Текст книги "Выигрыши"

Хулио Кортасар
Выигрыши

"…что делать романисту с людьми ординарными, совершенно «обыкновенными», и как выставить их перед читателем, чтобы сделать их сколько-нибудь интересными? Совершенно миновать их в рассказе никак нельзя, потому что ординарные люди поминутно и в большинстве необходимое звено в связи житейских событий; миновав их, стало быть, нарушим правдоподобие».

Ф. Достоевский, «Идиот», ч. IV, гл. I

ПРОЛОГ

I

«Маркиза вышла в пять, – подумал Карлос Лопес. – Где, черт побери, я читал это?»

Они сидели в «Лондоне», на углу Перу и Авениды, было десять минут шестого. Маркиза вышла в пять? Лопес тряхнул головой, отгоняя непроизвольные воспоминания и отпил «кильмес кристалл». Пиво было тепловатое.

– Когда человека лишают его обычной обстановки, он словно рыба без воды, – заметил доктор Рестелли, рассматривая свой стакан. – Я, знаете ли, очень привык к сладкому мате [1]1
  Напиток из травы мате, так называемый парагвайский чай. – Здесь далее примечания переводчика.


[Закрыть] в четыре часа. Да, посмотрите, пожалуйста, вон на ту даму, что выходит из подземки. Правда, я не уверен, разглядите ли вы ее, здесь столько пешеходов. Вон, вон та блондинка. Окажутся ли такие симпатичные белокурые спутницы в нашем приятном круизе?

– Сомневаюсь, – сказал Лопес. – Обычно самые красивые женщины путешествуют на другом пароходе. Роковое правило.

– Ох и скептики эта молодежь, – сказал доктор Рестелли. – Хотя мои бурные годы давно минули, я еще могу при случае тряхнуть стариной. Я по-прежнему полон оптимизма. И уверен, что на пароходе нам составят компанию красивые девушки. Это так же верно, как то, что я припрятал в своем чемодане три бутылочки катамаркской виноградной.

– Ну это посмотрим, если, конечно, путешествие состоится, – ответил Лопес, – Да, кстати, о женщинах. Вон входит особа, из-за которой стоит повернуть голову градусов на семьдесят от Флориды. Так… стоп. Вон та, что разговаривает с длинноволосым типом. Судя по их виду, они наши попутчики, хотя, черт побери, я не представляю, какой должен быть вид у тех, кто будет путешествовать вместе с нами. А не выпить ли нам еще пива?

Доктор Рестелли охотно согласился. Лопес подумал, что в своем жестком воротничке с голубым галстуком в бурую крапинку он удивительно похож на черепаху. Рестелли носил роговые очки, которые отнюдь не способствовали дисциплине в государственном колледже, где он преподавал историю Аргентины (а Лопес – испанский язык), всем своим ученым видом провоцируя учеников на прозвища вроде Черного Кота и Шляпенции. «Интересно, каких прозвищ удостаиваюсь я?» – лицемерно подумал Лопес. Ему хотелось верить, что дальше какого-нибудь Лопеса-путеводителя ученики не пошли.

– Прелестное создание, – отметил доктор Рестелли. – Будет неплохо, если она станет нашей попутчицей. Не знаю, то ли соленый воздух, то ли перспектива ночей в тропиках, но должен признаться, я чувствую себя необычайно приподнято. За ваше здоровье, коллега и друг.

– За ваше, доктор и соудачник, – молвил Лопес, изрядно отпивая из своей пол-литровой кружки.

Доктор Рестелли уважал (правда, умеренно) своего коллегу и друга. На собраниях учителей он обычно отмежевывался от фантазерских суждений Лопеса, который упорно защищал отъявленных лоботрясов и лодырей – любителей списывать на контрольных работах или почитывать газету в самый разгар боя при Вилькапухио (а ведь и без того чертовски трудно, не роняя достоинства, объяснять про взбучку, которую задали испанцы нашему Бельграно). Но если не считать богемных замашек, Лопес вел себя как превосходный коллега и был всегда готов признать, что речь 9 июля [2]2
  9 июля – провозглашение независимости и самостоятельности всех провинций Аргентины (9 июля 1816 г.).


[Закрыть] непременно должен произносить доктор Рестелли, который скромно сдавался на уговоры доктора Гульельметти и столь же горячие, сколь и незаслуженные, просьбы всего преподавательского состава. В конце концов, это было настоящей удачей, что именно Лопесу, а не негру Гомесу или преподавательнице английского с третьего курса достался выигрыш Туристской лотереи. С Лопесом всегда можно было договориться, хотя порой он впадал в излишний либерализм или даже в совсем непотребную левизну, а этого Рестелли никому не мог позволить. Но зато Лопесу нравились девушки и бега.

– Когда тебе исполнилось четырнадцать апрелей, ты предалась разгулу и веселью, – промурлыкал Лопес – Да, а почему вы купили билет, доктор?

– Я не мог устоять перед напором сеньоры Реборы, друг мой. Вы же знаете, что представляет собой эта женщина, когда войдет в раж. На вас она тоже насела? По правде говоря, теперь мы должны быть ей весьма благодарны.

– Восемь переменок подряд она выматывала мне душу, пристала, как овод, никуда не ускачешь, – отвечал Лопес – И совершенно непонятно, какая ей от этого выгода? Самая обычная лотерея.

– Ну у-ж, извините, ничего подобного. Это особая, специальная лотерея.

– Да, но почему билеты продавала мадам Ребора?

– Предполагается, – таинственно сказал доктор Рестелли, – что билеты этой лотереи предназначались для особой категории лиц, ну, что ли, для избранных. По всей вероятности, государство апеллировало, как это уже бывало в истории, к благосклонности наших дам и одновременно позаботилось, чтобы выигравшие, как бы это выразиться, не общались с людьми невысокого уровня.

– Выразимся так, – согласился Лопес – Но вы забываете, что обладатели выигрышей имеют право взять с собой до трех родственников.

– Дорогой коллега, если бы моя покойная супруга и моя дочь, супруга нашего молодого Робиросы, имели возможность сопровождать меня…

– Конечно, конечно, – ответил Лопес – Вы совсем другое дело. Но не будем ходить вокруг да около. Если бы, например, я спятил с ума и решил пригласить мою сестрицу, вот тогда вы бы увидели, что такое, выражаясь вашими словами, невысокий Уровень.

– Не могу поверить, что ваша незамужняя сестра…

– Она тоже не верит этому, – возразил Лопес – Но уверяю вас, она из тех, кто говорит неправильно, но считает, что «вырвало» очень грубое слово.

– В самом деле, слово действительно грубоватое Я бы предпочел «стошнило».

– Она же, напротив, скорее склонна к выражениям: «вернула обратно» и «выплеснула». А что вы скажете о нашем общем ученике?

Покончив с пивом, доктор Рестелли предался скучным размышлениям. Он никак не мог взять в толк, как это сеньора Ре-бора, назойливая, но совсем не глупая женщина, к тому же обладающая почти знатным именем, могла снизойти, опуститься до того, что стала распространять билеты среди учащихся старших курсов. В результате печальной случайности и невиданной удачи, о которой гласят лишь отдельные, да и то апокрифические хроники Монтекарло, кроме Лопеса и Рестелли, крупный выигрыш достался также ученику колледжа Фелипе Трехо – отъявленному лентяю и наглецу, гордившемуся тем, что позволял себе издавать непотребные звуки на уроках аргентинской истории.

– Поверьте, Лопес, этому гаденышу не должны были разрешить сесть на пароход. Ведь ко всему прочему он несовершеннолетний.

– Он не только сядет на пароход, но и прихватит с собой родственников, – возразил Лопес, – Я узнал об этом от приятеля репортера, который ухитрился взять интервью у некоторых обладателей выигрышей.

Бедняга Рестелли, бедный важный Черный Кот. Тень колледжа теперь будет неотступно преследовать его в течение всего путешествия, если, конечно, оно состоится, и звонкий смех учащегося Фелипе Трехо отравит ему невинный флирт, празднество Нептуна, шоколадное мороженое и обычно столь забавную процедуру морского крещения. «Если б он только знал, что я распивал пиво с Трехо и его приятелями на Пласа Онсе и что это от них я узнал о Шляпенции и Черном Коте… У бедняги такое косное представление о том, каким должен быть преподаватель».

– Это как раз хороший признак, – с надеждой промямлил доктор Рестелли. – Присутствие родителей всегда сдерживает. Вы не согласны? Впрочем, как можно с этим не согласиться.

– Обратите внимание, – прервал его Лопес, – на этих двойняшек, а может, очень похожих друг на друга сестер, они идут со стороны улицы Перу, сейчас пересекают Авениду. Видите?

– Не совсем уверен, – сказал доктор Рестелли. – Одна в белом, а другая в зеленом?

– Совершенно верно. Но та, что в белом, красивее.

– Да, хороша. Именно эта, в белом. Гм, отличные ножки. Может, только слишком семенит. Не направляются ли они к нам нa собрание?

– Нет, доктор, они явно пройдут мимо.

– Какая жалость. Должен вам признаться, была у меня однажды девушка. Очень похожа на одну из этих.

– На ту, что в белом?

– Нет. На ту, что в зеленом. Вечно буду помнить, как… Впрочем, вам это, наверно, не интересно. Да? Ну что, закажем еще пива, ведь до собрания целых полчаса. Девушка эта была из порядочной семьи и знала, что я женат. И все же, как говорится, сама бросилась мне в объятия. О, какие это были ночи, друг мой!…

– Я никогда не сомневался в вашей Кама Сутра, – заверил Лопес – Роберто, еще пива!

– Ну и жажда у сеньоров, – сказал Роберто. – Сильно парит. Наверняка пойдет дождь. Да и в газетах об этом было.

– Ну уж если в газетах, значит, святая правда, – сказал Лопес. – Я, кажется, начинаю догадываться, кто будет нашими товарищами по путешествию. У них лица выражают то же, что и у нас, не то радость, не то недоверие. Присмотритесь, доктор, и вы сами убедитесь в этом.

– Почему недоверие? – спросил Рестелли. – Ваши подозрения необоснованны. Вот увидите, мы отчалим точно во время, указанное на обороте билета. Это вам не какая-нибудь лотерея, а государственная. Билеты распространялись в лучших кругах, и трудно ожидать подвоха.

– Я восхищаюсь вашим доверчивым отношением к бюрократическим порядкам, – заметил Лопес – По-видимому, таков ваш внутренний склад. А я вот неуравновешенный человек, я всегда во всем сомневаюсь. Не то что я не доверяю этой лотерее, но просто не раз спрашивал себя, а не получится ли так, как с «Хельрией».

– «Хельрия» была организована, по всей видимости, еврейскими агентствами, – сказал доктор Рестелли. – Даже ее название, если вдуматься, говорит об этом… Я не антисемит, уверяю вас, но уже на протяжении нескольких лет я замечаю, как всюду проникает эта нация, если хотите, в некоторых отношениях весьма достойная. За ваше здоровье.

– За ваше, – сказал Лопес, едва сдерживая смех. «А в пять и часов вышла маркиза?» В дверь с Авенида-де-Майо то и дело заходили завсегдатаи. Лопес воспользовался этнографическими, по всей видимости, размышлениями своего собеседника, чтобы как следует осмотреться. Почти все столики были заняты, но лишь за немногими царил дух предстоящих странствий. Стайка девушек покидала кафе, как обычно смущенно толкаясь и смеясь, поглядывая на своих доброжелателей и недоброжелателей. Почтенная сеньора, окруженная детьми, направлялась в небольшой зал с чинно застеленными столами, где другие сеньоры и тихие парочки поглощали прохладительные напитки, пирожные и даже аперитивы. Вошел юноша (парень что надо) с очень хорошенькой девушкой (пальчики оближешь) и уселись поодаль. Они были возбуждены, настороженно переглядывались, стараясь скрыть волнение, которое выдавали их руки, теребившие портфель и сумочку, разминавшие сигареты. За окном в привычном беспорядке бурлила Авенида-де-Майо. Вопили газетчики, громкоговоритель расхваливал какой-то товар. Яростно светило летнее солнце в половине шестого пополудни (в этот обманчивый час, подобный стольким убежавшим вперед или запоздавшим часам), тянуло смесью бензина, раскаленного асфальта, одеколона и мокрых опилок. Лопес даже удивился, но Туристская лотерея на какой-то миг показалась ему бессмысленной. Только длительная привычка портеньо [3]3
  Коренной житель Буэнос-Айреса,


[Закрыть] – чтобы не сказать больше и не впасть в метафизику – помогала отыскать смысл в спектакле, который разыгрывался вокруг и увлекал его. Самое хаотичное представление о хаосе бледнело перед таким столпотворением при тридцати трех градусах в тени, движением в разных направлениях, бесчисленными шляпами, портфелями, регулировщиками, номерами «Расон» [4]4
  Название аргентинской газеты.


[Закрыть], автобусами и пивом – всем, что было втиснуто в каждый отрезок времени с головокружительной быстротой сменяло друг друга. Вот женщина в красной юбке и мужчина в клетчатом пиджаке идут навстречу друг другу, приближаются, пока доктор Рестелли опрокидывает в рот кружку пива, а прекрасная девушка (наверняка прекрасная) достает губную помаду. Теперь женщина и мужчина уже разминулись, показав один другому спину, кружка медленно опускается, а губная помада чертит извечную кривую. Но кому, кому могла показаться странной эта лотерея.

II

– Два кофе, – заказал Лусио.

– И стакан холодной воды, пожалуйста, – добавила Нора,

– С кофе воду всегда подают, – сказал Лусио.

– Верно.

– Ты все равно никогда ее не пьешь.

– А сегодня у меня жажда, – ответила Нора.

– Да, здесь жарко, – меняя тон, сказал Лусио. И, наклонившись к ней, добавил: – У тебя усталый вид.

– Еще бы, с этим багажом столько забот…

– По-моему, слова «заботы» и «багаж» не очень сочетаются, – заметил Лусио.

– Да.

– Ты действительно устала.

– Да.

– Этой ночью выспишься.

– Надеюсь, – ответила Нора.

Как всегда, Лусио говорил самые невинные вещи, но Нора уже научилась понимать тон, каким они были сказаны. Наверно, она опять не выспится, ведь это будет ее первая ночь с Лусио. Их вторая первая ночь.

– Красоточка моя, – гладя ей руку, сказал Лусио. – Миленькая красоточка.

Норе припомнился отель «Бельграно», первая ночь, проведенная с Лусио, но, пожалуй, это следовало скорее забыть, а не вспоминать.

– Вот глупая, – сказала Нора. – Положила ли я в несессер лишний тюбик губной помады?

– Хороший кофе, – сказал Лусио. – Как думаешь, у тебя дома не догадались? Это меня не очень беспокоит, но хотелось бы избежать неприятностей.

– Мама уверена, что я ушла в кино с сестрой.

– Завтра наверняка ужасный скандал поднимут.

– Теперь они уже ничего не поделают, – ответила Нора. – Подумать только, совсем недавно мы праздновали мой день рождения… Буду надеяться в первую очередь на папу. Он не плохой человек, но мама вертит им как хочет, да и всеми остальными.

– А здесь становится все жарче.

– Ты нервничаешь, – сказала Нора.

– Да нет, просто хочется скорей сесть на пароход. Тебе не кажется странным, что нас попросили сперва прийти сюда? Наверное, повезут в порт на автобусах.

– Интересно, а кто еще поедет с нами? – спросила Нора. – Вот эта дама в черном, как ты думаешь?

– Нет. С какой стати станет путешествовать такая дама. Может, те двое, что беседуют за соседним столиком.

– Да, поедет много, человек двадцать, не меньше.

– Ты что-то бледна, – сказал Лусио.

– Это из-за жары.

– Ну, теперь отдохнем на славу, – сказал Лусио. – Хорошо, если б нам досталась удобная кабина.

– С горячен водой, – добавила Нора.

– Да, и с вентилятором и с иллюминатором. И чтобы на верхней палубе.

– Почему ты говоришь «кабина» вместо «каюта»?

– Да так. Кабина, по-моему, как-то красивей… А то каюта, вроде койки без уюта… Я тебе говорил, что ребята из конторы хотели прийти проводить нас?

– Проводить нас? – удивилась Нора. – Как так? Значит, они все знают?

– Ну, не нас, а меня, – сказал Лусио. – Они ничего не знают. Я говорил только с Медрано, в клубе. Он свой парень. Не забудь, он ведь тоже едет, так что лучше было заранее ему сказать.

– Надо же, такое совпадение, – сказала Нора. – Даже не верится!

– Сеньора Апельбаум предложила нам билеты одного разряда. А остальные, кажется, разошлись в Бока. Почему ты такая красивая?

– Скажешь тоже, – ответила Нора, позволяя Лусио пожать себе руку, Всякий раз, как он испытующе наклонялся к ней с подобным вопросом, она слегка отстранялась, но так, чтобы не обидеть его. Лусио посмотрел на ее улыбающиеся губы, открывшие ряд ослепительно белых мелких зубов (сбоку виднелась золотая коронка). Если бы им досталась хорошая каюта и Нора смогла бы как следует отдохнуть этой ночью. И еще ей надо было кое-что выкинуть из головы (а ведь ничего особенного не произошло, просто надо было выкинуть из головы эту нелепицу, за которую она держится). Он заметил Медрано, входившего со стороны Флориды вместе с какими-то разодетыми типами и дамой в кружевной блузке. Почти успокоенный, он поднял руку. Медрано узнал его и направился к их столику.

III

«Лондон» – неплохое место в такое пекло. От Лории до Перу всего десять минут ходу, а потом можно освежиться и полистать «Критику»… Куда труднее было улизнуть от Беттины, чтобы не вызывать у нее подозрений. Медрано придумал собрание выпускников тридцать пятого года с аперитивом в каком-нибудь баре и ужином в «Лопрете». После выигрыша в лотерею он уже наплел столько небылиц, что последняя почти ненужная ложь ничего не меняла.

Беттина осталась лежать в постели голая, с романом Пруста, на ночном столике жужжал вентилятор. Все утро они занимались любовью, отрываясь лишь для того, чтобы немного поспать либо выпить виски или кока-колы. Закусив холодным цыпленком, они обсудили достоинства пьесы Марселя Эме, поэмы Эмилио Бальягаса [5]5
  Кубинский поэт.


[Закрыть] и курс, по которому котируется мексиканский орел. В четыре часа Медрано принял душ, а Беттина открыла роман Пруста (до этого они еще раз предались любви). В метро, сочувственно разглядывая студента колледжа, который изо всех сил старался казаться подвыпившим, Медрано мысленно подвел итог первой половине дня и остался доволен. Можно было начинать субботу.

Проглядывая «Критику», он продолжал думать о Беттине, сам немного удивляясь этому. Прощальное письмо (ему нравилось называть его посмертным) было написано предыдущей ночью, когда Беттина спала с распущенными волосами, выпростав из-под простыни ногу. Все было объяснено, за исключением, разумеется, новых возражений, какие могли прийти ей в голову, а личные дела решены. С Сусаной Дапери он порвал таким же образом, даже не покидая страны, как сейчас; каждый раз при встрече (особенно па вернисажах, куда обязательно стекался весь Буэнос-Айрес) Сусана улыбалась ему, как старому другу, не высказывая ни упрека, ни сожаления. И он представил себе, как, столкнувшись с пим на Писарро, Беттина дружески ему улыбнется. Ну хотя бы просто улыбнется. Но скорее всего, Беттина возвратится к себе на Раух, где ее ждут ничего не подозревающие безгрешные родичи и две кафедры родного языка.

– Доктор Ливингстон, I suppose [6]6
  Если не ошибаюсь (англ.).


[Закрыть], – сказал Медрано.

– Позволь представить тебе Габриэля Медрано, – сказал Лусио. – Садись, че [7]7
  Че – широко распространенное в Аргентине обращение к другу или близкому знакомому.


[Закрыть], и выпей чего-нибудь. – Он пожал робкую Норину руку и заказал сухого мартини. Нора не ожидала, что у Лусио такой старый друг. Ему было не меньше сорока, но выглядел он очень элегантно в костюме из итальянского шелка и белой рубашке. Лусио никогда не сумеет так одеться, даже если у него заведутся деньги.

– Как вы находите этих людей? – спросил Лусио. – Мы пытались угадать, кто из них отправится путешествовать. Кажется, в газете опубликован список пассажиров, по у меня его нет.

– Список, к счастью, Далеко не полный, – сказал Медрано. – Кроме моей персоны, там пет еще двоих пли троих, очевидно пожелавших избежать огласки или семейных скандалов.

– Здесь также и провожающие.

– Да, конечно, – согласился Медрано и подумал о спящей Беттине. – А вот, кстати, и Карлос Лопес с каким-то важным сеньором. Вы не знакомы с ними?

– Нет.

– Лопес года три тому назад посещал клуб, с тех пор я его и знаю. Вероятно, это было незадолго до вашего вступления. Пойду спрошу, не едет ли он тоже.

Лопес ехал, и они поздоровались, весьма довольные тем, что повстречались при таких приятных обстоятельствах. Лопес представил доктора Рестелли, который заметил, что лицо Медрано ему знакомо. Медрано, увидев, что соседний столик освободился, поспешил пригласить Нору и Лусио. На это ушло некоторое время, ибо в «Лондоне» не так-то просто пересесть на другое место, не вызвав явного недовольства у официантов. Лопес подозвал Роберто, и тот с неохотой помог им переселиться, опустив в карман целый песо, за который даже не поблагодарил. Расфуфыренные юнцы расшумелись и требовали по второй порции пива. Нелегко было вести беседу в этот час всеобщей жажды, когда все старались втиснуться в «Лондон», жертвуя последним глотком кислорода ради жалкой кружки пива или «индиан тоник». Уже не было никакой разницы между баром и улицей, по Авениде вверх и вниз двигалась плотная толпа с пакетами, газетами и портфелями, особенно много было портфелей всевозможных цветов и размеров.

– Итак, – сказал доктор Рестелли, – если я правильно понял, все мы, здесь присутствующие, будем иметь удовольствие совершить совместно это увлекательное путешествие…

– Да, будем иметь, – сказал Медрано. – Однако боюсь, как бы к нашему обществу не присоединилась и часть вон той шумной компании, что слева от нас.

– Вы так думаете, че? – с беспокойством спросил Лопес.

– У них совершенно бандитский вид, – сказал Лусио. – Сидеть рядом с такими на футболе куда пи шло, но охать на пароходе…

– Кто знает, – возразила Нора, считая своим долгом вступится за современную молодежь. – Может, они очень симпатичные.

– Вот, пожалуйста, – сказал Лопес, – какая-то скромненькая девушка, кажется, намерена к ним присоединиться. Да, так оно и есть. А ее сопровождает дама в черном, по виду весьма добродетельная.

– Это мать с дочерью, – безошибочно определила Нора. – Бог мой, как они вырядились.

– Несомненно, – сказал Лопес, – они тоже поедут и тоже приедут с нами, если мы вообще отправимся и возвратимся…

– Вот она демократия… – начал доктор Рестелли, по голос его потонул в шуме и криках, донесшихся от метро. Расфуфыренные юнцы, казалось, поняли поданный им сигнал, и тут же один из них ответил диким воплем, а другой, сунув два пальца в рот, пронзительным свистом, -…низведенная до панибратства, – закончил наконец доктор Рестелли.

– Совершенно верно, – вежливо подтвердил Медрано. – Между прочим, никак не пойму, зачем это люди пускаются в плавание.

– Простите, не понял.

– Я говорю, с какой целью они отправляются в морское путешествие.

– Ну, по-моему, – сказал Лопес, – это всегда увлекательней, чем оставаться на суше. Я лично очень доволен, что могу совершить такое путешествие за десять песо. К тому же не забывайте, жалованье за это время нам выплачивается, а это уже значительный выигрыш. Такую возможность упускать нельзя.

– Согласен, пренебрегать этим не стоит, – сказал Медрано. – Что же касается меня, то благодаря выигрышу я смог пока закрыть свой кабинет и таким образом хоть ненадолго избавиться от созерцания кариозных зубов. Но признайтесь, вся эта история… У меня не раз возникало предчувствие, что кончится она как-то… Ладно… определение можете подобрать сами – это легко заменимый член предложения.

Нора посмотрела на Лусио.

– По-моему, вы преувеличиваете, – сказал Лусио. – Если каждый начнет отказываться от выигрыша из опасения, что его надуют…

– Не думаю, чтобы Медрано имел в виду обычное надувательство, – сказал Лопес, – скорее, он чувствует здесь какой-то, если можно так сказать, возвышенный обман. (Заметьте, только что вошла дама в платье, которое… Словом, она тоже едет. А вон там, доктор, в окружении любящей семьи обосновался наш ученик Трехо. Кафе все больше начинает походить на трансатлантический лайнер.

– Никак не возьму в толк, как это сеньора Ребора могла продать билеты учащимся, и тем более этому, – сказал доктор Рестелли.

– Невыносимая жара, – сказала Нора, – пожалуйста, закажи мне что-нибудь прохладительное.

– На пароходе нам будет хорошо, вот увидишь, – сказал Лусио, махая рукой, чтобы привлечь внимание Роберто, обслуживавшего компанию молодых весельчаков, которых становилось все больше и которые заказывали кофе с молоком, молоко с шоколадной трубочкой, сандвичи с колбасой и черное пиво, меню необычное для этого заведения или, во всяком случае, для столь раннего часа.

– Да, я тоже думаю, там будет прохладней, – сказала Нора, с опаской посматривая на Медрано. Она продолжала испытывать беспокойство от разговора с Лусио и теперь старалась скрыть свое волнение, поддерживая пустой разговор. У нее побаливал живот, и, может, надо было сходить в туалет. Но не хотелось подниматься из-за стола на глазах у всех этих господ. Может, потерпеть? Да, конечно. Наверное, просто болят мышцы. Какая им достанется каюта? Если с двумя узкими койками одна над другой, она бы предпочла верхнюю. Но Лусио, облачившись в пижаму, наверняка заберется и наверх.

– Нора, а вы когда-нибудь путешествовали по морю? – спросил Медрано. Судя по всему, он привык, едва познакомившись с девушкой, называть ее по имени. И вообще перед женщинами не робел. Нет, она никогда не путешествовала, каталась по дельте, но это, конечно… А он путешествовал? Да, немного поездил в молодости (как будто он старый) – в Европу, Соединенные Штаты, на конгрессы одонтологов и как турист. Франк за десять сентаво – представляете себе.

– Здесь, к счастью, все оплачено, – сказала Нора и прикусила язык. Медрано смотрел на нее с симпатией и немного покровительственно. Лопес тоже смотрел на Нору с симпатией и с восхищением истинного портеньо, который не пропустит ни одной красотки. Если бы все мужчины на пароходе оказались такими приятными, путешествие удалось бы на славу. Нора отпила гранатового напитка и чихнула. Медрано и Лопес продолжали покровительственно улыбаться, а Лусио словно приготовился защитить ее от столь дружеского проявления симпатии. Белая голубка опустилась на перила у входа в метро. В толпе, снующей вверх и вниз по Авениде, она казалась чужой и безразличной. И так же безразлично она взмыла в воздух. В угловую дверь вошла женщина, ведя ребенка за руку. «Еще один ребенок, – подумал Лопес. – Этот уж наверняка поедет, если мы вообще поедем. Скоро пробьет шесть, роковое время. В этот час всегда что-нибудь случается».