

Но я стремительно ухожу к платформе, которая вернет меня в Итхр. К тому времени, когда я добираюсь до своей спальни, я уже чувствую себя виноватой, и прихожу в себя только тогда, когда Олли входит без стука в мою спальню.

– Я могла переодеваться! – возмущенно восклицаю я.

Но Олли рявкает:

– Тебе незачем было ей грубить, Ферн!

И хотя я уже думала о том, чтобы извиниться перед Рейчел, агрессивность Олли вынуждает меня обороняться.

– Меня уже тошнит от того, что все таращатся на меня как на кого-то вроде мессии!

– Они в отчаянии! – шипит Олли. – Они в отчаянии и они испуганы. Ты разве не думаешь о том, что и в Итхре на них теперь сваливается более тяжкий груз? Как и на нас?

– Ты хочешь сказать, как на меня. Я что-то не вижу, чтобы кого-то раздражало твое абсолютно нормальное лицо!

– Они просто хотят знать, виден ли конец всему этому!

– Но мы этого не знаем, – отвечаю я, опуская свое зеркало-портал в ящик комода. – Даже вместе мы не настолько сильны, чтобы свалить Мидраута. И кто знает, где мама спрятала этот чертов меч? Мы можем не найти его никогда!

– Да, мы вроде как приговорены… думаешь, они этого не понимают? Они просто хотят иметь немного надежды.

– Отлично, но почему они должны получить ее от меня?

– Ты знаешь почему.

– Я не из тех, кто способен поднять дух, Олли, – говорю я уже почти умоляющим тоном. – Чувства – это твоя область, так всегда было.

– Я могу сделать лишь немногое, – возражает Олли, садясь на пол рядом с моей кроватью. – Я умею только читать эмоции, но не умею их изменять. Это твоя часть силы.

– А я никогда не умела справляться с чувствами.

– Ты никогда друзей не имела, и с людьми общаться не умела, – возражает он. – Но теперь…

– Рейчел может даже работать на Мидраута! Мы ведь до сих пор не знаем, чем она занималась в архиве.

Олли фыркает. Я думаю о выражении лица Рейчел в тот момент, когда я огрызнулась на нее. Нет, невозможно, чтобы она работала на Мидраута. Я падаю на кровать.

– Эх, все было куда как легче, когда мне не нужно было заботиться о других людях!

И дело не в вежливости, которую мне не оказывали в Итхре. На самом деле я начинаю осознавать, что множество людей вообще перестали видеть во мне человека. Этим утром меня отпихнули в сторону, когда подходил поезд метро. Само по себе в часы пик это привычно, но сила, с которой это было сделано, напомнила мне о том, как иногда намеренно пинают собаку.

И я выхожу из себя во время дневного перерыва в колледже Боско. Я стою в очереди в туалет, читая свои записи по античной истории, готовясь к тесту, когда подходит Лотти Мидраут, видит меня – и проскакивает мимо, как только открывается дверь кабинки. Ничего другого я от нее и не ждала бы, но я устала от того, что меня не замечали и унижали целый день из-за моей внешности.

– Извини, но я первая, – говорю я.

Она лишь пожимает плечами и распахивает дверь. Но прежде чем она успевает запереться, я отпихиваю дверь локтем и перекрываю вход, скрестив руки на груди.

– Ты что, еще и лесбиянка заодно? – злобно шипит Лотти.

Яд в ее голове принадлежит не ей. Это яд ее отца.

– Моя очередь. Попрошу тебя выйти.

– Если бы ты мне не мешала, я бы уже вышла! – рычит она.

У меня разгораются лицо и руки. Это не гнев, но вроде того. Во мне назревает взрыв.

– Я… буду стоять… здесь, – произношу я тихо, но очень выразительно.

Лотти теряется. На ее лице появляется странное выражение. А потом она молча выскакивает из кабинки мимо меня, и за ней следует волна лимонного аромата. И только когда она уже открывает дверь в коридор, к ней возвращается голос.

– Держись от меня подальше, ведьма! – рявкает она.

Дверь со стуком закрывается за ней.

Я в тот вечер рассказываю Олли об этой стычке с Лотти, когда мы идем по галерее замка. Но я не упоминаю о странной волне жара, нахлынувшей на меня. Я на самом деле не понимаю, что произошло, и еще мне не нравятся те ощущения, которые у меня тогда возникли.

– Думаю, с ней происходит что-то странное, – говорю я брату.

– Не удивляюсь, – отвечает он. – Ты видела, что делает Мидраут. Он, наверное, в ярости от всего. И на ней это отражается.

Мы огибаем главный холл, где капитаны лоре пытаются загнать новых сквайров в портал, который перенесет их к Стоунхенджу для турнира.

– Бедолаги, – бормочет себе под нос Олли.

Я с ним согласна – в прошлом году нам едва хватало места в круге. А в этом его столько, что даже самые необщительные сквайры могут чувствовать себя комфортно.

– Думаю, нам следует спросить лорда Элленби, не следует ли нам снова ее поискать, – говорю я.

Лотти не было видно в Аннуне с той ночи, когда я ее мучила. Мидраут явно защищал ее от нас. Защищал ее – или экспериментировал над ней.

– Да, в прошлый раз нам это помогло, – кивает Олли. – Но неужели нам не хватает забот, чтобы добавлять к списку что-то еще?

И он кивает в сторону портала, откуда доносится глухой удар, говорящий, что портал активирован.

– Справедливо, – отвечаю я.

Но все-таки не дело, что мы не знаем, что Мидраут делает с собственной дочерью. Но я откладываю эту мысль на потом и обещаю себе внимательнее следить за Лотти в школе.

– А ты вообще можешь себе такое вообразить? – качает головой Олли. – В Итхре с ней обращаются как с настоящей принцессой. Сверхпопулярная, сверхсообразительная. А в Аннуне она просто кукла своего отца, она даже снов не видит. Этого достаточно, чтобы застрять у тебя в голове?

– Да, верно.

Я вдруг поражена тем, насколько различаемся мы с Лотти. Мы противоположности. Она популярна в Итхре, но подвержена унижениям в Аннуне, я вторая по важности, приходя в Аннун, но в Итхре я ведьма. Олли прав. Это создает путаницу в голове. Может быть, именно поэтому я постоянно в напряжении. Или же я слишком много об этом думаю, у меня ведь и так хватает забот, чтобы прибавлять к общей куче что-то еще.

Когда мы идем мимо столов харкеров, я отстаю от Олли и подхожу к Рейчел. И снова она утыкается в свои бумаги.

– Извини, – начинаю я. – За вчерашнее. Я была слишком груба.

Рейчел рассеянно смотрит на меня.

Не хочу просто извиниться, мне нужно, чтобы она поняла: я не могу тащить на своих плечах всеобщие надежды. Люди могут полагать, что надежда – легкий груз, но это не так. Когда все возлагают на одного человека, это свинцовая тяжесть.

– Все в порядке, – говорит Рейчел. – Мне не следовало так паниковать.

Она снова берется за документы. Это лучше. Извинения, судя по всему, приняты. Но я не могу избавиться от чувства, что она как-то слишком легко к этому отнеслась.

– Что ты пишешь? – спрашиваю я, придвигаясь ближе.

– О! Это не важно, – отвечает Рейчел, прикрывая работу ладонью, чтобы я не могла ничего прочитать.

– Извини, – говорю я, отступая и внутренне проклиная себя за бесцеремонность.

Вот поэтому я и не могу говорить с людьми без необходимости – я всегда делаю что-то не так.

– Нет, – качает головой Рейчел, – не то чтобы я не хотела…

Она смотрит на пачку бумаг, потом протягивает мне какой-то лист. Там ее аккуратным ровным почерком записан ряд вопросов.

Могли ли мы остановить атаку трейтре?

Как нам увидеть трейтре до того, как они трансформируются?

Можем ли мы изменить Круглый стол или шлемы харкеров так, чтобы замечать трейтре?

– Я начала думать об этом после… после Рамеша, – нервно произносит Рейчел, – и продолжала думать после нападения на Тинтагель. Мне кажется, способ может найтись, Ферн.

– Но мы знаем, как повергнуть трейтре, – говорю я. – Мы с Олли…

– Да, знаю, вы оба были великолепны, – кивает она. – Но, прости… вы ведь не всегда оказываетесь рядом. И даже если вы поблизости, мы все равно, скорее всего, потеряем нескольких рыцарей до того, как вы сможете вычислить слабость трейтре. – Ее немножко кроличье лицо выглядит еще более ранимым, чем обычно. – Я понимаю, для вас это… но мне же пришлось слушать…

И я вдруг вижу, каким должно было быть первое нападение с точки зрения Рейчел. Слышать через шлемы, что бедеверов уничтожают… слышать крики и стоны, когда обезглавили Рамеша… слышать грохот оружия и треск костей, когда трейтре швыряли нас через улицу, как кукол… И она ничего не могла сделать.

– Понимаю, – киваю я, возвращая ей лист. – Но я даже не знала, что Круглый стол можно изменить.

– Многие из нас об этом говорили. – Рейчел смотрит на меня. – Некоторые из рееви помогали нам в поисках, но все так загружены, что просто трудно найти на это время.

Я открываю рот, чтобы ответить, у меня в горле набухает ком. Но прежде чем я успеваю что-то сказать, слышен стук шагов по камню, капитан рееви, с красным лицом, подбегает к нам и несвязно бормочет:

– Я так рад, что нашел тебя… ты не успела уйти в патруль… Ферн, ты срочно нужна.

– Разве вы не должны быть на турнире, сэр? – спрашивает Рейчел.

– Должен, – кивает капитан рееви. – Но тут… – Он понижает голос и подходит ближе ко мне. – Я не хочу никого тревожить, но мы не можем активировать турнир, Ферн. Может, ты сумеешь помочь…

– О чем вы? – спрашиваю я, направляясь вместе с ним к порталу.

– Феи… они уже не так сильны. А без них мы не можем заставить все работать.

12

– Поосторожнее, – говорит капитан рееви, помогая мне пройти сквозь свет, а потом через колонну.

Теперь я знаю, как легко двигаться вверх по этой колонне – или вдоль нее, – и с помощью рееви могу сделать это куда более изящно, чем в прошлом году. И вскоре мы стоим в солнечном свете Стоунхенджа Аннуна. Вдали сквайры выстроились вдоль внутреннего круга сооружения. Капитаны танов стоят по внешней стороне.

Но я хочу видеть лишь одну персону. Ту женщину, что привела меня в этот мир. Я отчаянно скучаю по ней, пусть даже теперь я окружена друзьями. Она была первой, кто боролся за меня, она заставила меня верить, что я могу найти здесь свое место. Когда другие говорят о том, что хотят, чтобы их родители гордились ими, я думаю именно о ней.

Андраста.

Феи, как и в день моего турнира, держатся за руки в самом маленьком внутреннем круге. Даже если бы меня не предупредили, я бы сумела заметить: что-то идет не так. Я замечаю Андрасту, и у меня перехватывает дыхание. И дело не в том, что ее шрамы сочатся гноем и кровью или что она сгибается, словно ее кости слишком ослабели, чтобы поддерживать тело. Дело в страхе в ее глазах. Я никогда не видела такого прежде. Она воин – это ее сущность, страх должен быть для нее чем-то чужеродным.

Лорд Элленби провожает меня к центральному кругу, где задыхается Мерлин. Когда они говорят между собой, то понижают голос. Они не хотят, чтобы их услышали сквайры.

– У нас проблема, – говорит лорд Элленби. – Похоже, феи теперь не так сильны, как были некогда, и им не удается установить поле, необходимое для наших сквайров, чтобы те прошли испытание.

Мерлин хмурится.

– Мы всё так же сильны… – возражает он, но мы все понимаем, что он лжет.

– Вы думаете, я смогу помочь? – спрашиваю я.

Лорд Элленби кивает:

– Для поля требуется особая сила фей… ну, полагаю, лучшим словом здесь будет «магия». Это не Иммрал, но и не слишком отличается. Я думаю, что ты можешь добавить ту силу, которая им нужна.

– Поняла, – отвечаю я и иду к Андрасте, не подавая вида, насколько испуганной я себя чувствую.

Десятки глаз наблюдают за мной – капитаны лоре, которые знают, что стоит на кону, сквайры, которых нужно убедить в том, что этот чужой мир – их настоящее место…

– Спасибо, – выдыхает Андраста, когда я подхожу к ней.

Я мягко беру ее за руку. Что-то подсказывает мне, что на публике более откровенное выражение привязанности со стороны смертной может быть унизительным. Кожа Андрасты холодная, несмотря на лучи солнца, что льются на нас, и я ощущаю каждую косточку под ее кожей. Она резко задыхается от боли – даже легкое нажатие моей руки срывает часть ее кожи. Под кожей на самом деле нет костей, нет нервов, лишь комочек инспайра, который тут же растворяется.

– Прости… – шепчу я.

Андраста улыбается мне. Думаю, она хочет меня успокоить, но у нее получается нечто вроде гримасы.

– Попробуем это сделать? – говорит она, кивая на круг фей.

Легко удерживая ее за руку одной рукой, вторую я протягиваю ее двойняшке, фее-воину, известному как Луг. И сразу ощущаю силу, текущую между ними. Это не совсем то, что я ощущаю, используя свой Иммрал, – молниеносное тяготение инспайров, исходящее из задней части моего мозга. Эта сила не вибрирует и не тянет меня, как Иммрал. Она более мягкая и устойчивая. Более постоянная. Вес многих тысяч лет человеческой фантазии, что создала всех этих богов и богинь, – это некий якорь. Рядом с ним мой Иммрал ощущается как непослушный жеребенок.

Я стараюсь утихомирить свою силу, чтобы она более соответствовала силе фей. Посылаю свой Иммрал вверх и в круг, передавая от руки к руке. И тогда я чувствую это. Прорехи в их силе. Как будто сила фей – это древняя, осыпающаяся стена. В этой крепости дыры, и сила утекает сквозь них. Я сосредотачиваюсь на этих прорехах, пульсация в моей голове усиливается. Я вливаю в дыры свой Иммрал, затыкаю их, укрепляю стену, и постепенно круг приобретает другую энергию. И как всегда в тех случаях, когда я в Аннуне прилагаю свою силу к другим, связь двусторонняя – вкус каждой из фей наполняет мой рот. Железистый вкус Мерлина, лавандовый – Нимуэ, нечто более острое – Андраста… это сложная смесь пряностей. Я не пытаюсь подражать тому, что делают их силы. То, как двигаются их инспайры, слишком неуловимо, чтобы я могла это понять, не говоря уж о подражании. Иногда я улавливаю их намерения, но как будто слышу незнакомый язык: ощущаю приливы и отливы этой силы вместе со сквайрами в центре каменного круга, ее энергия пульсирует вокруг площадки при их движении. Когда дорогие предметы трансформируются, феи как будто начинают дышать в такт друг другу, и их действия вынуждают меня делать то же самое, так что инспайры, работающие между нами, распухают.

А за всем этим кроется моя все нарастающая головная боль и понимание, что я недостаточно сильна, чтобы удерживать все это долго. Я пытаюсь отвлечься, наблюдая за состязанием. У меня есть одно преимущество перед феями: они должны войти в транс, чтобы сотворить арену, а я – нет. Одна девушка держит пару сережек, которые превращаются в компас, его стрелки украшены рубинами, и он помогает ей выбраться из лабиринта. Ее направляют к харкерам. Один мальчик воображает какую-то пожилую леди с аккуратно причесанными голубоватыми волосами – на нее нападает мужчина с ножом. Мальчик без колебаний встает между женщиной и нападающим, и нож погружается в его грудь. Мальчик кажется еще более встревоженным, когда нож исчезает вместе с набором медалей, которые он держит. Это поступок того, кто искренне заботится о других, но не скрывает жестокости в своей душе.

– Без сомнения, этот – аптекарь! – восклицает лорд Элленби, пожимая руку ошеломленному мальчику и отправляя его к группе в белых туниках.

Я смотрю на других сквайров. Их осталось немного, но я не знаю, сколько еще смогу продержаться. И феи тоже устают. Андраста сутулится, оседает, и я подвигаю к ней ногу, чтобы она могла опереться о мое бедро. Разрывы в силе фей расширяются, значит я должна теперь использовать больше Иммрала, чтобы заполнить их. Проблема в том, что я не понимаю тончайшего механизма их силы и того, что́ они делают, чтобы создать эту арену, я не могу точно ее копировать, и это начинает брать свое. Один из сквайров начинает свой бой, но при этом отчетливо видит и слышит танов, наблюдающих за ним за пределами арены. Это выбивает его из игры, он едва не гибнет вместе с нападающим – огромным медведем, истекающим вонючей кровью. И что тревожит еще сильнее, следующий сквайр, девушка, чуть не остается без оружия – она принесла брошь, и та трансформируется с трудом. Я чувствую, как феи бросают вперед всю свою энергию, чтобы помочь ей, и делаю, что могу, поддерживая их, – но инспайры уже не так охотно откликаются на призыв, как прежде. Это их опустошает.

Другие сквайры обретают свое оружие, и поток энергии, который для этого требуется, разрывает мой мозг. У меня течет кровь из носа. Но я отираю ее подолом туники и снова сосредотачиваюсь. Лорд Элленби подходит ко мне.

– Остался всего один, Ферн, – сообщает он. – Все будет в порядке?

Я киваю, не в силах ответить.

Последний сквайр, девушка, проходит на арену мимо меня. Что-то в ней кажется мне знакомым. Темные короткие волосы… Когда она заговаривает с лордом Элленби, ее голос звучит резко и отрывисто. У меня все переворачивается внутри. Потом она протягивает ему ладонь, на которой лежит ее самая дорогая вещь. Чернильная авторучка, матово-черная, с золотым пером. На ней выгравирована надпись, но мне не нужно наклоняться к ней, чтобы прочитать слова. Я уже их знаю, потому что видела эту авторучку прежде. Ее двойник лежит теперь в янтарном памятнике погибшим, неподалеку от Тинтагеля. Это была авторучка Рамеша. А теперь – его сестры́.

13

Я недостаточно быстро наклонила голову. Сестра Рамеша увидела меня. Я закрываю глаза из-за боли, пронизавшей мое сердце. Всего несколько недель назад я встречалась с этой девушкой в Итхре, рядом с могилой Рамеша. И я была жестока с ней. А теперь она здесь. Мне и в голову не приходило, что она окажется призванной. Но ведь братья, сестры и дети танов регулярно приходят к нам – может быть, что-то кроется в их генах или в том, как их воспитывали… Но я не думала, что так произойдет и в этом случае. Прежде всего, эта девушка казалась намного жестче Рамеша. Но на самом деле во мне просто сработал защитный рефлекс. Мне просто невыносимо было думать об этом, видеть кого-то, так похожего на него, видеть каждую ночь, в раю, избранном мной для себя. А я ведь каждый день горевала по моему другу. Если эта девушка будет здесь, горе станет более глубоким, как бы я его ни прятала, – потому что какое я имею право оплакивать Рамеша публично, когда здесь его сестра?

Наконец я почувствовала прилив энергии, которая сопровождает превращение драгоценных предметов в оружие, и рискнула открыть глаза. Все расплылось из-за нараставшей мигрени, но я смутно видела, как авторучка Рамеша превратилась в копье. Девушка яростно вонзала его в некую фигуру, что висела над лежащим на земле телом. Мне незачем было всматриваться, чтобы понять: это тело Рамеша. Наконец один из ее ударов оказался удачным, тень рассыпалась. Девушка стояла, задыхаясь, глядя на лежащего брата, а он тоже рассыпался на инспайры. Энергия, текущая по кругу фей, угасла, как только они разорвали связь. У Андрасты подогнулись ноги, но я подхватила ее до того, как она упала на землю, капли крови из моего носа смешались с кровью, сочащейся из ее шрамов.

– Что мы за парочка! – прошептала я, и она устало улыбнулась.

– …рыцарь! – услышала я голос лорда Элленби.

Я подняла голову как раз в тот момент, когда сестра Рамеша проходила мимо меня. Я знаю, что она видела меня до начала своего испытания, но на этот раз она на меня не посмотрела. Но могу утверждать, что она заметила мое присутствие, – это было видно по тому, как сжались ее кулаки, как ее взгляд устремился прямо вперед. Самсон пожал ей руку, но он не улыбался. Он наклонился к ней и что-то сказал ей на ухо. Потом Самсон поймал мой взгляд, и я знаю, что мы оба подумали одно и то же: это ужасно.

Когда новые таны возвращаются в Тинтагель, я задерживаюсь с лордом Элленби и феями. Все они отвратительно себя чувствуют. Нимуэ отчаянно дрожит, под ее кожей заметно пульсируют вены. Луг снимает плащ, непослушными пальцами накидывает его на фею и застегивает у горла. Она кутается в него, но потом плачет от боли. Простое прикосновение ткани обдирает ее нежную кожу. Хлопья этой кожи осыпаются с ее рук, оставляя кое-где кровавые следы, а в других появляется серое ничто.

– Ты не ответил на мои послания, – говорит лорд Элленби Мерлину. – Но, милорд, мы лишь просим информации…

– Мы никогда не используем помощь иммралов! – огрызается Мерлин, бросая взгляд в мою сторону.

– О, отлично! – говорю я, делая вид, что даже не понимаю, о чем они спорят. – Но вы ведь не против того, что я пользуюсь своей силой, чтобы помочь вам сделать свое дело. И если вам это подходит, все в порядке.

– Ферн… – начинает лорд Элленби.

– Мы не должны были связываться с этим турниром! – визжит Мерлин. – Ваш предатель-король заставил нас дать клятву, а мы своих клятв не нарушаем!

– Мне Артур не король, – возражаю я. – Я ненавижу все, за что он выступал. И Мидраута. Почему вы этого не видите?

Мерлин отворачивается и, прихрамывая, выходит из Стоунхенджа. Феи следуют за ним, но на этот раз некоторые из них неуверенно посматривают на меня. Андраста признает то, что я сделала, сжав мое плечо и улыбнувшись. И только Нимуэ останавливается.

– В знак благодарности, – говорит она и протягивает мне пояс со своего платья.

– Благодарность? – повторяю я.

Этот пояс сплетен из пяти полосок ткани разных оттенков золота. Нимуэ как-то странно улыбается мне и плотнее закутывает свое хрупкое тело в плащ Луга.

Тащась назад, к порталу у Тинтагеля, я верчу в руках странный подарок Нимуэ. Я так внимательно изучаю ткань, что не сразу замечаю: за мной кто-то идет. Почти надеясь, что это Андраста, я оглядываюсь – но это всего лишь лорд Элленби.

– Простите, что огрызнулась на Мерлина, сэр.

– Незачем извиняться, – отвечает он. – Ни мы, ни феи не заблуждались. Артур был ужасным человеком, но он основал нечто великое. – Лорд Элленби протягивает мне платок, чтобы я вытерла нос. – Тебе нужно время, чтобы прийти в себя?

Да!

– Нет, сэр, я в порядке. Я вернусь в патруль.

Но турнир явно продолжался дольше, чем мне казалось, потому что к тому времени, когда я прихожу в Тинтагель, ночные патрули уже возвращаются. Олли спрыгивает с Балиуса и подбегает ко мне.

– Ты как? – спрашивает он, заметив кровь, что все еще капает из моего носа. – Рейчел сказала, что тебя куда-то вызвали, и мне пришлось самому возглавить патруль.

Я отвожу его в сторонку. Ни к чему, чтобы многие узнали о том, что в Стоунхендже что-то было не так, – вдруг бы они запаниковали? И выкладываю ему все, но потом чувствую: к нам кто-то приближается. Это новая грань моего Иммрала, которую я лишь недавно начала осознавать, – инспайры двигаются и вибрируют так, что я сразу могу сказать, когда кто-то оказывается рядом, пусть даже я никого не вижу.

– Это ведь была ты? В тот день?

Сестра Рамеша. Мне не хочется разговаривать с ней. Я устала, мне больно, а она сделает все еще больнее. Но я в долгу перед Рамешем и должна вести себя с ней правильно, хотя понятия не имею, в чем это состоит.

– Привет, – говорю я. – Я Ферн.

Я протягиваю руку, и она с явной неохотой принимает ее.

– Сайчи.

– Неплохо для вступления в рыцари.

Я чувствую, как Олли мысленно устанавливает связь между ней и ее братом.

– А он был?..

У Сайчи прерывается голос, но я знаю, что она имеет в виду.

– Да, – киваю я.

– Но его имени нет на тех колоннах, – замечает она.

– Оно есть.

Я веду ее обратно в замок, туда, где на колоннах бесконечно тянутся имена танов, погибших при исполнении долга, и рядом обозначен год. Имена 2020 года идут долго, но наконец я показываю на его имя.

– Твой брат был здесь под другим именем, не как в Итхре. В Аннуне мы знали его как Рамеша, а не как Райанша.

– Но… – Сайчи растеряна, а еще задета и смущена. – Но зачем ему было делать это?

– Так часто случается, – говорит ей Олли, подошедший следом за нами. – И это никак не связано с его чувствами к родным в Итхре.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Сайчи.

– Это вроде как мой дар, – поясняет Олли. – Я умею читать мысли. Кстати, я Олли.

– Мне искренне жаль, – говорю я Сайчи, немножко раздраженная появлением Олли.

Это ведь мой момент поступить честно, а Олли вмешивается. Сайчи по очереди на нас смотрит, оценивая. Я внимательнее вглядываюсь в нее. В последний раз я видела ее у могилы Рамеша, но потом мы держались подальше друг от друга. А теперь я вижу, что она даже больше похожа на брата, чем мне казалось, – такой же слабый подбородок, такие же глаза… И не думаю, что есть какая-то разница между тем, как она выглядит в Аннуне и в Итхре, что само по себе уже говорит мне кое о чем. Сайчи точно знает, кто она. Она чувствует себя абсолютно уверенной в своем теле. А когда она всматривается в меня, я осознаю, что в Итхре я совершенно другая – здесь у меня нет шрамов от ожога. В Аннуне никто об этом не знает, кроме Олли, и я предпочитаю, чтобы все так и оставалось. Но, учитывая то, как смотрит на меня Сайчи, я думаю, что пора с этим разобраться.

– А он тоже по-другому выглядел? – спрашивает она меня, не обращая внимания на Олли.

– Немножко, – отвечаю я.

Потом, надеясь, что это заставит ее промолчать о моих шрамах, добавляю:

– Иногда ты просто не управляешь тем, как выглядишь при переходе в другой мир. Иногда же это шанс… придумать себя заново. Или, по крайней мере, отказаться от того, за что тебя отвергают в Итхре.

Сайчи немного думает, потом кивает, смотрит на меня так, словно говорит: она сохранит тайну о моих шрамах. И я чувствую, что во мне возникает теплое чувство к этой жесткой молодой версии Рамеша.

– Как он умер? – быстро спрашивает Сайчи.

Я ожидала этого вопроса, но я ведь не знаю, что сказали сквайрам о Мидрауте. Мы узнали о нем лишь через несколько месяцев тренировок. И я не представляю, как мы сможем умалчивать об этом, разговаривая с новичками, но точно так же я не могу и вообразить, что лорд Элленби в первую же ночь подробно объясняет им, во что они ввязались… в конце концов, мы не можем позволить кому-то из них сразу решить, что они не хотят быть танами. Но на самом деле я не могу и обманывать ее, когда речь идет о гибели ее родного брата.

– Он погиб, защищая людей, – с заминкой отвечаю я.

Правда тут в том, что на самом деле у Рамеша не было ни единого шанса кого-то защитить. Он не заметил приближения трейтре. По сути, его смерть была абсолютно бессмысленной, куда более бесполезной, чем смерть других моих товарищей, погибших за несколько последних месяцев. Я думаю, Сайчи поняла, что я ее обманываю, она смотрит на меня с таким презрением, что я съеживаюсь.

– Чушь собачья! – шипит она и уходит.

Я не иду за ней. Да, я сказала не то, что нужно, но не представляю, что можно было бы сказать, причинив ей меньше боли.

– Наверное, это к лучшему, – замечает Олли.

– Она будет невыносимой? – говорю я.

– А, ты имеешь в виду, что она будет страдать и гневаться, и считать, что все мы – ее враги? – предполагает Олли. – Да, возможно. Ох, погоди, это же о тебе!

Я бешено таращусь на него.

– Я была другой!

– Была ли? – беспечно бросает Олли. – Ну, не важно, я думаю, что она изменится. Как и ты. У таких крутых особ всегда в итоге оказывается мягкая начинка.

Мы оба суем руки в карманы, не спеша шагая к рыцарскому залу.

– Ни слова правды нет в таком определении, – говорю я наконец, подталкивая брата локтем. – И еще… ну…