Текст книги "Истина и единство Церкви"

§ 2. Динамика единства

Восстановление подлинного бытия человека «во Христе» возможно потому, что человек пал внутри бытия. Грехопадение исказило «церковную» природу человека, лишив его истинного способа бытия, бытия по природе.

Троический прообраз человеческого бытия, которым является любовь как онтологическая реальность, динамически реализуется в общении, связи и единстве лиц. Но динамика личностной связи, динамика общности и единства может быть только фактором и достижением свободы. Невозможно любить без свободы; любовное отношение, любовное общение и любовное единство не могут осуществляться в своей динамике в условиях несвободы. Но свобода предполагает возможность отвергнуть любовь или бытийно осуществлять не-любовь, т. е. реализовывать тот способ бытия, который отрицает единство и общность лиц и дробит их на субъективные индивиды, рассекая человеческую природу на самотождественные бытийные индивидуальности [10]10
  См.: Яннарас X. Личность и Эрос. § 75, 76, 77, 79.


[Закрыть].

Траектория падения такова: от лица к индивиду, от общей любви к автономной индивидуальности. Вот в чем действительно состоит крах человека, когда он грешит против своей бытийной истины и подлинности[11]11
  «…Грех, т. е. недостача и отпадение чего-то подобающего. Следствием же ущербности он [Дионисий Ареопагит] называет и саму бесцельность, чтобы не сказать выстрел мимо цели – используя выражения стрелков. <…> То, о чем он говорит, состоит в следующем. Когда мы промахиваемся в благом и свойственном природе движении, или же относительно порядка, нас несет к противоестественному бессловесному, полному, лишенному сущности небытию» (Максим Исповедник. Схолии на трактат Псевдо-Дионисия Ареопагита «О божественных именах». 4. 32 (PG. 4. 348 С), цит. по: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. СПб., 2002. С. 395). См. также: Яннарас X. Личность и Эрос. § 95.


[Закрыть]. Мы хорошо знаем и замечаем в каждодневном опыте реальность нашей индивидуальной и общественной жизни. Эта реальность доступна и для научного исследования. Данные истории, психологии и психоанализа, социологии, а иногда и философской антропологии – огромный материал, доказывающий повседневность греховного падения человека. Человек грешит, когда замыкается в эгоцентрической самообороне и защите своих притязаний. Грех – это объективация «другого» и объективация самого себя в противоположность «другому», это отчуждение и обезличивание масс, это насилие и издевательство человека над человеком, мгла ненависти, сопровождающая даже самые близкие отношения, всегда бесчеловечная несправедливость, жадность и гнет, эгоцентрическая, корыстная эксплуатация любви, извращение религиозного сознания.

Все эти проявления греха, действие грехопадения в очерствевшей индивидуальности мы встречаем в каждодневном опыте: в этом наша общая трагедия. Нам болезненно недостает опыта познания истины и подлинности нашего собственного бытия, недостает выявления и осуществления троического прообраза нашей природы. Поэтому неутолимая жажда всякого человека – жажда этой истины и бытийной полноты, вне зависимости от того, сознает это человек или нет. Эту жажду нельзя утолить ни отвлеченными рассуждениями, ни моральными «поправками».

Но как же может спасти нас от бытийного краха и раздробленности на индивидуальности Церковь? Как может бытийно объединить нас доктрина, обернувшаяся в истории расколами и сектами? Разделение церкви кажется триумфом греха, крахом всех человеческих надежд, уничтожением последней возможности восстановления нашей природы во всей полноте ее способности быть. Если и церковь не может осуществить себя, не может быть телом и жизнью Христа, Его способом бытия, если ее терзают расколы, секты, если она подменяет спасение человека индивидуалистической этикой и индивидуальной религиозностью – значит, воплощение Бога не привело к исцелению человека, значит, грех всесилен и Благая весть о спасении тщетна, как тщетна и надежда людей на спасение.

Это рассуждение (хорошая отправная точка для любой попытки объединения церквей!) может вызвать только одно возражение – исходящее из тайны человеческой свободы. Церковь не есть учение или факт, который преображает человека магически и принудительно. Истина Церкви подразумевает человеческую свободу, а следовательно, и возможность греха, возможность искажения истины спасения и катастрофу человека.

Церковь – богочеловеческое тело Христа, единство Бога с человеком, единство, не причиняющее изменений и искажений ни божественной, ни человеческой природе. А это означает, что человек остается свободным, и его грех остается реальностью внутри жизни Церкви настолько же, насколько реальны его преображение и спасение. Христос непрестанно принимает в Свое тело, которое есть Церковь, грех и крушение человека: Он нисходит в ад одиночества и разобщенности людей, чтобы возвести «всеродного» Адама к возможности новой жизни.

Но эта возможность реализуется тайно, как тайно возрастает жизнь, как тайно закваска заквашивает мертвое тесто. Церковь – это то же грешное и разобщенное человечество, но только среди греховной разобщенности и разделения заквашивается новая жизнь. Троический прообраз истины человека, «новая тварь», созидаемая спасением, способ бытия Христа реализуются в Церкви не магически, а динамически, как постепенное раскрытие сокрытого; это таинственная полнота жизни и личностного совершенства, а не просто сумма внешних проявлений.

Не удивительно, что всякий, кто смотрит на разделение церквей извне, т. е. не будучи членом Церкви, констатирует крах евангельской истины и триумф человеческого греха. Для верующего, напротив, разобщенность и разделение христиан, как последствие грехопадения нашей общей природы, – это мука и страдание, но это и утешительное подтверждение того, что в личности – истина о человеке. Свобода человека не нарушается ради принудительного спасения [12]12
  Св. Исаак Сирии пишет: «И по причине великой Своей любви, не пожелал Он нарушить нашу свободу, хотя и может это сделать, но пожелал, чтобы мы приблизились к Нему посредством любви, возникшей в помысле нашем» (Ισαάκ ό Σύρος. Τά εύρεθέντα ασκητικά [Исаак Сирин. Аскетические творения]. Αθήναι: Έκδοση Σπανού, 1961 (?). Λόγος ПА [Слово 81 [. Σ. 307–308; ср.: Исаак Сирин. Слова подвижнические. М… 1993. Слово 48. С. 207).


[Закрыть]. Для Церкви разделение христиан – переживание Креста Христова, событие, непрестанно присутствующее в ее опыте: Христос постоянно принимает смерть мира – отпадение человека от истины и жизни – и делает ее Своею смертью, т. е. Своею жизнью, «кеносисом», отрешением от всяких индивидуальных притязаний, отказом от всяких блистательных достижений, полной самоотдачей и любовью, полнотой жизни.

И именно это восприятие смерти не укладывается в близорукую человеческую логику. Тело Христа, висящее мертвым на Кресте, истина и жизнь Церкви, искаженные и обезображенные человеческими страстями, мелочностью, властолюбием, незнанием чего-либо важного, – все это невыносимый соблазн для окружающих. Но когда уже не действуют внешние подтверждения успешности церковной истины, угрожающие превратиться в ложные подобия жизни, тогда-то в беспредельности горизонтов раскрываются границы свободной личностной любви к Жениху Христу. Тогда мы возлагаем надежду уже не на исторические завоевания, а на божественную жизнь, на тот «избыток жизни», который дарует Христос, на единение Бога с человеком в Евхаристии, таинствах, аскезе. Ибо все это не прекращает быть действительным и действует в Церкви даже в самых гнетущих условиях упадка ее исторических форм.

Троический прообраз истины человека, способ существования Христа, т. е. единство Церкви, осуществляются в мистической полноте жизни, в цельной личности. Эта полнота воплощена в образах святых. Сколь бы парадоксальным это ни казалось, единство Церкви может осуществляться в каждый отдельный момент даже одним живым человеком, воплощаться в одной человеческой личности. Когда ты обращаешься к какому-либо святому Церкви (а святые находятся среди нас, скрытые, как всегда скрыта под мерами муки живоносная закваска), то переживаешь единство как целостное и соборное восприятие всего в мире, как жертвенную любовь, проистекающую из реального кеносиса Христа, как переживание в аскетическом опыте Креста Христова. Нет ничего, что бы не вместилось в не знающий границ кеносис святых: все и вся принимаются и объединяют, жизнь становится единым запечатлением бытия. Она обретает свое соборное единство и единую соборность в личности каждого святого, в способе бытия Христова, в «горении сердца о всей твари»[13]13
  «А что значит сердце милостивое? Горение сердца о всякой твари: о людях, птицах, животных, духах и о всем сотворенном. И от памяти о них, и от рассмотрения их источают глаза его слезы. От многой и крепкой милости, охватившей сердце, и от великого терпения умаляется сердце его – и не может ни вынести, ни услышать, ни увидеть никакого вреда или малой печали, в тварном мире бывающей. Оттого и за неразумных, и за врагов истины, и за вредящих ему он на всякий час приносит молитву, чтобы они были сохранены и помилованы, а подобно этому – и за природу гадов, от многой своей милости, движущейся в сердце его безмерно, по причине того, что человек сотворен по подобию Божию» (Исаак Сирин. Аскетические творения. Слово 81. С. 306; ср.: Исаак Сирин. Слова подвижнические. Слово 48. С. 205–206). См. также: Соловьев В.С. Безграничная вселенская жалость, описанная Исааком Сирином // Соловьев В.С. Оправдание добра: Нравственная философия. М.: Республика, 1996. Гл. 3. § 5. С. 107–108.


[Закрыть].

Единственное препятствие к осуществлению единства – это противящийся, инертный индивидуализм. Когда ты смотришь на святого, такого сопротивления не встречаешь; ты не претыкаешься ни о его добродетель, ни о его знания, ни о его способность судить о вещах – ни о какое свойство его индивидуальности. Нет ничего, что отделяло и отличало бы его индивидуальность от твоей. Святой индивидуально не существует, и потому он существует столь удивительным образом: он весь – дарение и приятие. И это приятие всей вселенной превосходит его собственные индивидуальные свойства, его грехи и добродетели, его талант или ограниченность. Свободный от косного индивидуализма, святой не вступает в конфликт с собственными индивидуальными свойствами, поэтому он и может ясно видеть глубины существования своего собеседника, т. е. истину твоей личности, воплощаемый тобой Божий образ, пусть даже смутный и оскверненный. Твоя истина – это и его истина, общая истина Божьего образа, который мы воплощаем; а следы тления на этом образе – непосредственное подтверждение безмерной любви Божией, Его абсолютного уважения к нашей личности и нашей свободе.

Когда ты подходишь к святому, то весь отдаешься совершенному приятию. Это опыт бытийной истины и подлинности, открытых нам Христом, опыт троического способа бытия. Это единство Церкви, единство в общении святых.

§ 3. Дар единства

Воплощение Бога Слова воспринимается Церковью не просто как один из исторических фактов, «сверхъестественный» в отвлеченном смысле и необходимый только ради доктринальных умозаключений. Вочеловечение Бога – это дарование жизни, возможность для человеческой жизни реализоваться в полноте всех ее бытийных возможностей, преодолев падение и грех. И эта реализация полноты жизни явлена единством Церкви.

Единство Церкви есть благодать — дар Бога людям. Благодать даруется человеку так же, как каждое мгновение ему даруется жизнь, как с физическим рождением даруется бытие, как даруется мир и его красота. Этот дар есть одновременно возможность начать и продолжать действовать в любой момент. Единство Церкви – это благодать, т. е. дарование человеку возможности участвовать в жизни Бога, осуществляя тем самым подлинность своего бытия[14]14
  «Мы стали братьями Единородного, и принадлежим к плоти Его, и едины с Ним, как тело с главой. Все это назвал Павел преизбытком благодати» (Иоанн Златоуст. Беседа на Послание к римлянам. 10. 2 (PG. 60. 477), ср.: Иоанн Златоуст. Избранные творения. М., 1994. С. 596). «Обоженный по благодати человек будет всем, что есть Бог, кроме совпадения с божественной сущностью» (Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. 22 (PG. 90. 320 А), ср.: Максим Исповедник. Творения. Кн. 2. С. 63–64).


[Закрыть].

Единство, т. е. Церковь, даруется людям в момент воплощения Христа. Христос объединяет в Своей личности божественную природу с человеческой. Это означает, что Божество и человечество обретают «во Христе» общий способ существования, и этот способ состоит в единстве, во «взаимном обмене свойств» лиц, в общении любви. Соединение божественной природы с человеческой в личности Христа – не отвлеченный «принцип» метафизики: это соединение проявляется в нас так, как обычно проявляется природа – как способ бытия, как возможность продолжать жизнь. Это возможность утолить бездонную жажду жизни, терзающую наше существование: мы стали способны реализовать все возможности жизни, побеждая травму и смерть дробного бытия.

Христос принимает человеческую плоть, ту плоть, которая после грехопадения существует лишь раздробленной на индивидуальности, отождествившись с «эго», с самочинным стремлением к выживанию, почестям и наслаждению. И Он преображает ее в плоть общения, которая может превзойти себя и стать жертвой за других. Это преображение – не магическое, не автоматическое: каждое человеческое существо остается индивидуальной плотью, т. е. плотью грешной и подверженной краху. Но отныне ее грех и крах могут включиться в новый способ бытия, теперь она получает возможность общения с Богом. Человек только должен «во Христе» принять свой грех и крах, что значит – «сообразуясь» и «сообращаясь» с кеносисом Христа как способом бытия Христа.

Когда человек признает и принимает на себя свой грех, ему открываются бездны в его собственном бытии. И остается уповать только на любовь Божию, на принятие Христом на Себя человеческой бездны. Такой человек ни на что не полагается: ни на индивидуальную безгрешность, ни на индивидуальную добродетель. Он только сопоставляет недостаток жизни в себе с полнотой жизни, даруемой Богом, с благодатью жизни. И это первый шаг к общению с Богом, деятельное признание принятия Христом человеческой плоти. Тогда переменяется «ум» человека, человек переживает покаяние, μετάνοια (метанойя), что означает «умопремену». Человек отказывается мириться с индивидуалистическим образом мыслей, с ситуацией изоляции. И хотя падение в безжизненность, в пустоту растленного бытия продолжается, человек принимает это падение, приносит его и полагает перед Богом, черпая жизнь из Его любви, из неудержимой любви Бога к человеку. Покаяние – это первое воскресение человека, предварение великого субботства, встреча с Богом в аду человеческого краха и греха, первая благодать и опыт единства.

Все это происходит не в области отвлеченных умозаключений. Все это и образует Церковь, созидая «тело» церковного общения. Церковь есть тело, а это значит, что «члены» Церкви образуют единство органическое – подобно тому как члены плотяного тела обеспечивают единство существования этого тела. Не моральное совершенство объединяет членов Церкви: их единство не является результатом просто благих намерений и хорошего поведения или даже общих идейных убеждений. Единство тела Церкви – это единство жизни, потому что людей объединяет общее и действенное переживание покаяния, умопремены. Покаяние – это способ бытия, который может «привить» человека к божественной природе Христа, соединив жизнь человека с жизнью Бога, кризис и разрушение человека – с жизнью божественной любви. Так происходит «претворение» жизни человека внутри богочеловеческого бытия Христа.

Внутри Церкви люди становятся «членами» единого «тела», которое есть «тело Христа». «Глава» этого тела, т. е. основа бытия и ипостасное осуществление этого тела, – Христос. Плотью этого тела становится богочеловеческая природа Христа, которая и есть Его способ бытия. Божественная любовь приемлет грешника, и человек, признавая грех, может быть признан Богом. Этот «взаимообмен» божественной и человеческой жизни органически обеспечивает единство Церкви, факт единства ее жизни, единый способ существования тела Христова.

Членом Христова тела, являющимся частью церковного единства, человек становится не путем умственного принятия «положений» и «аксиом», но через совершаемое им в церковном теле действие – покаяние. Через вселенское и всеобщее (т. е. включающее и само человеческое тело) самопожертвование в ответ на пожертвование благодатью Божией самой себя. Таинство Крещения — это благодатно даруемое начинание «новой» жизни, включающее в себя покаяние: человек приносит в жертву свою телесную обособленность, чтобы «сообразоваться» со смертью и воскресением Христа, с тем кенотическим способом бытия, который Он явил. И самопожертвование человека переходит в таинство общения с Божеством, т. е. в таинство встречи с благодатью жизни Бога. Человек приобретает потенциал богочеловеческой природы Христа.

И снова мы говорим: Церковь есть новая природа, а природа ипостазируется и выявляет себя только как способ существования. Способ существования Церкви – жизнь как общение, а не жизнь как индивидуальное выживание. Через первичное и величайшее таинство Крещения человек вступает в реальность церковного общения. Он участвует в дыхании церковного тела, т. е. в молитве Церкви, направляя свои молитвы по одному вектору с молитвами святых. Он стремится усмирить восстание своей грешной природы, следуя правилам и понятиям аскезы святых, совпадая во времени и в пространстве со всем церковным телом. Чаша церковного причащения питает человека пищей мучеников и исповедников, даром тела и крови Христа, хлебом и вином, соединяющими землю и небо.

Все это – реальность церковного общения, практическое приятие смерти и воскресения Христа. Человек вступает в эту действительность при Крещении, в троекратном погружении в благодать троической жизни. И «действительность» здесь не означает объективизации жизни в ограниченных и застывших формах жизненного опыта и поведения, но действенность жизни, динамическое содержание безграничного диапазона жизненного богатства. Этого динамического (потенциального) содержания можно достигнуть через истинный опыт – эротическое самопреодоление и личное общение.

В воде возникла жизнь, первичная и неуловимая для взгляда дифференциация живой природы и безжизненной материи. И из вод Крещения поднимается новая жизнь, которая радикальным образом отличается от пребывающего в области смерти индивидуального выживания. Способ бытия Церкви – жизнь как общение. Перед нами не прибавление частичного свойства или частной черты к индивидуальному бытию человека, но радикальное изменение всех потенций бытия. Человеку дается иное, чем прежде, переживание пространства и времени, окружающего мира и истории. Пространство Церкви – это не знающая разрывов непосредственность личных отношений и общения, единство живых и умерших, грешных и святых, «сопряжение без зазоров», без начала и конца, меры и числа, «безотносительное и потустороннее всему» [15]15
  См.: Яннарас X. Личность и Эрос. § 45.


[Закрыть]. А время Церкви – превращение «мгновения» в возможность непрестанного присутствия эротического единения. Это литургическое время, превращающее историю в единое славословие. Это время праздничного торжества, которое «длится» как непрерывный личный переход от смерти в жизнь[16]16
  Там же. § 55.


[Закрыть].

Условие поддержания индивидуальной жизни, каковым является принятие пищи, т. е. непосредственное принятие мира в себя, в Церкви претерпевает изменение. Из разделяющего людей стремления к выживанию оно превращается в событие объединяющего всех и непрекращающегося общения.

Мы принимаем мир – под видом хлеба и вина – как воплощенное Слово Божие; мы принимаем жизнь этого мира, как она есть «во плоти», но не как автономное индивидуальное выживание, а как таинство единства плоти и Божества. Мы причащаемся тела и крови Христа, наша индивидуальная плоть питается одной и той же для всех плотью причастия, божественного причастия, закваской той жизни, которая – антоним нашего падения и является жизнью Троицы, жизнью в истинном смысле этого понятия, преизбытком жизни.

Единство Церкви – это тело причастия. Это божественная жизнь, ставшая плотью и живущая в мире. Это Бог, предлагаемый в пищу и питие. Эта пища и питие не просто временно сохраняют жизнь в кольце смерти, но «даруют богоподобающее нетление» жизни. Жизнь человека нельзя превратить в нетленную путем рассуждений или усилий по нравственному совершенствованию, но только – непосредственным принятием мира. Принятием пищи и пития, т. е. естественного условия жизни.

Вкушение пищи соединяет жизнь человека с жизнью мира, раскрывает всеобщий смысл видовой характеристики «жизни». И в границах церковного общения пища и питие объединяют жизнь человека с принявшей нетление жизнью в мире, т. е. с жизнью Христовой плоти. Так раскрывается всеобщий смысл видовой характеристики «жизни» как единства тварного и нетварного, плоти и Божества. Единство Церкви – это единство жизни Бога, человека и мира, всеобщее видовое единство жизни, чуждое всякому размежеванию и дроблению на трансцендентное и имманентное, материальное и духовное. Это единство «всего во всем», в единственной в своем роде единичности божественной жизни.

Единство «всего во всем» стало возможно после воплощения Бога-Слова и реально проявляется в Евхаристии Церкви. Церковная Евхаристия – это космическая литургия, возглавление (рекапитуляция) жизни и смысла мира, объединившегося в живом и нашедшем воплощение человеческом слове прославления Бога. Это возглавление – слово послушания Христа воле Отца, великое «да» Сыновнего согласия. Церковная Евхаристия есть согласие человека на принятие своей природы от Христа, согласие, которое несет в себе весь смысл всей тварной природы, соединяя слово человека и слово мира в великом «да» Христова послушания. Человек оказывается священносвершителем евхаристического единства мира, восстановления жизни как общности, общения личностей в условиях человеческой природы. Это и есть общение, участливое к жизни мира, и оно возглавляет видовое единство жизни тварных сущностей в порыве любви и благодарения, возвращающем к Богу[17]17
  См.: Яннарас X. Личность и Эрос. § 33, 43.


[Закрыть].

Преображение внутри Церкви человеческой природы и природы мира реально и конкретно – настолько же реально, насколько реально повреждение мира, которое невозможно преодолеть магически или аллегорически. Наше падение и поврежденность – это наш способ бытия, а наше преображение и нетленность – другой способ бытия, и наша жизнь в Церкви – динамическое движение и непрерывное испытание нашей свободы по отношению к этим двум способам бытия или, вернее, по отношению к небытию и бытию, к смерти и жизни.

«Ежедневно вкушаем мы смерть», а в покаянии (умопремене) вновь прививаем себя к жизни, узнаванием смерти измеряя истину жизни. Эта истина – любовь Божия, воплощенная в теле Христовом[18]18
  «И сказал я: “…Я ежедневно вкушаю смерть”. А он сказал в ответ: “Бог любит тебя, молчи”» (Исаак Сирин. Аскетические творения. Слово 3. С. 13; ср.: Исаак Сирин. Слова подвижнические. Слово 31. С. 141).


[Закрыть]. «Ежедневно вкушаем мы смерть», переживаем свое трагическое грехопадение в обособленную индивидуальность, в индивидуальное выживание, в индивидуальное наслаждение, в нашу индивидуальную интеллектуальную самоуверенность, в нашу индивидуальную эротическую чувственность и ненасытную жажду полноты. В то же время мы ведаем и благодать новой жизни, принятие нас Богом, принятие нас «обильной любовной благостью» Божией[19]19
  «Сам Причина всего… по преизбытку любовной благости оказывается вне Себя… и словно пленяет нас благостью, и любовью, и вожделением. И Он нисходит от того, что сверх всего и изъято из всего, к тому, что есть во всех вещах, – благодаря экстатической сверхсущностной силе, не отдаляющейся при этом от Него» (Дионисий Ареопагит. О Божественных именах. 4. 13 (PG. 3. 712 AB), ср.: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. С. 335).


[Закрыть], принятие нас любовью святых и Богоматери. Это принятие нас любовью преображает нашу греховность в покаяние и общение святых, укрепляет нашу причастность Церкви и дает нам надежду на жизнь. Надежду – не только как ожидание, но как непосредственную уверенность и зрячее переживание, надежный якорь, закрепленный на камне веры, абсолютного доверия и передачи себя Христу.

И не только личная наша жизнь, но и вся историческая жизнь Церкви является непрестанным испытанием на жизнь и на смерть. Церковь – не объективное осуществление полноты жизни внутри исторического времени, не объективная реализация коллективного совершенства, ибо тогда от нас, грешников, было бы закрыто это совершенство и мы не имели бы надежды на спасение. Церковь, как мы ранее сказали, не «делает лучше» нашу испорченную грехом природу по объективированным критериям морального совершенства, но снимает наш грех переменой ума – покаянием, смиренным признанием значения для нас любви Божией и общения со святыми, принятием этого богатства человеколюбия.

Поэтому недостоинство членов Церкви (клириков и мирян), индивидуальное бессилие, инертность или неудачи, как и расстройства всего церковного организма – боль и скорбь о падшем состоянии нашей природы. Но это также и утешение, и ободрение, потому что все эти факты подтверждают, что человеческая греховность не изолирована от Церкви. Более того, они подчеркивают удивительный «парадокс» спасения.

Единство Церкви есть единение и единый вид жизни – так оно осуществляется и открывается в Евхаристии. Ничто не исключено из этого единства, не исключен и грешный человек «в покаянии». Жизнь Евхаристии может воспринять в себя даже смерть человека, привить смерть к жизни. Принятие и прививание греха и смерти к жизни через общение с Богом – новый способ бытия, воплощаемый Церковью. Это бытийный факт церковного единства, как каждый раз оказывается в литургическом собрании.

Евхаристия соединяет наше дробное бытие и рассеченную природу – нашу биологическую и духовную жизнь, живых и усопших, грешных и святых – воедино, в «богодухновенное согласие, в дыхание чистое и простое»[20]20
  «В них [священных соборах] умеющий видеть священным оком узрит единое по видовой принадлежности и одно дыхание, как бы приведенное в движение богоначальным Духом… Божественнейшее общее и мирное вкушение от одного и того же хлеба и чаши учреждает [для нас], вместе принимающих участие в этой Трапезе, богодухновенное единое поведение наше…» (Дионисий Ареопагит. О церковной иерархии. 3 (PG. 3. 432 В), ср.: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. С. 613).


[Закрыть]. Она собирает воедино время и место в неопосредованность нашего общения друг с другом и с Богом. Она возглавляет бытийные возможности человека – способность к мышлению, творчеству, любви – в священнодействии, ословеснивании материального начала мира. Это ословеснивание происходит в единой видовой принадлежности вселенского смысла творения, в едином утверждении и принятии любви Божией, плоти и жизни Христа.