Текст книги "Реквием по мечте"

Здесь не сказано, какое именно шоу. Что? А откуда ты узнаешь, какое шоу, если там ничего не написано? Они, видать, решат после того, как отправишь им анкету. И что за тайны такие? Ада взяла у Сары письмо, и Сара указала на параграф. Видишь? Ада кивнула, читая: «… будучи продюсерским агентством для ряда телевизионных шоу со зрительской аудиторией, в том числе и тех, что находятся в проекте, мы бы хотели воспользоваться возможностью…» Куча слов и никакого смысла. Точно как в сериале. Завтра в это же время на нашем канале в следующей серии… Они засмеялись и вышли обратно на улицу, к своим стульчикам – погреться еще немного на солнышке, пока оно не скрылось за зданием. Сара пожала плечами и вернулась в квартиру – ломать голову над вопросами анкеты. Включив телевизор, она села в свое кресло и несколько раз прочитала вопросник, прежде чем пойти на кухню. Там она налила себе стакан чаю, стоя спиной к холодильнику, и села за стол заполнять бланк. По правде, Саре не так уж часто доводилось заполнять анкеты, но каждый раз поначалу эта задача казалась ей невозможной. Вот и сейчас. Она просто сидела спиной к холодильнику и пила чай, понимая, что скоро все начнет приобретать подобие смысла. Она искоса посмотрела на анкету, затем медленно передвинула ее на середину стола, пока та не оказалась прямо перед ее носом. Ну и что? Неужели какая-то бумажка испортит мне настроение? Вопросы? Ну давай, господин Умник, задавай мне свои вопросы. Ага. И это, по-твоему, вопрос? Да я на дюжину таких запросто отвечу. Она начала заполнять форму, аккуратно выписывая каждую букву. Имя. Адрес. Телефон. Номер страховки. Хех, легко, – и она заскользила от одного вопроса к следующему, потом вдруг остановилась. Ага, значит, перешли на личности? Она покосилась на анкету и глотнула чаю. Хорошо, хочешь знать, так я скажу, – и она быстро вписала несколько цифр: дата рождения. Следующий вопрос был: возраст. Так я еще и посчитать за вас должна? Я, конечно, не Эйнштейн, но это я смогу сделать. Прочитав следующий вопрос, она сначала улыбнулась, потом засмеялась, потом пожала плечами, прежде чем написать ответ. Семейное положение: жду – не дождусь. Вдруг призом будет Роберт Редфорд… или даже Майки Руни. Пол: мне бы кого-нибудь с мужским. Она хихикнула и, продолжая беседовать с анкетой, коротко и ясно отвечала на вопросы. Закончив, она несколько раз перечитала анкету, чтобы удостовериться в правильности своих ответов и в том, что ничего не пропущено. В таких случаях нельзя быть неряшливой или ленивой. Какие именно мечты сделает реальностью эта анкета? Куда это приведет? Ежедневно она видела по телевизору, как внезапно меняются жизни людей. Люди женятся. Сыновья возвращаются домой. Все счастливы. Она некоторое время посидела с закрытыми глазами, потом аккуратно сложила анкету по старым сгибам, положила ее в конверт с обратным адресом, заклеила его, прижав ладонью язычок конверта и подержав его так некоторое время, потом положила его на кресло и села на него для верности. Уж если и это не поможет, тогда не знаю. Она вызывающе посмотрела на холодильник: да кому ты нужен? – и пошла отправлять письмо. Несколько соседок сидело в тени. Она помахала конвертом: готово! Они вместе прошлись до почтового ящика на углу. Интересно, когда они ответят. А может, они пошлют тебя на неделю в Гроссинджерс – туда всех звезд отправляют. И я буду есть грейпфруты и яйца в Гроссинджерс? Женщины засмеялись. Их подругу Сару Голдфарб, с которой они знакомы вот уже лет двадцать, а то и больше, покажут по ящику. В жизни много печали и боли, но время от времени лучик света проникает в сердце, чтобы растопить твое одиночество. И вот когда этот лучик засиял для их подруги Сары Голдфарб, его отблески падали и на них тоже, и они делили с ней надежду и мечты. Сара приоткрыла крышку ящика и поцеловала конверт на прощанье. Потом закрыла и снова открыла ящик, чтобы удостовериться, что конверт упал внутрь, и доверила свои мечты почтовой службе Соединенных Штатов.

Офисные служащие, разносчики пиццы, строители и прочие работяги были уже дома или по пути домой, когда для Гарри и Мэрион начался новый день. Стоило им открыть глаза, даже слегка, как тени, казалось, со всех сторон атаковали их, заставляя снова закрыться, и ребята со стонами ворочались, пытаясь поудобнее устроиться на узком диване и снова уснуть, однако, несмотря на то что их веки были тяжелы, а тела расслаблены, снова уснуть было невозможно, а потому они зависли где-то между пробуждением и тьмой, пока тьма не стала пугающей, и тогда они заставили тяжелые от сна тела подняться и сесть и мало-помалу сумели сориентироваться в пространстве. Гарри помассировал шею. Блин, я как будто мешки таскал. Он оттянул на груди футболку. Да я весь мокрый. Сними ее и повесь на спинку кресла. Высохнет быстро. Пойду сделаю нам кофе. Гарри смотрел, как Мэрион идет по комнате и ее попка плавно качается из стороны в сторону. Он повесил футболку и некоторое время глядел из окна на улицу, слегка отодвинув штору. Он смотрел на уличное движение до тех пор, пока общая картинка не стала распадаться на отдельные образы, и в конце концов ему пришлось моргнуть, чтобы картинка снова слилась воедино. Он почесал голову и широко раскрыл глаза. Постепенно его привлекли звуки из кухни, и, отпустив штору, он присоединился к Мэрион, которая в этот самый момент поставила на стол две чашки кофе. Как вовремя. Ага. Они пили горячий кофе и курили. Господи, я даже не помню, когда отрубился, а ты? Мэрион улыбнулась: я помню, как ты гладил мою шею и шептал мне на ухо. Гарри хохотнул: судя по тому, в каком состоянии моя рука, я делал это всю ночь. Мэрион посмотрела на него и почти смущенно сказала: это было здорово. Мне понравилось. Прошлая ночь была лучшей в моей жизни. Ты что, глумишься? Она мягко улыбнулась и покачала головой: нет. После того как я переспала с тобой полностью одетой, как я могу над тобой глумиться? Гарри засмеялся и пожал плечами: да уж. Странно, да? Но все равно здорово. Мэрион кивнула: это было прекрасно. Бля, похоже, я опять никуда не пойду ни утром, ни вечером, ни ночью, ни когда-либо вообще. Вот, держи. Мэрион протянула ему капсулу: прими, и быстро проснешься. Хм, что это? Капсула проглочена и запита кофе. Капсула декса. Можешь потом еще одну принять перед работой. Работой? А, блин, мы же собирались сегодня развозить газеты. Господи. Не переживай, к тому времени, как ты допьешь свой кофе, твое отношение к работе резко изменится. Особенно когда ты вспомнишь, зачем тебе эта работа. Гарри почесал голову: да, пожалуй. Только сейчас все это кажется невозможным. Ну и не думай об этом. Она долила кофе в чашки. Допьем и пойдем в душ. Всегда помогает. Она улыбнулась: как прогулка под дождем.

К тому времени, как позвонил Тайрон, Гарри не просто проснулся, он уже рвался в бой, он проговорил без остановки часа два, время от времени подснимаясь с декседрина парой-другой затяжек травы. Он очень активно воспринимал музыку, его тело энергично двигалось, пальцы прищелкивали, а голова, казалось, находилась в эпицентре зарождения аккордов. Когда он мог остановить словесное извержение на время, достаточное, чтобы глотнуть кофе, затянуться сигаретой или косяком или просто сделать глоток воздуха, его челюсти продолжали ходить ходуном. У этого сукиного сына охренительный саунд, просто улет… да, чувак, давай… Гарри прикрыл на секунду глаза, ритмично кивая под музыку: ты слышишь, а? Врубаешься, как он это исполняет? Какие переходы, а? Бля! Круто… получи-ка, мамуля, ха-ха-ха, охренеть, блин, он просто бог. Особенно когда, типа, скользит к верхним нотам – меня просто выставляет, врубись? Вроде никаких перемен в ритме, такой, типа, фанковый барабан и тарелочки и просто легкий подъем к верхним нотам, а ты уже вовсю балдеешь. Он просто гений, блин, реальный гений… Композиция закончилась, и он снова обратил свое внимание на Мэрион и кофе. Мэрион подлила ему еще. Знаешь, как только мы замутим первую партию и у нас появятся деньги, надо будет пойти в даунтаун и затусить в каком-нибудь клубе, где хороший музон. Я бы не прочь. Мы много чего сделаем, когда денег поднимем. Мы вылезем из болота. Поставим всех на уши. Быстренько замутим эту кофейню, потом поедем в Европу, и ты покажешь мне все эти картины, о которых постоянно талдычишь. Мы даже можем снять тебе студию, чтобы ты снова занималась живописью и скульптурой. Эти кофейни сами собой будут валандаться, если мы наймем грамотных людей, а мы будем кататься по миру и посмотрим, что к чему. Тебе это понравится, Гарри. Пройти через все эти мили Тицианов в Лувре. А я всегда хотел в Стамбул поехать.

Не знаю почему, но мне всегда хотелось в Стамбул. Особенно – прокатиться туда на Восточном экспрессе. Может, даже с Турхан-беем или Сидни Гринстритом или с Питером Лорре. Блин, никак не могу его забыть. Помнишь его в «М»[1]1
  «М» – фильм реж. Фрица Ланга, 1931.


[Закрыть]? Мэрион кивнула. Мне всегда было интересно, каково это быть, ну, насильником детей. Не знаю, как объяснить, но я всегда чувствовал что-то вроде жалости к этим чувакам, нет, мне и детей тоже жалко, но вот эти уроды… наверное, в этом что-то такое есть, это ж надо сначала уболтать ребенка пойти в какой-нибудь подвал, а потом заниматься с ним этим, боже… Интересно, о чем они вообще думают, ну, что у них в головах происходит? Наверное, тоскливо вот так просыпаться в одиночестве и знать, что ты это сделал… Господи. А в тюрьме все остальные заключенные ненавидят их, знаешь? Мэрион снова кивнула. Они там как отверженные. Все их достают, а если кто-то из заключенных изобьет одного из них, то охранники закрывают на это глаза, даже если знают, кто это сделал. Они просто отворачиваются и идут в другую сторону, а в некоторых тюрьмах их еще и насилуют. Бля, это жестко. Я рад, что это не мой shtik, – он наклонился и посмотрел на Мэрион, его глаза едва не выпрыгивали из глазниц, его грудь вибрировала от учащенного сердцебиения, – я рад, что есть только мы и никого и ничего больше, только мы, – он взял ее руки в свои и ласкал их, потом стал целовать кончики ее пальцев, потом ладони, потом крепко прижал их к губам, лаская их кончиком языка и глядя на нее снизу вверх, а она улыбалась ему губами, глазами, сердцем и всем своим существом: я люблю тебя, Гарри. Нас ждет много всякого хорошего, малышка, и мы покажем миру, кто мы такие, я нутром это чувствую, буквально мозгом костей, нет ничего такого, что мне не под силу, ничего, я сделаю тебя счастливейшей женщиной, и это не просто обещание, это факт, потому что я давно чувствую в себе нечто, что так и просится наружу, и ничто меня не остановит, и если ты хочешь луну, то считай, она уже твоя, я даже могу завернуть ее покрасивей, если хочешь. Мэрион держала его за руки и смотрела в глаза с любовью и нежностью. Я серьезно говорю, я чувствую себя как Сирано, – и он вскочил, помахав рукой, словно в ней была шпага – где эти великаны и циклопы, я порублю их в капусту, и – раздался звонок, и Мэрион вскочила и побежала, смеясь, к двери: надеюсь, этот великан не слишком больших размеров. Она открыла дверь, и в квартиру ввалился Тайрон. Гарри стоял в центре комнаты, размахивая воображаемой шпагой: и вот это называется великан? Защищайся! И он начал теснить Тайрона, который стоял, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми: мой отец был лучшим фехтовальщиком в Тель-Авиве, – и Гарри продолжал нападать, парировать, атаковать, потом упал на одно колено и нанес противнику смертельный удар: touché! Гарри поклонился, уперев руку в бок, и увел Тайрона в кухню. Мэрион хохотала. Эй, чувак, что с тобой такое? Со мной? Со мной ничего. Никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Отличный день. Знаменательный. День, который войдет в анналы истории как день, когда Гарри Голдфарб перевернул мир с ног на голову, день, когда я полностью и безнадежно влюблен и отдаю моей возлюбленной свое белое перо, – и он снова низко поклонился, а Мэрион, сделав книксен, приняла «перо», а он упал на колени и поцеловал ее протянутую руку. Встаньте, сэр Гарольд, королевский рыцарь Подвязки, защитник страны, мой возлюбленный принц. Бля, я ж только спросил, чё с ним такое, а вы тут мне целый спектакль закатили. Мэрион и Гарри хохотали, а Тайрон стоял, словно его поддерживали невидимые нити, грозившие оборваться в любой момент. Да вы ненормальные просто. Что с тобой, Тай, ты что-то бледно выглядишь, – хохотал Гарри. Разве это не ужасно? Закрой глаза, старик, ты истекаешь кровью, – Гарри снова зашелся громким смехом, и Мэрион хихикала, качая головой. О, чиеерт. Я будто попал в какой-то сраный комикс. Гарри все не мог остановиться: смирись, друган. Тайрон развалился за столом и посмотрел на Мэрион. Малышка, ты чем этого кота накормила? Любовь, старина. Она накормила меня любовью. Наконец-то я нашел диету, которую искал всю жизнь. Разве ты не знаешь, что любовь заставляет крутиться нашу планетку? Мне по фигу мир, детка, я не о нем тревожусь, а о тебе. Гарри и Мэрион засмеялись, Тайрон выдавил из себя слабое подобие улыбки, и Гарри закружил Мэрион по кухне, обняв за талию, и нежнейше поцеловал в шею. Я, блин, всю ночь не спал и весь день, трахался, пока не почувствовал, что моя жопа стекает в мои ботинки, а тут ты со своей уродливой радостной рожей стоишь и трешь о том, что любовь крутит миром. Чиерт. Я готов хоть двадцать семь лет проспать. Тайрон хохотнул, Гарри с Мэрион рассмеялись, и она дала Тайрону капсулу декса, и он запил ее глотком кофе. Понятия не имею, зачем я здесь. Серьезно, ни малейшего. Если бы та киска не разбудила меня и не сказала, что обещала меня разбудить и выставить меня, кота, за дверь… Чиерт, я чуть под забором не уснул. Это сила любви, Тай, вот что это такое. Мы послали вибрации любви для того, чтобы твоя бледная, но симпатичная маленькая задница могла притащиться сюда и мы могли бы пойти и поднять денег, чтобы потом замутить партию того кайфа. И какое отношение имеет любовь к твоему желанию поскорее заполучить товар? Гарри заставил Мэрион перегнуться через его руку, будто в танго, и пропел голосом а-ля Расс Коламбо: ах, может, это безумие, но, по-моему, это любовь. Я лишь надеюсь дожить до того момента, когда эта сраная таблетка начнет действовать, пока вы двое окончательно не свели меня с ума. Она сраная, потому что я ее из задницы достал, заржал Гарри, и Мэрион засмеялась и покачала головой: о, Гарри, какая гадость. Тайрон на мгновение вытаращил глаза, посмотрев на Гарри с выражением шутливого недоумения на лице: кому-то надо пристрелить этого чувачка, не то его больно порежут, – и смех Тайрона влился в общее веселье, и они все сидели за столом, а когда Мэрион успокоилась, то снова наполнила их чашки свежим кофе и Гарри наконец сбавил обороты и решил отдышаться, и снова его зацепила мелодия, его сознание было поглощено музыкой и втянуто в нее, и он снова прикрыл глаза, покачивая головой и прищелкивая в такт пальцами, слушая. Чиерт, может, он и выглядит как придурок, но мне так нравится больше… Блин, щекотно же, – Мэрион засмеялась, и Тайрон продолжал хихикать, и Гарри посмотрел на него, изображая крутого: все ништяк, чувак, – и продолжил качать головой и пощелкивать пальцами. Тайрон Си Лав допил вторую чашку кофе, и его веки отказывались закрываться, он пил уже третью чашку кофе и, прикурив сигарету, откинулся на своем стуле. Офигенно, детка, – и тоже стал покачивать головой и щелкать в такт пальцами, тогда Гарри, слегка прикрыв глаза, протянул руку ладонью вверх, и Тайрон хлопнул по ней: бля, мы это сделаем, детка, – Гарри хлопнул по его ладони: агааааа. Мэрион прижалась к нему, он крепко обнял ее, и они вместе слушали музыку, чувствуя, как их переполняют силы, периодически поглядывая на часы в ожидании, когда наступит время, а время бежало быстро, чтобы шагнуть в новое измерение…

Первый день на диете закончился. Ну, почти закончился. Сара сидела в своем любимом кресле и тянула воду из стакана, концентрируя внимание на телешоу и стараясь игнорировать соблазнительный рокот холодильника. Это был уже десятый стакан воды. Она думала о потере веса. Она долила воды в стакан из стоявшего на столе кувшина, который заменил коробку шоколадных конфет. Если восемь стаканов – хорошо, то шестнадцать – в два раза лучше, так ведь, и тогда я, наверное, потеряю двадцать фунтов за одну неделю. Она посмотрела на стакан с водой и пожала плечами: если я не буду спать всю ночь, то выпью больше, чем шестнадцать. Она пила воду и думала о потере веса. Холодильник напоминал ей о маце, спрятанной на полке в шкафу. Не глядя на него, она попросила его не лезть не в свое дело. Какое тебе вообще дело до шкафа? Достаточно того, что ты напоминаешь мне о селедке, которая лежит в тебе, но маца – это уже слишком. Она отпила еще воды и, глядя в экран телевизора, постаралась не слушать голос холодильника, однако ему все-таки удавалось проникнуть сквозь слуховой барьер и сказать ей, что ее селедка, вкуснейшая, нежнейшая селедка в сметанном соусе, пропадет, если она не съест ее в ближайшее время, и что это просто позор, позволить такой замечательной селедке протухнуть. Послушай-ка, господин Любопытный Нос. Почему это ты так себя ведешь? Ведь это твоя работа, meshuggener. Это ты должен следить за тем, чтобы еда не протухла. Делай свою работу, и с селедкой ничего не случится, спасибо большое. Она отпила еще воды – худейхудейхудейхудей. Жаль, у меня нет весов. Я могла бы взвеситься и посмотреть, сколько я уже потеряла. Хотя сейчас они бы сломались. Столько воды. Еще немного, и я поплыву. Передача закончилась, и Сара, поморгав, зевнула. Она было подумала посидеть еще и посмотреть вечернее шоу, но быстро передумала. Ее тело ныло и требовало сна. Тот еще был день. Ее волосы стали почти рыжими. Она глотнула еще воды – худейхудей. Анкета… А, ерунда. Она прошлась по ней, как кружащийся дервиш, простите за выражение. И еще яйца с грейпфрутами: одно, два, три – и салат, спасибо большое. Долгий выдался денек. Устала так, что сил только и осталось, чтобы добраться до кровати. Внезапно она вспомнила о холодильнике, если он попытается схватить меня, я ему врежу, и врежу не в tuchis. Она допила воду – худейхудей – zophticzophticzophtic. Она встала и прислушалась к переливам в животе: я прямо как аквариум какой-то. Она выключила телевизор, положила стакан с кувшином в мойку и с поднятым подбородком, горделиво прошла мимо холодильника, не отклоняясь ни вправо, ни влево и не спуская глаз с цели, зная, что она победила врага и что враг трясется от страха – послушайте, как он стучит зубами и громыхает костями, дрожа, – и вышла королевой, королевой телевидения, в свою опочивальню. Она медленно и с удовольствием легла и потянулась, благодаря Бога за такую роскошную постель. Ее поношенная ночная рубашка казалась такой мягкой, шелковистой и прохладной, ее мягкость, казалось, окутывала Сару, и чувство умиротворенности и радости нежно распространялось из ее живота по всему телу, словно рябь по поверхности пруда, легко пробежав по ее векам, когда она плавно опускалась в приятный освежающий сон.

Мэрион выгнала их из дома пораньше, чтобы Гарри и Тайрон могли прийти на работу в первых рядах. Вообще-то это не имело значения, потому что пришло совсем не много народу и работы хватило на всех. Они приняли по еще одной капсуле декса перед выходом и потому собрались очень быстро. Ночь была душной, пот лил с них градом, когда они закидывали пачки газет в грузовики, однако их это просто забавляло, и они весело болтали, смеялись, хихикали, работая за шестерых. Загрузив первую машину, они пошли ко второй, чтобы помочь, и другие парни стояли и смотрели, качая головами, как Гарри и Тайрон закидывают пачки газет в кузов, словно это была какая-то привилегия и игра… веселая игра. Один из парней попросил их поостыть: а то вы нам здоровенную свинью подложите. Это почему? Черт, да они и так нас тут гоняют, как лошадей, нах, а если вы, парни, будете вот так вот носиться, то они и от нас того же будут требовать. Один из парней дал им по банке холодного пива: вот, остыньте и расслабьтесь. Мы сюда приходим постоянно, понимаете? И хотим, чтобы все оставалось как есть. Чиерт, я врубаюсь, старик. Мы будем вести себя потише. Мы не хотим, чтоб начальство кого-то грузило, чувак. Точно, – Гарри кивнул и высосал полбанки пива зараз, потом вытер рукой рот: офигенно, черт побери. У меня во рту пересохло. Другой парень хлопнул Гарри по плечу, и все были довольны, а когда все грузовики были нагружены, Гарри и Тайрон купили еще дюжину пива и раздали ребятам, в ожидании второй партии машин. Позже кто-то принес вино, и Гарри с Тайроном почувствовали себя отлично, слегка подснявшись с декса алкоголем. Они проработали два часа дополнительно и были счастливы, как свиньи в дерьме, думая о том, сколько им удалось заработать за сегодняшнюю ночь. Однако, когда им сообщили, что деньги они получат только в конце недели, они почувствовали себя, словно кто-то отвесил им по хорошему пинку. Чиерт, ну разве это не подстава? Да хер с ним. Какого черта. Так мы получим наши деньги все и сразу и не проссым их на всякую херню вместо того, чтобы взять на них кайфа. Может, так оно и есть, только вот работать для меня само по себе странно, а работать, не получая ни хера денег, это вообще что-то за пределами моего понимания, старый. Ладно, Тай, иди-ка лучше домой, прими те транки, которые тебе дала Мэрион, и как следует отдохни. Еще пара ночей, и мы возьмем первую партию товара. Гарри протянул ладонь, и Тайрон хлопнул по ней: ты чертовски прав, малыш, – Гарри хлопнул по его ладони, и они покинули типографию, спеша попасть домой до того, как в городе начнется утренний час пик и жара.

После ухода ребят Мэрион не спеша убрала квартиру, напевая себе под нос. Квартира была маленькой, поэтому там особо делать было нечего, только помыть и убрать чашки с кофейником. Она села на диван, обхватив себя руками, и слушала музыку. Внутри у нее возникло какое-то странное чувство, которое хоть и было незнакомым, но угрозы не представляло. Она попыталась проанализировать его, однако так и не смогла выразить словами. По какой-то причине она не могла перестать думать о множестве мадонн, которых видела в музеях в Европе, особенно в Италии, и ее разум был наполнен яркими красками итальянского Ренессанса, а еще она думала о цвете Средиземного моря, неба, о том, как смотрела на остров Капри с террасы ресторана на холме в Неаполе и внезапно поняла, почему итальянцы такие мастера световых решений в живописи и почему они использовали синий цвет так, как не мог никто ни до них, ни после. Она помнила, как сидела на террасе того ресторана под сетчатым тентом, и солнце вдыхало в нее новую жизнь и будило ее воображение, и она представляла, каково было сидеть здесь несколько веков назад, в этом же свете, среди этих цветов, слушая, как, вибрируя, поют струны Вивальди вместе с медными колоколами Габриэли, звук которых, пульсируя, доносился с ближайших башен, и сидеть в соборе, глядя, как пробиваются сквозь пыльные окна лучи света, как они играют на резных деревянных скамьях, и слушать мессу Монтеверди. Именно тогда, впервые в своей жизни, она почувствовала себя живой, стопроцентно, по-настоящему живой, словно у нее появилась причина жить, словно в ее жизни появилась цель, и она поняла, что теперь посвятит свою жизнь достижению этой цели. В то лето и осень она много рисовала: утром, днем, вечером, – а потом шла гулять по улицам, которые хранили эхо музыки мастеров, где каждый кирпич, каждый булыжник, казалось, имели собственную жизнь, и она, хоть и смутно, чувствовала себя частью всего этого. Иногда по ночам она сидела в кафе с другими молодыми художниками, поэтами, музыкантами и прочей богемой, попивая вино, смеясь, споря, дискутируя, и жизнь была прекрасной, и осязаемой, и свежей, как чистый средиземноморский рассвет. Позже, когда зимняя серость начала медленно просачиваться с севера, энергия и вдохновение вышли из нее, как выдавливается из тюбика краска, и теперь, когда она видела чистый холст, он оставался для нее всего лишь чистым холстом, и ничем другим, куском материи, растянутым на деревянной раме, а не картиной, ждущей, когда ее нарисуют. Просто холсты. Она переехала дальше на юг. На Сицилию. В Северную Африку. Пыталась следовать за солнцем к своему очень недавнему прошлому, но находила только себя саму. Она вернулась в Италию и раздала все свои картины, краски, книги, кисти и много другого. Она снова поехала в тот ресторан, в Неаполь, и провела там много часов в течение целой недели, глядя на Везувий, Капри, залив, небо, с отчаянием умирающего человека пытаясь разбудить те старые ощущения, стараясь с помощью игристого вина разжечь свое воображение, которое ярко горело еще совсем недавно, и, хотя вино искрилось в солнечном и лунном свете так же, как и раньше, полыхающее в ней некогда пламя угасло окончательно, и Мэрион в конце концов свыклась с каменным холодом внутри нее. Она поежилась, вспомнив отъезд из Италии и возвращение в Штаты, обратно к семье, к тусклой жизни. И она снова невольно поежилась, вспоминая череду жалких и несчастливых дней, потом улыбнулась и обхватила себя руками еще крепче, но не от холода или отчаяния, а от радости. Все это осталось в прошлом. Finito. Конец. В ее жизни снова появился смысл… и цель. Она снова видела направление, в котором должна идти. Необходимость в ее энергии. Они с Гарри смогут опять почувствовать эту синеву моря и неба и тепло вновь разожженного желания. Их ждал новый ренессанс.

Сара проснулась посреди ночи и, поборовшись несколько секунд, все же нашла в себе силы встать и пойти в туалет, чтобы облегчить переполненный мочевой пузырь. Она попыталась проморгаться, но ее веки отказывались подчиняться, и она сидела с почти полностью закрытыми глазами и думала о похудении. Несмотря на то что она практически все еще спала и ее сознание было затуманено, Сара осознавала, какое огромное количество воды проходит через ее организм и по какой причине это происходит – худейхудейхудей – потом вдруг – zophticzophticzophtic – разве я не достойна быть первой? Все еще сонная, она стояла, глядя и слушая, как журчит вода в унитазе, с радостью, потому что понимала, что в канализацию и в конце концов в океан смывались не только ее лишние фунты, но и ее старая жизнь, жизнь, в которой она была одна, жизнь, в которой она была никому не нужна и бесполезна. Иногда она была нужна Гарри, но… Она слушала музыку наполняющей сливной бачок воды и сонно улыбалась, зная, что свежесть наполняет ее и скоро она станет новой Сарой Голдфарб. Свежая вода в унитазе была кристально чистой, свежей, даже в унитазе она казалась прохладной. Чистое, значит, чистое, новое, значит, новое… но лучше я все же буду пить воду из-под крана, спасибо большое. Сара вернулась в постель. Простыни казались прохладными и освежающими; лежа в постели, она провела пальцами по шелковой гладкой ткани ночной рубашки, расплываясь в улыбке, которая отражалась на внутренней поверхности ее век. Она дышала глубоко и медленно, а потом, глубоко, с радостью вздохнув, воспарила в счастливой невесомости на границе сна и пробуждения, всем телом чувствуя приятные волны, что прокатывались по ее телу и заканчивались где-то на кончиках пальцев ее ног, и зарылась в пушистую легкость своей старой подушки. Сара пожелала себе спокойной ночи, счастливо уплывая в мир своих снов.

Когда Гарри вернулся к Мэрион, он был все еще заряжен выше крыши. Она дала ему парочку снотворных таблеток, и некоторое время они просто сидели на диване, покуривая косячок, пока Гарри не начал зевать, и тогда они легли спать, чтобы проспать напролет удушливый жаркий день.

Сегодня волосы стали идеальными. Какой цвет. Он столь прекрасен, что на радостях хочется выпрыгнуть из окна. Теперь ты должна поторопиться, чтобы попасть на шоу до того, как начнут отрастать корни. Я бы очень хотела, уж поверь мне, но я рада, что они выжидают, пока я не сброшу лишний вес. Когда я пройдусь по сцене, ты услышишь только восхищенный шепот. Я посмотрю на них через плечо и скажу, что мне хочецца побыть одной. Так ты теперь у нас шведоамериканка? Они посмеялись, и Сара вернулась к себе в квартиру, посмотреть, как теперь будет смотреться ее красное платье вместе с новой прической. Надев платье и золотые туфли, она вертелась и позировала перед зеркалом. Ей показалось, что на этот раз застежка почти сходится. Она чувствовала, что похудела. От радости она даже взвизгнула и послала своему отражению в зеркале воздушный поцелуй: ты прекрасна, прямо куколка. Она снова взвизгнула и поцеловала свою руку, улыбаясь отражению. Конечно, не Грета Гарбо, но и не Уоллес Бири. Она бросила взгляд через плечо на холодильник: ну что, умник, что, господин Селедка? Почти сошлось. Еще пара-тройка дюймов, и будет сидеть как влитое, спасибо большое. А селедку можешь оставить себе. Кому она нужна? Я люблю яйца и грейпфруты. И салат. Она покривлялась перед зеркалом еще некоторое время, потом решила пообедать и выйти погреться на солнышке. С выражением самодовольного превосходства она вынула из холодильника яйцо, грейпфрут и салат. Презрительно дернув головой, она толкнула, закрывая, дверцу своим tuchis‘ом. Ну и как вам это, господин Умник? Видишь, как я выгляжу, нечего сказать? Она показала язык холодильнику и пошла готовить себе обед, напевая и пританцовывая, чувствуя себя в боевом настроении. Пообедав, она помыла тарелки, убрала их, взяла свой раскладной стул и, поцеловав кончики своих пальцев, похлопала холодильник. Не плачь, малышка. Как говорит мой Гарри, все ништяк. Она хохотнула, выключила телевизор, вышла из квартиры и присоединилась к сидящим на солнышке женщинам. Женщины сидели и разговаривали, не меняя положения, глядя в направлении солнца и поворачивая свои раскладные стулья вслед за тенью, чтобы оно светило им прямо в лица. Ну что, узнала, какое шоу? Что-нибудь слышно нового? Откуда? Я же только вчера все отправила. Может, завтра узнаю. А может, через несколько дней. И вообще, какая разница? Мне все равно, какое это будет шоу. Вот так вот я думаю. Самое главное – это попасть на телевидение. А они тебя предупредят заранее? А что, по-твоему, они расскажут ей все после шоу? А ты можешь прийти с подругой? Сара пожала плечами: откуда мне знать? Они должны, по крайней мере, разрешить тебе взять с собой schlepper‘a. Кто потащит все эти призы? Уж поверь, я справлюсь. Особенно с Робертом Редфордом. Для него мне schlepper не понадобится. Все засмеялись и закивали, продолжая смотреть на солнце, и проходившие мимо женщины останавливались поговорить с Сарой, и уже через полчаса она была окружена со всех сторон болтающими, смеющимися, возбужденными, радостными соседками. Саре было тепло не только от солнца, но и от внимания, которым ее внезапно окружили. Она чувствовала себя звездой.