Текст книги "Деревня. Ужасы на ночь"

Ведьма померла, – теперь деревня не знает покоя…

Прелюдия

Василий Глазов меня заприметил еще за забором своего деревенского двора, что занимает свое законное место аж посреди одной знатной станицы Ростовской области. Но виду Василий не подал, брови скорее насупил, и энергично взялся за вилы. Нет, дурных намерений он не имел, любимым инструментом перекладывал туда-сюда навоз. Это называется «Управляться пошел».

– Чого бродишь? Куманек заслал? Ага. Байку "якусь" подавай. Ага. Подам щас, как же.

И не дав мне послать приветствие скомандовал своей дворняге: – Да замолкни! Гадость такая, – и тут же в сторону: – Мне балакать "николы"… (это он сказал в сторону), – и сразу мне: – Ну, "слухай", ага.

Василий Глазов знал, что я все равно не отстану.

– Дядь Вась, а может в дом, комары тут у вас от реки кусачие.

– Не-э, тут ор на весь двор поднимут. Покурим "тутычка", – на сём крылечке много баек выдал, и чаевничал, и ночевал, – в "другый раз" в хату не пущают – кину подстилку – "дывлюсь на звезды".

Глазов в аккурат вырвал у сигареты фильтр, что тебе язык у гадюки, глянул в даль (а там было беспросветно), и глубоко затянулся, да так, будто с утра ему курева не давали.

Сама история

1.

– Бабка жила на краю деревни. Да ты не застал. Померла уж года три, – брешу, четыре, как схоронили.

Где на краю? Хата в бурьяне, знаешь, где дерево крышу проломило. Так Пузыриха, про которую я гутарю, наискось жила, ага.

Тут он осекся.

– Назвал, а нельзя. Балакают, кто ведьму помянет на ночь глядя, к тому и придет старая: хоть с того света.

Мы перекрестились, причем не от глубокой веры, а так, на всякий «пожарный». А рассказ уже протекал меж нами, как река неостановимая.

– "Кажный" вечер сидит бабка на лавке перед домом, пасет коз, будто без нее они траву не найдут.

Мимо пройдешь, шепотом обдаст как водой из ковшика в бане. Ни здрасьте, ни до свиданьица. Ехидно так зыркнет исподлобья и шипит в спину: не хуже гусака.

Про наговоры ее не знаю, брехать не буду. Но мужика одного приворожила. Тот спьяну поматюкался, что бабкины козы у него яблоню остригли. Потом гляжу, у бабки в огороде копает "шось". – Савельич, – говорю: – Ты шо, у бабки в батраках? – Иди, – говорит.

Потом дывлюсь, свинарник выгребает. А народ говорит: бабка свиней не держала. Опосля Савельич уже на «сидале» сидел в курятнике. А народ говорит: курей бабка не держала.

Вот думаю, бабка-эксплуататор. Савельич – мужик здоровый был, стал как дрюк. Глаза запали, кепка по голове катается, прям блинчик по сковородке. "Дэсь" сгинул. Ага. Самогонку не пил, ну курил "по трошки", помер от рака.

Пришли к нам его сродные братья. Говорят, у тебя, Василий стулья крепкие дай нам на помины. Не вопрос, – говорю. Взяли, ага.

Ну стулья без мягкого сиденья, советского образца. Чего ж не дать, дал на голубом глазу. Но странное дело, на другой день мне Галка, соседка с переулка сообщает, они додумались на моих стульях мыть своего покойника во дворе, – она через забор увидела, и заходить к ним испужалась. А покойник лежит на стульях, белый как мрамор, сверху навес из брезента, а рядом тазы с водой. Я человек брезгливый. Вернули они стулья после похорон, дак я вечером того же дня спалил их за огородом.

Утром глянул, вон в то окно – покойник сидит на стуле у меня во дворе, вон, прямо под летней кухней.

2.

… А по другу сторону… за колодцем приколоченным… за тополями, как ехать на ферму, а "тамычка" свернуть направо, на грунтовку, километра полтора – церква заброшенная. Ага.

Метелиху знаешь? Кума моя, ага. Надумала она храм восстанавливать. «Нужон мастер», – говорит. Ну, понятное дело, – нужон, так нужон.

Правда, до той поры попы оттудова чегось драпали.

Сказывают, там раньше склад был: вроде перед тем складом попа ликвидировали: а он Пузырихе папашей доводился.

В наше время склад закрыли, попа позвали на службу: – а он убёг. Еще одного с самого Ростова, и тот убёг. Видать, ведьма одолевала. Решили "подмарафетить". А работяги – ни за какие пряники, – слухи нехорошие, – вот и "отказуют".

Я куме говорю: погодь трохи, найдем мастера. Нет же, чертова душа, пошла Метелиха к ведьме: поворожить на хорошего мастера. Ведьму на километр к церкви не подпускали, а эта ее просит: "На, погадай". Семья попа расстрелянного тогда по миру пошла, потом незнамо как: она тут объявилась, народ сразу смекнул, ведьма и есть дочка попа. Со странностями, то пойдет вокруг церквы шептать, то на реку шепчет и шось кидает.

Как-то заезжали краеведы, лазили тут по дворам, "шось" выискивали, церкву со всех сторон пофоткали, ага.

И что ты думаешь? Отпечатали фотки, а там, на нескольких фотках – призрак старой женщины в ночной сорочке до пят, токмо укрыта с головой. Не як в старину було, а як в фильмах про привидения.

На мосту часто видели. Наш народ ушлый, ведьму признали сразу. Ага.

3.

Слухай дальше. Еще картошку не начали копать, – жара стояла, и вот вечереет, – заявляется хлопец по ремонту церквы. Нагадала бабка, – докумекали мы. Может сам Сатана заявился.

Сидим на лавочке как раз.

– Из города?

– Нет, – говорит.

– С автобуса?

– Нет, говорит, "пеши".

Ага, думаю, пеши больше двадцати верст. Заливай, думаю. Короче говоря, откуда, кто таков, – "хрен его знает". Худой, весь в наколках. Гол как сокол. Метелиха такая:

– Егорыч, пусть у тебя заночует.

Я с лавки чуть не упал. Вот язык у бабы дурной.

Тот, правда, отказался: – А я, говорит, в храме заночую.

Так и говорит: "А я в храме заночую". Ага. Я бы и с «поллитрой» там не остался, а этот «молодец на овец».

– Там вроде не отель, – шучу типа.

А он пошел, – дорогу знал уже. Там и спал "десь". "Потим" выяснили, он там сарайчик сколотил, – ховался.

4.

А церкву ту давно построили, еще моя бабка ходила, – дореволюционная церква, ага.

Рубленная "в обло", это когда брёвна в срубе укладываются одно на другое («в клеть»), а в углах соединяются «в обло»), и концы брёвен выступают как бы. Снаружи церковь еще доской обшили, чтоб дольше простояла. А оно ж вода попала, начала гнить.

Но держится. Цоколь невысокий из обтесанных известковых камней на цементном растворе. Кровля стропильная, крытая железом.

Если подлатать – еще сто лет простоит. Мы "колысь" всем колхозом ее очистили от склада. В Советские-то года зерносклад там был. Крысы с меня ростом, да шучу. Не боись.

Тоже был случай, давно уж, от дождя мужики завернули "сховаться", мотоцикл застрял, – так не выдержали, прибежали мокрые, грязные, как два черта, мотоцикл там бросили.

Дед Икша еще на лавочке сидел.

– Вы чего? – говорит.

А они, как полоумные, говорят:

– Не скажем, дед, лучше спать будешь. Ага.

Ну так вот. Мужик тот вроде начал работать там. Ему помогли и брус завезли, и кирпич, и цемент, и гвоздей с инструментом. Раз ходили, помогали мусор выгребать. Да Сашка, – так девку зовут с переулка, – обед ему носила от совхозной столовой.

А потом забыли про него, – кинулись, – заедем проверим?

На грузовике заехали. Ага.

Двери заперты изнутри. А низ двери будто в крови. "Перепужались", шо там балакать. Опосля глаза продрали, – а оно проржавело так. У страха глаза велики.

Но дверь не поддалась. Стучать не стали, чтобы не достучаться до кого не нужно. Образа еще обидются. Там внутри кстати, сохранились фрески и роспись. Хотя на одной стене написаны "слова якись": не разобрать. Сидим-курим, в кустах "шось" мелькнуло. Заяц? Глянули. Мать честная. Работник наш, как собака, на четырех конечностях вокруг храма бегает. Глаза без зрачков. Нас не видит. Бар речи потерял. Ну точно скотина какая заблудшая. Мы деру оттуда.

Навели справки о работнике.

Выяснили, он с зоны откинулся. Сидел за убийство попа.

Пока судили-рядили, кого послать его проведать, тот "дэсь" пропал.

5.

Теперича все дорожки в церкву заросли ботвой, никто туда соваться не желает. Рябина стоит, ягоды крупные, вот такие, как черешня.

Люди-то подходили метров на сто – сто двадцать. Блище испужались.

Бают, кто кутенят замученных находил, кто козу со светящимися очами, кто ночью колокол слухал, кто свет через щели видел, а одному «кацапу» человече на колокольне в полнолуние померещился.

Я в цём не разбираюсь.

Знаю, колокола нет, лестница внутри прогнила, перекрытия нет еще с советских времен, часть купола завалилась. Колокольня еле держится. Ты мне скажи, кто там жить будет, если трава туда с человеческий рост…

…У тебя «поллитра» нигде не завалялась? Нет? Ну, ладно. Так я к чему… Бабка сгинула давно, могилу ее сравняли: пусто там, а место чертово осталось, притягивает всю нечисть. Бают, бабка так отомстила, что ее в дедову церкву не пущали.

Ну ты вот посуди, у всех по селам церкви, как церкви, и действующих много, а у нас? Я не поленился, к мужикам сходил:

– Чего сбежали-то?

– А ты на образа посмотри. Не лики святых, а Ведьма со стены смотрит. Скажи мне, как такое может быть? Народ туда ни ногой. Да так скажу, народ не дружный стал. Все собачатся. Хворых сколько. Вода с колонки как моча. Это что? Не Ведьма? Ты думаешь, от чего у нас ни один мужик не «матюкается»?

Наступила ночь. Высыпали звезды. Тщательно избегая моего взгляда, дядя Вася решил не прощаться. С трудом преодолевая трепет внутри себя, он поднялся с крыльца, засуетился с дверью и громко задвинул засов. Оставленный окурок догорал в пустой консервной банке.

Ведьма живет на краю деревни

До сих пор вспоминаю шок, который произошел со мной, когда я с телефона перекинула фотки на компьютер и кликнула на фото своей малютки дочери, которой уже исполнилось к тому времени шесть лет. Я взрослая женщина, но буквально чуть не свалилась со стула в обморок, долго не могла прийти в себя. Глазам не верю. На снимке стоит моя дочь, моя Боженка, в нарядном платьице, – рядом, на камне, клубочком свернулась крупная змея: узор зигзагом, вот эта маленькая голова задрана вот так. Всем руками показываю.

1

Я отлично помню, как в том месте, за деревней, мне понравился старый мост, и спуск с него на крутой берег. Красивое место за деревней, а деревня под Матвеевым-Курганом.

Мы прошлись над камышами. У больших валунов стояла девочка, лет пятнадцати, а чего мне запомнилась, платье на ней было, знаешь, как балахон, как до Революции носили. Я спросила ее: «Ты с деревни?»

Та ничего не ответила, начала возиться с велосипедом. Ну, ладно. Сфоткала дочь. Змеи не было точно. Божена еще хотела на камень залезть. На камне ничего не было.

Позвонила знакомым, и все в один голос: "Лето, тепло, на камне грелась змея, ты просто не заметила". А то, что Боженка мне еще говорила, мама, давай я буду стоять на камне. Это как?

Люди опять за свое: «Как можно было фотографировать ребенка рядом с гадюкой? А если бы ужалила?»

Я вспомнила, что девочка, которую мы встретили, отошла в сторону, чтобы нам не мешать, по поводу змеи она не беспокоилась, – помню, хромала сильно, я думала ногу отсидела, а потом смотрю, руки развела в стороны: походила, покатила велосипед, и захромала еще больше, будто одна нога короче другой.

Я позвонила в деревню родителям, сестре двоюродной в той же деревне написала – выясняла про ту девочку.

Оказалось, нет в деревне девочек-хромоножек, да и девочек-подростков тоже нет. Может, приезжая?

Тоже не припомнят, чтобы в августе девочка у кого гостила и на велосипеде ездила.

Не с Луны же она свалилась? У Боженки рисунок нашла, девочка в платье белом, длинном, с велосипедом. А тут еще ночью приснилась, говорит: "Приводи дочку!" Так я проснулась со страху.

А может: девочка та привиделась? Нет ее на фотке. Откуда у меня уверенность такая? Успокойся. Как успокойся? Когда у тебя змея на фотке.

2

Позвонила подруге, она живет в той же деревне.

– Знаешь, после деревни дочь стала часто болеть, живот, рвота, горло, ангина.

– Так ты всегда жаловалась на это, сколько помню. Вообще она бледненькая у тебя, кожа-кости, надо бабкам показать, врачи не помогут.

– Так мы ж летом возили к бабке, в нашей деревне знахарка.

– Зыряниха, что ли?

– Ага, знаешь такую?

– Ты не рассказывала… Кто ж не знает. На краю живет.

– Странная старуха, ну ее. В доме вроде порядок, а запах такой же неприятный, стойкий, едкий, не могу описать, будто испортилось что-то. Ворчит, то крестики не сняли, то не так порог перешли, то ребенка не так одели, то выходите во двор, а ребенка оставьте. Сами мы не такие, ребенок не такой. Да еще имя у ребенка неправильное.

– Божена! Одаренная Богом. Чего ей имя не понравилось?

– Ну, может в деревне так не называют, вот и привязалась к имени. Чего-то шептала, шептала. И знаешь, ходит, хромает, мне так тяжело стало, не знаю, Боженка как выдержала.

– Не плакала?

– Угу, не плакала, сначала ничего вроде, а потом, в рыданиях уносили. Перепугалась. И когда уходили, ни перекрестила, ни молитву, может, так и надо. А Боженка маленькая плакала часто, сейчас как-то подуспокоилась. Худющая, не ест ничего и кошмары по ночам. Так что тебе хочу сказать: бабка не помогла.

– А кто вам ее порекомендовал?

– Да не помню уже.

– Я что вспомнила? Мне было шесть лет. Матери нужно было в райцентр зачем-то, оставила меня с этой бабкой, не с кем было, ее попросили.

В 9 часов мне нужно было ложиться спать, так мать наказала, чтобы в это время я улеглась. Но спать не хотела – иду попить воды из чана. Туда с колодца ведрами воду приносили. Пошла на кухню, набрала, поставила стакан на подоконник, окно выходило в палисадник. Помню засмотрелась на что-то. И вдруг в отражении окна вижу: позади меня по воздуху проплыл серый клубок. Он был большой и был похож на один из тех клубков пряжи, который был раньше у моей бабушки, только больше намного, в раза два-три. От неожиданности я заорала во весь голос и развернулась. Клубка не было. Всю воду из стакана на себя вылила. И бабка не удивилась, говорит такая: «Смыла нечисть, смыла». Я на всю жизнь запомнила. Представь себе, ожидала: бабка нагоняй мне устроит за пролитую воду, а она ничего. Мать вернулась поздно, бабка пошла домой, я ей про клубок рассказала, – та, естественно, не поверила – сказала, что я все выдумываю – лишь бы спать не ложиться. Ты смеешься, а я из-за клубка полночи не спала…

Как мама додумалась меня с ней оставлять, бабка вся перекособоченная, саму лечить надо, жуть.

– У меня чутье на людей, я сразу поняла, с бабкой что-то не то…

– И девочка вам у моста попалась хромая, и бабка хромая. Совпадения какие…

– Про нее давно нехорошее говорят, не знаю, чего мы к ней пошли.

– Кто-то надоумил. Знаешь, что я тебе скажу, ты только не смейся. У меня у мужа родня в Карелии, у него с работы возили в ту деревню ребенка лечить к одной бабке.

Только не перебивай. И ты знаешь, помогло.

– Нет, сходили уже к одной, хватит с меня.

– Слушай, что я тебе скажу. Хочешь ребенка спасти – отпускай.

– Куда отпускай?

– Сама ты туда не поедешь…

– Никуда я не поеду.

– Слушай. Знахарка живет в урочище, деревня Верхнее Волозеро. В Заонежье. Но ребенка везти должен муж. Женщине нельзя, я бы сама поехала. У меня давление прыгает. Он как, сможет?

– Да он работает, кто его отпустит. Да и ехать! Не ближний край. Боженка простывает без конца.

– Еще раз! Бабка Зыряниха – ведьма. Видно глаз на ребенка положила не хороший. Хочешь спасти ребенка. Отправляй немедленно.

3

…Юрка позвонил глубокой ночью. В дороге звонить не любит. Добрались нормально. Боженка спит, как убитая.

Хозяева – люди неразговорчивые, но картошки на сале нажарили, Боженке быстро супчик сварганили, и ночлег предоставили, гостинцы почему-то положили в угол дома, у порога. Конфеты, печенье, да колбаса копченая, не пропадут. Но что главное, от знахарки пришла женщина, сказала, бабка не примет, ей что-то мешает. Юрка не втемяшился, зря, говорит, мы перлись за тыщу верст. Потом разобрался. Боженку держат через вещь, если коротко объяснять. Кто, где, какую вещь, – ничего не понятно. Я на бабку подумала. Ту, хромую. Но деревня-то в Ростовской области. Тоже не доедешь.

Позвонила Вовке Царапину, он с моим отцом работал на ферме, мужик безотказный, но алкаш, за бутылкой хоть на край света. Спросила про ту бабку. Жива ли? Он сразу: ведьма? Не видал, говорит, давно. А самогон у нее берешь? Я, говорит, с нечистью не связываюсь.

Володя, говорю, сходи с утра к бабке, как бы за самогоном. Он говорит, с ума сбрендила? Не нужен мне ее самогон, еще отравит. Да подожди ты, мне ребенка спасать надо, летом мы у были у этой бабки, и дальше вру ему про забытую вещь. А чего вас туда занесло? Ребенка лечили.

Эт как додумались, ее люди обходят через другую улицу. Да не знала я, говорю ему, вот те крест. И тут меня как холодной водой окатило. А что мы у бабки могли забыть? Вовка спросил, а чего ночью то вспомнили, – я призналась, говорю, на вещь наговор, наверное, есть, надо забрать ее у бабки и спалить.

Перезвоню, говорю. Сижу, гадаю, что за вещь. Разбудила маму и отца. – Не помните, ничего мы не теряли, может, Боженка спрашивала?

Отец поддал вечером, еще не отошел, стал говорить про какую-то сумочку.

– Зеленая, ее любимая? Да, вроде дома, говорю: пошла, нашла, лежит, показала им.

– Тогда не знаю, – говорит отец.

Ночь не сплю, перерыла все дочкины вещи.

И вдруг осенило! На речку мы брали другую сумку, она с прошлого приезда оставалась, плюшевая сумка через плечо, с мордашкой такой, Мишка, по-моему, мультяшный. Домой ее точно не привезли. Помню перед фотосъемкой я сняла с нее сумку, бросила в траву, вот там мы ее и оставили. С речки ехали без сумки. Наверное, девочка та, с велосипедом, забрала. На часах уже 4 часа, ну куда Вовке звонить, – отложила на утро.

Утром он звонит, сам. Взял с собой взрослую дочь: и пошли они к бабке. Я, говорит, об велосипед запнулся, загремел на весь двор, шины спущены, чего он стоял у крыльца, ну думаю сейчас бабка погонит. А ее в доме нет, повезло. Мы – давай по «нышпарам», давай «шукать».

Сам в окно смотрю, думаю, не зашла бы?

– Нашли? – спрашиваю, а сама еще не говорила, что надо было искать. А он такой, нашли и выпаливает: «Сумка?»

Да, говорю, розовая, плюшевая. А как догадались? Так дочка нашла: торчала в углу за печкой. Глазастая, вся в мать, и мне говорит такая: Батя, а че там детская сумка делает?

Меня в холодный пот бросило. Не брали мы ее к бабке. Мы, когда ехали к ней (нас Воробей, сосед подвез), я еще Боженке говорю, все оставляем дома, едем лечиться. Сумка пустая? – спрашиваю спасителя. Пустая, говорит. Жги, говорю.

Сжег.

Я мужу звоню, идите к бабке, спроси, примет или нет?

Что ты думаешь? Приняла. Вот как узнала та бабка на Севере, что вещь ребенка оказалась у этой ведьмы?

Муж пошел утром, Боженку ведет сонную, а тут бабка с ведрами.

– Иди за мной, – говорит. – Дровишек с поленницы захвати.

Она оказалась. Все знала. Спросила только: не ходили мои к часовне заброшенной. Муж говорит: нет, понятия не имею.

4

Мои вернулись, не узнать, вроде с дороги, а веселые, воодушевленные. Муж говорит, места там чудные. У Боженки щеки розовые, болтает без умолку. Говорю, что у тебя дочь, на лбу, пятно какое-то появилось?

Муж: да это сажа, знахарка сказала до самого дома не смывать, люди глаза косили в поезде, а что поделать, это у нас лечение, говорю. А как лечила бабка, муж объяснить не может. Мы в Интернет. Нашли статью ученого одного, Логинов фамилия, – о детской «порче», – опубликована на страничке Музея-заповедника «Кижи», и в ней точно наш случай.

Я скопировала.

«В Заонежье сохранились старинные способы определения «порчи». Используют угли из печи, когда она топится, либо угли от лучинки, сжигаемой на шестке. Угольком трижды обводят вокруг головы и бросают в стакан с водой: если зашипит – «порча» есть (если побежит сверху черная пленка, то от чужака, а если светлая – от домашних)».

Что интересно, когда она порчу определила, то молча кивнула, и давай молитвы читать…

…Для лечения используют молитву:

«Все прикосы и призоры, отойдите от раба божьего (имярек) на щельи, на болота, на темные леса, на буйные ветры с белого лица, с ретивого сердца, с ясных очей. Аминь.»

"На дорогу мазнут по лбу или за ухом сажей с чела печи, с топки дровяной плиты».

Родители провода обрывают, как там внучка. Сказала. Мама говорит, я так и чувствовала, со вчерашнего вечера легко-легко стало на душе.

И знаешь, девочка на велосипеде, слава богу, перестала мне сниться, – я вот подумала, то ведьма была. А иначе откуда у нее в доме появилась сумка Божены?

Все, к родителям в деревню нас больше никакими коврижками не заманишь. Отец говорит, старуху ту видел, «прости-господи», – все шепчет, да оглядывается. Кстати, на той неделе мама позвонила, ты знаешь, говорит, Вовка Царапин умер. Что? Да, неожиданно вышло. Вечером лег спать, а утром жена зашла: готов. Говорят, будто отпечатки пальцев нашли на горле. Хоронили в рубашке с большим воротом. Жалко, молодой мужик. Говорят, Ведьма забрала его, а я верю. Вон бабки ночь сидели перед гробом, а утром на нем креста уже не было. Среди них ведьма и пряталась ночью…