Текст книги "Хранитель секретов Борджиа"

Несколько мгновений герцог пребывал в молчании. Казалось, он безуспешно пытался осознать то, что говорила ему Анна. В конце концов он горделиво выпрямил спину и высокомерно изрек:

– Меня все это не касается. Я всегда добиваюсь того, чего желаю.

– И меня не касается, чей вы сын, – заявил Жоан, снова повернувшись к этому недостойному представителю рода человеческого. – Это моя жена и мой дом. Выйдите отсюда и не возвращайтесь более никогда.

– Вы забыли, что этот город – мой, – сказал Борджиа со зловещей улыбкой. – И если вы все еще не поняли этого, то скоро поймете, предатель.

Эта угроза глубоко взволновала Анну, и она упрекнула Жоана в его порывистости.

– У меня все было под контролем, – сказала она. – Я бы дипломатично остановила его, и не было бы никаких проблем. Я же просила, чтобы вы доверились мне.

– Для чего? – вскричал он в ярости. – Я прекрасно вижу, чем все это оборачивалось до сих пор. Вы даже не решаетесь выйти на улицу, ибо боитесь, что снова появятся эти люди в черном.

Она посмотрела на него полными слез глазами и смолчала.

– Конечно же, я верю вам, – сказал Жоан, увидев ее слезы и сменив тон на ласковый, нежный. – Но типы вроде этого неконтролируемы. Я знаю его сущность – это самый настоящий подлец.

Анна взглянула на него и, в бешенстве покинув комнату, поднялась наверх.

Жоан заметил Никколо, который молча смотрел на него. Он был свидетелем всей этой сцены. Жоан, испытывая потребность в дружеской поддержке, приблизился к нему.

– Мне бы очень хотелось рассказать обо всем этом Микелю Корелье, – глухо произнес Жоан, – но я заранее знаю его ответ: у Анны нет другого выхода, как отдаться этому ничтожеству. Он ничем мне не поможет.

– Я уже говорил вам о том, что известно всему Риму. Дон Микелетто верен семье Борджиа, и он всегда будет верен им, независимо от того, поведут ли они себя несправедливо или даже преступно. Он – их наемник.

– Я знаю это!

– Его верность выше чувства дружбы, которое он к вам испытывает, – продолжил флорентиец. – Я хорошо его знаю. Вспомните, что именно он представил нас друг другу.

– Никогда я не мог подумать, что буду жалеть о красоте Анны. Если бы она не была такой привлекательной…

– Не обманывайтесь, Жоан. Анна – очень красивая женщина, но на самом деле истинный интерес Хуан Борджиа проявляет не к ней, а к вам.

– Ему что, теперь мужчины нравятся? – спросил Жоан с иронией.

– Дело не в сексуальных пристрастиях, Жоан. Речь идет о гордости, тщеславии. И вы прекрасно это понимаете.

Книготорговец замолчал, ожидая, когда Никколо снова заговорит. Он уже догадывался, о чем хочет сказать его друг.

– Он ненавидит вас, Жоан. Хуан Борджиа намного сильнее ненавидит вас, чем алкает близости с вашей супругой.

– Ему ничего не стоит сделать так, чтобы меня убили. Однако, несмотря на ваши опасения, он этого не совершил.

– Обстоятельства изменились. Он не хочет видеть вас мертвым, и меньше всего сейчас, когда вы превратились в героя. Он хочет, чтобы вы страдали, хочет унизить вас, использовав вашу жену… Хочет сделать вас рогоносцем.

– Но…

– Он всегда ненавидел вас, но сейчас ненависти его нет границ. Он думает, что вы не захотели встать под знамена его войска в войне против Орсини, которую он проиграл и которая заставила его пережить унижение. Однако вместе с испанцами вы стали героем покорения Остии. Он считает, что вы бросаете ему вызов, что вы его предали.

– И что мне теперь делать? – спросил Жоан возмущенно. – Идти к нему на поклон, ведя за руку жену, унижаться и просить его, чтобы он ею овладел? Это то, на что намекает мне Микель.

Никколо пожал плечами и посерьезнел. За все время их разговора его тонкие черты ни разу не озарились улыбкой, которая часто мелькала на его лице.

– Никогда! – вскричал Жоан, не ожидая ответа. – Слышите меня? Никогда этого не будет! Пусть лучше убьет меня.

– Жоан, вы не один, – мягко произнес флорентиец. – Подумайте о вашей семье.

25

Был полдень, и Жоан поехал на конный рынок на Кампо деи Фиори; он хотел поменять упряжь и оценить состояние зубов отличного чубарого жеребца, когда увидел бегущего к нему Никколо.

– Жоан! – крикнул он, задыхаясь. – Несколько человек в масках пытаются прорваться в лавку, они выгнали покупателей, заперли во внутреннем дворе работников мастерской и удерживают в доме синьору Анну.

– Хуан Борджиа! – вскричал Жоан и бросился бежать домой.

Добравшись до лавки, он увидел группу, состоявшую из покупателей, соседей и любопытных, толпившихся рядом. Трое одетых в черное людей, лица которых скрывали маски, охраняли вход с обнаженными шпагами. Один следил за привязанной к кольцам стены дома дюжине лошадей, а прочие не позволяли никому пройти. Было невозможно прорваться в дом, не получив ранения. Жоан молился, чтобы никто из этих людей не оказался Микелем Корельей.

– Никколо, вы окажете мне помощь вашей шпагой? – спросил Жоан, зная, что флорентиец хорошо управлялся с оружием.

– Вы можете полностью рассчитывать на меня и на моих соотечественников, запертых во дворе, но я безоружен.

Жоан в отчаянии огляделся; никто из любопытствующих не имел намерения бросить вызов этим людям, в которых все узнали испанцев из ватиканской гвардии, несмотря на маски, скрывавшие их лица. Он сказал себе, что если не найдет другого выхода, то в одиночку бросится на этих типов, хотя это будет равносильно самоубийству. Никто из обывателей не был вооружен. Может, кто-нибудь из соседей одолжил бы свою шпагу Никколо? И тут он услышал крики из лавки. Это кричала Анна. Времени не было!

– Внутри есть оружие, – сказал он в отчаянии. – Но нам не дают пройти. Ради бога, попросите у кого-нибудь шпагу! Я пойду туда.

– Подождите! – Никколо остановил его, схватив за руку. – Перед тем как выйти, я взял ключи в вашем кабинете.

Внутренний двор книжной лавки, в портике которого находилась часть переплетных мастерских и типография, расположенные там с целью наилучшим образом использовать дневной свет, напрямую сообщался с улицей Ларго деи Либраи, куда можно было выйти через заднюю дверь. Этот вход предназначался для въезда на лошадях, для разгрузки бумаги, кожи и прочих материалов, чтобы не проносить все эти товары через внутренние помещения лавки.

– Дайте мне их!

Здание было угловым, и Жоану удалось открыть заднюю дверь, выходящую на Ларго деи Либраи, так что люди в масках, сдерживавшие публику, их не заметили. Они не знали о существовании этого входа, который не был виден с того места, где они несли вахту. Жоан окинул взглядом всех своих домашних, находившихся в этот момент во дворе, – рабочих, подмастерьев, служанок, мать, сестру и племянников. После нескольких секунд тишины мать и мастера стали наперебой рассказывать ему то, о чем он уже знал. Окна, выходившие во двор, были защищены решетками, а двери заперты изнутри: через них невозможно было проникнуть в дом.

– Тихо! – попросил Жоан. – Помогите мне влезть наверх.

Домочадцы быстро сдвинули несколько столов и вместе подсадили его к окну, которое выходило в кухню его дома. Оно было закрыто изнутри, но Жоан достал кинжал и с его помощью взломал замочную скважину и вошел. Когда он бежал к своей комнате, то слышал крики и звуки борьбы, доносившиеся снизу: Анна отчаянно сопротивлялась. Однако, когда он схватил спрятанный под тюфяком его кровати ключ от шкафа, где находилось оружие, одно соображение неожиданно парализовало его. Если Борджиа наконец силой овладеет Анной, то он оставит их в покое, как и намекал Микель. Его семья будет спасена.

Тут его взгляд упал на короткое копье отца, висевшее на стене над дверью, и он устыдился подобной мысли. Рамон Серра умер на его глазах, сжимая в руках это оружие и защищая свою семью, а он, наоборот, раздумывал, прийти ли на помощь супруге. Жоан разозлился и сам себе стал противен. Быстро, но с холодной головой и одновременно охваченный отчаянием, Жоан распахнул оружейный шкаф и взял аркебузу с ременным снаряжением. Потом открыл окно и сбросил все это Никколо.

– Используйте оружие только для того, чтобы взломать замок, ни в коем случае не стреляйте внутри. Я не хочу никого убивать, надо только обратить их в бегство. Если кто-нибудь погибнет, ситуация еще больше осложнится.

Он снова бросился бегом к шкафу и вернулся с охапкой шпаг в ножнах, которые сбросил работникам.

– Кто-нибудь, идите к главному входу снаружи, по улице, – велел им Жоан. – Но не атакуйте, только пригрозите им. Дайте им возможность убежать.

Через мгновение послышались громкий взрыв и триумфальный крик.

– Дверь открыта! – закричал Никколо, отбрасывая аркебузу и хватая шпагу.

Жоан бросился вниз по лестнице, сжимая свое оружие и надеясь на то, что Никколо и другие ворвутся через внутренний двор. Пока Жоан летел, перескакивая через ступеньки, он думал о том, что эти люди с легкостью победили бы его в конном бою, ведь это были всадники, которые всю свою жизнь, с самого детства занимались военной практикой верховой езды, в то время как он почти не умел держаться на лошади. Однако в рукопашной борьбе он их не боялся. Этому его прекрасно научили на галерах. Жоан снова услышал крики Анны. «Ради Бога, держитесь!» – подумал он.

Взломав дверь, Никколо ворвался в дом, используя скамью как таран. Подталкиваемый несколькими работниками, он кричал во все горло. Они навалились на двух людей в масках, которые попытались преградить им дорогу, и чуть не сшибли Жоана, бежавшего с верхнего этажа. Используя скамью, они теснили пришельцев в сторону лавки, а Жоан бросился в залы. В маленьком зале находилась растрепанная Анна: юбка была порвана, она тяжело дышала и пыталась подняться с пола, где ее удерживали силой двое в масках, которые отпустили ее, чтобы обнажить шпаги. Жоан облегченно вздохнул: она была жива. Он не знал, удалось ли этим типам изнасиловать Анну, но по крайней мере она была жива. Со всей накопившейся яростью бросился он на этих людей, хотя одновременно удостоверился в том, что дверь на случай отступления была открыта. Подонки поняли, что авантюра выходит им боком, и стали пробиваться к выходу. Один из них скрестил с Жоаном шпаги, а второй убежал. «Это Хуан Борджиа», – подумал книжник с яростью.

Люди в масках сгруппировались в торговом зале, защищаясь от нападения работников лавки.

– Дайте им возможность свободно уйти! – крикнул Жоан.

Одновременно с этим он резко прыгнул вперед, отдалившись от своих и сделав выпад в сторону ближайшего человека в маске, который с трудом отбил его удар. Жоану очень хотелось скрестить шпаги с тем, кто, как он думал, был Хуаном Борджиа, но этот тип уже находился на улице, окруженный людьми в черном. Жоан бросился за ними, сзади бежали работники, преследуя непрошеных гостей, вторгшихся в лавку. Именно тогда при обмене ударами Жоан ранил в плечо одного из отставших, и тот с криком выронил шпагу.

Увидев, что путь свободен, люди в черном вскочили на своих лошадей и ускакали. С собой они увезли раненого.

– Хуан, трус! – крикнул им вслед Жоан, тут же пожалев о своих словах.

Он подбежал к Анне, которая рыдала, сжав в ярости кулаки. Мария и Эулалия вместе со служанками старались подбодрить ее.

– Вы в порядке? – спросил Жоан, бросив шпагу и обняв ее.

Прижавшись к мужу всем телом, она оросила его лицо и шею слезами.

– У него ничего не получилось, – сказала она тихо. – Он почти добился своего, но у него ничего не вышло.

Жоан поцеловал ее в щеку и снова спросил:

– Как вы себя чувствуете?

Вместо ответа она оттолкнула его и закричала так, чтобы все ее услышали:

– Они ничего не смогли со мной сделать! У них не получилось изнасиловать меня!

Она вскочила и, словно дикий зверь, бросилась на улицу. Там она остановилась перед посетителями, которых вышвырнули из лавки, соседями и прочими любопытными.

– У них ничего не вышло! – снова крикнула Анна. – Этим подонкам не удалось изнасиловать меня!

После этого она вернулась в лавку и, рыдая, упала на руки Жоану. Он гладил ее теплое, вздрагивающее от рыданий тело и влажное от слез лицо. Когда он ощутил, что жуткое напряжение от пережитого стало отпускать ее, то осознал, что у него самого болят все мышцы и что ему с трудом удается удерживать супругу. Его чувства были противоречивыми. С Анной было все в порядке, и они малой кровью отделались от подонков Хуана Борджиа. Но он прекрасно осознавал, что папский сын никогда не смирится со своим поражением и не откажется от гнусного желания овладеть Анной, чего бы это ему ни стоило.

«Я должен защитить свою семью, – написал Жоан той ночью в своем дневнике. – Я должен защитить супругу даже ценой отказа от своей мечты».

26

– Анна, вам нужно вернуться в родительский дом, – сказал ей Жоан на следующий после нападения день.

Они ложились спать, и он знал, что его ждет еще одна бессонная ночь. Хуан Борджиа вернется за ней, Жоан был в этом уверен.

– В Неаполь?

– Да, вы должны быть в безопасности, герцог Гандийский не оставит своих попыток изнасиловать вас – в этом нет ни малейшего сомнения.

– Но здесь наш дом! – воскликнула она с тоской. – Вы пообещали мне счастливую жизнь среди книг и с лихвой выполняете ваше обещание. А теперь вы хотите, чтобы мы расстались?

– Да, я думаю, что вам немедленно надо уехать в Неаполь. Вы в опасности, а я не могу обеспечить вам надежной защиты. Папский сын очень опасен.

Рамон уже спал в своей колыбельке; Анна безмолвно, в задумчивости скользнула в постель. Жоан лег со своей стороны кровати.

– Я не хочу, чтобы мы расставались.

– Я постараюсь продать лавку и воссоединиться с вами, как только смогу. Мы будем жить в Неаполе или вернемся в Барселону.

– Но, Жоан, эта книжная лавка – ваша мечта!

– Да, это было моей мечтой. Но и вы также моя мечта. Более важная. Я не могу позволить, чтобы этот волк вас сожрал.

Она свернулась калачиком около него, и Жоан обнял ее. Они поцеловались.

– Я тоже не могу позволить, чтобы вы отказались от своей мечты из‑за меня, – сказала Анна через некоторое время. – Кроме того, это теперь и моя мечта тоже. Это наше общее дело. Я счастлива здесь, Жоан.

– Речь не только о вас, Анна. Речь также идет о свободе и достоинстве, за которые я всю жизнь боролся. Этот негодяй возомнил, что обладает правом первой ночи здесь, в Риме, и вбил себе в голову, что может осуществить это право с вами и со мной. Мы не сможем от него избавиться.

Анна в раздумье помолчала несколько мгновений.

– Но до сих пор нам удавалось выйти из всех передряг достаточно успешно, ведь правда?

– Он вернется, Анна. Вернется с такими силами, против которых мы ничего не сможем поделать.

– Дайте мне подумать, Жоан. Оставить Рим, нашу жизнь здесь – это огромная жертва.

– Думайте, но у нас совсем немного времени.

Как-то в середине дня Никколо попросил Жоана поговорить наедине в малом зале. Речь должна была пойти о чем-то важном, потому что у флорентийца, как успел заметить Жоан, было очень озабоченное выражение лица.

– Вы в курсе последних деяний Хуана Борджиа?

– Нет, а что случилось? – Жоан весь обратился в слух. Он очень внимательно следил за всем, что касалось Хуана Борджиа.

– Кардинал Асканио Сфорца, который, как вы знаете, приходится дядей Джованни Сфорцу, мужу Лукреции, устроил вчера праздничный ужин в честь Хуана Борджиа и его победы при Остии. Во время застолья речь зашла об аннулировании брака племянника кардинала и дочери Папы под тем предлогом, что она еще девственница, несмотря на то что они уже достаточно давно женаты. Вы знаете, что супруг Лукреции отверг это обвинение и что Папа потребовал от него доказать свою мужскую силу с одной из куртизанок при свидетелях.

Дело в том, что муж отказался от подобного унижения, хотя другой его дядя, миланский диктатор Лудовико де Моро, взывал к нему совершить требуемое, дабы защитить честь семьи Сфорца. Так вот, Хуан Борджиа, который считает себя самым страстным любовником в Риме и гордится тем, что его мужской силе нет равных, повел себя нетактично и начал отпускать шутки по этому поводу за ужином.

Секретать кардинала Сфорцы, исключительно остроумный человек, выступил в защиту племянника хозяина дома, с большим изяществом, искрометно подшучивая над Хуаном Борджиа и вызывая взрывы хохота приглашенных. Папский сын продемонстрировал полное отсутствие выдумки и чувства юмора в ответ на насмешки соперника. Ни ему, ни кому-либо из присутствовавших там не удалось остановить секретаря кардинала. Все наслаждались его остроумием. В конце концов униженный на глазах у всех Хуан Борджиа, герцог Гандийский, знаменосец Ватикана и верховный главнокомандующий войсками, вынужден был покинуть дворец Сфорцы под смешки приглашенных.

– Я очень рад, – сказал Жоан, улыбаясь. – Здорово его припечатали.

– Рано радоваться, – продолжал Никколо. – Опозоренный и разъяренный, Хуан Борджиа поспешил в Ватикан. Точно неизвестно, говорил он с Папой или нет, но через некоторое время во дворец кардинала явился наш друг дон Микелетто с корпусом гвардейцев, чтобы арестовать секретаря. Кардинал заявил, что завтра же он поговорит с Папой, представит ему все необходимые извинения и инцидент будет исчерпан. Дон Микелетто ответил с вежливой улыбкой, что, без сомнения, все уладится, что кардиналу не стоит беспокоиться, но он, к сожалению, должен выполнить приказ и арестовать секретаря, а кардинал увидится с ним на следующий день, когда придет на аудиенцию к Папе. И секретаря увели.

Когда сегодня утром Асканио Сфорца явился к Александру VI со своими извинениями, его очам предстал труп секретаря. Ему сообщили, что тот был повешен накануне ночью.

– Повешен? – ужаснулся Жоан. – За то, что отпускал шутки, выпив лишнего?

Никколо утвердительно кивнул.

– Рим неприятно поражен, – сказал он. – Абсолютно все считают это наказание чрезмерным. Каталонцы ясно дают понять своим соперникам, что над Борджиа никто не смеет смеяться. Они внушают страх, и среди них есть человек, одно имя которого вызывает ужас, – это ваш друг дон Микелетто. Все понимают, что секретарь не был повешен: Микель Корелья собственными руками затянул удавку на его шее.

Жоан был потрясен жестокостью происшествия, но еще больше теми подробностями, которые он узнавал о Микеле Корелье. Тем же вечером, когда валенсиец появился в лавке, Жоан напрямик спросил его о том, что произошло накануне ночью.

– Хуан Борджиа появился в Ватикане вне себя от ярости и послал за мной и своим братом Цезарем, – принялся объяснять Микель, предварительно попросив никому не рассказывать об этом. – Александр VI уже удалился в свои покои. Цезарь хотел незамедлительно сообщить Его Святейшеству о случившемся, и секретарю Папы удалось устроить нам аудиенцию. Папа сказал, чтобы мы действовали на свое усмотрение, но при этом заявил, что никто в Риме не смеет насмехаться над верховным главнокомандующим войск Ватикана. В результате мы арестовали секретаря кардинала Сфорцы и судили его. А потом я его задушил.

– Вам не кажется чрезмерным подобное наказание? – спросил Жоан. – Подшучивание не является достаточной причиной для того, чтобы лишить человека жизни.

Микель Корелья невозмутимо оглядел его и пожал плечами.

– Может быть, мнение большинства именно таково, – немного помолчав, сказал он. – Но казнь секретаря не напрямую связана с тем, что он сделал.

– Так с чем же она тогда связана? – спросил Жоан, изумленный столь неожиданным заявлением.

– С тем, что не сделал и не получил Хуан Борджиа.

Владелец лавки уставился на дона Микелетто, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Если бы папский сын обладал достаточным остроумием, чтобы достойно ответить на колкости секретаря, – продолжал валенсиец, – то этот последний не был бы сейчас мертв. Если бы Хуан Борджиа был благоразумен и не вел бы себя высокомерно и неуважительно в доме кардинала, который при одних обстоятельствах был другом, а при других – недругом его отца, сегодня этот шутник не был бы мертв. И если бы герцог Гандийский был способен внушать уважение своим присутствием, секретарь не насмехался бы над ним, приглашенные не осмелились бы смеяться его шуткам и этот человек был бы сегодня жив. Если бы папским знаменосцем вместо Хуана был бы Цезарь, секретарь по-прежнему скреплял бы сургучной печатью письма кардинала.

– Так, значит, виноват во всем Хуан Борджиа.

– Нет, во всем виноват смех, – изрек Микель Корелья. – Оба вызвали его, и оба виноваты. Но командующий папскими войсками не может быть предметом шуток, даже если он спесивый и дерзкий мальчишка. А там, где присутствует страх, нет места смеху.

27

После нападения на лавку Жоан решил не оставлять Анну надолго одну, а также настоял на том, чтобы она не выходила на улицу. Он уже не прятал оружие в оружейный шкаф, и всем работникам, которые изъявили желание иметь его под рукой, предоставил такую возможность. Никколо и другие флорентийцы из чувства благодарности за кров, который он им предоставлял, оказались решающей силой в деле победы над черными людьми в масках и искренне поклялись ему в верности. Они и впредь, не задумываясь, даже ценой собственной жизни готовы были броситься на защиту синьоры и книжной лавки, которую считали бастионом своей собственной свободы.

Тем не менее после того, как Жоан узнал о случившемся с секретарем кардинала Сфорцы и услышал соображения Микеля по этому поводу, он понял, что все меры предосторожности, принятые им для защиты супруги, были недостаточными, и решил ускорить ее отъезд.

– Анна, вы должны уехать в Неаполь как можно скорее.

– К чему такая спешка?

– Вы что, хотите отдаться Хуану Борджиа?

– Да что же вы такое говорите? – воскликнула она в ужасе. – Никогда этого не будет, лучше ссылка.

– Вы стали делом чести для него. Это кажется абсурдным, тем не менее так оно и есть.

И он рассказал ей, что произошло предыдущей ночью с секретарем кардинала Сфорцы.

– Анна, этих людей ничто не остановит. Только подумайте! Такой влиятельный человек, как кардинал Сфорца! А с нами они сделают все, что захотят!

– Хорошо, Жоан. Мне понадобится пара дней, чтобы служанки помогли мне подготовить все для поездки, и я выеду в Неаполь с первой же надежной оказией.

– Берите с собой только самое необходимое, Анна, – ответил он. Его голос звучал взволнованно. – Я поеду вместе с вами и, когда удостоверюсь, что вы вне опасности, вернусь в Рим, чтобы продать лавку и побыстрее воссоединиться с вами.

Рамону уже исполнилось четырнадцать месяцев, и он передвигался самостоятельно, иногда неуверенно, а иногда очень быстро, особенно когда что-то привлекало его внимание и он решал немедленно исследовать это явление. Ему совершенно не нравились перегородки, которые ставили на лестницах и в дверях кухни, урезавшие пространство для его пробежек по залу и комнатам верхнего этажа. Жоан смотрел на него с каким-то подспудным чувством зависти, наблюдая, как Анна высоко поднимала малыша и со счастливой улыбкой корчила ему рожицы, а он смеялся, потешно двигая ручками и ножками в воздухе. Он был очень смешным: его неуверенные шажки и бормотание неизменно вызывали смех как на верхнем этаже у служанок и членов семьи, так и внизу, в лавке и в мастерских, когда Жоан брал его за ручку и вел открывать новые миры и здороваться с работниками. Он уже кое-что лопотал и произносил несколько слов, и у Жоана каждый раз сжималось сердце, когда он называл его папой. Как же он был бы счастлив, будь этот ребенок и в самом деле его сыном! Однако время от времени малыш бросал на него такие взгляды, которые не имели ничего общего с детскими, и тогда Жоан непроизвольно вздрагивал. Это был обвиняющий взгляд Рикардо Лукки, бывшего супруга Анны, которого Жоан отправил к праотцам. Все это произошло в результате военных действий, когда галера, на которой был заточен Жоан, взяла на абордаж каравеллу, на которой путешествовали Анна и Рикардо; это был бой не на жизнь, а на смерть, и все единогласно признали Жоана невиновным в том, что произошло. Все, кроме него самого, ибо время от времени он думал, что, вероятно, смог бы избежать столкновения со своим соперником, если бы захотел. И тогда книжник понимал, что украл у неаполитанца супругу, сына и жизнь.

Жоан опасался еще одного нападения на лавку и знал, что это может произойти в любой момент. Поэтому, когда Никколо сообщил ему, что через несколько дней Хуан Борджиа отбывает в Неаполь, чтобы быть представителем Папы на коронации нового монарха, Жоан облегченно вздохнул. И одновременно подумал, что, возможно, следует немного отложить поездку Анны – до возвращения герцога Гандийского. Жоан не хотел находиться одновременно с ним в Неаполе, там это было так же опасно, если не больше. Жоан предпринял все возможные предосторожности в Риме, прекрасно осознавая, что власть его соперника была несоизмеримо выше, и был готов к тому, чтобы воспрепятствовать папскому сыну в достижении его цели, даже ценой собственной жизни. Его супруга была в относительной безопасности, находясь в лавке, и Жоан думал, что вряд ли папский сын осмелится на новую атаку в ближайшем будущем. Если кто-то из его людей погибнет при попытке нападения на лавку, маски в этом случае окажутся бесполезными и скандал достигнет таких размеров, что даже он окажется не в состоянии позволить себе подобное.

Однако удар был нанесен раньше, причем с той стороны, с которой Жоан ожидал его меньше всего.

Анна не покидала дом из боязни нарваться на неприятности, поэтому одна из служанок каждый день выходила с Рамоном на прогулку. И утренняя прогулка в тот день обернулась драматическими последствиями, когда люди в масках попросту выкрали ребенка, не обращая внимания на десятки свидетелей, присутствовавших при похищении. Несмотря на крики служанки, никто из большого количества людей, находившихся на улице в тот момент, не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать происходящему. И одетые в черное наемные убийцы смогли ускользнуть верхом на лошадях. Обыватели, разумеется, догадывались, кем были эти люди, и боялись их.

Когда служанка вбежала в лавку с криками и плачем, сообщив, что у нее украли ребенка, Анна так побледнела, что Жоан был вынужден поддержать ее, чтобы она не упала на пол без сознания. В этот момент он понял, что Хуан Борджиа выиграл, и выругал себя за то, что не смог предвидеть происшедшее.

– Я не имею к этому никакого отношения, – сказал Микель Корелья Жоану. – Я всячески стараюсь избежать какой-либо связи с личными делами этого мальчишки. Я ведаю исключительно военными вопросами или теми, которые имеют непосредственное отношение к Папе или его семейным делам в целом.

Жоан пришел к своему другу с целью получить хоть какую-то информацию относительно местонахождения Рамона. Он приехал верхом, пуская коня рысцой, когда запруженные улицы это позволяли, и нашел Микеля в казармах ватиканской гвардии.

– Это похищение, без сомнений, является делом приспешников Хуана Борджиа, – продолжал валенсиец. – Мне очень жаль, но у вас нет другого выхода, кроме как подчиниться его капризам, если вы хотите получить ребенка назад. Я тебя предупреждал, Жоан. Вполне вероятно было ожидать чего-то подобного.

– Вы думаете, что они способны убить Рамона?

На какое-то мгновение тот факт, что ребенок – сын его соперника, постоянное напоминание о дуэли, в которой Жоан убил его отца, – может погибнуть, показался Жоану наименьшим из зол. Но он тут же отогнал эту мысль, с отвращением встряхнув головой. Ему было стыдно за себя самого, ведь он обещал Анне любить этого ребенка так, как если бы Рамон был его собственным сыном, и заботиться о нем. Это было епитимьей: любовь, благодаря которой ему прощался грех убийства Рикардо Лукки. И он выполнит это свое обещание, несмотря ни на что.

Тем не менее, когда Жоан представлял ту цену, которую они будут вынуждены заплатить за освобождение Рамона, ему становилось не по себе.

– Да. Он прикажет убить его, – ответил Микель.

– Что я могу сделать? – спросил Жоан с тоской.

– Ничего. Только подчиниться, – твердо произнес Микель. – Мы не знаем, где ребенок. Поэтому ты и твоя жена находитесь в его власти.

– А если я обвиню его перед лицом Папы?

– Удачная мысль! – воскликнул Микель, неохотно и злобно рассмеявшись. – Александр VI – человек по-своему прямой и ничего не знает ни об этом, ни о большей части бессовестных поступков своего сына. Что касается Хуана, то он не видит даже того, что происходит у него под носом: чрезмерная отцовская любовь слепа. Папа никогда не поверит тебе.

Опершись локтями о стол, Жоан уронил лицо на руки. Дон Микелетто одним глотком допил свое вино и сказал ему:

– Мне очень жаль. Приходи ко мне, когда все это закончится.

В тот же вечер оруженосец Хуана Борджиа пришел в лавку и заявил, что хотел бы поговорить наедине с синьорой Анной.

– Только в моем присутствии, – сурово ответил Жоан, чеканя каждое слово.

Он не мог избежать мысли, что этот тип, прикрывшись маской, участвовал в атаке на лавку и что он, без всякого сомнения, был одним из похитителей Рамона.

Оруженосец пожал плечами и подождал, пока все трое собрались в объятом тишиной малом зале, чтобы передать свое сообщение.

– Мой господин узнал о том, что произошло с вашим сыном, и очень обеспокоен, – сказал он с масляной улыбкой. – Он послал кое-кого из своих доверенных лиц выяснить подробности, и этой ночью у него будет информация относительно того, где находится ребенок.

– А когда об этом узнаем мы? – спросила Анна, не скрывая своего отчаяния.

– Немедленно. На закате перед «Таверной Быка» на Кампо деи Фиори вас будет ждать человек в черном и в маске. Следуйте за ним, и вы узнаете о судьбе вашего сына.

– К чему эта комедия? – взорвался Жоан. – Именно вы и есть похитители! – И он так сильно толкнул в плечо человека, что тот отступил на три шага и смог остановиться только после того, как уперся спиной в книжную полку.

Оруженосец стер с лица улыбку и положил руку на эфес шпаги.

– Во имя Бога! – воскликнула Анна, становясь между ними. – Жоан, держите себя в руках! Мы полностью зависим от них.

– Тогда пойду я! – заявил Жоан.

Оруженосец отрицательно покачал головой, гнусная улыбка снова озарила его лицо.

– Нет, должна пойти именно синьора Анна.

– Одна она не пойдет.

– Мой господин не против того, чтобы вы ее сопровождали, – заявил тип. – На самом деле это именно то, чего он хочет. Взнуздайте ваших лошадей.

28

Когда наступили сумерки, Жоан на лошади и Анна на муле прибыли к постоялому двору. Он спешился, чтобы взять животных под уздцы, а она, закутавшись в плащ и низко надвинув капюшон, осталась сидеть верхом. За весь вечер они практически не проронили ни слова и так же молча ждали, наблюдая за тем, как зажигались факелы, освещавшие двери постоялых дворов, и стихал шум на площади по мере того, как рыночный день близился к концу. Ожидание становилось невыносимым.